Дорогие друзья! Я всю жизнь что-то пишу, хоть и считаюсь художником. В мире слов всегда чувствовала себя как дома. До прошлого года это были в основном короткие тексты, но благодаря карантину удалось написать большую книгу. Она даже номинирована на премию "Большая книга, 2021".

Это очень необычная фантастика - фантастика для созерцателей. Там, конечно, есть всякие приключения и преодоления, но всё самое драматичное происходит в пространстве невидимом — в мире мыслей и слов. Короче, чувствуется, что роман писал человек, десять лет проживший в монастыре. Так что, если вы предпочитаете что-нибудь брутальное, это не сюда.

Называется роман "Планета исчезающих слов". Такую идею, как у меня там, никто ещё не разрабатывал. "Он делает паузу, как будто всматриваясь в свои мысли.

"На Планете исчезающих слов живут такие же люди, как мы. До сих пор никто не знает, как они там появились. В письменных источниках пока ничего не нашли, а у людей там ничего нельзя спросить. То есть, вообще ничего.

Я прошу сейчас вашего полного внимания! Если пропустите то, что я скажу, дальше ничего не поймёте. На планете реально действует закон исчезающих слов. В дальнейшем я буду называть его просто ЗАКОН. Это не сказки, как думают некоторые. Не коллективный бред участников первой экспедиции. Это такое странное явление, когда при произнесении вслух слова, точнее какого-то цельного понятия, человек теряет весь опыт сказанного, всё знание об этом явлении или предмете. Слово вылетает в пространство, как пуля из магазина, оставляя после себя пустоту. Слова в том мире обладают невероятной силой, являются почти буквальными носителями своих значений, но произносить их люди боятся, чтобы не остаться пустыми".

Его голос звучит, а для меня исчезает всё вокруг. Я проваливаюсь в прошлое Планеты как в чёрную космическую бездну. Я знаю, что это мой мир. И мне надо каким-то непостижимым образом совместить вдруг начавшийся дождь за окном и этот голос с орбиты Молчаливой, как её стали называть потом".

Как выжила полунемая планета? Какова природа закона и можно ли его отменить? Как на планете появились люди? На все эти вопросы ищут ответы две экспедиции землян и главный герой книги, неожиданно для себя оказавшийся в центре глобального противостояния.

https://ridero.ru/books/planeta_ischezayushikh_slov/

https://licka-nicka.livejournal.com/295893.html

Следующей поэтической порцией будет "Про нещастную любофф номер 3". Я прикинула, что в том блокнотике, который мне достался, как раз этот номер. 4-ая поэтически поинтересней будет, но не всё сразу. Были ещё какие-то промежуточные, но их можно обобщить)) Но сначала предисловие.

Мои нещастные любови разделяются на 2 категории: натуральные и навязанные собственным мозгом. Это не фантазии или сказки, это могут быть многолетние истории, но суть в том, что начинаются они из умственной установки, - "Ну погляди какой, ну как же ты можешь не влюбиться, это нереально". Или, - "Ты посмотри какая идеальная ситуация! Не об этом ли ты мечтала?". После серии навязчиво неидеальных соглашаешься, - "Ну да, ну конечно. Ну как же! Ну прям что доктор прописал"))) И покорно, подавляя сопротивление отдельных оппозиционных группировок внутри сознания, впрягаюсь в очередную безумную телегу. Когда установка меняется, телега растворяется в тумане, и не знаешь была ли или привиделась. Надо сказать, что на качество рождаемой поэзии степень натуральности совершенно не влияет.

https://licka-nicka.livejournal.com/295261.html

Следующей поэтической порцией будет "Про нещастную любофф номер 3". Я прикинула, что в том блокнотике, который мне достался, как раз этот номер. 4-ая поэтически поинтересней будет, но не всё сразу. Были ещё какие-то промежуточные, но их можно обобщить)) Но сначала предисловие.

Мои нещастные любови разделяются на 2 категории: натуральные и навязанные собственным мозгом. Это не фантазии или сказки, это могут быть многолетние истории, но суть в том, что начинаются они из умственной установки, - "Ну погляди какой, ну как же ты можешь не влюбиться, это нереально". Или, - "Ты посмотри какая идеальная ситуация! Не об этом ли ты мечтала?". После серии навязчиво неидеальных соглашаешься, - "Ну да, ну конечно. Ну как же! Ну прям что доктор прописал"))) И покорно, подавляя сопротивление отдельных оппозиционных группировок внутри сознания, впрягаюсь в очередную безумную телегу. Когда установка меняется, телега растворяется в тумане, и не знаешь была ли или привиделась. Надо сказать, что на качество рождаемой поэзии степень натуральности совершенно не влияет.

http://licka-nicka.livejournal.com/295261.html

Ещё немножко из Цфатской книжечки. Окно одной из моих квартир выходило прямиком на Фавор. Можно было ничего не делать, просто сидеть и смотреть.

***
В Цфате - ступени домов.
Ноги стирай, выбирай.
Мне посчастливилось снять
Комнату с видом на Рай.

https://licka-nicka.livejournal.com/295039.html

Ещё немножко из Цфатской книжечки. Окно одной из моих квартир выходило прямиком на Фавор. Можно было ничего не делать, просто сидеть и смотреть.

***
В Цфате - ступени домов.
Ноги стирай, выбирай.
Мне посчастливилось снять
Комнату с видом на Рай.

http://licka-nicka.livejournal.com/295039.html

https://licka-nicka.livejournal.com/294789.html

http://licka-nicka.livejournal.com/294789.html

Сегодня буду вести прямую трансляцию с классного концерта в Тель Авиве. 5 часов живой музыки и классная атмосфера.

Начало в 19-45 (по Израилю и по Киеву). Адрес - Риваль, 25

Можно присутствовать он-лайн, параллельно общаясь в чате.
Вот по этой ссылке https://www.videocontrolpanel.net/broadcasts/broadcast.aspx?token=203019205197108230090175165159191099188214248105109046063129129189083048166235231192038176216199

Для входа с мобильных устройств (только Андроид!), надо скачать в Плеймаркете бесплатное приложение iwowwe

Для израильтян карта проезда

https://licka-nicka.livejournal.com/294618.html

Сегодня буду вести прямую трансляцию с классного концерта в Тель Авиве. 5 часов живой музыки и классная атмосфера.

Начало в 19-45 (по Израилю и по Киеву). Адрес - Риваль, 25

Можно присутствовать он-лайн, параллельно общаясь в чате.
Вот по этой ссылке https://www.videocontrolpanel.net/broadcasts/broadcast.aspx?token=203019205197108230090175165159191099188214248105109046063129129189083048166235231192038176216199

Для входа с мобильных устройств (только Андроид!), надо скачать в Плеймаркете бесплатное приложение iwowwe

Для израильтян карта проезда

http://licka-nicka.livejournal.com/294618.html

https://licka-nicka.livejournal.com/294217.html

http://licka-nicka.livejournal.com/294217.html

https://licka-nicka.livejournal.com/293991.html

http://licka-nicka.livejournal.com/293991.html

У Смерти были свои любимцы. И главным, конечно же, Фрэнк. Кличка – по Фрэнку Заппе, данная так давно, что его настоящего имени никто не помнил. Смерть следовала за ним по пятам, подкарауливала, устраивала засады, а он не чувствовал опасности. Вообще был совершенно безалаберным.

Внешне он был больше всего похож на Табаки, только без коляски и хрупкости. С длинными косматыми волосами, неизменной гитарой, абсолютно Шакальей улыбкой и почему-то вечно голодный. Он был насквозь домовским. Спал, не подложив даже циновку, прямо в своём почти щегольском полупальто с капюшоном – очень уютном, из чего-то натурального. И в тяжёлых ботинках. Говорил на таком диком хипповском жаргоне, что некоторые его фразы я поняла только через несколько лет, когда в руки попался словарь слэнга. Я берегла чистоту языка и, если надо было вставить какое-нибудь словечко, всегда добавляла – "как бы сказал Фрэнк". Он не прикидывался и ничего из себя не изображал – он и думал на этой дикой смеси американизмов с отдельными русскими вставками.

Его нередко хотелось прибить. До сих пор помню апельсины, которые он торжественно, с видом благодетеля, принёс в стаю, и сам же незаметно все и сожрал, ни долечки никому не оставил.

У него даже была подружка. Очаровательная, маленькая, похожая на Русалку. Она занималась детским театром, что ей очень шло. Только это была Русалка, прошедшая огонь, воду и медные трубы, слезшая с иглы. Они жили на два дома, и когда я однажды оказалась у них, похолодело под ложечкой от через слово возникавших шуток из их наркоманского прошлого. Я считала, что Русалка должна была это остановить, закрыть дверь перед самим этим духом – но нет, она произносила эти слова легко, и дух чувствовал себя в их стенах совершенно спокойно.

В Доме тема наркотиков не поднималась. У нас могли покурить траву, но это не было священным ритуалом и вообще не было чем-то существенным. Мы были какими-то неправильными хиппи. Исключение составлял вороватый Лотос, который душой и телом пропадал в маковых полях. Но он прожил у нас совсем недолго, хотя оставил ооочень яркие воспоминания.

Фрэнк хорошо пел. И наши вечерние посиделки вокруг невидимого костра с общим отстукиванием ритма инициировал он. Но почему-то сразу было понятно, что ни во что серьёзное это не выльется.


Однажды он страшно заболел. Вообще из всей жизни Дома я помню 2 болезни. Одна – у той хитрой Лисы, что выжила меня из моего домика с МарьИванной. Как она умела давить на жалость и делать всех вокруг виноватыми! Как возмущалась, что мы плохо за ней ухаживаем, не приносим вовремя чай и не варим бульон. Какой бульон в Доме?!!! О чём она вообще?

Фрэнк не требовал бульона. Он просто тихо загибался, и его было реально жалко. Приполз как подбитая собака и лежал на полу в розовой гостиной. Он сам добыл где-то прополис и слабым голосом объяснял, как его разводить. Стало немножко лучше, но не надолго.

Он уже улетал, и это был первый случай, когда в розовой комнате допустили применение лечебной магии. Я первый раз работала одна и очень волновалась. Поставила над ним руки и вложила всю силу своей любви, на какую была способна, - Только живи!!!

По пальцам привычно пошёл ток, и я провалилась в какое-то тёмное междумирье. Сначала мимо с суетным шорохом пролетал космический мусор, который надо было выметать, потом наступила тишина, за которой еле заметно приоткрывалась полоса света и музыки. До меня уже долетали далёкие звуки, когда проявилось лицо. Бледное, незнакомое и недоброе. Когда я описала его очнувшемуся Фрэнку, он его узнал. Видимо, так и выглядела преследовавшая его Смерть.

Получилось, что я увидела Дно, а он – спасительную лестницу. Открыв глаза, с удивлением и восторгом описывал огненные буквы молитвы, висящие прямо в воздухе. Он видел, как они возникали, почти как Рыжая слова, написанные на стене горящей головешкой. Только ярче, выразительней и не на стене, а парящие в пространстве, которое он не мог ни определить, ни назвать. Если бы потом, уже выздоровев, он шёл дальше, держась за эти слова и эту лестницу, он наверно не умер бы таким молодым. Но Фрэнк был легкомысленным, и всё это осталось просто приключением. Увы, ему было неведомо, что по закону любой магии, за неё всегда надо платить. И эта стоила дорого.

Когда Дома уже не стало, часть стаи перебралась к Писателю. О, это был тип! Второй, из помеченных Смертью. Но если бы кто-то сказал нам об этом тогда, мы бы ни за что не поверили. Фазан Фазаном. Точно как Курильщик в свои самые вредные времена. Только там, где Курильщик выразительно молчал, Писатель поливал нас громогласно и возмущённо. Мы были для него дикими и неправильными. Например, он не понимал как можно заниматься любовью в общей с другими комнате, издавая при этом звуки? "Это хамство!", - кричал он. "Это неуважение к хозяину дома! Вы должны немедленно извиниться!"

Всё это относилось к Лэри. Я не помню, как в реальности звали этого парня, но он был очень похож на Лэри, и у него была любовь. Он таял от нежности к своей кукольной девочке и даже сшил ей меховые сапожки. Т.е. снизу были туфли, а верх – меховой. Теплее они от этого не становились, но выглядело солидно.

Мы не понимали с чего это Писатель так разоряется. У них была отдельная кровать. Любили они друг друга ночью, думая, что остальные заснули. И другого места у них просто не было. А мы, даже проснувшись от звуков страсти, старательно делали вид, что спим, чтобы не смутить и не спугнуть. Но для Писателя мы были чем-то вроде диких зверей в зоопарке.

Писателя раздирали противоречия. С одной стороны он единственный, кто заботился о нашем пропитании и даже иногда приносил нам мясо, ещё на Моховую. А потом приютил в своей квартире. Но оставался спесивым и неисправимым Фазаном. Хотя Лэри он, кажется, просто завидовал.

"В тряпки!", - вопил Фрэнк, когда мы укладывались на Писательском полу на груду каких-то одеял. И этот клич стал его фирменным.

Испытывать терпение Писателя больше не представлялось возможным. И мы разбрелись кто куда.

Однажды летом Фрэнк нашёл меня и предложил "Заключить союз против одиночества!". Видимо, его уже бросила его Русалка. Мне не понравилась такая подача. Примерно как Крысе предложение Рыжего. Получалось, что я должна решать какие-то задачи, со мной как личностью совершенно не связанные. Союз я заключать не хотела. К тому же Фрэнк не был героем моего романа. Он был беспутным и нежно любимым братишкой, но не более того. Вроде мы ещё пару раз пересекались, но от этого ничего не осталось в памяти. А потом пришёл слух, что он умер. От передоза. Смерть его всё-таки поймала.

Упокой, Господи, раба Твоего Бориса.
У него было имя.
............................................................................................................................
Прошло очень много лет. Я уже жила в монастыре и даже в другой стране. И вдруг получаю письмо. От Писателя. Оказалось, что он был гораздо больше связан с Домом, чем сам представлял. Что оставил там что-то настолько важное, что когда все мы уже шли по своим дорожкам, почти не оглядываясь, он потерялся и завис. Пил. Но об этом я узнала позже. А сначала только о том, что он начал разыски домовцев. Тех, за кого мог зацепиться, чтобы снова найти себя. Как будто он жил отрицанием нас, наполняясь при этом нашей жизнью.

Меня он нашёл через родителей. Поначалу мама не хотела давать адрес, но он был настойчив и она согласилась. Его письмо было просьбой, по-фазаньи требовательной. Ему нужно было прибежище в Израиле, но не просто, а чтобы отдельная комната, точнее даже квартира, где бы он мог спокойно сидеть и писать. Размечтался! Многие в Стране хотели бы такое иметь. Я терпеливо, стараясь не показывать раздражения, объясняла ему, что за эту роскошь надо горбатиться с утра до ночи на пяти работах, а потом не знаю, будут ли у него силы писать. Ну и потом о душе, об общем его состоянии, успокаивая, пытаясь настроить на позитив, конструктив и всё в таком духе. И он вроде даже настраивался. А потом пропал. Я даже вздохнула с облегчением. Ничего не ёкнуло и не дрогнуло.

Ещё через год меня нашли его друзья. Ещё по Фергане. Сам он оттуда и пережил страшный ферганский погром и попытки сохранить очаги полу-подпольной свободы и культуры. Его друзья рассказали, что у Писателя появилась состоятельная и устроенная женщина. И они уже было перестали сильно о нём беспокоиться. Но однажды, на праздновании его дня рождения у какой-то реки то ли он сам прыгнул в воду, то ли просто упал… Его не смогли спасти, а ребята вспоминали его слова, что уйдёт именно в этом возрасте. Что-то вроде 32-х – 33-х. Он завершил сюжет, который сам же и создал.

Они привезли фотографии. На одной кадр построился так, что прямо на него стрелой было направлено горлышко бутылки. А он красивый и улыбающийся.

https://licka-nicka.livejournal.com/293684.html

У Смерти были свои любимцы. И главным, конечно же, Фрэнк. Кличка – по Фрэнку Заппе, данная так давно, что его настоящего имени никто не помнил. Смерть следовала за ним по пятам, подкарауливала, устраивала засады, а он не чувствовал опасности. Вообще был совершенно безалаберным.

Внешне он был больше всего похож на Табаки, только без коляски и хрупкости. С длинными косматыми волосами, неизменной гитарой, абсолютно Шакальей улыбкой и почему-то вечно голодный. Он был насквозь домовским. Спал, не подложив даже циновку, прямо в своём почти щегольском полупальто с капюшоном – очень уютном, из чего-то натурального. И в тяжёлых ботинках. Говорил на таком диком хипповском жаргоне, что некоторые его фразы я поняла только через несколько лет, когда в руки попался словарь слэнга. Я берегла чистоту языка и, если надо было вставить какое-нибудь словечко, всегда добавляла – "как бы сказал Фрэнк". Он не прикидывался и ничего из себя не изображал – он и думал на этой дикой смеси американизмов с отдельными русскими вставками.

Его нередко хотелось прибить. До сих пор помню апельсины, которые он торжественно, с видом благодетеля, принёс в стаю, и сам же незаметно все и сожрал, ни долечки никому не оставил.

У него даже была подружка. Очаровательная, маленькая, похожая на Русалку. Она занималась детским театром, что ей очень шло. Только это была Русалка, прошедшая огонь, воду и медные трубы, слезшая с иглы. Они жили на два дома, и когда я однажды оказалась у них, похолодело под ложечкой от через слово возникавших шуток из их наркоманского прошлого. Я считала, что Русалка должна была это остановить, закрыть дверь перед самим этим духом – но нет, она произносила эти слова легко, и дух чувствовал себя в их стенах совершенно спокойно.

В Доме тема наркотиков не поднималась. У нас могли покурить траву, но это не было священным ритуалом и вообще не было чем-то существенным. Мы были какими-то неправильными хиппи. Исключение составлял вороватый Лотос, который душой и телом пропадал в маковых полях. Но он прожил у нас совсем недолго, хотя оставил ооочень яркие воспоминания.

Фрэнк хорошо пел. И наши вечерние посиделки вокруг невидимого костра с общим отстукиванием ритма инициировал он. Но почему-то сразу было понятно, что ни во что серьёзное это не выльется.


Однажды он страшно заболел. Вообще из всей жизни Дома я помню 2 болезни. Одна – у той хитрой Лисы, что выжила меня из моего домика с МарьИванной. Как она умела давить на жалость и делать всех вокруг виноватыми! Как возмущалась, что мы плохо за ней ухаживаем, не приносим вовремя чай и не варим бульон. Какой бульон в Доме?!!! О чём она вообще?

Фрэнк не требовал бульона. Он просто тихо загибался, и его было реально жалко. Приполз как подбитая собака и лежал на полу в розовой гостиной. Он сам добыл где-то прополис и слабым голосом объяснял, как его разводить. Стало немножко лучше, но не надолго.

Он уже улетал, и это был первый случай, когда в розовой комнате допустили применение лечебной магии. Я первый раз работала одна и очень волновалась. Поставила над ним руки и вложила всю силу своей любви, на какую была способна, - Только живи!!!

По пальцам привычно пошёл ток, и я провалилась в какое-то тёмное междумирье. Сначала мимо с суетным шорохом пролетал космический мусор, который надо было выметать, потом наступила тишина, за которой еле заметно приоткрывалась полоса света и музыки. До меня уже долетали далёкие звуки, когда проявилось лицо. Бледное, незнакомое и недоброе. Когда я описала его очнувшемуся Фрэнку, он его узнал. Видимо, так и выглядела преследовавшая его Смерть.

Получилось, что я увидела Дно, а он – спасительную лестницу. Открыв глаза, с удивлением и восторгом описывал огненные буквы молитвы, висящие прямо в воздухе. Он видел, как они возникали, почти как Рыжая слова, написанные на стене горящей головешкой. Только ярче, выразительней и не на стене, а парящие в пространстве, которое он не мог ни определить, ни назвать. Если бы потом, уже выздоровев, он шёл дальше, держась за эти слова и эту лестницу, он наверно не умер бы таким молодым. Но Фрэнк был легкомысленным, и всё это осталось просто приключением. Увы, ему было неведомо, что по закону любой магии, за неё всегда надо платить. И эта стоила дорого.

Когда Дома уже не стало, часть стаи перебралась к Писателю. О, это был тип! Второй, из помеченных Смертью. Но если бы кто-то сказал нам об этом тогда, мы бы ни за что не поверили. Фазан Фазаном. Точно как Курильщик в свои самые вредные времена. Только там, где Курильщик выразительно молчал, Писатель поливал нас громогласно и возмущённо. Мы были для него дикими и неправильными. Например, он не понимал как можно заниматься любовью в общей с другими комнате, издавая при этом звуки? "Это хамство!", - кричал он. "Это неуважение к хозяину дома! Вы должны немедленно извиниться!"

Всё это относилось к Лэри. Я не помню, как в реальности звали этого парня, но он был очень похож на Лэри, и у него была любовь. Он таял от нежности к своей кукольной девочке и даже сшил ей меховые сапожки. Т.е. снизу были туфли, а верх – меховой. Теплее они от этого не становились, но выглядело солидно.

Мы не понимали с чего это Писатель так разоряется. У них была отдельная кровать. Любили они друг друга ночью, думая, что остальные заснули. И другого места у них просто не было. А мы, даже проснувшись от звуков страсти, старательно делали вид, что спим, чтобы не смутить и не спугнуть. Но для Писателя мы были чем-то вроде диких зверей в зоопарке.

Писателя раздирали противоречия. С одной стороны он единственный, кто заботился о нашем пропитании и даже иногда приносил нам мясо, ещё на Моховую. А потом приютил в своей квартире. Но оставался спесивым и неисправимым Фазаном. Хотя Лэри он, кажется, просто завидовал.

"В тряпки!", - вопил Фрэнк, когда мы укладывались на Писательском полу на груду каких-то одеял. И этот клич стал его фирменным.

Испытывать терпение Писателя больше не представлялось возможным. И мы разбрелись кто куда.

Однажды летом Фрэнк нашёл меня и предложил "Заключить союз против одиночества!". Видимо, его уже бросила его Русалка. Мне не понравилась такая подача. Примерно как Крысе предложение Рыжего. Получалось, что я должна решать какие-то задачи, со мной как личностью совершенно не связанные. Союз я заключать не хотела. К тому же Фрэнк не был героем моего романа. Он был беспутным и нежно любимым братишкой, но не более того. Вроде мы ещё пару раз пересекались, но от этого ничего не осталось в памяти. А потом пришёл слух, что он умер. От передоза. Смерть его всё-таки поймала.

Упокой, Господи, раба Твоего Бориса.
У него было имя.
............................................................................................................................
Прошло очень много лет. Я уже жила в монастыре и даже в другой стране. И вдруг получаю письмо. От Писателя. Оказалось, что он был гораздо больше связан с Домом, чем сам представлял. Что оставил там что-то настолько важное, что когда все мы уже шли по своим дорожкам, почти не оглядываясь, он потерялся и завис. Пил. Но об этом я узнала позже. А сначала только о том, что он начал разыски домовцев. Тех, за кого мог зацепиться, чтобы снова найти себя. Как будто он жил отрицанием нас, наполняясь при этом нашей жизнью.

Меня он нашёл через родителей. Поначалу мама не хотела давать адрес, но он был настойчив и она согласилась. Его письмо было просьбой, по-фазаньи требовательной. Ему нужно было прибежище в Израиле, но не просто, а чтобы отдельная комната, точнее даже квартира, где бы он мог спокойно сидеть и писать. Размечтался! Многие в Стране хотели бы такое иметь. Я терпеливо, стараясь не показывать раздражения, объясняла ему, что за эту роскошь надо горбатиться с утра до ночи на пяти работах, а потом не знаю, будут ли у него силы писать. Ну и потом о душе, об общем его состоянии, успокаивая, пытаясь настроить на позитив, конструктив и всё в таком духе. И он вроде даже настраивался. А потом пропал. Я даже вздохнула с облегчением. Ничего не ёкнуло и не дрогнуло.

Ещё через год меня нашли его друзья. Ещё по Фергане. Сам он оттуда и пережил страшный ферганский погром и попытки сохранить очаги полу-подпольной свободы и культуры. Его друзья рассказали, что у Писателя появилась состоятельная и устроенная женщина. И они уже было перестали сильно о нём беспокоиться. Но однажды, на праздновании его дня рождения у какой-то реки то ли он сам прыгнул в воду, то ли просто упал… Его не смогли спасти, а ребята вспоминали его слова, что уйдёт именно в этом возрасте. Что-то вроде 32-х – 33-х. Он завершил сюжет, который сам же и создал.

Они привезли фотографии. На одной кадр построился так, что прямо на него стрелой было направлено горлышко бутылки. А он красивый и улыбающийся.

http://licka-nicka.livejournal.com/293684.html

Время в пространстве книги не линейно, а расходится кругами. При этом изначальный Дом (назовём его условно так) находится в центре этого мира. Но есть и другие круги, поменьше. У них свои центры, и они, распространяясь, пересекаются с кругами изначального Дома.

Тот Дом, тот центр малого круга, который берусь описывать я, можно назвать Дом 1. Не по значению, а просто потому, что до меня этого вроде бы никто не делал. Это будет длинная история. Её могут читать и не знакомые с изначальным Домом, но не все отсылки и аналогии будут понятны. Итак...

Дом 1 (фотография условна)

У меня был Дом. Моховая, 8, Питер. Сейчас бесполезно его искать, потому что на его месте какое-то закрытое учреждение с проходной и пропусками. Не понимаю, у кого поднялась рука закрыть этим бетонным уродством нашу любимую полукруглую арку во двор, выложенный булыжником. И интересно как поживает дерево, которое посреди двора росло? Небось и там залили всё бетоном(

Дом собирались сносить, и жильцов постепенно переселяли. Люди оставались всего в двух квартирах - на 2-м и 3-м этажах. Они боялись, что опустевшие пространства захватят бомжи и пьяницы, поэтому обрадовались нам. Видимо, у нас был не очень устрашающий вид))

Сначала я с подружкой поселилась в обитаемой квартире. Там жила милейшая бабушка с внуком - МарьИванна. Иногда приезжал сын - настоящий Морской Волк, здоровый, мрачный и в тельняшке. Но не страшный совсем. А потом пришла СТАЯ! Поднатужившись, дружно выдавили дверь на 3-м, вошли и остались. Две большие комнаты, 2 поменьше и просторная кухня. Отдельная комната была только у меня - точнее, мастерская. В маленькой конечно. Большие залы - для всех. А вторая маленькая называлась шкафом. На середине, на полу, лежала большая куча одежды, из которой каждый брал что хотел.

Ту, первую стаю можно было назвать Индусами - они составляли костяк. А самую большую из больших комнат - розовой гостиной. Она была волшебна. На розовых стенах висели музыкальные инструменты. На полу - циновки. Стол - просто столешница на полу, чтобы как-то обозначить место. Окна без занавесок, отчего казалось, что комната парит в воздухе.

Утро начиналось с Утренней раги Самахвари - лёгкой и прозрачной. Индусы никуда не спешили и готовили самый вкусный на свете рис в глиняных горшочках. К вечеру подтягивались гости, которые тоже были частью стаи. Они не нарушали цельности места и частично переселялись в Дом. Приходил Фрэнк с гитарой, Клюква с вечно-кислым выражением лица, Лотос - вороватый и вечно озабоченный темой маковых полей. И маленькое сокровище Дома - Гарсёнок. От Гарсия Лорки, потому как настоящий испанец, но до полного Лорки не доросший. Маленький, ладно скроенный, с гордо вскинутой головой, волшебным голосом и конечно же тоже с гитарой. Слушать Гарсёнка приходили даже люди из Наружности.

Все усаживались в круг, я обставляла себя банками и кастрюлями, заменяющими ударную установку и начинали играть, притопывая в такт. Соседи снизу жаловались, что у них качается люстра)

Была у нас даже своя Птица. Высоченный тихий парень, который что-то вышивал, сидя на полу у стенки. Но самым волшебным были конечно же раги. Мне тоже давали инструмент - с круглым "тельцем", длиннющим грифом и четырьмя струнами. Уже не помню как называется. Надо было извлекать постоянный, ровный, серебряный звук. И по этой серебряной нити, обвиваясь вокруг, летели вверх огненные звуки ситара, россыпи тарбуки... Образ этой серебряной нити, пульсирующей и живой, на которую нанизаны и вокруг которой движутся и развиваются все события, а может и жизнь вселенной, остался со мной до сих пор. И ещё состояние счастья. Несомненного, которое происходит здесь и сейчас, которое можно потрогать. И никуда не надо стремиться и бежать, потому что тут есть всё.
На ситаре играл Андрей. Так просто звали вожака индусов. Точнее, все думали, что он вожак, пока стая летом чуть не перемёрла возле Бахчисарая, наевшись опрысканных химикатами яблок. Конструктивно и делово вели себя девчонки - тащили отравившихся к воде, заставляли много пить. А вожак был жалок. Думал только о себе и превратился в капризного ребёнка. Но он был Музыкой. Как-то на вопрос, - "Ты любишь музыку?", - ответил удивлённо, - "Люблю? Нет, я живу ей". И это было правдой. Наверно в Изнанке он был бы Саарой.

Вообще-то я не сразу полностью переселилась в ту часть Дома. Сначала только приходила рисовать в мастерскую. А основной базой оставалась комната в той квартире, где жила бабушка с внуком. И туда приходила моя стая. Совсем другая и с другим вожаком. Но это отдельная история, вроде второго сезона. И это напишу завтра.
.....................................
Мою стаю можно назвать Магами. Были мы экстрасенсами и занимались исцелениями. Или, точнее, тем, что мы таковыми считали. Одна болезнь могла уйти, другая появиться, но это нас не смущало. У нас был вожак, которого все слушались беспрекословно примерно как Слепого. Считалось, что он знает и видит что-то такое, чего нам не дано. Позже он признался, что давно уже ничего не видит, но это уже считалось не важным.
А ещё он учил нас анализировать поведение, как своё, так и друг друга. Кружок был узкий, всего человек 5, и мы могли на полном доверии устраивать разборы полётов. Это была крутая работа и даже, пожалуй, самое ценное, что можно было бы из того общения вынести, если бы не болезненный и разрушительный характер, который он этому придавал, выбивая почву из-под ног, не оставляя в душе ничего, за что можно было бы зацепиться, ни малейшего островка. И выхода не было, того очистительного избытия, которое преображает, и надо было как-то балансировать над пропастью, в которой ты вдруг оказался. Это считалось самым что ни на есть духовным состоянием. Можно было совсем съехать, но моего душевного здоровья на какое-то время хватило. А потом, из другого пространства Дома, с совершенно неожиданной стороны, протянулась верёвка, вся в узелках. И по ней можно было медленно начать выбираться – только не выпускать, только держать ритм! Но об этом позже.
Маги жили в Наружности, а в моей комнате принимали страждущих. Наш вожак был золотоволос, вожак Индусов чёрен. Две вселенные не пересекались. До поры…

Всё изменилось после лета. Со мной случилась сказка про зайкину избушку, в которую вселилась хитрая Лиса и зайку выжила. Я спасалась у Индусов, пока не перебралась полностью. Я была частью Дома, даже почти основанием, но со мной пришла моя стая.
Они не входили в розовую гостиную и всячески старались соблюдать субординацию. Но пространство треснуло. В Доме было до странности разное отношение в двум большим комнатам. По размеру они были почти равны. Но в розовой толпились все, а вторая стояла почти всегда пустая. Почему-то казалась тёмной как обратная сторона Луны. Иногда Гарсёнок уединялся туда петь свои испанские песни, иногда спали какие-то совсем пришлые гости. Собрания Магов стали проходить там. Дом разделился.

Напряжение было тонким, о нём почти не говорили, но между розовой и тёмной как-будто образовалась щель. И в неё со свистом влетал ветер Наружности.

Однажды пришли здоровые мужики и сказали, что есть решение о том, что надо выбросить газовые плиты, что скоро дом снесут совсем. Нам как-то удалось удержать оборону, но они пришли снова, и пришлось наблюдать одну из самых сюрреалистичных картин, что я видела в жизни. Прямо из окон, внутрь двора, вылетали и с диким грохотом падали на асфальт здоровые плиты, превращаясь в груду металла.

Старшие Маги напрягали все свои способности, чтобы оттянуть разрушение Дома и на какое-то время это действительно удалось. Но конец всё равно приближался.

Изменилась и розовая гостиная. С моим переездом прибавилось вещей. На окнах появились длинные сиреневые занавески с китайскими иероглифами. Это было красиво, но исчезло небо и комната как-будто уменьшилась, скукожилась и присела на землю. Вернувшиеся после лета Индусы её не узнали.
Но жизнь продолжалась. Кто-то притащил длинные полотняные рубахи почти до пола, как у странников. Мы покрасили их в синий, сделали сандалии, живописно подпоясались верёвками и так и стали ходить. Не все конечно – только девчонки. Даже когда уже началась осень и пошли дожди. Мне понравилось красить ткани, и скоро в мастерской появилась красная простынка и зелёная наволочка. Все домовцы спали на циновках и хихикали над оазисом цивилизации – моим матрасиком с подушечкой и простынкой. На красной простыне лежал рыжий кот – и это было красиво.

Его вполне можно писать с большой буквы - Рыжий Кот был моим другом. Мы много чего прошли вместе. Помню, как в голодные времена сидели вдвоём на подоконнике, смотрели на питерские крыши, молчали, и делили пополам единственную горбушку чёрного хлеба. Я отламывала кусок себе, кусок – ему. Он был ещё маленький, но видимо считал себя поддержкой и опорой. Выглядело это трогательно и смешно. Было время стихов, и когда я сидела за печатной машинкой, он тоже участвовал в процессе – сидел на столе пушистым столбиком, "работал". Уставал, засыпал, начинал падать, но быстро вскидывался, собирался – и снова стойко держал вахту)

У Индусов Кот завёл себе белоснежную подружку. Она была кокетлива и изящна, ела огурчики. Видно, берегла фигуру. Кот был мужиком и не отказывался от мяса. Впрочем, мясо у нас случалось редко.
Был у нас свой Леопард. Мишка Цвилинёв. Он был не единственным художником среди нас, но Леопардом, настоящим домовским, был только он. Мишка нарисовал дерево. Совсем маленькую работу, вроде бы очень простую, но однозначно волшебную. Просто дерево, с круглой и мягкой кроной и какое-то такое пространство вокруг, что хотелось туда уйти и остаться. Навсегда. Только сейчас поняла, что все мои последующие деревья – попытка найти то, райское.
Индус Андрей добыл через индийское посольство огромный ситар с 24-мя струнами. Мы несли его торжественно, через ночной город, почти Крестным ходом. Ситар был красив сам по себе, на него достаточно было просто смотреть. А такого звучания Дом ещё никогда не слышал.
К нам прибилась Магдалина – пышная красотка с длинными волосами, соблазнительница от роду. С её появлением на стене тёмной появилось изображение Евы, протягивающей яблоко. Ева была тощей и угловатой. Видимо, Магдалина не терпела соперниц.
Я считала себя обязанной быть влюблённой в золотоволосого вожака Магов. Ну точно как Рыжая в Слепого. Он же был таким таинственным и казался всеведущим.

Я здорово повредилась от его руководства. Оказалась в пространстве, в котором росли деревья с пластмассовыми листьями, да и другая материя, даже неживая от природы, стала терять свои свойства. С обратной стороны Луны можно было выйти только на мёртвую Изнанку.
Мы совершили непростительную ошибку – изгнали стукача. Родного и тихого. С ним надо было обращаться точно как четвёртая с Курильщиком – не говорить при нём лишнего и быть снисходительными. С изгнанием знакомого и известного в Дом потянулись какие-то совсем мутные личности, которые пытались подбросить наркотики, но звериное чутьё наших стай сработало чётко, и их быстро обнаружили. Апофеозом стало явление целой толпы и какой-то тип, мочившийся в углу розовой гостиной. Мы разозлились и закрылись на здоровый металлический крюк. Мы бы и ров выкопали, если бы могли. Но нас уже не спасло бы и это.
Гарсёнка стали преследовать какие-то КГБшники, пытаясь вербовать для отъезда в Испанию в качестве их агента. Бедный Гарсёнок метался по городу как загнанная мышь, ночуя у малознакомых тёток, которых обычно отшивал, бросил театральный. Сексотами оказывались даже профессора, казалось, что они везде! В Дом приходил отмокнуть, согреться.

Мне хотелось уединиться, закрыться в мастерской, а он просил – Не уходи, поговори с народом. Но мне нечего было им дать. Я бесконечно убирала за всеми и бесконечно грела чайник, представляя из себя Македонского и Сфинкса в одном лице. Но не имея ни их способностей, ни их призвания. Всё то, что по-настоящему наполнило меня, пришло уже за стенами Дома, хотя ниточка пути нашлась в нём. И пришла из книги.
Мы никогда не читали вслух, кроме одного раза. Книгу принёс и собрал нас в кружок Коля Шмидт, парень из Вильнюса. Книжка называлась "Откровенные рассказы странника своему духовному отцу". Я слушала о страннике, о таинственной молитве, соединявшей ум и сердце. О том, как он стал слышать голоса деревьев, как постепенно оживало его сердце. Я не знала ничего вообще. Не сразу поняла, о какой вообще молитве речь. Не знала, как выглядят чётки. Сделала их по своему представлению – из грубой верёвки с простыми узлами. И потянулась моя спасительная нить – десять узелков, двадцать, сто… перерыв, новый подход… Хотя это уже вроде бы позже. И уже в Наружности долетел слух о том, что Коля устроил грандиозную отвальную в Крыму, и ушёл в монастырь.
Я не помню, как мы ушли. Воспоминания путаются и наслаиваются одно на другое. Что раньше, что позже? Когда отделилась третья стая – Художников. И заняла первый этаж. Когда ушли Индусы – просто снялись как птичья стая, забрав с собой все инструменты и как-будто саму музыку. И как появилась четвёртая стая, совсем левая – актёрская. Эти пили и были чужого духа. Наружность всё больше вторгалась в Дом.

Дальше кадр как в кино про войну и немцев. Или про полицейские облавы. Поздний вечер, почти совсем стемнело. Из арки выходят люди в форме, с фонарём и собакой и направляются к Дому. Мы видим их из окон Художников, глядя на булыжный двор с деревом. Нам выбивают дверь, а потом удивлённо озираются, обнаружив вместо притона чистую мастерскую с мольбертами и пластинку Баха на проигрывателе. Под шумок облавы им удаётся стащить фотоувеличитель и несколько ценных книг. И ещё им удалось здорово насмешить начальство котельной, в которой я работала сутки через трое. Начальнички мои просто животы надорвали, читая, что такая-то была обнаружена в притоне, в пьяном виде среди пустых бутылок. Примите, типа, меры. Табаки точно сложил бы об этом песню. В ней был бы и ответ про беспрецедентные меры, которые принимались целый год, чтобы заставить меня хоть раз что-нибудь выпить. Не удалось)
Сцены с ментами были одна киношней другой. На вопрос, что я тут делаю, я сказала, что пришла проведать больную бабушку. Прям, Красная Шапочка собственной персоной. "Веди к бабушке", - сказали охотники (пардон, менты). Поднимаюсь наверх, к двери МарьИванны. Я не была у неё довольно давно и понятия не имею, как она себя чувствует. За мной – группа сопровождения с собакой. Звоню, замерев от страха, и офигеваю, когда дверь открывает здоровенный Морской Волк и ворчит, - "Мать болеет, а вы тут ходите, беспокоите". Но мы уже ввалились в коридор. Менты струхнули, но хорохорятся. Я кидаюсь на шею вышедшей МарьИванне с воплем, - "Бабушка! Они не верят, что ты моя бабушка!" Реакции МарьИванны позавидовал бы сам Штирлиц. Мгновенно оценив обстановку, она нежно меня прижимает и воркует, - Внученька, ну как можно в это не верить, ты ж моя внученька))) Я тихо ржу, уткнувшись в её тёплое плечо.

Менты поднимаются ломятся в дверь к Актёрам. Но те напились и ничего не услышали)) Их дверь не выбить – она металлическая с огромным крюком внутри.

Художники после нашествия укрепляют оборону. Дверь теперь задвигается широкой доской, вставляющейся в металлические скобы. А на ночь на окна спускается светомаскировка из чёрной плотной бумаги. Ну точно как закрашенные чёрным окна третьего этажа в изначальном Доме. Мы закрываемся от Наружности.
Почти в то же время, как на стене появилась корявая Ева с яблоком, нарисовалось и большое Распятие. Я даже помню, кто рисовал. Нормальное такое Распятие, вполне в каноне. Но ничто нормальное не может долго жить на обратной стороне Луны. Кто-то пририсовал к Распятию кощунственные усы, как у клоуна. Мне было неприятно, но у нас было не принято делать замечания идеологического характера, и все молча терпели.
А потом всё оборвалось. По-моему, после второго ментовского нашествия, когда мы всё-таки провели несколько часов в каталажке.
Навестить Дом я пришла примерно через тоже время после ухода, что и Сфинкс. И эту картину не забуду никогда. Её можно нарисовать, но нужна она только мне, а я её вижу так ясно, как-будто смотрю на фотографию. Живописные обломки стен разных форм и размеров образуют высокую груду, частично уже начавшую зарастать травой. И над ней возвышается единственная, почти сохранившаяся стена с большим Распятием. Тут должен звучать Реквием, не меньше. Но вместо этого приходит Рыжий Кот, мяучит и трётся о мою ногу. Он никуда не уйдёт. Это его место. Как выяснилось больше его, чем для всех нас.

Только когда писала эти воспоминания, поняла, что развалины Дома были похожи на разбитое яйцо. Один крупный, с треугольным верхом, кусок скорлупы встал вертикально. Остальные, помельче, сложились кучкой рядом. Мы вылупились, разошлись по своим мирам, но… Кто-то уходит, думая, что остался. Кто-то остаётся, думая, что ушёл.

https://licka-nicka.livejournal.com/293399.html

Время в пространстве книги не линейно, а расходится кругами. При этом изначальный Дом (назовём его условно так) находится в центре этого мира. Но есть и другие круги, поменьше. У них свои центры, и они, распространяясь, пересекаются с кругами изначального Дома.

Тот Дом, тот центр малого круга, который берусь описывать я, можно назвать Дом 1. Не по значению, а просто потому, что до меня этого вроде бы никто не делал. Это будет длинная история. Её могут читать и не знакомые с изначальным Домом, но не все отсылки и аналогии будут понятны. Итак...

Дом 1 (фотография условна)

У меня был Дом. Моховая, 8, Питер. Сейчас бесполезно его искать, потому что на его месте какое-то закрытое учреждение с проходной и пропусками. Не понимаю, у кого поднялась рука закрыть этим бетонным уродством нашу любимую полукруглую арку во двор, выложенный булыжником. И интересно как поживает дерево, которое посреди двора росло? Небось и там залили всё бетоном(

Дом собирались сносить, и жильцов постепенно переселяли. Люди оставались всего в двух квартирах - на 2-м и 3-м этажах. Они боялись, что опустевшие пространства захватят бомжи и пьяницы, поэтому обрадовались нам. Видимо, у нас был не очень устрашающий вид))

Сначала я с подружкой поселилась в обитаемой квартире. Там жила милейшая бабушка с внуком - МарьИванна. Иногда приезжал сын - настоящий Морской Волк, здоровый, мрачный и в тельняшке. Но не страшный совсем. А потом пришла СТАЯ! Поднатужившись, дружно выдавили дверь на 3-м, вошли и остались. Две большие комнаты, 2 поменьше и просторная кухня. Отдельная комната была только у меня - точнее, мастерская. В маленькой конечно. Большие залы - для всех. А вторая маленькая называлась шкафом. На середине, на полу, лежала большая куча одежды, из которой каждый брал что хотел.

Ту, первую стаю можно было назвать Индусами - они составляли костяк. А самую большую из больших комнат - розовой гостиной. Она была волшебна. На розовых стенах висели музыкальные инструменты. На полу - циновки. Стол - просто столешница на полу, чтобы как-то обозначить место. Окна без занавесок, отчего казалось, что комната парит в воздухе.

Утро начиналось с Утренней раги Самахвари - лёгкой и прозрачной. Индусы никуда не спешили и готовили самый вкусный на свете рис в глиняных горшочках. К вечеру подтягивались гости, которые тоже были частью стаи. Они не нарушали цельности места и частично переселялись в Дом. Приходил Фрэнк с гитарой, Клюква с вечно-кислым выражением лица, Лотос - вороватый и вечно озабоченный темой маковых полей. И маленькое сокровище Дома - Гарсёнок. От Гарсия Лорки, потому как настоящий испанец, но до полного Лорки не доросший. Маленький, ладно скроенный, с гордо вскинутой головой, волшебным голосом и конечно же тоже с гитарой. Слушать Гарсёнка приходили даже люди из Наружности.

Все усаживались в круг, я обставляла себя банками и кастрюлями, заменяющими ударную установку и начинали играть, притопывая в такт. Соседи снизу жаловались, что у них качается люстра)

Была у нас даже своя Птица. Высоченный тихий парень, который что-то вышивал, сидя на полу у стенки. Но самым волшебным были конечно же раги. Мне тоже давали инструмент - с круглым "тельцем", длиннющим грифом и четырьмя струнами. Уже не помню как называется. Надо было извлекать постоянный, ровный, серебряный звук. И по этой серебряной нити, обвиваясь вокруг, летели вверх огненные звуки ситара, россыпи тарбуки... Образ этой серебряной нити, пульсирующей и живой, на которую нанизаны и вокруг которой движутся и развиваются все события, а может и жизнь вселенной, остался со мной до сих пор. И ещё состояние счастья. Несомненного, которое происходит здесь и сейчас, которое можно потрогать. И никуда не надо стремиться и бежать, потому что тут есть всё.
На ситаре играл Андрей. Так просто звали вожака индусов. Точнее, все думали, что он вожак, пока стая летом чуть не перемёрла возле Бахчисарая, наевшись опрысканных химикатами яблок. Конструктивно и делово вели себя девчонки - тащили отравившихся к воде, заставляли много пить. А вожак был жалок. Думал только о себе и превратился в капризного ребёнка. Но он был Музыкой. Как-то на вопрос, - "Ты любишь музыку?", - ответил удивлённо, - "Люблю? Нет, я живу ей". И это было правдой. Наверно в Изнанке он был бы Саарой.

Вообще-то я не сразу полностью переселилась в ту часть Дома. Сначала только приходила рисовать в мастерскую. А основной базой оставалась комната в той квартире, где жила бабушка с внуком. И туда приходила моя стая. Совсем другая и с другим вожаком. Но это отдельная история, вроде второго сезона. И это напишу завтра.
.....................................
Мою стаю можно назвать Магами. Были мы экстрасенсами и занимались исцелениями. Или, точнее, тем, что мы таковыми считали. Одна болезнь могла уйти, другая появиться, но это нас не смущало. У нас был вожак, которого все слушались беспрекословно примерно как Слепого. Считалось, что он знает и видит что-то такое, чего нам не дано. Позже он признался, что давно уже ничего не видит, но это уже считалось не важным.
А ещё он учил нас анализировать поведение, как своё, так и друг друга. Кружок был узкий, всего человек 5, и мы могли на полном доверии устраивать разборы полётов. Это была крутая работа и даже, пожалуй, самое ценное, что можно было бы из того общения вынести, если бы не болезненный и разрушительный характер, который он этому придавал, выбивая почву из-под ног, не оставляя в душе ничего, за что можно было бы зацепиться, ни малейшего островка. И выхода не было, того очистительного избытия, которое преображает, и надо было как-то балансировать над пропастью, в которой ты вдруг оказался. Это считалось самым что ни на есть духовным состоянием. Можно было совсем съехать, но моего душевного здоровья на какое-то время хватило. А потом, из другого пространства Дома, с совершенно неожиданной стороны, протянулась верёвка, вся в узелках. И по ней можно было медленно начать выбираться – только не выпускать, только держать ритм! Но об этом позже.
Маги жили в Наружности, а в моей комнате принимали страждущих. Наш вожак был золотоволос, вожак Индусов чёрен. Две вселенные не пересекались. До поры…

Всё изменилось после лета. Со мной случилась сказка про зайкину избушку, в которую вселилась хитрая Лиса и зайку выжила. Я спасалась у Индусов, пока не перебралась полностью. Я была частью Дома, даже почти основанием, но со мной пришла моя стая.
Они не входили в розовую гостиную и всячески старались соблюдать субординацию. Но пространство треснуло. В Доме было до странности разное отношение в двум большим комнатам. По размеру они были почти равны. Но в розовой толпились все, а вторая стояла почти всегда пустая. Почему-то казалась тёмной как обратная сторона Луны. Иногда Гарсёнок уединялся туда петь свои испанские песни, иногда спали какие-то совсем пришлые гости. Собрания Магов стали проходить там. Дом разделился.

Напряжение было тонким, о нём почти не говорили, но между розовой и тёмной как-будто образовалась щель. И в неё со свистом влетал ветер Наружности.

Однажды пришли здоровые мужики и сказали, что есть решение о том, что надо выбросить газовые плиты, что скоро дом снесут совсем. Нам как-то удалось удержать оборону, но они пришли снова, и пришлось наблюдать одну из самых сюрреалистичных картин, что я видела в жизни. Прямо из окон, внутрь двора, вылетали и с диким грохотом падали на асфальт здоровые плиты, превращаясь в груду металла.

Старшие Маги напрягали все свои способности, чтобы оттянуть разрушение Дома и на какое-то время это действительно удалось. Но конец всё равно приближался.

Изменилась и розовая гостиная. С моим переездом прибавилось вещей. На окнах появились длинные сиреневые занавески с китайскими иероглифами. Это было красиво, но исчезло небо и комната как-будто уменьшилась, скукожилась и присела на землю. Вернувшиеся после лета Индусы её не узнали.
Но жизнь продолжалась. Кто-то притащил длинные полотняные рубахи почти до пола, как у странников. Мы покрасили их в синий, сделали сандалии, живописно подпоясались верёвками и так и стали ходить. Не все конечно – только девчонки. Даже когда уже началась осень и пошли дожди. Мне понравилось красить ткани, и скоро в мастерской появилась красная простынка и зелёная наволочка. Все домовцы спали на циновках и хихикали над оазисом цивилизации – моим матрасиком с подушечкой и простынкой. На красной простыне лежал рыжий кот – и это было красиво.

Его вполне можно писать с большой буквы - Рыжий Кот был моим другом. Мы много чего прошли вместе. Помню, как в голодные времена сидели вдвоём на подоконнике, смотрели на питерские крыши, молчали, и делили пополам единственную горбушку чёрного хлеба. Я отламывала кусок себе, кусок – ему. Он был ещё маленький, но видимо считал себя поддержкой и опорой. Выглядело это трогательно и смешно. Было время стихов, и когда я сидела за печатной машинкой, он тоже участвовал в процессе – сидел на столе пушистым столбиком, "работал". Уставал, засыпал, начинал падать, но быстро вскидывался, собирался – и снова стойко держал вахту)

У Индусов Кот завёл себе белоснежную подружку. Она была кокетлива и изящна, ела огурчики. Видно, берегла фигуру. Кот был мужиком и не отказывался от мяса. Впрочем, мясо у нас случалось редко.
Был у нас свой Леопард. Мишка Цвилинёв. Он был не единственным художником среди нас, но Леопардом, настоящим домовским, был только он. Мишка нарисовал дерево. Совсем маленькую работу, вроде бы очень простую, но однозначно волшебную. Просто дерево, с круглой и мягкой кроной и какое-то такое пространство вокруг, что хотелось туда уйти и остаться. Навсегда. Только сейчас поняла, что все мои последующие деревья – попытка найти то, райское.
Индус Андрей добыл через индийское посольство огромный ситар с 24-мя струнами. Мы несли его торжественно, через ночной город, почти Крестным ходом. Ситар был красив сам по себе, на него достаточно было просто смотреть. А такого звучания Дом ещё никогда не слышал.
К нам прибилась Магдалина – пышная красотка с длинными волосами, соблазнительница от роду. С её появлением на стене тёмной появилось изображение Евы, протягивающей яблоко. Ева была тощей и угловатой. Видимо, Магдалина не терпела соперниц.
Я считала себя обязанной быть влюблённой в золотоволосого вожака Магов. Ну точно как Рыжая в Слепого. Он же был таким таинственным и казался всеведущим.

Я здорово повредилась от его руководства. Оказалась в пространстве, в котором росли деревья с пластмассовыми листьями, да и другая материя, даже неживая от природы, стала терять свои свойства. С обратной стороны Луны можно было выйти только на мёртвую Изнанку.
Мы совершили непростительную ошибку – изгнали стукача. Родного и тихого. С ним надо было обращаться точно как четвёртая с Курильщиком – не говорить при нём лишнего и быть снисходительными. С изгнанием знакомого и известного в Дом потянулись какие-то совсем мутные личности, которые пытались подбросить наркотики, но звериное чутьё наших стай сработало чётко, и их быстро обнаружили. Апофеозом стало явление целой толпы и какой-то тип, мочившийся в углу розовой гостиной. Мы разозлились и закрылись на здоровый металлический крюк. Мы бы и ров выкопали, если бы могли. Но нас уже не спасло бы и это.
Гарсёнка стали преследовать какие-то КГБшники, пытаясь вербовать для отъезда в Испанию в качестве их агента. Бедный Гарсёнок метался по городу как загнанная мышь, ночуя у малознакомых тёток, которых обычно отшивал, бросил театральный. Сексотами оказывались даже профессора, казалось, что они везде! В Дом приходил отмокнуть, согреться.

Мне хотелось уединиться, закрыться в мастерской, а он просил – Не уходи, поговори с народом. Но мне нечего было им дать. Я бесконечно убирала за всеми и бесконечно грела чайник, представляя из себя Македонского и Сфинкса в одном лице. Но не имея ни их способностей, ни их призвания. Всё то, что по-настоящему наполнило меня, пришло уже за стенами Дома, хотя ниточка пути нашлась в нём. И пришла из книги.
Мы никогда не читали вслух, кроме одного раза. Книгу принёс и собрал нас в кружок Коля Шмидт, парень из Вильнюса. Книжка называлась "Откровенные рассказы странника своему духовному отцу". Я слушала о страннике, о таинственной молитве, соединявшей ум и сердце. О том, как он стал слышать голоса деревьев, как постепенно оживало его сердце. Я не знала ничего вообще. Не сразу поняла, о какой вообще молитве речь. Не знала, как выглядят чётки. Сделала их по своему представлению – из грубой верёвки с простыми узлами. И потянулась моя спасительная нить – десять узелков, двадцать, сто… перерыв, новый подход… Хотя это уже вроде бы позже. И уже в Наружности долетел слух о том, что Коля устроил грандиозную отвальную в Крыму, и ушёл в монастырь.
Я не помню, как мы ушли. Воспоминания путаются и наслаиваются одно на другое. Что раньше, что позже? Когда отделилась третья стая – Художников. И заняла первый этаж. Когда ушли Индусы – просто снялись как птичья стая, забрав с собой все инструменты и как-будто саму музыку. И как появилась четвёртая стая, совсем левая – актёрская. Эти пили и были чужого духа. Наружность всё больше вторгалась в Дом.

Дальше кадр как в кино про войну и немцев. Или про полицейские облавы. Поздний вечер, почти совсем стемнело. Из арки выходят люди в форме, с фонарём и собакой и направляются к Дому. Мы видим их из окон Художников, глядя на булыжный двор с деревом. Нам выбивают дверь, а потом удивлённо озираются, обнаружив вместо притона чистую мастерскую с мольбертами и пластинку Баха на проигрывателе. Под шумок облавы им удаётся стащить фотоувеличитель и несколько ценных книг. И ещё им удалось здорово насмешить начальство котельной, в которой я работала сутки через трое. Начальнички мои просто животы надорвали, читая, что такая-то была обнаружена в притоне, в пьяном виде среди пустых бутылок. Примите, типа, меры. Табаки точно сложил бы об этом песню. В ней был бы и ответ про беспрецедентные меры, которые принимались целый год, чтобы заставить меня хоть раз что-нибудь выпить. Не удалось)
Сцены с ментами были одна киношней другой. На вопрос, что я тут делаю, я сказала, что пришла проведать больную бабушку. Прям, Красная Шапочка собственной персоной. "Веди к бабушке", - сказали охотники (пардон, менты). Поднимаюсь наверх, к двери МарьИванны. Я не была у неё довольно давно и понятия не имею, как она себя чувствует. За мной – группа сопровождения с собакой. Звоню, замерев от страха, и офигеваю, когда дверь открывает здоровенный Морской Волк и ворчит, - "Мать болеет, а вы тут ходите, беспокоите". Но мы уже ввалились в коридор. Менты струхнули, но хорохорятся. Я кидаюсь на шею вышедшей МарьИванне с воплем, - "Бабушка! Они не верят, что ты моя бабушка!" Реакции МарьИванны позавидовал бы сам Штирлиц. Мгновенно оценив обстановку, она нежно меня прижимает и воркует, - Внученька, ну как можно в это не верить, ты ж моя внученька))) Я тихо ржу, уткнувшись в её тёплое плечо.

Менты поднимаются ломятся в дверь к Актёрам. Но те напились и ничего не услышали)) Их дверь не выбить – она металлическая с огромным крюком внутри.

Художники после нашествия укрепляют оборону. Дверь теперь задвигается широкой доской, вставляющейся в металлические скобы. А на ночь на окна спускается светомаскировка из чёрной плотной бумаги. Ну точно как закрашенные чёрным окна третьего этажа в изначальном Доме. Мы закрываемся от Наружности.
Почти в то же время, как на стене появилась корявая Ева с яблоком, нарисовалось и большое Распятие. Я даже помню, кто рисовал. Нормальное такое Распятие, вполне в каноне. Но ничто нормальное не может долго жить на обратной стороне Луны. Кто-то пририсовал к Распятию кощунственные усы, как у клоуна. Мне было неприятно, но у нас было не принято делать замечания идеологического характера, и все молча терпели.
А потом всё оборвалось. По-моему, после второго ментовского нашествия, когда мы всё-таки провели несколько часов в каталажке.
Навестить Дом я пришла примерно через тоже время после ухода, что и Сфинкс. И эту картину не забуду никогда. Её можно нарисовать, но нужна она только мне, а я её вижу так ясно, как-будто смотрю на фотографию. Живописные обломки стен разных форм и размеров образуют высокую груду, частично уже начавшую зарастать травой. И над ней возвышается единственная, почти сохранившаяся стена с большим Распятием. Тут должен звучать Реквием, не меньше. Но вместо этого приходит Рыжий Кот, мяучит и трётся о мою ногу. Он никуда не уйдёт. Это его место. Как выяснилось больше его, чем для всех нас.

Только когда писала эти воспоминания, поняла, что развалины Дома были похожи на разбитое яйцо. Один крупный, с треугольным верхом, кусок скорлупы встал вертикально. Остальные, помельче, сложились кучкой рядом. Мы вылупились, разошлись по своим мирам, но… Кто-то уходит, думая, что остался. Кто-то остаётся, думая, что ушёл.

http://licka-nicka.livejournal.com/293399.html

Дом удивительным образом начинает воздействовать даже на прошлое. Воспоминания не то, чтобы совсем меняются, но перестраиваются в новом порядке, группируются и составляют фигуры. Они пристраиваются к Дому, привязываются разными ниточками, перекидывают мостики и постепенно расширяют его территорию. Дом терпит, тем более, что остановить этот процесс невозможно, да и, по правде говоря, он сам это и спровоцировал. Это ни что иное, как растущая сеть Арахны.

"Тишина. Чердак — самое тихое место в мире. Струящиеся из-под пальцев Слепого отрывистые, дрожащие звуки заполняют его. Слепой плохо представляет, чего он хочет. Это должно быть как сеть. Как ловчая сеть Арахны — огромная для нее и незаметная для других. Что-то, что и ловушка, и дом, и весь мир. Слепой играет. Впереди ночь. Он выводит знакомые мелодии. То, что получается красиво у Горбача, у него сухо и оборванно по краям. Только свое у Слепого получается красивее. В погоне за этим "своим" он не замечает шагов проходящей ночи — и она проходит мимо, сквозь него и сквозь чердак, одну за другой унося его песни. Арахна делается все больше. Она заполняет свой угол и выходит за его пределы; серебряная паутина опутывает весь чердак, в центре ее — Слепой и огромная Арахна. Арахна вздрагивает, и ее ловчая сеть вздрагивает вместе с ней — прозрачная паучья арфа от пола до потолка. Слепой чувствует ее вибрацию, слышит звон, бесчисленные глаза Арахны жгут ему лицо и руки — он улыбается ей, уже зная, что получается именно то, чего он хотел. Еще не совсем, но уже близко.
Они играют вдвоем, потом — втроем с ветром, запевшим в трубах. Вчетвером — когда к ним присоединяется серая кошачья тень.
Когда Слепой обрывает песню, сразу исчезает в пыльном углу Арахна, уменьшившись до размеров ногтя, а кот утекает в напольную щель. Только взбесившийся ветер продолжает выть и стучать по трубам, рвется в слуховое окно, дергает раму… Стеклянный дождь — и он врывается внутрь, засыпая дощатый пол мусором и снегом.
Не обращая внимания на осколки, Слепой проходит по ним босиком. Подойдя к звездообразной дыре, протягивает руку в рамку стеклянных ножей, берет с крыши снег — пушистый и мягкий под твердой коркой — и пьет его с ладони.
— Я пью облака и замерзший дождь. Уличную копоть и следы воробьиных лапок. А что пьешь ты, Арахна?"

Я буду размещать тут, постепенно добавляя, разные эпизоды из жизни, своей и чужой, явно вписанные в атмосферу Дома, с ним перекликающиеся, расширяющие его пространство, входящие в сеть Арахны.

1. Кузнечик
Я стою в огромном зале аэропорта, встречаю кого-то. Метрах в 50-то от меня - группа довольно бесцветных личностей. Все они среднего возраста, средней полноты и в неопределённого цвета одежде.

Вдруг из этой группы, как пробившийся сквозь асфальт росток, выскакивает мальчик - в ярко-зеленом, худенький и очень прыгучий. Он начинает скакать вокруг как на невидимых пружинках, не останавливаясь и не уставая. Ему лет 6, у него тонкие ножки и, видимо, какой-то моторчик внутри. Постепенно он упрыгивает так, что скрывается из виду, и от бесцветных отделяется женская фигура. Он припрыгивает обратно и начинает накручивать круги вокруг них, так что я уже волнуюсь, смогут ли они выйти. Но тревожней, конечно, за него. Он лёгок, безмятежен и пока не понимает, что обречен на борьбу. И нет никакой гарантии, что победит.
Мне пора. Оглядываюсь в последний раз, - Пока, Кузнечик. Мы больше не увидимся.
...............................................................................................................
"Они появились перед Домом жарким августовском днём, в час, не дающий теней. Женщина и мальчик". Я соскучилась по тебе, Кузнечик! Я, видимо, очень здорово по тебе соскучилась.

----------------------------------------------------------------------------------------------------------------

2. А это не моё переживание, а одной моей подруги, Тальи Стегни. Она написала в ФБ, но это так близко Дому и Лесу, что перенесу сюда:

Лет так прилично тому назад со мной произошла удивительная вещь. Я тогда не была никакой не религиозной, а просто мучилась и пыталась разными возможными и почти невозможными способами понять, что отличает осмысленную и полноценную жизнь от состояния жвачного похотливого и агрессивного животного. Читала всякие разные книжки для этого. Вела мало приятный образ жизни, довольно бурный и бестолковый.... И искала любовь. Не секс, который, как вы понимаете, и искать-то не надо, не болотистый уют, покрытый ряской дрязг... Искала смысл жизни, искала саму жизнь, где люди не насилуют друг друга в прямом и переносном смысле, не требуют и отбирают, где твоя душа не превращается в сортир мирового дерьма разного формата.
И вот после всякого и разного пришло ко мне удивительное чувство. Чувство любви ко всем окружающим, чувство, стирающее все границы и определения, чувство, дающее радость и полноту существования моей тогда несчастной израненной душе, наивно не верящей, что то, что происходит вокруг и есть реальность. (Сейчас я ЗНАЮ, что не это реальность, а тогда - подозревала...) Это было единение со всем окружающим миром, не борьба с ним, не изучение, а именно единство. Мир оказался не снаружи. Он действительно оказался внутри меня - сосны раскачивались в моей груди, солнце сияло не над головой, а в голове, а в теле была та самая легкость лани... А люди... Когда я сидела (стояла) в автобусе и смотрела на людей, когда я встречалась с кем-нибудь взглядом, я видела, что лицо человека меняется. Я улыбалась. И мне улыбались в ответ. Мир по-настоящему преображался. Что-то тяжелое и холодное таяло в окружающих меня людях...
Это продолжалось около недели. Потом нечистота подкралась незаметно... Все вернулось на круги свои... Все, но не совсем... Осталось воспоминание, которое было ярче это мнимой реальности. Осталось знание, что ЭТО действительно возможно... И с этим знанием можно продолжать жить.

-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------
3. Evdokia Smirnova Страшенная история с элементами Могильника.
Когда мне было 6 лет, я заболел неукротимой рвотой на нервной почве и меня на скорой упекли в Раухфуса, кажется. Жуткое место, полнре замогильного света и пауков в белых халатах. Мне было плохо, я зеленел и мужественно готовился к смерти, пока мне ставили капельницы. Потом меня перевезли в палату и оставили спать в незнакомом печальном и нервном месте. А на утро... кого вы думаете я увидел? Рыжую рыжую девочку, влезшую ко мне на кровать и без всяких церемоний размахивающую надо мной игрушечным гусем. Помню, она еще объяснила мне, что это гусь-супермэн. И у него - кряк кряк- сейчас закончится топливо для реактивного ранца. Топливо закончилось и гусь с криком упал. Мне на живот.
А потом мы делали некие противогазогермошлемы из отрезанных горлышек пластиковых бутылок от боржоми и есентуков (их надо одеть на рот и нос и - чмок-присосать к лицу) и летали в космос, сидя на столе. А так же с подоконника следили за котами во дворе, где стояла помойка. И подушками кидались, когда мне стало лучше. И еще вылизовали лимонную прослойку из печенья, выдаваемого на ужин. И всё б хорошо, если бы перед выпиской из сего могильника мне не решили взять кровь из вены.
Тут я могу собой гордиться. Противостояние паучьим замыслам было на уровне, конечно, не совсем Волка, но, думаю, он бы оценил. Я орал и брыкался, царапался и кусался, шипел и завывал - ведь рыжая девочка раз и навсегда объяснила: кровь берут, чтобы проверить количество глюкозы - достаточно ли сладкая для вампиров. Меня пришлось силой взгромождать на какой то железный стол, так как усадить брыкающегося дурачка не представлялось возможным. Помню этот звук ног колотящих в железо и вопль: помогите!
Потом сбежалось штук 5 толстенных медсестер в белых халатах и шапочках над большими лицами. Они поймали мои молотящие ноги и столпились вокруг меня, толкая друг друга широкими бёдрами и намертво прижимая мрё тело к столу. При этом, все они кудахтали: помогаем! помогаем! Но рот они мне не заткнули. Я орал.
P.S.: представляю, как стыдно было моей маме, которая, естественно была рядом почти всё допустимое время. Видимо, кроме дня взятия крови.

https://licka-nicka.livejournal.com/293286.html

Дом удивительным образом начинает воздействовать даже на прошлое. Воспоминания не то, чтобы совсем меняются, но перестраиваются в новом порядке, группируются и составляют фигуры. Они пристраиваются к Дому, привязываются разными ниточками, перекидывают мостики и постепенно расширяют его территорию. Дом терпит, тем более, что остановить этот процесс невозможно, да и, по правде говоря, он сам это и спровоцировал. Это ни что иное, как растущая сеть Арахны.

"Тишина. Чердак — самое тихое место в мире. Струящиеся из-под пальцев Слепого отрывистые, дрожащие звуки заполняют его. Слепой плохо представляет, чего он хочет. Это должно быть как сеть. Как ловчая сеть Арахны — огромная для нее и незаметная для других. Что-то, что и ловушка, и дом, и весь мир. Слепой играет. Впереди ночь. Он выводит знакомые мелодии. То, что получается красиво у Горбача, у него сухо и оборванно по краям. Только свое у Слепого получается красивее. В погоне за этим "своим" он не замечает шагов проходящей ночи — и она проходит мимо, сквозь него и сквозь чердак, одну за другой унося его песни. Арахна делается все больше. Она заполняет свой угол и выходит за его пределы; серебряная паутина опутывает весь чердак, в центре ее — Слепой и огромная Арахна. Арахна вздрагивает, и ее ловчая сеть вздрагивает вместе с ней — прозрачная паучья арфа от пола до потолка. Слепой чувствует ее вибрацию, слышит звон, бесчисленные глаза Арахны жгут ему лицо и руки — он улыбается ей, уже зная, что получается именно то, чего он хотел. Еще не совсем, но уже близко.
Они играют вдвоем, потом — втроем с ветром, запевшим в трубах. Вчетвером — когда к ним присоединяется серая кошачья тень.
Когда Слепой обрывает песню, сразу исчезает в пыльном углу Арахна, уменьшившись до размеров ногтя, а кот утекает в напольную щель. Только взбесившийся ветер продолжает выть и стучать по трубам, рвется в слуховое окно, дергает раму… Стеклянный дождь — и он врывается внутрь, засыпая дощатый пол мусором и снегом.
Не обращая внимания на осколки, Слепой проходит по ним босиком. Подойдя к звездообразной дыре, протягивает руку в рамку стеклянных ножей, берет с крыши снег — пушистый и мягкий под твердой коркой — и пьет его с ладони.
— Я пью облака и замерзший дождь. Уличную копоть и следы воробьиных лапок. А что пьешь ты, Арахна?"

Я буду размещать тут, постепенно добавляя, разные эпизоды из жизни, своей и чужой, явно вписанные в атмосферу Дома, с ним перекликающиеся, расширяющие его пространство, входящие в сеть Арахны.

1. Кузнечик
Я стою в огромном зале аэропорта, встречаю кого-то. Метрах в 50-то от меня - группа довольно бесцветных личностей. Все они среднего возраста, средней полноты и в неопределённого цвета одежде.

Вдруг из этой группы, как пробившийся сквозь асфальт росток, выскакивает мальчик - в ярко-зеленом, худенький и очень прыгучий. Он начинает скакать вокруг как на невидимых пружинках, не останавливаясь и не уставая. Ему лет 6, у него тонкие ножки и, видимо, какой-то моторчик внутри. Постепенно он упрыгивает так, что скрывается из виду, и от бесцветных отделяется женская фигура. Он припрыгивает обратно и начинает накручивать круги вокруг них, так что я уже волнуюсь, смогут ли они выйти. Но тревожней, конечно, за него. Он лёгок, безмятежен и пока не понимает, что обречен на борьбу. И нет никакой гарантии, что победит.
Мне пора. Оглядываюсь в последний раз, - Пока, Кузнечик. Мы больше не увидимся.
...............................................................................................................
"Они появились перед Домом жарким августовском днём, в час, не дающий теней. Женщина и мальчик". Я соскучилась по тебе, Кузнечик! Я, видимо, очень здорово по тебе соскучилась.

----------------------------------------------------------------------------------------------------------------

2. А это не моё переживание, а одной моей подруги, Тальи Стегни. Она написала в ФБ, но это так близко Дому и Лесу, что перенесу сюда:

Лет так прилично тому назад со мной произошла удивительная вещь. Я тогда не была никакой не религиозной, а просто мучилась и пыталась разными возможными и почти невозможными способами понять, что отличает осмысленную и полноценную жизнь от состояния жвачного похотливого и агрессивного животного. Читала всякие разные книжки для этого. Вела мало приятный образ жизни, довольно бурный и бестолковый.... И искала любовь. Не секс, который, как вы понимаете, и искать-то не надо, не болотистый уют, покрытый ряской дрязг... Искала смысл жизни, искала саму жизнь, где люди не насилуют друг друга в прямом и переносном смысле, не требуют и отбирают, где твоя душа не превращается в сортир мирового дерьма разного формата.
И вот после всякого и разного пришло ко мне удивительное чувство. Чувство любви ко всем окружающим, чувство, стирающее все границы и определения, чувство, дающее радость и полноту существования моей тогда несчастной израненной душе, наивно не верящей, что то, что происходит вокруг и есть реальность. (Сейчас я ЗНАЮ, что не это реальность, а тогда - подозревала...) Это было единение со всем окружающим миром, не борьба с ним, не изучение, а именно единство. Мир оказался не снаружи. Он действительно оказался внутри меня - сосны раскачивались в моей груди, солнце сияло не над головой, а в голове, а в теле была та самая легкость лани... А люди... Когда я сидела (стояла) в автобусе и смотрела на людей, когда я встречалась с кем-нибудь взглядом, я видела, что лицо человека меняется. Я улыбалась. И мне улыбались в ответ. Мир по-настоящему преображался. Что-то тяжелое и холодное таяло в окружающих меня людях...
Это продолжалось около недели. Потом нечистота подкралась незаметно... Все вернулось на круги свои... Все, но не совсем... Осталось воспоминание, которое было ярче это мнимой реальности. Осталось знание, что ЭТО действительно возможно... И с этим знанием можно продолжать жить.

-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------
3. Evdokia Smirnova Страшенная история с элементами Могильника.
Когда мне было 6 лет, я заболел неукротимой рвотой на нервной почве и меня на скорой упекли в Раухфуса, кажется. Жуткое место, полнре замогильного света и пауков в белых халатах. Мне было плохо, я зеленел и мужественно готовился к смерти, пока мне ставили капельницы. Потом меня перевезли в палату и оставили спать в незнакомом печальном и нервном месте. А на утро... кого вы думаете я увидел? Рыжую рыжую девочку, влезшую ко мне на кровать и без всяких церемоний размахивающую надо мной игрушечным гусем. Помню, она еще объяснила мне, что это гусь-супермэн. И у него - кряк кряк- сейчас закончится топливо для реактивного ранца. Топливо закончилось и гусь с криком упал. Мне на живот.
А потом мы делали некие противогазогермошлемы из отрезанных горлышек пластиковых бутылок от боржоми и есентуков (их надо одеть на рот и нос и - чмок-присосать к лицу) и летали в космос, сидя на столе. А так же с подоконника следили за котами во дворе, где стояла помойка. И подушками кидались, когда мне стало лучше. И еще вылизовали лимонную прослойку из печенья, выдаваемого на ужин. И всё б хорошо, если бы перед выпиской из сего могильника мне не решили взять кровь из вены.
Тут я могу собой гордиться. Противостояние паучьим замыслам было на уровне, конечно, не совсем Волка, но, думаю, он бы оценил. Я орал и брыкался, царапался и кусался, шипел и завывал - ведь рыжая девочка раз и навсегда объяснила: кровь берут, чтобы проверить количество глюкозы - достаточно ли сладкая для вампиров. Меня пришлось силой взгромождать на какой то железный стол, так как усадить брыкающегося дурачка не представлялось возможным. Помню этот звук ног колотящих в железо и вопль: помогите!
Потом сбежалось штук 5 толстенных медсестер в белых халатах и шапочках над большими лицами. Они поймали мои молотящие ноги и столпились вокруг меня, толкая друг друга широкими бёдрами и намертво прижимая мрё тело к столу. При этом, все они кудахтали: помогаем! помогаем! Но рот они мне не заткнули. Я орал.
P.S.: представляю, как стыдно было моей маме, которая, естественно была рядом почти всё допустимое время. Видимо, кроме дня взятия крови.

http://licka-nicka.livejournal.com/293286.html

Технические вопросы и ответы Мариам на вопросы читателей

https://licka-nicka.livejournal.com/293066.html