Я сижу сейчас на балконе домика на атлантическом островке. И с понятным многим паническим ощущением ожидаю выхода в эфир канала НТВ выпуска "Школы злословия" с моим совершенно нескромным участием.

По идее, мой позор будет обнародован в это воскресенье. Сказать в эфире я успел, по счастью, немного. Надеюсь, что кто-то из зрителей уцелеет если не духовно, то хоть физически. Успеет прошептать номера счетов и ключи к шифрам заинтересованно прибежавшим соседям.

У любого здравомыслящего человека, пусть даже и настроенного ко мне с благожелательным любопытством посетителя сытого зоопарка, обязательно возникнут вопросы: "Зачем?! Что это за эфир такой?! Что хотел сказать этот странный гость программы?"

И эти справедливые вопросы требуют хоть какого-то ответа. Некоторым зрителям повезет, и они потеряют сознание накануне выхода передачи, проведя ночь эфира в блаженном беспамятстве в окружении врачей и трезвых домочадцев. Но мир скуп на такие щедрости. Некоторым всё же придется просмотреть передачу "Школа злословия" с мои участием, разбить по окончанию показа телевизор и кричать в распахнутое окно слова беспомощного гнева. Написать личное и доброе письмо каждому пострадавшему я не могу – не все адреса мне пока известны. Поэтому попробую объясниться здесь.

Когда мне было немного лет, когда я донимал окружающих меня воспитателей огромным количеством несусветных запросов и вопросов, отвечающий за моё мужское взросление дядя Валерий рассказал мне о парадоксе Томаса Гоббса. Отчего он так со мной поступил? Ответ не так сложен, как кажется. Надо было парализовать мою беспокойную и требовательную натуру хоть каким-то способом на хоть какое-то время. Дядя мой тогда ухаживал за моей очередной тётей, ему время было дорого. Сочи, а тут я. Это сочетание не для слабых духом.

Дядя в ту пору готовился к сдаче кандидатского минимума по философии и был моложе меня нынешнего на семь лет.Т.е. жизнь уже знал, но в чудо ещё верил. Поэтому картина такая сложилась: Сочи, солнце, чурчхела липнет к зубам, вкусная чурчхельная ниточка, Гоббс, дядя, я с разинутым ртом, паруса на глади моря, обжигающая пальцы галька.

Я говорю, получилось чудо-то у дяди.

Я напомню всем желающим суть этого известного всем парадокса.

Корабль, на котором Тезей вернулся с Крита в Афины, был поставлен своим хозяином, ставшим царём, в сухой док. Для вечного сохранения памяти о Лабиринте, Кноссе, Минотавре, Ариадне и, вполне возможно, об Эгее, так вовремя сбросившимся со скалы. Чёрные паруса, должно быть, свернули и положили рядышком, в теньке.

Получился такой корабль-закладка на память в довольно бодрой жизни хозяина.

Корабль постепенно рассыхался, что-то от корабля отваливалось, что-то начинало шататься, скрипеть и опасно болтаться. Время безжалостнее к кораблям, чем к людям.

За кораблём следили. Отвалившееся, зашатавшееся и накренившееся заменяли, но новое, но точно такое же по назначению, пахнущее свежестью, смолой и стружкой из-под умелого рубанка. Всё просоленное и источенное прочь, всё новое и свежее - сюда!

Оторвавшееся, потрескавшееся и казавшееся негодным, не выбрасывали, не сжигали, не бросали догнивать на берегу Эгейского моря. А бережно собирали в отельную кучу, смазывали, переворачивали, если будет позволено так сказать, лечили.

Когда знаменитый корабль Тезея, стоящий в доке, наконец, был постепенно заменён фактически полностью заботливо изготовляемыми деталями, оказалось, что из кучи дерева и бронзы, из того, что было когда-то кораблём, вернувшимся с Крита с новым царём, можно собрать ещё корабль. Его и собрали. И даже спустили на воду.

И оказалось, что в доке стоит корабль Тезея, и в море качается корабль Тезея. Какой же из кораблей был самым-самым тезеевским? Для ожесточения парадокса Гоббса, замечу, что царь Тезей считал своим именно обновлённый корабль, стоящий в доке, хотя каждому из нас кажется, вероятно, что настоящий-настоящий корабль Тезея качается по-стариковски осторожно в волнах Эгейского моря.

Для каждой из позиций в споре, какой корабль по-настоящему, самый-самый тезеевский, можно написать десяток томов аргументов. Я, например, до конца так и не определился. Хотя Гоббс своим парадоксом стоял на стороне Тезея, я с Гоббсом то соглашаюсь, а то вдруг нет.

Именно с мыслями о корабле Тезея я приехал в Москву, довольно самонадеянно и тщеславно согласившись на любезное приглашение Татьяны Никитичны и Авдотьи Андреевны. Именно, с двумя стоящими перед глазами кораблями, я решился говорить о феномене старца Фёдора Кузьмича и императора Александра I. И хотя с даты съёмок передачи прошло некоторое время, продолжаю этот разговор, то внутри себя, то терзая своих терпеливых домочадцев, то вынося его на публику, как сейчас.

Мне хотелось говорить об императоре и старце по нескольким причинам. Первая из которых заключается в том, что именно в комплексе мифа, превращающего Александра Павловича в проповедника Фёдора Кузьмича, заключён как в музыкальной шкатулке тонкий механизм взаимодействия негосударственной, вольноопределяющейся русской элиты и определяющегося не столь вольно русского народа.

Я нисколько не сомневаюсь, что император и старец – два разных человека. Как нисколько не сомневаюсь, что сила сжатия, комкающая и лепящая друг к другу Александра Павловича и Фёдора Кузьмича, нуждается и в определении, и в понимании.

Тема старец и царь сейчас как никогда неактуальна, но как актуальна сейчас тема преображения и ухода. И как актуальна сейчас тема добровольного оставления власти. Актуальна, прежде всего, потому что после жутковатого актёрствования Ивана Грозного с его псевдоотречением и уходом в Александровскую слободу, в России, при любых режимах, любых раскладах, на любых поворотах, от верховной власти добровольно отказался только один человек, нелюбовь народа к которому долгое время была чуть не единственной объединяющей темой не только разговоров, но и общественного сожительства моих сограждан.

Можно ли добровольно уйти и остаться равно уважаемым и любимым Россией? Поиск ответа на этот вопрос служит второй причиной выбора темы.

Третья причина. Мне, как постоянно трансформирующемуся и внешне, и отчасти внутренне человеку, безумно интересно наблюдать процессы трансформации других личностей. А царь Александр и старец Фёдор в этой области могут дать фору миллионам бабочек.

пр.след.

http://gilliland.livejournal.com/388794.html