15 августа исполнилось 135 лет со дня рождения революционерки Ирины Каховской (1887—1960). Ознакомившийся с её мемуарами писатель Ромен Роллан оценивал их так: «Я отвергаю идею Каховской, но повесть эта имеет захватывающую человеческую (или нечеловеческую) ценность. Это — психологический документ высшего порядка».
Каховская доводилась правнучатой племянницей декабристу Петру Каховскому (1797—1826), тому самому, который застрелил в день восстания на Сенатской генерала Михаила Милорадовича и командира лейб-гвардии Гренадерского полка Николая Стюрлера и был за это повешен 25 (13) июля 1826 года. С детства Ирина впитала царивший в её семье культ этого казнённого предка-декабриста. Это немного помогает понять и её собственный жизненный выбор.


Василий Перов. Восстание декабристов. Пётр Каховский стреляет в генерала Милорадовича

Главной, так сказать, боевой мишенью Ирины Каховской стал фельдмаршал, наместник кайзера на Украине Герман фон Эйхгорн. Хотя Каховская осталась в тени непосредственного исполнителя покушения, Бориса Донского (1894—1918), казнённого за него.


Фельдмаршал, главнокомандующий германскими оккупационными силами на Украине Герман фон Эйхгорн, убитый в Киеве в 1918 году

Каховская писала о германском фельмаршале: «Эйхгорн обрисовывался в глазах трудящихся Украины и России как главный палач и душитель трудового крестьянства... На полях доклада об усмирении крестьян в одном из уездов, где было положено 8500 человек, где в одном только селе было 17 виселиц и крестьяне стояли в хвосте, ожидая очереди быть повешенными, Эйхгорн написал: "Хорошо"».


Ирина Константиновна Каховская, одна из руководительниц партии левых эсеров, дальняя родственница декабриста








Торжественная встреча на вокзале в Киеве фельдмаршала Эйхгорна. Апрель 1918 года. Маршал ещё не знал, что встретит на Украине свою смерть


Казнённый Борис Донской. 10 августа 1918 года. На табличке написано: «Убийца генерал-фельдмаршала фон Эйхгорна»

Ирина Каховская осталась жива тогда буквально чудом. Её тоже в сентябре 1918-го приговорили к смерти. После вынесения приговора председатель военного суда, германский полковник, сказал ей: «Повесить даму у нас не так легко...» Требовалось утверждение самого кайзера. «Это большая честь, — добавил судья, — о вас будет думать и знать сам кайзер». Однако у кайзера Вильгельма нашлись более неотложные дела, особенно после того, как Ноябрьская революция 1918 года сбросила его с престола.

Из воспоминаний подруги и сокамерницы Каховской Галины Затмиловой:
«Каким пыткам подвергали Бориса, сказать не могу, так как этого не знала и Ирина Константиновна, знала она только то, что к виселице он шел с трудом, говорили, что у него была сорвана кожа ног, но что это была только часть мучений, которым он подвергался. О Борисе ей рассказал спустя некоторое время немецкий солдат, он же дал ей фотографию уже повешенного Бориса.
Сама Каховская тоже после первого формального допроса была отдана в руки палачей, которые начали с того, что сорвали шомполами кожу со спины, а когда это не дало желаемых результатов, начали втыкать иголки под ногти. Должна сказать, что Ирина Константиновна неоднократно говорила, что только на Украине она увидела всю жестокость и низость белого офицерства. Это не потому, что они её подвергали пытке, а потому, что всё поведение офицеров и юнкеров было ужасным. Она рассказала, что однажды ей пришлось наблюдать следующую картину: на террасе небольшого домика сидела семья евреев и пила чай, на тротуаре играл ребёнок лет трёх, по всей вероятности из этой семьи.
Мимо проходила группа юнкеров, как всегда, с шомполами в руках; один из юнкеров отшвырнул ногой ребёнка с тротуара, на террасе вскрикнула женщина и бросилась к ребёнку. Может быть, она крикнула что-нибудь оскорбительное (кто бы мог удержаться!), во всяком случае, через полчаса от людей, сидевших на террасе, остались изуродованные трупы, а от мебели - поломанный стол и разбитая посуда. С особенным отвращением говорила она о юнкерах, которые отличались своей наглостью и жестокостью. Они так и ходили по городу по нескольку человек, подходили к какой-нибудь группе людей, собравшихся в силу каких-нибудь причин, и спрашивали: «А что, жидовским духом здесь не пахнет?»
На другой день после пытки в камеру Ирины Константиновны вошёл немецкий полковник. Может быть, он уже знал о ночном допросе, а может быть, внешний её вид обратил на себя его внимание, во всяком случае, он сказал: «Фрейлейн, это больше не повторится. Мы вас осудим и расстреляем, как полагается по нашим законам». Действительно, пыток больше не было... Приговор послали на утверждение, а пока он путешествовал, в Германии произошла революция, и кайзер отрёкся от престола. Немецкие войска были выведены с Украины, место Скоропадского занял Петлюра, который до этого сидел в той же тюрьме, что и Каховская, только в другом коридоре. Тогда Петлюра писал ей восторженные записки, восхищался её героизмом, а когда пришёл к власти, вместо того чтобы освободить, перевел её в Лукьяновскую тюрьму».

При петлюровцах в тюрьме Каховской пришлось не легче, а как бы не ещё солоней.
Галина Затмилова:
«Каховская сидела в камере, где были ещё три женщины, две какие-то белогвардейские дамы, а третья — коммунистка Галя. Красная Армия была в это время на подходе к Киеву, армия Петлюры разлагалась на глазах, и каждую ночь пьяные гайдамаки врывались в коридор женской тюрьмы и требовали у надзирательницы ключи от камер. Надзирательница, прятавшая предварительно ключи, божилась всеми богами, что ключи ей на ночь не оставляют и открыть камеры она не может. Тогда пьяная орда брала скамью, стоявшую в коридоре, и пробовала выбить двери, но скамьи оказывались менее прочными, чем двери старинной Лукьяновской тюрьмы, и гайдамаки, отчасти уговоренные надзирательницей, уходили. Так вот и жили заключённые женщины под страхом жуткой расправы.
Однажды Ирину Константиновну утром вызвали в коридор, где её ждал мужчина, который назвался помощником начальника тюрьмы. Он сказал ей, что после полудня её освободят, но он очень советует ей скрыться где-нибудь и на улицах не показываться. Придя в камеру, Ирина Константиновна рассказала всё Гале, но та, не поверив в освобождение, буквально умоляла её не уходить из камеры, уверяя, что её обязательно убьют. Всё же Каховская договорилась с Галей, что если у неё всё будет благополучно, то она принесёт Гале передачу: свою серенькую кофточку и пирожки.
После обеда Ирину Константиновну вызвали из камеры, тот же помощник начальника ждал её в коридоре, он же и вывел её из тюрьмы... Несмотря на настойчивый совет своего освободителя, Ирина Константиновна сходила по адресу, данному ей Галей, где встретила [большевика] Косиора, которого она убеждала любой ценой извлечь Галю из тюрьмы. Косиор ей отвечал, что освобождение Киева — вопрос нескольких дней, максимум недели, тогда все будут свободны. После взятия Киева Ирина Константиновна пошла к тюрьме, но в ней уже никого не было, — отступая, войска Петлюры позаботились об «освобождении» заключённых. Повинуясь тяжёлому предчувствию, Каховская пошла в морг и среди массы трупов разыскала Галин. Он был очень изуродован, но узнать Галю было можно, к тому же она была одета в серенькую кофточку Ирины Константиновны».

Большевики, освободившие Киев в 1919 году, чествовали погибшего Бориса Донского как героя. Его именем была названа одна из киевских улиц, Липский переулок, а вскоре революционный трибунал уже судил палачей Донского. 8 апреля 1919 года трибунал вынес уголовнику Линнику, который взял на себя исполнение казни, и надзирателю тюрьмы Боровчуку смертные приговоры, которые и были исполнены в течение 24 часов. Ну, а вся партия левых эсеров с её позицией укладывается в одну фразу Ирины Каховской: «Представитель нашей партии энергично протестовал против расстрела жалкого арестанта, действовавшего по приказу германского начальства». Для полноты картины стоит добавить, что как раз в этом же году, вдобавок в разгар деникинского наступления на Москву, левые эсеры стали устраивать покушения на жизнь руководителей РСФСР, самым крупным из которых был взрыв в Леонтьевском переулке, унесший жизни 12 человек.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что дальнейшая жизнь Ирины Каховской в 20-50-е годы протекала большей частью в ссылках и под арестом. Очередной поворот к ухудшению наметился в 1936 году, когда началась «ежовщина». Г. Затмилова: «Летом 1936 года я ездила в дом отдыха. Вернувшись, застала дома много народа. Почувствовав, что что-то неладно, я спросила: «Почему у вас такие лица?» — «А что, ты ничего не знаешь? — ответила Лида. — Ведь идёт процесс». Речь шла о зиновьевском процессе. Как все отнеслись к этому судилищу? Все были в полной растерянности. Как объяснить поведение обвиняемых? Илья Андреевич [Майоров, один из лидеров левых эсеров, муж М.А. Спиридоновой. — А.М.] сразу сказал, что Гриша Зиновьев никогда не был порядочным человеком, и ждать от него чего-нибудь порядочного было нечего. — Ну Зиновьев, а другие? - возражала Ирина Константиновна. — Все, что ли, оподличались до того, чтобы поливать себя такой грязью? Но может быть, это гипноз?..»
И всё-таки если Майоров и Спиридонова были расстреляны в сентябре 1941 года, то Ирина Каховская дожила до реабилитации. В 1950-е она писала в письме о себе: «Я уже старуха древняя. Мне 65 лет, а дают 75-80, но живу своим трудом... Интереса к жизни я не потеряла. Люблю природу, детей, хорошие книги, музыку, свежий воздух, волнуюсь газетами, — а ведь казалось, что после пережитого, после непереносимых потерь и свет солнца погаснет для меня. Но всегда саднит, всегда болит прошлое, всегда оно живёт и снится, снится. Помогает неустанная работа и для хлеба, и так...»
Из написанного выше может показаться, что Ирина Каховская была прямо стальным, железным человеком. Это и так, и не так... Каховская была типичной эсеркой, со всеми «нравственными» метаниями, свойственными людям этой партии. Соратнице по партии Надежде Терентьевой она признавалась: «У меня, Надя, карамазовские, ужасные мысли были обо всем, и страшно, невероятно мучило убийство, и повесившийся извозчик. Революция, акт куда-то отошли на задний план — перед глазами были два человеческих страдальческих лица. — Старик [фон Эйхгорн. — А.М] и молодой [его адъютант], одиноко мечущийся по камере повесившийся мужик-извозчик; замученная, прекрасная, ценная жизнь Бориса, — стоял в душе один вопрос: Господи, что я наделала, что я наделала? Если б меня не арестовали, не мучили, я бы на воле, верно, не выдержала бы этого вихря, — а тут как искупление какое-то пришло. Видишь, Надя, какая я террористка. Полезла с суконным рылом в калашный ряд, и вся нравственная ответственность за провал, за невыполненный второй акт [несостоявшееся покушение на гетмана Скоропадского. — А.М.] падает только на меня... Я себе кажусь часто каким-то Смердяковым».
Такие дела...
Умерла Ирина Константиновна 1 марта 1960 года.

https://foto-history.livejournal.com/16778548.html