В детстве меня крайне занимал один вопрос: как достоверно отличить хорошего человека от плохого? Мне никогда не удавалось с первого раза, и это было моим самым большим поводом для беспокойства за собственное благополучие.

Как сейчас помню тянущее чувство неопределенности: вот гостили мы с мамой у бабушки Ларисы в Волжском, а это такой отличный город, что там можно запросто к соседям зайти за спичками и остаться на весь день – сначала посмотреть Просто Марию утреннюю, потом – обсудить цены на абрикосы, потом пожарить семечки, потом – погрызть семечки, а там уже наступает время Просто Марии вечерней, которую тоже веселее смотреть всемером, теснясь на табуретках и комментируя, переедет ли Мария Лопес к Виктору Карено, и какая все-таки Наталья Прессиадо коварная женщина (я никак не могу запомнить, как зовут коллегу, который через стол от меня работает, но эти имена зачем-то держу в памяти двадцать с лишним лет). Я смотрела на наших соседей и пыталась понять: вот, например, тетя Галя - коварная женщина? А бабушка Нина? Нет, бабушка Нина - точно хорошая. Во-первых, она зовет меня “воробушек”, во-вторых, принесла пастилу - огромные листы просушенного на солнце яблочного джема, кислющая, но оторваться невозможно, пока все не съешь, в-третьих, у нее больные ноги, но она все равно говорит: “Сиди, сиди, шебутная”, и сама идет на кухню наливать чай: себе без сахара, а маме с сахаром - она молодая, ей до диабета еще далеко. Бабушка Нина мне нравится.

- Коза бессовестная эта Нинка, - говорит бабушка Лариса, меланхолично орудуя шваброй, чтобы хоть чуть-чуть прибрать квартиру после многочасовых гостей – в Волжске летом такая пылища, что полы моют по три раза в день, и все равно через полчаса песок под тапками хрустит.– Это же надо, ребенка на пол усадила, с собакой, а сама на диване. Я ничего не имела против того, чтобы сидеть на полу с Кузьмой, поэтому посмотрела на маму, чтобы узнать второе мнение – не может быть, чтобы мама тоже считала бабушку Нину бессовестной козой.

- Да бог с ней, с дурой старой. Ты ее только на кухню больше без присмотра не пускай, я в туалет пошла, смотрю, а она чайные пакетики по карманам рассовывает. - Мама гладит меня по голове и не замечает, что в голове этой только что произошел коллапс, вселенная рухнула, и обломки дымятся. Если бабушка Нина тырит чайные пакетики втихаря с чужой кухни, это значит, она жадная. Но если она жадная, то зачем принесла пастилу?

Это был далеко не последний раз, когда я в ступоре задавалась подобными вопросами. Когда школьный друг, который глазом не моргнув отдал мне банку с бесценным белым тритоном (вылавливал целый день на местной речке с говорящим названием Тухлик и мог бы продать его дворовым ребятам за любые сокровища мира), запалился на том, что отклеивал красивые наклейки с моих тетрадей – все принцессы и покемоны нашлись разом на обратной стороне обложки его дневника. Когда знакомая, которая половину жизни провела, благостно распевая мантры и готовя на кришнаитской кухне блюда “с любовью и благодарностью” для сирых и убогих, выставила свою беременную дочь из дома – за месяц до ее семнадцатого дня рождения. Когда профессор, которого я про себя записала в категорию хтонического зла за систематическое унижение студентов, пожертвовал выходным и приехал, чтобы принять у меня одной итоговый экзамен, назначенный ровно на дату моей командировки – неслыханный дар для человека его возраста и его взглядов на совмещение учебы и работы.

Чтобы как-то разобраться со всем этим, я выстроила в голове два больших здания: одно для хороших людей, другое для плохих. Однажды у меня был начальник, который телепортировался из одного в другое по пять раз на дню, но, интересно, что биполярное расстройство я подозревала у него, а не у себя.

И когда этот удивительный человек в очередной раз неожиданно явил собой пример благородства и нечеловеческого профессионализма (мне кажется, половину того, что я вообще знаю о хорошем менеджменте креативных проектов, я узнала от него вот в эти моменты его просветления), я с недоумением вспоминала, что он же час назад кричал на бедного дизайнера, требуя двадцать вариантов оформления одного промо-баннера к утру, не в силах определиться, наверху он хочет плашку с сообщением “скидка 15%”, внизу или где-нибудь сбоку. И тут я вдруг подумала: а что, если вот эти моменты торжества духа у этого конкретного человека не могут случаться без того, чтобы предварительно не заставить кого-нибудь двигать плашку двадцатью разными способами? Ну, вот как в динамо-машине - потенциала не хватит. Что, если бабушке Нине для душевного здоровья просто необходимо умыкнуть пару пакетиков чая после того, как она принесла пастилу? Что, если нормальный человек не может ежедневно разливать суп чужим людям и разделять с ними их беды без того, чтобы в самый ответственный момент не обнаружить, что в сердце не осталось сочувствия для самого близкого существа? Что, если это не два дома: для добрых и злых людей, в каждый из которых переезжают насовсем: с постельным бельем, с фикусом и со всеми котами, а качели, на которых один и тот же человек может качаться от предательства до самопожертвования, от внезапного мелкого вранья до внезапной же щедрости, от зависти до сопереживания - и так по десятку раз за жизнь, за месяц, за день?

Не скажу, что этот неожиданный сдвиг парадигмы хоть как-нибудь облегчил мою бесконечную тоску по универсальному категоризатору всего и вся, в конце концов, даосская философия посвятила этому вопросу многие тысячи страниц без видимого практического результата для нормальных людей, которые по-прежнему расстраиваются, когда у них пропадают чайные пакетики…

Но надрыва как-то поуменьшилось, вот что.

http://etwas.livejournal.com/335054.html