Ездила в отдалённый район, полный дикорастущих пятиэтажек и прекрасных немногословных аборигенов. Заблудившимся путникам там не рады. Возможно, сказывается какой-то древний исторический опыт.

- Мужчина, что вы давите на кнопку? Звонок вообще-то не для вас!
- Простите, это автошкола?
- Какая ещё автошкола? Это центр интеллектуального развития молодёжи!
- Да нет же, должна быть автошкола! Вот, у вас тут, над дверью написано....
- Мужчина! Я понятия не имею, что у нас тут над дверью написано!...

...А вот мне как раз нужна не автошкола, а местная жилконтора. По добытому мною адресу её нет как нет, но мы же не агностики, в конце концов.
- Есть, есть! – говорит возникший на моём пути ангел в гриме и костюме дворника. – Во-он тот подъезд.
- Это точно она? А.... вывеска где?
- Нету вывески! И домофона нету. Надо ждать, когда кто-нибудь выйдет, а так не войдёшь....
Из полуподвальной дверцы высовывается рука, манит к себе моего спасителя, и через минуту из глубин полуподвала доносится: «Зачем ты разговариваешь? Кто тебя просил?» - «А если спрашивают?..» - «Мало ли, что спрашивают! Они спрашивают, а ты не разговаривай! Разве это твоя работа – разговаривать?!»

В таких районах всегда есть сакральные места, о которых не надо знать пришельцам. Тамошняя жилконтора и есть такое место. Изнутри она вся выложена мрамором, и там ходят безмолвные жрецы, погружённые в медитацию и унизанные перстнями.

***
Два мелких пацанёнка, по виду не крупнее второклашек, идут домой из школы. Одни, без взрослых. Редкое зрелище в наши дни.
На переправе через лужу один роняет мешок со сменной обувью. И.… нет всё-таки этот народ – другая планета; ну, кто бы из нас, нынешних, откликнулся на такое событие ликованием и прыжками с разбрызгиванием во все стороны пузырчатой, как газировка, весенней воды.
Истекающий влагой мешок извлекается наружу, и его печальный облик вызывает у этих двоих новую бурю бессердечного восторга. Ещё один мелкий товарищ, конвоируемый бабушкой, косится на них с неприкрытым неудовольствием и скрытой завистью – а потом тихо, как бы случайно спускает верёвку собственного мешка и тащит его по воде, как кораблик, делая вид, что сам того не замечает.

***
Днём шла к метро, а навстречу мне толпами шли счастливые просветлённые люди, просто какая-то бхагавад-гита на выезде. Молодёжь с яркими, как от поцелуев, губами, дамы с томной размазанной помадой, какие-то интеллигентные вурдалаки со стыдливой сытостью в глазах и блестящей каплей крови на подбородке.... И все почему-то облизывались - все как один. И только на углу улицы всё стало понятно. Там стоял мужик в заляпанном алым фартуке и торговал карельским вареньем. По обе стороны от него, в окружении банок и баночек стояли исходящие райской сладостью бочонки, и он черпал из этих бочонков громадными, как братины, пластмассовыми ложками, и кормил всех, без разбору чинов и званий, и тут же наливал из самовара остывшего чая, а потом перебирал банки со скоростью уличного напёрсточника, выхватывая из общей груды то малину, то вишню, то карельский фрукт ананас, то амброзию чистую с нЕктаром сладким. И хотите верьте, хотите нет, а я самолично видела, как из-за туч украдкой высунулось солнце, обмакнуло луч в одну из банок и тут же спряталось обратно за тучу, чтобы там без помех его облизать.

https://christa-eselin.livejournal.com/244011.html