Цитата сообщения shev1-k Цикл Финогеева по хиромантии

Рука времени

Владимир Финогеев

7 Дней

«Я подняла руку — машина тормознула. Я не заметила, откуда она взялась, видимо, была ближе, а я смотрела вдаль. Машин было много. Это было серое авто, марку я затруднилась определить. Окно открылось, я просунула голову: «В центр подбросите?» Я назвала улицу. «Садитесь». Я приземлилась на переднее сиденье, рядом с водителем. Машина плавно, но стремительно не въехала — впорхнула в поток. «Ловко», — подумала я. Взглянула на водителя. Волосы черные, на висках — проседь. Глаза живые. Правильные черты лица удивительно располагали. К нему необъяснимо влекло. Мы еще словом не обмолвились, а во мне вспыхнуло убеждение, что это мой человек. При этом он был совершенно не моего типа мужчина. Мне нравятся высокие голубоглазые блондины. А вот поди ж ты. И откуда это приходит? Почему? Зачем? Неизвестно. Он заулыбался, будто читал мысли. При этом он успевал смотреть во все стороны. Машина скользила по дороге, перестраиваясь так плавно, будто меняла форму: где надо — вытягивалась, где-то — сплющивалась или становилась короче. «Вы божественно водите машину», — сказала я. Он усмехнулся: «Я знаю». Я спросила: «А я могу научиться водить так же?» «Как я — нет, — ответил он, — но хорошо научиться водить машину можно». — «А можете дать несколько уроков?» — «Конечно». — «Вот мой номер телефона», — сказала я, протягивая карточку. Он взял. Был краток: «Я позвоню». Оставшееся время мы ехали в невидимом тумане медленного восторга. Дома перед зеркалом я произнесла: «Если я себя правильно понимаю, это любовь с первого взгляда». Он позвонил дня через два. Мы поехали учиться водить. Надо сказать, что я уже водила машину. Я прошла обучение на курсах, но чувствовала себя за рулем неуверенно. Он заехал за мной на работу. Покинул водительское сиденье, сказал: «Садись за руль». Меня обдало горячей волной. «Что, прямо здесь?» — «Да». Я села. «Трогай». Я поехала. Он был невозмутим. Как потом выяснилось, он когда-то преподавал водительское мастерство. Был профессионал. «Слушай, — сказал он, — ты должна слиться с машиной в единое целое. Автомобиль — это не груда железа, это живое существо». «Но как это сделать?» — произнесла я, лихорадочно шаря взглядом по набегающей на меня серой ленте дороги. «Хорошо, прижмись к обочине и остановись». Я остановилась. «Ничего особенного делать не надо. Просто представь, что корпус машины — это продолжение тебя. Не надо напрягаться. Это не экзамен, и никто от тебя ничего не требует. Не надо силой вдавливать свое тело в автомобиль, чтобы тут же почувствовать, как твоя печень сливается с карбюратором. Для начала просто поговори с автомобилем. Ну как со мной. Ведь я тебя пойму и так, словами, и тебе не обязательно засовывать губы внутрь моего черепа. «А что сказать?» — «Скажи правду». — «Какую правду?» — «Ну, что она тебе нравится, ведь это правда?» — «Да, правда, она красивая». — «Вот. Что ты на нее надеешься, что ты ее уважаешь. Скажи, что ты одной с ней крови, поговори с двигателем, поршнями, спроси, как дела. Легко, без напряга. Ничего не ожидай, никаких ответов, знаков, ощущений. — Он хитро прищурился: — Во всяком случае, пока». Я мысленно поговорила с машиной. Я ничего особенного не почувствовала, разве что мне стало легче, и машина сделалась немного компактнее, до этого она была большего размера. Но это, разумеется, плод воображения, сказала я сама себе. Случилось еще кое-что: пропал страх. Возникло новое чувство, в общих чертах его можно было назвать предвкушением удовольствия. «Ну что, прокатимся?» — сказала я. «Вот это другой разговор». Мы поехали. Он учил меня водить полтора месяца. Каждый день я ощущала и находила подтверждение своей влюбленности не только в себе, но и в моем учителе. Глаза его светились, голос исполнился новых тембров. «Я люблю тебя», — читала я в его глазах и слышала в его голосе. Ну и в один прекрасный день уроки перешли в интимную сферу. Казалось, должна была наступить новая фаза в отношениях. После стольких лет наконец появился человек, который совпал с чем-то самым глубоким, самым важным. Человек, с которым было легко. Я видела, что ему также хорошо со мной. Вместо нового длилась инерция предыдущего состояния. Он молчал, ничего не говорил. Я предложила попробовать пожить вместе. Он сказал: «Я дал тебе самое лучшее, научил тебя ездить. Что еще я могу тебе дать?» Неожиданный ответ озадачил: «Это единственное, что тебя останавливает?» «Нет», — ответил он. «Что же?» — «Есть некоторые обстоятельства». — «Что это за обстоятельства?» — «Во-первых, возраст — я значительно старше тебя». — «Я не вижу в этом препятствия. Со временем я догоню тебя, и мы будем одного возраста». — «Мысль, конечно, интересная, но есть еще кое-что». В ту же секунду я знала, что он скажет. Темная мягкая вспышка — и я знала. «Я женат, — сказал он. — И я не хочу ничего менять». Я смутно догадывалась, что это так, но отгоняла от
себя эту мысль. Острый укол в сердце, что-то рвется в душе, слезы подступают к глазам. Надо отвлечься, надо что-то сделать. Подойти к окну, взглянуть на улицу, деревья, небо. Небо было затянуто облаками. Облака напоминали рыбью чешую. Осталось выяснить, где рыба. «В общем...» — я повернулась от окна. «В общем, все остается по-старому», — закончил он. Я хотела сказать противоположное тому. Я медлила, потому что прошлое еще не хотело расстаться с настоящим. «Хорошо, — сказала я, — пусть все остается по-старому. Кроме одного условия». «Какого же?» — спросил он. «Интима больше не будет». Глаза его потемнели. Отношения продолжались, и это, конечно, были другие отношения. Мы стали реже видеться, мы внешне стали друзьями. Прошло несколько лет. Со временем выяснилось третье обстоятельство — он выпивал. Он приезжал ко мне выпив — он не особенно пьянел. Вел себя нормально. Он иногда закусывал, иногда нет, потом ложился и засыпал. Часа через два просыпался и уезжал домой. Я видела, ему больно. Но его боль нисколько не лечила мою. Я иногда возвращалась назад, в тот миг, когда я подняла руку, чтобы поймать машину. Я сделала это бездумно, легко, но именно с этого незначительного жеста началась совершенно другая история».

На левой руке линия влияния входит во фрагмент линии Солнца (рис. 4, л. влияния — желтый, л. Солнца — оранжевый). Эта точка маркирует 29—30 лет. Из поля 1 (зона Венеры) следует поперечная, которая пересекает соединения линии влияния и Солнца (рис. 4, красный). Это указание на то, что партнер женат, так как поле 1 — это поле родственников. Обратите внимание: линия влияния входит не в линию Солнца, а в небольшой ее отрезок, небольшая длина которого определяет и непродолжительность отношений. Счастье было недолгим, так как линию Солнца называют линией счастья.


Источник http://magichand.ru

Русский характер

Алжир, 7 утра. Завтрак для экипажа: апельсиновый сок, омлет с помидорами, бутерброды с курицей, сыр, тосты, масло и много кофе. Был сервирован длинный стол под белой скатертью. Ресторан — наверху гостиницы. Много окон. Свет бил отовсюду. Расселись.

Командир корабля: «Есть аккуратно, глотать правильно, понял, борттехник?» «А что я?» — засуетился тот. «Чтобы не было у меня проблем», — сказал командир. Я сидел рядом с правым пилотом Валерой, спросил его тихо: «Чего это он?» — «Да, раз борттехник подавился, а потом у нас движок заело». Принесли кофе в больших белых чайниках. «Что это? — командир вертел в руках кофейную чашку. Кивнул мне: — Скажи, чтоб принесли нормальные чашки, это мензурки какие-то».
Чашка в его руках смотрелась наперстком. Но в таких ручищах и ведро не больше стакана. Я поднял палец, подбежал щуплый официант. На нем белый фартук от пояса вниз. «Принесите большие чашки». — «Передайте господам, это очень крепкий кофе». — «Господа это знают», — сказал Валера, он говорил по-французски.

Чашки заменили. Разлили кофе. Из чайника лился жидкий гудрон. Командир выпил первую чашку почти залпом. С этим экипажем я следовал впервые. На них форма «Аэрофлота», но они — военные: выполняют миротворческую миссию в Африке.
Они взяли меня в Бамако. Мне было приказано сопроводить борт в Союз. Их бортпереводчик отправился с другим судном на юг. Я отпил кофе, погрузился в воспоминания. В Бамако я жил в отеле «Дефранс». Жару проводил в бассейне, под вечер выползал в город. Сухой воздух, красноватая почва, пальмы, но прохладные ночи.
Однажды зашел в книжный магазинчик. Появилась, подумал, продавщица, но она и владела магазином, как потом выяснилось. Девушка была шедевром любви индийца и африканки. Тонкая талия, высокая грудь, правильные черты лица. И вся — шоколадная. Африканские губы подчинены божественной индийской форме. А какой от нее исходил аромат! Он получался отсоединения настоящего мыла «Люкс» с молодой черной кожей. Я закипел, мозг испарился.

Я забыл, что я советский гражданин, что забывать было строго запрещено. Было еще что-то очень важное, что я не мог вспомнить. Тело мне не принадлежало. «Что со мной, — кричал я сам себе, — куда меня тащит?» Я плел ей о книгах, о снеге, посыпанном черной икрой. Ходил за ней, как опилок за магнитом, рассказывал запрещенные анекдоты, килограммами скупал книги. Я проторчал в магазине целый день и даже пытался остаться на ночь.

Через два дня мы уже стояли близко-близко. В порыве я накинулся на ее губы, сжал в объятиях, она забилась, как горный поток. Я получил толчок в бок. «Ты где?» — буркнул Валера. Я очнулся, выдохнул, вытер лоб салфеткой. Потянулся за кофе. Спросил Валеру: «Будешь?» — «Давай». Я слишком резко наклонил чайник, из чашки выплеснулось и попало на кисть Валере. Он отдернул руку: «Черт, го¬рячо!» — «Прости». «Это не к добру», — хмуро произнес Валерка.

«Да ладно, — сказал я, — чего ты такой суеверный?» «Полетай с наше, — хмуро отвечал Валера, вставая. — Пора». В аэропорту было жарко. Ветерок нес легкий запах керосина. Мы с Валерой подали план полета, вернулись к самолету. Это был четырехмоторный «Ан-12». Я сел на место радиста, справа внизу у двери. Выше было три кресла, левое — командира, правое — Валерино, посредине — старшего борттехника. Оно могло отодвигаться назад и в сторону. Ниже всех, над выпуклым стеклянным люком, — штурман. «Ничего, что я слева?» — обратился командир к Валере, гоготнул, любовно двинул его кулачищем в плечо. Валера легко взлетел в свое кресло.

Мне бросил: «Запроси запуск». «Запуск разрешен», — ответил я. «Добро». Борттехник стоял снаружи, проверял движки. Поднял вверх палец. Порядок. «Запроси руление». Я связался с вышкой. «Руление разрешается, полоса ноль два, ветер два узла, номер третий на взлет». Самолет покатил, покачивая крыльями. Через двадцать минут мы были в небе. Я отработал точку доклада — т. е. передал местному диспетчеру высоту, курс и прочее, — вышел в «предбанник», помещение позади кабины. Борттехник готовил борщ на плитке. Я сел.

Он обратился ко мне: «Ты женат?» Меня ожгло. Какой ужас! Я оцепенел. Только тут я вспомнил, что я женат. Ну, Африка! Ну, колдовская земля! Не ответив, вернулся в кабину. «Гроза по курсу, — сказал борттехник, глядя в локатор, — засветка приличная». Командир изрек: «Запроси обойти и снизиться». Я связался с землей. «Не разрешают», — доложил я. «Не разрешают, — задумчиво произнес командир, — какие добрые люди. Не жалеют для нас царствия небесного».
У меня в животе стало плохо, видимо, кофе все-таки был крепок для меня. Командир глянул в мою сторону: «Про грозу сказывал?» — «Да, но они говорят, у них нет таких данных». — «Нет данных», — ласково повторил командир. Кругом быстро темнело.

Впереди в черноте — фиолетовые вспышки. На миг возникало грандиозное великолепие неземных гор, долин, от которых захватывало дух. По стеклу струилось небесное электричество. Зеленые чертики бегают, как го¬ворят пилоты. Крылья объяты зеленым свечением. «Может, прорвемся?» — сказал борттехник. «Куда ж я вас, грешников, без покаяния», — нежно проговорил командир. Оглянулся на меня. Я стоял за борттехником, упершись ногами в ребра прохода. У меня зардели уши. Господи, только бы сесть, я навсегда выброшу из сердца эту африканку!
«Приготовились к маневру», — сказал командир. Справа засиял свет, за ним — страшный треск. Из щитка правого пилота повалил дым. «Я горю», — сказал Валера. «Спокойно, — сказал командир, — это лишнее горит». «Какое лишнее?! — взвился борттехник. — Это пожар!» В животе у меня возник кипяток, а внутри кипятка страшный холод.

Я подозревал, это уже не от кофе, но боялся не только слова, но самой мысли о том слове. Господи, пожалуйста, не сейчас. «Сообщи о пожаре». Я открыл рот: голос пропал. Командир продолжил: «Скажи, что снижаемся, пусть дадут эшелон». Вновь оглянулся на меня. Я увидел глаза бессмертного человека, он был не просто спокоен, он был счастлив. Это вставило меня на место с такой силой, что я влетел в волну командирского кайфа.
Я включил микрофон, хладнокровно произнес «Мэйдэй, Мэйдэй», что означает «SOS!». И только это слово вошло в радиопространство, эфир замер. Все разговоры стихли. В абсолютной тишине я произнес: «Аэрофлот номер 112456. Пожар на борту, просим эшелон для снижения».
Ответ не замедлил: «Разрешен любой эшелон на ваше усмотрение». Командир отжал четыре красные ручки управления двигателями от себя, самолет ухнул в синюю бездну. Кабину заполнил едкий запах. «Вентиляцию». — «Есть».
С земли: «Аэрофлот, доложите обстановку». — «Скажи, горим, пусть дадут посадку». — «Разрешаем — Дубровник». — «Понял. Штурман, расчет на Дубровник». — «Есть». Командир отдавал четкие команды.
Через минуту: «Передай, интенсивность горения упала. Запроси Тёкёль. Чего нам Дубровник? Дотянем в Тёкёль. Родное место. Последнее говорить не надо». — «Понял». — «Разрешено в Тёкёль». — «Штурман, слышал?» — «Да». Мы быстро снижались. Я смотрел на щиток правака, дым истончался, превращаясь в прозрачный. Показалась полоса. Толчок. Реверс. Самолет останавливается. «Глуши движки. Обесточиваем».

Командир хлопнул борттехника по плечу: «Говорил же, лишнее горит. А ты — пожар, пожар». Все были счастливы. Полет излечил меня от африканки, и я вернулся в семью».

На левой руке короткая линия влияния образует сторону треугольника (рис. 4, желтый, л. жизни — зеленый). Гипотенуза треугольника — линия поездки — оранжевый. Основание фигуры — поперечная, знак сложных обстоятельств — красный. Треугольник выражает опасность от огня. Любопытно, как огонь африканской страсти увязался с пожаром на борту. И еще — то и другое оказалось непродолжительным.

Владимир ФИНОГЕЕВ


Источник http://magichand.ru

Режиссерский сценарий - Владимир финогеев - "7 Дней"

Сидим с девочками в ресторане, отмечаем день рождении Клавы, зав. секцией из обувного отдела. В год Олимпиады-80 было. Гуляем в «Метрополе». В середине вечера подходит ко мне симпатичный парень, брюнет, белозубый... «Разрешите, — го­ворит, — пригласить». Разрешаю.



РЕЖИССЕРСКИЙ СЦЕНАРИЙ

Танцуем. Он ни на минуту не умолкает. Рассказал мне, что учится во ВГИКе на режиссера. Будет фильмы снимать. Вот, говорит, сделаю из вас звезду экрана. И так у него все гладко и ладно, что, когда танец закончился, у меня было ощущение, что сто лет его знаю. Провожает меня на место, садится с нами, заказывает шампанское, произносит тосты, со всеми перезнакомился. И на меня поглядывает со значением, улыбается, за локоток берет, шутками и анекдотами сыплет. Промелькнула у меня мысль вдруг — вот бы такого мужа.

Первый-то муж у меня был угрюмый, слова лишнего не скажет. Как за него вышла, не могу объяснить. Уже через месяц стало ясно, что мы совершенно разные люди. Я люблю общество, веселье, сходить куда-нибудь. А ему бы только перед телеком сидеть и пиво пить. Раз поконфликтовал на работе и уволился. Не работал. Потом запил. Как напьется — бешеный делается. Начал меня избивать, однажды чуть не задушил. Год промучилась, взяла ребенка и ушла к матери. Тут с матерью ссоры да скандалы начались, чуть ли не каждый день. Тоска. Но деваться некуда.

А Стас, так этого парня звали, ко мне наклоняется, ухаживает, танцевать водит. Потом шепнул на ухо: «Поедем в другой ресторан». У меня какая-то волна поднялась: «Поедем». Сбегаем потихоньку. Он ловит такси. Едем в «Советскую». На полдороге он говорит: «Да ну его. Давай ко мне». А мне так легко и спокойно. Поехали.

У него двухкомнатная квартира, шикарно обставленная. В общем, осталась у него. Дочь — с мамой, я — здесь. Неделю не прожили, перевозит он меня в другую квартиру, тоже двухкомнатная, тоже обставлена. Тут стал он ночами пропадать. Объясняет, что, мол, съемки, ночную натуру снимаем. А днями неразговорчив и не шутит. А так — подай, принеси, ложись. У меня в груди заныло. Потом исчез на три дня. Возвращается с разбитым лицом, злой. Я говорю: «Что случилось?» Он оборвал: «Отстань, такая-разэтакая». Я в слезы. Тогда, говорю, ухожу. Он ко мне приблизился, глаза кровью налились: «Я тебе уйду, этакая-такая. Ты уйдешь, когда я тебе скажу, поняла?» И за горло схватил так, что у меня круги пошли, думала, все. Вечером напился, избил меня. Все твердил: из-под земли достану, убью.

Однажды пришел с двумя парнями. Лица жуткие, голоса хриплые. О чем-то говорили. Потом сели пить. Когда входила, эти двое меня лапали. А Стас посмеивался. Думала, все, скоро на меня набросятся. Но упились и уснули. Поняла я: пора бежать, а то и живой не быть. Потихоньку оделась — и к маме.
Месяц жила в страхе, думала, найдет. От каждого звонка душа в пятки уходила. Но он не появился. Никогда его больше не видела. Думаю, никакой он не режиссер.

Сегодня рассмотрим комбинацию признаков. Сначала вспомним и отыщем линию 20ж (рис. 1—2). Линия с прямоугольным или квадратным образованием, которое приподнимается над поверхностью кожи и поэтому на отпечатке приобретает темный вид. Этому знаку был посвящен предыдущий материал под названием «Репетитор». Основное значение рисунка в том, что у обладателя есть вероятность подвергнуться психологическому или физическому насилию в браке или отношениях ему равных. Еще раз взгляните на этот показатель, но уже на другой руке — руке нашей героини (рис. 3—4). Ранее я уже говорил, что физическое насилие возможно лишь в том случае, если у владельца линии 20ж на руках наблюдаются какие-либо признаки нарушения системы самосохранения. О большой части таких признаков мы уже говорили в предыдущих публикациях. В этом примере мы познакомимся с треугольником в поле 14, то есть в центре ладони. Треугольное образование относится показателям нарушения системы самосохранения, когда оно вклинивается в главную вертикальную линию (линия судьбы) и касается при этом тенарной линии (линии жизни). Посмотрите на рис. 5—6. Также треугольник становится весьма опасным для жизни, если он целиком располагается на линии жизни.
Владимир ФИНОГЕЕВ

Источник http://magichand.ru