* * *
Мне хочется назвать тебя женой
За то, что так другие не назвали,
Что в старый дом мой, сломанный войной,
Ты снова гостьей явишься едва ли.
За то, что я желал тебе и зла,
За то, что редко ты меня жалела,
За то, что, просьб не ждя моих, пришла
Ко мне в ту ночь, когда сама хотела.
Мне хочется назвать тебя женой
Не для того, чтоб всем сказать об этом,
Не потому, что ты давно со мной,
По всем досужим сплетням и приметам.
Твоей я не тщеславлюсь красотой,
Ни громким именем, что ты носила,
С меня довольно нежной, тайной, той,
Что в дом ко мне неслышно приходила.
Сравнятся в славе смертью имена,
И красота, как станция, минует,
И, постарев, владелица одна
Себя к своим портретам приревнует.
Мне хочется назвать тебя женой
За то, что бесконечны дни разлуки,
Что слишком многим, кто сейчас со мной,
Должны глаза закрыть чужие руки.
За то, что ты правдивою была,
Любить мне не давала обещанья
И в первый раз, что любишь,— солгала
В последний час солдатского прощанья.
Кем стала ты? Моей или чужой?
Отсюда сердцем мне не дотянуться...
Прости, что я зову тебя женой
По праву тех, кто может не вернуться.
1941
Предчувствие любви страшнее
Самой любви. Любовь - как бой,
Глаз на глаз ты сошелся с нею.
Ждать нечего, она с тобой.
Предчувствие любви - как шторм,
Уже чуть-чуть влажнеют руки,
Но тишина еще, и звуки
Рояля слышны из-за штор.
А на барометре к чертям
Все вниз летит, летит давленье,
И в страхе светопреставленья
Уж поздно жаться к берегам.
Нет, хуже. Это как окоп,
Ты, сидя, ждешь свистка в атаку,
А там, за полверсты, там знака
Тот тоже ждет, чтоб пулю в лоб...
1941
Константин Симонов был женат на хрупкой, изящной, насмешливой Евгении Ласкиной (родной сестре Бориса Ласкина), филологе и — в будущем — редакторе. В 1939-м у них родился сын Алексей. Тогда же Симонов!, пропадавший у Ивана Берсенева в Театре Ленинского комсомола в связи с постановкой своей пьесы, познакомился со знаменитой Валентиной Серовой, молодой вдовой недавно погибшего летчика Анатолия Серова, чья слава многократно превосходила по тем временам весьма скромную известность молодого поэта. Отношения с Серовой, знаменитой по картине Девушка с характером больше, чем по театральным постановкам, происходившей из артистической семьи (ее мать — артистка Клавдия Половикова), увенчались не только браком, но и принесшими Симонову оглушительную популярность стихами, среди которых знаменитое Жди меня, и я вернусь..., посвященное Серовой. Отныне Валентина Серова воспринималась публикой не только как артистка, но и как Муза, адресат необыкновенной (и до того — не особенно разрешаемой в советской поэзии конца 30-х) любовной лирики. Серова уже сама себе не очень-то и принадлежала — ей следовало очеловечивать Женщину, верную и любящую, адресата миллионов надеющихся сердец. Но Серова была еще и просто женщиной. Встретив в одном из военных госпиталей, где она выступала с концертами, молодого красавца генерала Рокоссовского, она не только изменила Симонову, но и обманула идею поэтической верности и надежды. Симонов как поэт бешено развивал успех своего стихотворения дальнейшей сюжетно-любовной лирикой. Но сюжет жизни упрямо развивался по-своему.
Сталину это не понравилось: он принял литературный сюжет за идейную норму, а зигзаг жизни — за ее нарушение. И при встрече с Рокоссовским вождь спросил его: как он полагает, чья жена — артистка Серова? Ответ генерала был лаконичен: Константина Симонова. Вот и я так думаю — будто бы ответил вождь и тем разрешил любовный треугольник. Серова осталась с Симоновым.
Чтобы закрепить наладившиеся отношения в семье, Симонов взял Серову в Париж, где она произвела впечатление на семидесятилетнего Бунина. Но совместная жизнь звездной пары не складывалась ни в квартире на улице Горького, ни на даче в Переделкине, где Толик Серов, сын от первого брака, стал одним из самых известных шалопаев (вскоре он попал в колонию, потом в армию; жизнь окончил в 35 лет). Рождение вскоре после войны общего ребенка Симонова и Серовой, дочки Маши, ничего не изменило в лучшую сторону. Они расстались.
В результате всего происшедшего артистка Серова стала регулярно выпивать, а Константин Симонов — изо всех сил стремиться к высокому общественному положению и успеху. И он добился своего, став фактически правой рукой генсека Фадеева в Секретариате Союза писателей и главным редактором Нового мира, смог хоть отчасти компенсировать свое отставание в славе как от первого мужа Валентины Серовой, знаменитого летчика Анатолия Серова, чьим именем и сегодня, заметим, называется целый город, так и от легендарного маршала Рокоссовского.
Следующая жена, вдова Семена Гудзенко, который работал вместе с Симоновым, когда тот был главным в Литгазете, была разумной, сдержанной, точной, прекрасной матерью и хозяйкой настоящего дома, которого у Симонова раньше не было. Симонов ответил ей пожизненной привязанностью и благодарностью, прислушивался к ее пожеланиям. Но любовная симоновская лирика ушла навсегда — больше ничего подобного тому эмоциональному взлету с Симоновым не случилось.
...Декабрьским утром 1975 года в фойе Театра киноактера внесли гроб. Несколько десятков собравшихся, половина из которых пришли на панихиду из чистого любопытства, с ужасом разглядывали раны на лице умершей, которые не смог скрыть даже толстый слой грима. Поверить в то, что в гробу лежит Валентина Серова — некогда ослепительная красавица, популярнейшая актриса, не мог никто. Если бы не выставленный в изголовье портрет смеющейся кинобогини. Ей было 58 лет... Симонов, отдыхавший в Кисловодске, на похороны не приехал, прислав 58 красных гвоздик. Но забыть Серову он не мог. Незадолго до смерти Константин Михайлович попросил дочь Машу привезти ему в больницу архив Валентины Васильевны. Я увидела отца таким, каким привыкла видеть, — вспоминает Мария Кирилловна. — Даже в эти последние дни тяжкой болезни он был, как всегда, в делах, собран, подтянут, да еще шутил... Сказал мне: Оставь, я почитаю, посмотрю кое-что. Приезжай послезавтра... Я приехала, как он просил. И... не узнала его. Он как-то сразу постарел, согнулись плечи. Ходил, шаркая, из угла в угол по больничной палате, долго молчал. Потом остановился и посмотрел на меня. Никогда не смогу забыть его глаза, столько боли и страдания было в них. Прости меня, девочка, но то, что было у меня с твоей матерью, было самым большим счастьем в моей жизни... И самым большим горем...
