"Я не был ревностно поглощен этим предприятием. Я насмехался над его слабостью. По моей вине мы вернулись в изгнание, в рабство". Он предполагал во мне несчастие и невинность, очень странные, и прибавлял беспокойные доводы.

Я, зубоскаля, отвечал этому сатаническому доктору и кончал тем, что достигал окна. Я творил по ту сторону полей, пересеченных повязками редкой музыки, фантомами будущей ночной роскоши.

После этого развлечения, неопределенно-гигиенического, я раскидывался на соломе. И почти каждую ночь, едва только заснув, бедный брат вставал, с гнилым ртом, с вырванными глазами, - такой, каким он видел себя во сне! - и тащил меня в залу, воя о своем сне идиотского горя.

Я, в самом деле, в совершенной искренности ума, взял обязательство возвратить его к первоначальному состоянию сына Солнца, - и мы блуждали, питаясь палермским вином и дорожными бисквитами, и я спешил найти место и формулу.