Людвиг ван Бетховен и Джульетта Гвиччарди

Одно из самых знаменитых в истории музыкальных произведений великого, непревзойдённого Бетховена, получившее название «Лунная соната», было посвящено юной Джульетте Гвиччарди. Девушка покорила сердце молодого композитора и затем жестоко разбила его. Но именно Джульетте мы обязаны тем, что можем слушать столь глубоко проникающую в душу музыку лучшей сонаты гениального композитора.
Людвиг ван Бетховен (1770–1827) родился в немецком городе Бонне. Годы детства можно назвать самыми тяжёлыми в жизни будущего композитора. Гордому и независимому мальчику было трудно пережить то, что его отец, грубый и деспотичный человек, заметив музыкальный талант сына, решил использовать его в корыстных целях. Заставляя маленького Людвига с утра до ночи сидеть за клавесином, он и не думал, что сыну так необходимо детство. В восемь лет Бетховен заработал свои первые деньги — он дал публичный концерт, а к двенадцати годам мальчик свободно играл на скрипке и органе. Вместе с успехом к молодому музыканту пришли замкнутость, потребность в одиночестве и необщительность. В это же время в жизни будущего композитора появился Кристиан Готлиб Нефе, его мудрый и добрый наставник. Именно он привил мальчику чувство прекрасного, научил его понимать природу, искусство, разбираться в человеческой жизни. Нефе обучил Людвига древним языкам, философии, литературе, истории, этике. Впоследствии, будучи глубоко и широко мыслящим человеком, Бетховен стал приверженцем принципов свободы, гуманизма, равенства всех людей.
В 1787 году молодой Бетховен покинул Бонн и отправился в Вену.
Прекрасная Вена — город театров и соборов, уличных оркестров и любовных серенад под окнами — покорила сердце юного гения. Но именно там молодого музыканта поразила глухота: сначала звуки казались ему приглушёнными, потом он по несколько раз переспрашивал нерасслышанные фразы, затем понял, что окончательно теряет слух. «Я влачу горькое существование, — писал Бетховен своему другу. — Я глух. При моём ремесле ничего не может быть ужаснее… О, если бы я избавился от этой болезни, я обнял бы весь мир»
Но ужас от прогрессирующей глухоты сменило счастье от встречи с юной аристократкой, итальянкой по происхождению Джульеттой Гвиччарди (1784–1856). Джульетта, дочь богатого и знатного графа Гвиччарди, приехала в Вену в 1800 году. Тогда ей не было и семнадцати, но жизнелюбие и очарование молодой девушки покорили тридцатилетнего композитора, и он сразу же признался друзьям, что влюбился пылко и страстно. Он был уверен, что и в сердце насмешливой кокетки зародились такие же нежные чувства. В письме своему другу Бетховен подчёркивал: «Эта чудесная девушка так сильно любима мною и любит меня, что я наблюдаю поразительную перемену в себе именно из-за неё».
Через несколько месяцев после первой встречи Бетховен предложил Джульетте взять у него несколько бесплатных уроков игры на фортепиано. Та с радостью приняла это предложение, а взамен за столь щедрый подарок преподнесла своему учителю несколько вышитых ею рубашек. Бетховен был строгим учителем. Когда игра Джульетты ему не нравилась, раздосадованный, он швырял ноты на пол, демонстративно отворачивался от девушки, а та молча собирала тетради с пола. Через шесть месяцев, на пике чувств, Бетховен приступил к созданию новой сонаты, которую после его смерти назовут «Лунной». Она посвящена графине Гвиччарди и была начата в состоянии великой любви, восторга и надежды.
Дописывал же композитор свой шедевр в гневе, ярости и сильнейшей обиде: ветреная кокетка завела роман с восемнадцатилетним графом Робертом фон Галленбергом, который тоже увлекался музыкой и сочинял весьма посредственные музыкальные опусы. Однако Джульетте Галленберг казался гениальным, чем наивная девушка не замедлила поделиться со своим учителем. Тот, разгневанный, попросил юную графиню больше не приходить к нему. «Я презрел её, — вспоминал много позже Бетховен. — Ведь если бы я захотел отдать этой любви мою жизнь, что же осталось бы для благородного, для высшего?» А ученица-аристократка, став графиней Галленберг, покинула Вену и уехала в Италию.
В душевном смятении в октябре 1802 года Бетховен покинул Вену и уехал в Гейлигенштадт, где написал знаменитое «Гейлигенштадтское завещание»: «О вы, люди думающие, будто бы я злобен, упрям, невоспитан, — как вы ко мне несправедливы; вам неведома тайная причина того, что вам кажется. Сердцем своим и разумом я с детства предрасположен к нежному чувству доброты, я всегда был готов к свершению великих дел. Но подумайте только, что вот уже шесть лет я нахожусь в злосчастном состоянии… Я совершенно глух…»
Страх, крушение надежд порождают в композиторе мысли о самоубийстве. Но Бетховен собрался с силами и решил начать новую жизнь и в почти абсолютной глухоте создал великие шедевры.
Прошло несколько лет, и Джульетта вернулась в Австрию и приехала на квартиру к Бетховену. Плача, она вспоминала о прекрасном времени, когда композитор был её учителем, рассказывала о нищете и трудностях её семьи, просила простить её и помочь деньгами. Будучи человеком добрым и благородным, маэстро дал ей значительную сумму, но просил уйти и никогда не появляться в его доме. Бетховен казался равнодушным и безразличным. Но кто знает, что творилось в его истерзанном многочисленными разочарованиями сердце. В конце жизни композитор напишет: «Я был очень любим ею и более, чем когда-либо, был её мужем…»
Пытаясь навсегда вычеркнуть из памяти возлюбленную, композитор встречался с другими женщинами. Однажды, увидев красавицу Жозефину Брунсвик, он тотчас же признался ей в любви, но в ответ получил лишь вежливый, но однозначный отказ. Тогда в отчаянии Бетховен сделал предложение старшей сестре Жозефины — Терезе. Но та поступила таким же образом, придумав красивую сказку о невозможности встреч с композитором.
Гений не раз вспоминал, как унижали его женщины. Однажды одна молодая певица из венского театра на предложение встретиться с ней с насмешкой ответила, что «композитор настолько безобразен во внешнем виде, да к тому же кажется ей слишком уж странным», что встречаться с ним она не намерена. Людвиг ван Бетховен и в самом деле не следил за своей внешностью, часто оставался неопрятным. Вряд ли его можно было назвать самостоятельным в быту, ему требовалась постоянная забота женщины. Когда Джульетта Гвиччарди, будучи ещё ученицей маэстро и заметив, что у Бетховена не так повязан шёлковый бант, перевязав его, поцеловав при этом в лоб, композитор не снимал этот бант и не переодевался несколько недель, пока друзья не намекнули на не совсем свежий вид его костюма.
Слишком искренний и открытый, презрительно относящийся к лицемерию и угодничеству, Бетховен часто казался грубым и невоспитанным. Нередко он выражался непристойно, отчего многие считали его плебеем и невежественным хамом, хотя композитор просто говорил правду.
Осенью 1826 года Бетховен заболел. Изнурительное лечение, три сложнейшие операции не смогли поставить композитора на ноги. Всю зиму он, не вставая с постели, абсолютно глухой, мучился оттого, что… не мог продолжать работать. 26 марта 1827 года великий гений музыки Людвиг ван Бетховен скончался.
После его смерти в ящике письменного стола нашли письмо «К бессмертной возлюбленной» <Так Бетховен озаглавил письмо сам (авт.)>: «Мой ангел, моё всё, моё я… Отчего глубокая печаль там, где господствует необходимость? Разве наша любовь может устоять только ценою жертв путём отказа от полноты, разве ты не можешь переменить положение, при котором ты не всецело моя и я не всецело твой? Что за жизнь! Без тебя! Так близко! Так далеко! Какая тоска и слёзы по тебе — тебе — тебе, моя жизнь, моё всё…».
Многие потом будут спорить о том, кому именно адресовано послание. Но маленький факт указывает именно на Джульетту Гвиччарди: рядом с письмом хранился крохотный портрет возлюбленной Бетховена, выполненный неизвестным мастером.

Источник






Я слышу мелодию «Лунной сонаты»,
от звуков которой мир звёздный застыл.
Сонату волшебную эту когда-то
Бетховен любимой своей посвятил.

Словами любовь объяснить невозможно,
влюблённый и юный Бетховен без слов
мелодией «Лунной сонаты» тревожной
любимой своей рассказал про любовь.

В грустные дни, в дни разлук и ненастья
пусть свято помнит любой –
музыка – это улыбка и счастье,
музыка – это любовь!

В окошке звезда одиноко мерцает,
на клавишей ряд лунный лучик упал.
В ночи на рояле маэстро играет
сонату, которую лунной назвал.

Не спится Бетховену ночью, не спится,
плывёт над землёю мотив неземной,
и плачет рояль… В лунном свете ресницы
дрожат у любимой от музыки той.

В грустные дни неудач и печалей
пусть свято помнит любой –
музыка – это не только звучание,
музыка – это любовь!

Вера Разумбаева

Рюрик Ивнев - псевдоним Михаила Александровича Ковалева (1891-1981) - русского поэта, прозаика, переводчика.
Родился в Тифлисе 11 февраля 1891 года (по старому стилю) в дворянской семье. Его отец, А. С. Ковалев, капитан русской армии, служил помощником военного прокурора Кавказского Военно-Окружного суда, и был сыном надворного советника Эриванской губернии. Детей (у Михаила был старший брат Николай) воспитывала мать, А. П. Ковалева-Принц. Среди ее предков был голландский граф, приехавший в Россию при Петре I. После смерти отца 1894 году семья переехала в город Карс, где мать получила должность начальницы женской гимназии. 
По настоянию матери сыновья поступили в Тифлисский кадетский корпус, в котором Михаил проучился с 1900 по 1908 год. После окончания кадетского корпуса Михаил пришел к мысли, что карьера военного не для него, и уехал в Петербург, где стал студентом юридического факультета Императорского университета. В 1912 году он вынужден был оставить Петербургский университет и перебраться в Москву для продолжения образования. В 1913 году он окончил Московский университет с дипломом правоведа и вернулся в Петербург, где поступил на службу в Канцелярию государственного контроля. 
Первые литературные опыты Михаила Ковалева приходятся на годы обучения в кадетском корпусе. Именно тогда, в 1904 году, родились первые стихи, которые он читал своим друзьям. В 1909 году появилась его первая публикация в коллективном "Студенческом сборнике", вышедшем в Вышнем Волочке, - стихотворение "Наши дни" (подписано: М. Ковалев). 
Следующие два стихотворения были опубликованы в 1912 году в большевистской газете "Звезда". Вскоре Михаил вместе с К. Олимповым, Василиском Гнедовым и другими вошел в группу эгофутуристов и стал часто печататься в альманахах и сборниках, выпускавшимися издательствами "Петербургский глашатай", "Центрифуга", "Мезонин поэзии". В 1913 году вышла его первая книга стихов "Самосожжение (Откровения)". Михаил Ковалев становится Рюриком Ивневым. Сам поэт говорил, что этот псевдоним родился во сне, буквально за день до запуска в тираж "Самосожжения". Книга не осталась незамеченной. Молодой поэт получил известность. Перед ним распахнулись двери гостиных и литературных салонов. Он познакомился со многими известными и начинающими поэтами и писателями. 
В тот же период появились сборники "Пламя пышет" (М., изд-во "Мезонин поэзии", 1913). В 1916 году выходит книга стихов "Золото смерти" (М., изд-во "Центрифуга"). Свое первое прозаическое произведение - маленькую повесть "Неизбежное" - Ивнев напечатал в альманахе "Решетка" (СПб., 1912). Десятки его рассказов и новелл публиковались в самых различных изданиях и альманахах - "Лукоморье", "Огонек", "Вершины", "Биржевые ведомости". Перед самой революцией публикуется роман "Несчастный ангел", резко раскритикованный в печати. В начале второй мировой войны Ивнев, подобно многим, испытал шовинистические настроения, что проявилось в ряде его стихов и брошюре "Как победить Германию?". 
Февральскую революцию Рюрик Ивнев встретил восторженно. Поэта захватила политическая деятельность. На одном из митингов он познакомился с А. Луначарским и после Октября стал его секретарем. В качестве корреспондента газеты "Известия ВЦИК" принимал участие в работе Четвертого Чрезвычайного Съезда Советов, ратифицировавшего Брестский мирный договор. 
В 1918 году Ивнев переехал в Москву, где примкнул к имажинистам. Через два месяца после подписания "Декларации" имажинистов, в марте 1919 года опубликовал в "Известиях" "Письмо в редакцию", в котором объявил о своем выходе из Ордена имажинистов из-за "полного несогласия с образом действия этой группы". 
Летом 1919 года Ивнев в составе агитпоезда имени Луначарского ездил по стране с выступлениями. Затем уехал в Тифлис, откуда за доклад "Ленин и Россия" был выслан грузинским правительством. Ивнев вернулся в Москву и вскоре, по инициативе Луначарского, стал председателем Всероссийского Союза поэтов. 
В сборнике "Имажинисты" (М., 1921) появилось "Открытое письмо" Ивнева Есенину и Мариенгофу от 3 декабря 1920 года: "Дорогие Сережа и Толя! Причины, заставившие меня уйти от вас в 1919 году, ныне отпали. Я снова с вами". Поэт был введен в правление "Ассоциации вольнодумцев", его стихи стали печататься в имажинистских сборниках. 
В издательстве Ордена имажинистов в 1921 году вышел новый сборник стихов Ивнева "Солнце во гробе", составителем и редактором которого был С. Есенин. Ивнев издал также критическую книгу "Четыре выстрела в Есенина, Кусикова, Мариенгофа и Шершеневича" (М., 1921), печатался во всех четырех номерах журнала "Гостиница для путешествующих в прекрасном". 
В 1925 году Ивнев побывал в Германии, потом работал во Владивостоке в издательстве "Книжное дело", в 1927 году посетил Японию. 
Во второй половине двадцатых годов Рюрик Ивнев выпустил эпическую трилогию "Жизнь актрисы", в которую вошли романы "Любовь без любви" (1925), "Открытый дом" (1927) и "Герой романа" (1928), не ставшие заметным явлением в литературе. В конце тридцатых работал над автобиографическим романом "У подножия Мтацминды". В эти же годы начал работу над еще одним автобиографическим романом - "Богема", который Ивнев завершил за месяц до своей кончины. С 1936 года литератор жил в Тбилиси, в 1950 году вернулся в Москву. 
После окончания Великой Отечественной Войны Рюрик Ивнев обратился к историческому прошлому России, работал в жанре драматургии, писал исторические хроники: "Трагедия царя Бориса", "Сергей Есенин", "Емельян Пугачев", продолжал писать стихи. В последние годы своей жизни работал над мемуарами. Не дожив до своего девяностолетия трех дней, умер 19 февраля 1981 года.

 

Ах, с судьбою мы вечно спорим,
Надоели мне эти игры,
Чередуется счастье с горем,
Точно полосы на шкуре тигра.

Серых глаз ворожба и тайна,
Ну совсем как средневековье.
Неужели они случайно
На любовь отвечали любовью?

Что мне солнце с его участьем,
Эти пригоршни желтой соли.
Я вчера задыхался от счастья,
А сегодня кричу от боли.

Ах, с судьбою мы вечно спорим,
Надоели мне эти игры,
Чередуется счастье с горем,
Точно полосы на шкуре тигра.

Без тебя

                                  А. Федоренко

И все-таки сквозь дым фантасмагорий
И сквозь туман космической земли
Читаю я в твоем холодном взоре
То, что прочесть другие не смогли.

И позабыв о всех своих тревогах
И о друзьях, деливших хлеб со мной,—
Иду к тебе не каменной дорогой,
А как лунатик, движимый луной.

Пусть небеса рассудят наши чувства
И нам пошлют затишье или гром.
Мне без тебя томительно и грустно,
Но тяжело с тобою быть вдвоем.

Блеснула боль в твоем прощальном взоре,
Покрылись сумраком любимые черты.
Никто не дал мне столько горя
И столько радости, как ты.

Как сон, исчезло в суете вокзальной
Лицо любимое,- и вот опять покой.
Никто не дал любви такой печальной
И в то же время радостной такой.

Прощальный взор запомнил я навеки -
Он в мертвого легко мог жизнь вдохнуть,-
И серые глаза, и вскинутые веки,
И губы, детские чуть-чуть.

Блеснула боль в твоем прощальном взоре,
Покрылись сумраком любимые черты,
Никто не дал мне столько горя
И столько радости, как ты.

ВСЕ ПОВТОРЯЕТСЯ 

Все повторяется на свете -
Вагоны, облака, дымок.
Я, трижды совершеннолетний,
Дышу, как юноша, легко.

Бурлит поток воспоминаний,
И льются музыкою вновь
Ручьи недопитых желаний,
Без спроса проникая в кровь.

В смятенье сам себе не верю,
Что я по-прежнему пою.
Должно быть, добрые деревья
Мне свежесть отдали свою.

Здесь нет вопросов и ответов,
Все ясно, и понятно все.
Пусть поезд вновь меня по свету,
Как теплый дождик, пронесет.

Перелистай страницы жизни
И вслух прочти одну из них.
Что в них найдешь ты? Отзвук тризны
Иль кровью напоенный стих?

Иль на Камчатке берег дальний
Почти невидимой реки,
Иль уголок наемной спальни
В гостинице вблизи Оки?

Иль в грусти что-нибудь такое,
О чем не хочешь прочитать,
Иль сад, пронизанный левкоем,
И всепрощающую мать.

Прочти же мне одну страницу,
Где есть и нежность, и любовь,
Чтоб сам себе я мог присниться
Таким, как был когда-то, вновь.

Чтоб мой сердечный лед растаял
От неуемного огня
И чтобы птиц весенних стая
Ласкала песнями меня.

В ком совесть есть и есть закон,
Тот не украдет, не обманет,
В какой бы нужде ни был он,
А вору дай хоть миллион —
Он воровать не перестанет.

Невежда также в ослепленье
Бранит науки и ученье,
И все учёные труды
Не чувствуя, что он вкушает их плоды.

Хотя при стаде том и множество собак,
Да сам пастух дурак,
А где пастух дурак, там и собаки дуры.

Какой порядок не затей,
Но если он в руках бессовестных людей,
Они всегда найдут уловку,
Чтоб сделать там, где им захочется, сноровку.

Как ни полезна вещь, цены не зная ей,
Невежда про неё свой толк всё к худу клонит,
А ежели невежда познатней,
Так он её ещё и гонит.

Невежды судят точно так:
В чём толку не поймут, то всё у них пустяк.

Хотя услуга нам при нужде дорога,
Но за неё не всяк умеет взяться:
Не дай Бог с дураком связаться!
Услужливый дурак опаснее врага.

Какие мы ни видим перемены
В художествах, науках, ремеслах,
Всему виной корысть, любовь иль страх.
А не запачканы бесстрастны диогены.

Но глупым, что глухим разумные слова.

Беда, коль пироги начнет печь сапожник,
А сапоги тачать пирожник.

Быть сильным хорошо,
Быть умным лучше вдвое.

Если голова пуста,
То голове ума не придадут места.

И счастье многие находят
Лишь тем, что хорошо на задних лапках ходят.

Как бывает жить ни тошно, умирать еще тошней.

Кого нам хвалит враг, в том, верно, проку нет.

Кто ж будет в мире прав, коль слушать клеветы?

На языке легка и ласка и услуга;
Но в нужде лишь узнать прямого можно друга.

Не презирай совета ничьего,
Но прежде рассмотри его.

Орлам случается и ниже кур спускаться,
Но курам никогда до облак не подняться!

Погода к осени дождливей,
А люди к старости болтливей.

У сильного всегда бессильный виноват.

Григорьев Аполлон Александрович (1822—1864), критик, поэт.

Родился 28 июля 1822 г. в Москве. Сын мелкого чиновника. Окончил юридический факультет Московского университета (1842 г.).

Увлекался утопическим социализмом и масонством; стал главой «молодой редакции» журнала «Москвитянин» и его ведущим критиком (1850—1856 гг.).

Для статей Аполлона Григорьева характерна романтическая мечта о патриархальном народе, свободном и талантливом (его черты автор видел в русском купечестве).

Свою эстетику критик формировал под влиянием философов-идеалистов Ф. Шеллинга и Т. Карлейля. Основной пафос его «органической критики» — защита в искусстве «мысли сердечной», представляющей собой синтез интеллекта и души художника.

Григорьев восхищался Н. В. Гоголем, поддерживал идеализирующие русские нравы пьесы А. Н. Островского. Однако после 1855 г. взгляды его переменились: он признал в русском характере не только смирение, но и бунтарство, начал положительно отзываться о М Ю. Лермонтове, А. И. Герцене, И. С. Тургеневе, а выше всех ставил А. С. Пушкина.

В 1861 г. Григорьев вместе с Ф. М. Достоевским и Н. Н. Страховым пропагандировал идеи почвенничества, обращённые к родной культуре, пытался примирить западничество и славянофильство, соединить прогресс и христианство.

Литературно-философские искания наложили отпечаток на стихи Григорьева: он писал и масонские «Гимны», и нелегальные революционные вирши. Главный герой его поэзии — романтическая страдающая личность, отмеченная «стихийностью» и роковой таинственностью чувств. Самые знаменитые стихи — «О, говори хоть ты со мной…» и «Цыганская венгерка» (из цикла «Борьба», 1857 г.).

Кроме того, писатель выступал как переводчик (переводил произведения У. Шекспира, Дж. Байрона, Г. Гейне, П. Ж. Беранже), драматург и прозаик (повести «Один из многих», 1846 г.; «Другой из многих», 1847 г.).

Очень интересны оставленные им воспоминания «Мои литературные и нравственные скитальчества» (1862— 1864 гг.).

Умер 7 октября 1864 г. в Петербурге.

 

 

Над тобою мне тайная сила дана,

   Это - сила звезды роковой.

Есть преданье - сама ты преданий полна -

   Так послушай: бывает порой,

В небесах загорится, средь сонма светил,

   Небывалое вдруг иногда,

И гореть ему ярко господь присудил -

   Но падучая это звезда...

И сама ли нечистым огнем сожжена,

   Или, звездному кругу чужда,

Серафимами свержена с неба она,-

   Рассыпается прахом звезда;

И дано, говорят, той печальной звезде

   Искушенье посеять одно,

Да лукавые сны, да страданье везде,

   Где рассыпаться ей суждено.



Над тобою мне тайная сила дана,

   Эту силу я знаю давно:

Так уносит в безбрежное море волна

   За собой из залива судно,

Так, от дерева лист оторвавши, гроза

   В вихре пыли его закружит,

И, с участьем следя, не увидят глаза,

   Где кружится, куда он летит...

Над тобою мне тайная сила дана,

   И тебя мне увлечь суждено,

И пускай ты горда, и пускай ты скрытна,-

   Эту силу я понял давно.

Нет, за тебя молиться я не мог,
Держа венец над головой твоею.
Страдал ли я, иль просто изнемог,
Тебе теперь сказать я не умею,-
Но за тебя молиться я не мог.

И помню я - чела убор венчальный
Измять венцом мне было жаль: к тебе
Так шли цветы... Усталый и печальный,
Я позабыл в то время о мольбе
И все берег чела убор венчальный.

За что цветов тогда мне было жаль -
Бог ведает: за то ль, что без расцвета
Им суждено погибнуть, за тебя ль -
Не знаю я... в прошедшем нет ответа...
А мне цветов глубоко было жаль...

Нет, никогда печальной тайны
       Перед тобой
Не обнажу я, ни случайно,
       Ни с мыслью злой...
Наш путь иной... Любить и верить -
       Судьба твоя;
Я не таков, и лицемерить
       Не создан я.
Оставь меня... Страдал ли много,
       Иль знал я рай
И верю ль в жизнь, и верю ль в бога -
       Не узнавай.
Мы разойдемся... Путь печальный
       Передо мной...
Прости,- привет тебе прощальный
       На путь иной.
И обо мне забудь иль помни -
       Мне все равно:
Забвенье полное давно мне
       Обречено.

Вы рождены меня терзать -
И речью ласково-холодной,
И принужденностью свободной,
И тем, что трудно вас понять,
И тем, что жребий проклинать
Я поневоле должен с вами,
Затем что глупо мне молчать
И тяжело играть словами.
Вы рождены меня терзать,
Зане друг другу мы чужие.
И ничего, чего другие
Не скажут вам, мне не сказать.

О, говори хоть ты со мной,
             Подруга семиструнная!
Душа полна такой тоской,
             А ночь такая лунная!

Вон там звезда одна горит
             Так ярко и мучительно,
Лучами сердце шевелит,
            Дразня его язвительно.

Чего от сердца нужно ей?
             Ведь знает без того она,
Что к ней тоскою долгих дней
             Вся жизнь моя прикована...

И сердце ведает мое,
             Отравою облитое,
Что я впивал в себя ее
             Дыханье ядовитое...

Я от зари и до зари
             Тоскую, мучусь, сетую...
Допой же мне - договори
             Ты песню недопетую.

Договори сестры твоей
             Все недомолвки странные...
Смотри: звезда горит ярчей...
             О, пой, моя желанная!

И до зари готов с тобой
             Вести беседу эту я...
Договори лишь мне, допой
             Ты песню недопетую!

 

Итак, в 1730 году, неожиданно для всех (и для самой себя) Анна Иоанновна стала самодержицей. Современники оставили о ней в основном неблагоприятные отзывы. Некрасивая, излишне полная, громогласная, с тяжелым и неприятным взглядом, эта 37-летняя женщина была подозрительна, мелочна и груба. Она прожила нелегкую жизнь.

Родилась Анна в 1693 году в царской семье и в 1696 году после смерти отца – царя Ивана V Алексеевича – поселилась с матерью, вдовствующей царицей Прасковьей Федоровной и сестрами Екатериной и Прасковьей в подмосковном дворце Измайлово. Здесь и прошло ее детство. В 1708 году оно неожиданно оборвалось. По указу Петра I семья царицы Прасковьи Федоровны переехала жить в Санкт-Петербург. Вскоре, в 1710 году Анну выдали замуж за Фридриха-Вильгельма – герцога соседнего с Россией государства Курляндии (на территории современной Латвии). Так Петр хотел упрочить позиции России в Прибалтике и породниться с одной из знаменитых династий Европы. Но молодожены прожили вместе всего 2 месяца – в начале 1711 года на пути в Курляндию герцог неожиданно умер.

Портрет царя Ивана V, Музеи Московского кремля

 Тем не менее Петр I распорядился, чтобы Анна следовала в Митаву и поселилась там как вдова герцога. Как в случае с браком, так и в истории с переездом в чужое государство, никто не спрашивал Анну. Ее жизнь, как и жизнь всех других подданных Петра Великого, была подчинена одной цели – интересам государства. Вчерашняя московская царевна, ставшая герцогиней, была несчастна: бедна, зависима от воли царя, окружена враждебным курляндским дворянством. Приезжая в Россию, она тоже не находила покоя. Царица Прасковья не любила среднюю дочь и до самой своей смерти в 1723 году всячески ее тиранила.

 

 Царица Прасковья Федоровна Saltikova, вдова Ивана V

 Перемены в жизни Анны относятся к 1727 году, когда у нее появился фаворит – Эрнст-Иоганн Бирон, к которому она сильно привязалась и стала поручать ему государственные дела. Известно, что Анна не разбиралась в управлении страной. Для этого у нее не было необходимой подготовки – учили ее плохо, да и умом природа ее не наградила. Не было у Анны и желания заниматься государственными делами. Своим поведением и нравами она напоминала необразованную мелкопоместную помещицу, которая со скукой смотрит в окно, разбирает склоки дворни, женит своих приближенных, потешается над проделками своих шутов. Кривлянье шутов, среди которых встречалось немало знатных вельмож, составляло важную часть жизни императрицы, которая также любила содержать возле себя различных убогих, больных, лилипутов, гадалок и уродов. Такое времяпрепровождение не было особенно оригинально – так жили в Кремле ее мать, бабушка и другие родственники, которых всегда окружали приживалки, чесавшие им на ночь пятки, и бахарки-сказочницы.

 

 Портрет герцога Курляндского Э. И. Бирона

http://youtu.be/z-X40jQNpds

 

Анна была человеком переломной эпохи, когда старое в культуре сменялось новым, но еще долго соседствовало с ним. Поэтому наряду с традиционными шутами и приживалками при дворе Анны в специально построенном театре на тысячу мест ставились итальянские оперы и комедии. Слух и зрение придворных во время обедов и праздников услаждали оперные певцы и балерины. В историю русского искусства время Анны вошло датой основания в 1737 году первой балетной школы. При дворе была образована хоровая капелла, работал приглашенный из Италии композитор Франческо Арайя.

 

 Портрет Анны Иоанновны на шёлке. 1732 г

Но более всего Анна, не в пример московским царевнам, увлекалась охотой, точнее стрельбой. Это было не просто увлечение, а глубокая страсть, которая не давала царице покоя. Она часто стреляла по летящим в небе воронам, уткам, била в цель в крытом манеже и в парках Петергофа.

 

 Участвовала она и в грандиозных охотах, когда загонщики, охватив гигантское пространство леса, постепенно (нередко неделями) сужали его и гнали лесных обитателей на поляну. Посредине нее стоял специальный высокий экипаж – «ягт-ваген» – с вооруженной императрицей и ее гостями. И когда обезумевшие от ужаса звери: зайцы, лисицы, олени, волки, медведи, лоси – выбегали на поляну, предусмотрительно огороженную стеной из корабельной парусины, тогда начиналась омерзительная бойня. Только за лето 1738 года Анна лично застрелила 1024 животных, в том числе 374 зайцев и 608 уток. Сколько же всего зверей убила царица за 10 лет, даже трудно и представить!

 

Шутовство при дворе Анны Иоанновны

  Валерий Якоби (1834-1902) Шуты при дворе императрицы Анны

 ( Композиция включает 26 фигур: собравшихся в спальне недомогающей императрицы Бирона (сидит у ее изголовья) и придворных стараются развеселить шуты, играющие в чехарду. Это М.А. Голицын (стоит согнувшись) и Н.Ф. Волконский (вскочил на него), А.М. Апраксин (растянулся на полу), шут Балакирев (возвышается над всеми), Педрилло (со скрипкой) и д'Акоста (с бичом). У кровати - графиня Бирон, за столом играют в карты статс-дама Н.Ф. Лопухина, ее фаворит граф Левенвольде и герцогиня Гессен-Гомбургская, позади них - граф Миних и князь Н. Трубецкой. Подле Бирона - его сын с биочм и начальник Тайной канцелярии А.И. Ушаков. Рядом сидят - будущая правительница Анна Леопольдовна, французский посол де Шатарди и лейб-медик Лесток. На полу, возле постели - карлица-шутиха калмычка Буженинова. В стороне у насеста с попугаями - поэт В.К. Тредиаковский. У входа - с негодованием взирает кабинет-министр А. Волынский)

О шутах Анны Иоанновны известно больше, чем о ее министрах. Особенно знаменит шут Иван Балакирев.

Свадьба карликов в 1710 году

 Самым опытным был «самоедский король» Ян д’Акоста, которому некогда царь Петр I подарил пустынный песчаный островок в Финском заливе. Петр часто беседовал с шутом по богословским вопросам – ведь памятливый космополит, португальский еврей д’Акоста мог соревноваться в знании Священного Писания со всем Синодом. Упомянутый выше Волконский, вдовец, супруг той бедной Асечки, чей салон разгромил Меншиков, также стал полноправным шутом при дворе Анны.

 

 У него были важные обязанности – он кормил любимую собачку императрицы Цитриньку и разыгрывал бесконечный шутовской спектакль – будто он по ошибке женился на князе Голицыне. С другим шутом, неаполитанцем Пьетро Миро (или в русской, более непристойной редакции «Педрилло») Анна обычно играла в подкидного дурака, он же держал банк в карточной игре. Исполнял он и разные специальные поручения императрицы: дважды ездил в Италию и нанимал там для государыни певцов, покупал ткани, драгоценности, да и сам приторговывал бархатом. Граф Алексей Петрович Апраксин был из знатной, царской семьи, племянник генерал-адмирала Ф. М. Апраксина и царицы Марфы Матвеевны. Этот шут был проказником по призванию. О нем говорил Никита Панин, что это «несносный был шут, обижал всегда других и за то часто бит бывал». Возможно, за ревностное исполнение своих обязанностей он получал от государыни богатые пожалования.

 

 Жизнь и судьба еще одного вельможного шута – князя Михаила Голицына – весьма трагичны. Он был внуком князя Василия Васильевича Голицына – первого сановника царевны Софьи, жил с дедом в ссылке, потом был записан в солдаты. В 1729 году он уехал за границу. В Италии Голицын перешел в католицизм, женился на простолюдинке-итальянке и потом с ней и ребенком, родившимся в этом браке, вернулся в Россию. Свою новую веру и брак с иностранкой Голицын тщательно скрывал. Но потом все открылось, и в наказание за отступничество Голицына взяли в шуты. Все могло случиться иначе, и Голицын попал бы, в лучшем случае, в монастырь.
Однако до императрицы Анны дошли сведения о необычайной глупости Голицына. Она приказала привезти его в Петербург и взять ко двору. Следы же его несчастной жены-итальянки теряются в Тайной канцелярии. Муж же ее благополучно жил при дворе и получил прозвище Квасник, потому что ему поручили подносить государыне квас. Именно этого Квасника и решила шутовски женить Анна Иоанновна в знаменитом Ледяном доме, построенном весной 1740 года на Неве…

  

 Ледяной дом - Валерий Иванович ЯКОБИ (1833-1902)

Легенды и слухи: Царь-колокол

 При Анне, в 1735 году, для колокольни Ивана Великого в Кремле был отлит знаменитый Царь-колокол, как его называли в документах – «Успенский Большой колокол». Эту работу доверили литейщику Ивану Маторину. Прежний колокол, отлитый в 1654 году, упал и разбился во время пожара 1701 года при царе Алексее Михайловиче. Его грандиозные обломки (весил он 8 тыс. пудов), лежавшие с тех пор у подножья колокольни, привлекали всеобщее внимание. Императрица Анна в 1731 году решила в память о своем царственном деде отлить новый, еще больший колокол весом в 9 тыс. пудов. Были изготовлены чертежи, на поверхности колокола предстояло изобразить «образы и персоны» Анны Иоанновны и Алексея Михайловича. С осени 1734 года началась отливка, точнее, растопка меди в специальных печах-домнах. Двое суток непрерывно горели печи, но вдруг на третий день часть меди прорвалась и ушла под печь. Маторин, чтобы восполнить потерю, начал бросать в печь старые колокола, олово, старые медные деньги. Однако растопленная медь вновь вырвалась из печей, загорелись окружающие печь сооружения. Пожар с трудом погасили, а отливка колокола закончилась полной неудачей. Вскоре от огорчения Маторин умер, а его дело продолжил сын Михаил, бывший при отце помощником. 25 ноября 1735 года колокол был отлит. Мы не знаем, когда колокол получил привычное теперь название «Царь-колокол», но другого такого медного монстра нет нигде в мире. Он весит даже больше, чем хотела императрица Анна – 12 327 пудов. После отливки колокол так и остался стоять в глубокой яме, потому что поднять его никак не удавалось. Только через сотню лет, в 1836 году, да и то со второго раза, этого гиганта за 42 минуты и 33 секунды сумел вытащить из ямы великий инженер и архитектор Огюст Монферран, создатель Александровского столпа и Исаакиевского собора. Возможно, колокол подняли бы и раньше, да в этом не было острой необходимости – он был давным-давно никому не нужен. Дело в том, что через год после отливки колокола, 29 мая 1737 года, в Кремле начался cтрашный пожар. Он охватил деревянное сооружение над ямой, в которой стоял колокол. Пожарные тушили огонь, заливая его водой. К этому времени колокол раскалился, и как только вода попала на него, он лопнул. Так никогда и не загудел самый большой колокол в мире…

 

5 (16) октября 1740 года Анна Иоанновна села обедать с Бироном. Вдруг ей стало дурно, она упала без чувств. Болезнь признали опасной. Среди высших сановников начались совещания. Вопрос о престолонаследии был давно решён, своим преемником императрица назвала двухмесячного ребёнка, Иоанна Антоновича. Оставалось решить, кто будет регентом до его совершеннолетия, и Бирон смог собрать голоса в свою пользу.

Петропавловский собор и Великокняжеская усыпальница.

 

ИСТОЧНИК

Николай Гумилев - русский поэт, драматург. 

Родился 3 апреля в Кронштадте в семье корабельного врача.

Детские годы провел в Царском Селе, здесь в 1903 поступил в гимназию, директором которой был известный поэт И. Анненский. После окончания гимназии уехал в Париж, в Сорбонну. К этому времени Гумилев был уже автором книги "Путь конквистадоров", замеченной одним из законодателей русского символизма В. Брюсовым. 
В Париже издавал журнал "Сириус" (в котором дебютировала А. Ахматова), посещал выставки, знакомился с французскими и русскими писателями, состоял в интенсивной переписке в Брюсовым, которому посылал свои стихи, статьи, рассказы. 
В эти годы он дважды побывал в Африке, куда впоследствии приезжал еще несколько раз. 
В 1908 вышла вторая книга поэта "Романтические цветы" с посвящением будущей жене А. Ахматовой (тогда Анне Горенко). Вернувшись в Россию, но поселился в Царском Селе, был зачислен в Петербургский университет (учился на юридическом, затем на историко-филологическом), но курса не окончил. Входит в литературную жизнь столицы, знакомится с Волошиным, Кузминым и др., печатается в различных журналах. С 1909 становится одним из основных сотрудников журнала "Аполлон", ведя раздел "Письма о русской поэзии". 
Осенью этого же года отправляется в длительное путешествие по Африке, возвращается в Россию в 1910, выпускает сборник стихов "Жемчуга", сделавший его известным поэтом. Тогда же 25 апреля женится на А. Горенко (А. Ахматовой). Летом молодые супруги побывали в Париже, а осенью он еще раз посетил Африку, наконец достигнув центра материка - Абиссинии, где записывал местный фольклор, общался с местными жителями, знакомился с бытом и искусством. 
К 1911-12 относится ряд важных событий в литературной биографии Гумилева: вместе с Городецким организовал "Цех поэтов", в недрах которого зародилась программа нового литературного направления - акмеизма; отходит от символизма, что было закреплено статьей "Наследие символизма и акмеизм". 
1914 год внес решительные изменения в судьбу Н. Гумилева. Ранее навсегда освобожденный от воинской службы, он в первые же дни мировой войны уходит добровольцем на фронт, зачисляется в лейб-гвардии уланский полк. К началу 1915 был уже награжден двумя Георгиевскими крестами, в марте 1916 произведен в прапорщики, переведен в 5-й гусарский Александрийский полк. 
В мае 1917 его отправляют в командировку на Салоникский фронт, но не попадает туда, оставленный в Париже. В январе 1918, после расформирования управления военного комиссара, к которому он был приписан, Гумилев отправился в Лондон и оттуда возвратился в Россию. В годы войны не прекращал литературной деятельности: был издан сборник "Колчан", написаны пьесы "Гондла" и "Отравленная туника", цикл очерков "Записки кавалериста" и др. 
В 1918 ? 21 Гумилев был одной из наиболее заметных фигур в литературной жизни Петрограда. Много печатается, работает в издательстве "Всемирная литература", читает лекции; в 1921 руководит Петроградским отделением Союза поэтов, был наставником молодых поэтов на студии "Звучащая раковина". Стихи этих лет собраны в сборнике стихов "Огненный столп", вышедшем в Берлине после его смерти (1921) тиражом в 1000 экз. 
3 августа 1921 был арестован по обвинению в участии в антисоветском заговоре. Позднее, в 1950-е годы, из материалов следствия стало ясно, за что - "...не донес органам советской власти, что ему предлагали вступить в заговорщическую офицерскую организацию, от чего он категорически отказался". Точная дата расстрела Гумилева не известна; по словам А. Ахматовой, казнь произошла близ Бернгардовки под Петроградом.

***

Ветла чернела на вершине,
Грачи топорщились слегка,
В долине неба синей-синей
Паслись, как овцы, облака.
И ты с покорностью во взоре
Сказала: "Влюблена я в вас" -
Кругом трава была, как море,
Послеполуденный был час.

Я целовал посланья лета,
Тень трав на розовых щеках,
Благоуханный праздник света
На бронзовых твоих кудрях.
И ты казалась мне желанной,
Как небывалая страна,
Какой-то край обетованный
Восторгов, песен и вина.

После стольких лет
Я пришел назад,
Но изгнанник я,
И за мной следят.

- Я ждала тебя
Столько долгих дней!
Для любви моей
Расстоянья нет.

- В стороне чужой
Жизнь прошла моя,
Как умчалась жизнь,
Не заметил я.

- Жизнь моя была
Сладостною мне,
Я ждала тебя,
Видела во сне.

Смерть в дому моем
И в дому твоем,-
Ничего, что смерть,
Если мы вдвоем.

Когда, изнемогши от муки,
Я больше ее не люблю,
Какие-то бледные руки
Ложатся на душу мою.

И чьи-то печальные очи
Зовут меня тихо назад,
Во мраке остынувшей ночи
Нездешней мольбою горят.

И снова, рыдая от муки,
Проклявши свое бытие,
Целую я бледные руки
И тихие очи ее.

  Анне Ахматовой

Я из дому вышел, когда все спали,
Мой спутник скрывался у рва в кустах,
Наверно, наутро меня искали,
Но было поздно, мы шли в полях.

Мой спутник был желтый, худой, раскосый,
О, как я безумно его любил!
Под пестрой хламидой он прятал косу,
Глазами гадюки смотрел и ныл.

О старом, о странном, о безбольном,
О вечном слагалось его нытье,
Звучало мне звоном колокольным,
Ввергало в истому, в забытье.

Мы видели горы, лес и воды,
Мы спали в кибитках чужих равнин,
Порою казалось - идем мы годы,
Казалось порою - лишь день один.

Когда ж мы достигли стены Китая,
Мой спутник сказал мне: "Теперь прощай.
Нам разны дороги: твоя - святая,
А мне, мне сеять мой рис и чай".

На белом пригорке, над полем чайным,
У пагоды ветхой сидел Будда.
Пред ним я склонился в восторге тайном.
И было сладко, как никогда.

Так тихо, так тихо над миром дольным,
С глазами гадюки, он пел и пел
О старом, о странном, о безбольном,
О вечном, и воздух вокруг светлел.

О тебе

О тебе, о тебе, о тебе,
Ничего, ничего обо мне!
В человеческой, темной судьбе
Ты - крылатый призыв к вышине.

Благородное сердце твое -
Словно герб отошедших времен.
Освящается им бытие
Всех земных, всех бескрылых племен.

Если звезды, ясны и горды,
Отвернутся от нашей земли,
У нее есть две лучших звезды:
Это - смелые очи твои.

И когда золотой серафим
Протрубит, что исполнился срок,
Мы поднимем тогда перед ним,
Как защиту, твой белый платок.

Звук замрет в задрожавшей трубе,
Серафим пропадет в вышине...
...О тебе, о тебе, о тебе,
Ничего, ничего обо мне!

 

 

ОБЪЯВЛЕНИЕ ЛЮБВИ 

Хоть вся теперь природа дремлет,
Одна моя любовь не спит;
Твои движенья, вздохи внемлет
И только на тебя глядит.

Приметь мои ты разговоры,
Помысль о мне наедине;
Брось на меня приятны взоры
И нежностью ответствуй мне.

Единым отвечай воззреньем
И мысль свою мне сообщи:
Что с тем сравнится восхищеньем,
Как две сольются в нас души?

Представь в уме сие блаженство
И ускоряй его вкусить:
Любовь лишь с божеством равенство
Нам может в жизни сей дарить.

 

 ШУТКА

 Если б милые девицы

Так могли летать, как птицы,
И садились на сучках,
Я желал бы быть сучочком,
Чтобы тысячам девочкам
На моих сидеть ветвях.
Пусть сидели бы и пели,
Вили гнезда и свистели,
Выводили и птенцов;
Никогда б я не сгибался,
Вечно ими любовался,
Был счастливей всех сучков.

 

 К добродетельной красавице

 Телесна красота, душевна добродетель,

Являют мудрому единую мету.
Коль зрит у первой он согласие в чертах,
А правду у другой и в мыслях и в делах,—
То видит в двух одну прямую красоту,
Иль, лучше, образец тех вышних совершенств,
По коим красоты и благости содетель
          Для наслаждений и блаженств
                   Из плоти и духов
                   Образовал богов.
Они красот и благ прямых друг в друге зреньем
И вечным их собой взаимным наслажденьем
         Произвели любовь.
Сии же существа, прекрасные, благие,
Коль суть не вымыслы и не мечты пустые,—
         То уж, конечно, ты —
Одна из гениев, иль ангельских миров,
Таланты чьи, дела, ум, тела красоты
Приводят дух в восторг, во нежны чувства кровь
И в философию и в старость льют любовь.

 

 Памятник

Я памятник себе воздвиг чудесный, вечный,
Металлов тверже он и выше пирамид;
Ни вихрь его, ни гром не сломит быстротечный,
И времени полет его не сокрушит.

Так!— весь я не умру, но часть меня большая,
От тлена убежав, по смерти станет жить,
И слава возрастет моя, не увядая,
Доколь славянов род вселенна будет чтить.

Слух пройдет обо мне от Белых вод до Черных,
Где Волга, Дон, Нева, с Рифея льет Урал;
Всяк будет помнить то в народах неисчетных,
Как из безвестности я тем известен стал,

Что первый я дерзнул в забавном русском слоге
О добродетелях Фелицы возгласить,
В сердечной простоте беседовать о Боге
И истину царям с улыбкой говорить.

О муза! возгордись заслугой справедливой,
И презрит кто тебя, сама тех презирай;
Непринужденною рукой неторопливой
Чело твое зарей бессмертия венчай.

 

 Властителям и судиям

Восстал всевышний бог, да судит
Земных богов во сонме их;
Доколе, рек, доколь вам будет
Щадить неправедных и злых?

Ваш долг есть: сохранять законы,
На лица сильных не взирать,
Без помощи, без обороны
Сирот и вдов не оставлять.

Ваш долг: спасать от бед невинных,
Несчастливым подать покров;
От сильных защищать бессильных,
Исторгнуть бедных из оков.

Не внемлют! видят - и не знают!
Покрыты мздою очеса:
Злодействы землю потрясают,
Неправда зыблет небеса.

Цари! Я мнил, вы боги властны,
Никто над вами не судья,
Но вы, как я подобно, страстны,
И так же смертны, как и я.

И вы подобно так падете,
Как с древ увядший лист падет!
И вы подобно так умрете,
Как ваш последний раб умрет!

Воскресни, боже! боже правых!
И их молению внемли:
Приди, суди, карай лукавых,
И будь един царем земли!

 

***

 

Державин родился в 1743 году. Будущий поэт провел детство в провинциальной глуши под Казанью. Когда в Казани в 1758 году впервые открылась гимназия, его в тот же год отправили туда учиться. Там проявились его способности к рисованию, пластическим искусствам, оставившим глубокий след в его творчестве.
В 1760 году директор Казанской гимназии показал в Петербурге карту Казанской губернии, нарисованную Державиным. Оценив способности подростка, Державина зачислили младшим чином в Инженерный корпус с тем, чтобы он явился к месту службы по окончании гимназии.
Однако в 1762 году Державина, не закончившего гимназию, вдруг затребовали в Петербург, в Преображенский полк, и тут оказалось, что недоросль Гаврила Державин, потомок татарского рода Багрима, ныне незнатный и небогатый дворянский сын, по нерадению ли родителей или недоразумению не был с малолетства зачислен в воинскую службу и должен теперь служить в солдатах. Так с 1762 года начинается почти десятилетний период солдатской службы поэта.
Вместе с Преображенским полком он участвовал в дворцовом перевороте 28 июля 1762 года. Позже Державин был послан из полка с некоторыми другими склонными к наукам молодыми людьми в Комиссию по составлению нового уложения и шесть месяцев провел в ней секретарем - "сочинителем". В это время переломилась вся его солдатская жизнь. Он оказался в самом центре борьбы идей, мировоззрений, классовых сил своего времени.
В январе 1772 года двадцативосьмилетний Державин получил первый офицерский чин, а в 1773 году, когда разгорелась крестьянская война, вышли в свет его первые литературные опыты: перевод прозой из Овидия и ода на брак великого князя Павла Петровича.
В конце 1773 года Державин отправился воевать против Пугачева.
В 1776 году отдельной книгой издаются оды Державина. В них видны особенности поэтической натуры автора: его искрометность, взволнованность, поэтический темперамент, прорывающийся сквозь витийственность, еще не подчиняющийся поэту пестрый язык. Книжка проходит незамеченной. Державину уже тридцать три года, но поэзия для него еще увлечение, а не дело всей жизни, и служебные награды он предпочитает лаврам певца.
Участие в борьбе против Пугачева принесло Державину некоторую известность при дворе. Вернувшись в Петербург, он ищет благодарности за свою службу во время крестьянской войны. В 1777 году он наконец получает триста душ крепостных в Белоруссии, но в это же время его увольняют из армии вопреки его желанию.
С 1779 года, по словам Державина, для него начинается новый путь в литературе: к этому времени окончательно складывается его мировоззрение. Из крестьянской войны
он вышел убежденным сторонником идеи просвещенного самодержавия. Он считал, что народ враждебен дворянству, угнетен, темен Освободить его нельзя - тогда неизбежна гибель дворянского сословия. Только государь с помощью просвещения и справедливого исполнения законов может оградить дворян от народного восстания. Такова в общих чертах была политическая позиция Державина в споре двух направлении русской общественной мысли. Идеями просвещенного абсолютизма был прежде всего отмечен цикл од о Фелице.
Для Державина была важна возможность хотя бы в обобщенных и отвлеченных формах классицизма воспеть действительность, какой он ее видел, понимал и чувствовал. Для него в военных и хозяйственных успехах страны и народа заключался величайший источник вдохновения. В Екатерине II он видит просвещенного монарха - "Фелицу", и только постепенно, со временем, в его глазах поблекнет прообраз его идеала.
Но поэтический гений Державина шел дальше его взглядов слуги монархии, и в этом сказалась его могучая, глубоко самобытная, полная сил и вместе с тем противоречивая натура. Его поэзия вобрала в себя и мысль о внесословной ценности человека, о его достоинстве и величии - одну из замечательных идей общеевропейского просвещения. Критическое направление в поэзии Державина перекликалось с критикой из лагеря русских просветителей.
До 1783 года Державина мало кто знал как поэта, хотя было напечатано много превосходных стихотворений, совершенно необычных для литературы тех лет. Он шел по новому пути, новый голос звучал в литературе, но его еще не услышали, не поняли и не оценили. И вдруг вышла в свет ода "Фелица" - гимн просвещенному монарху, обращенный непосредственно к Екатерине II. Екатерина сразу оценила выгоды, которые сулила ей ода Державина, сатирически изображавшая вельмож и воспевшая Фелицу. И с этого момента начинается головокружительная карьера Державина. После Олонецкой губернии его переводят в Тамбов, где он служил с 1786 по 1788 годы. За время своего губернаторства Державину за короткое время удалось многое изменить в этой глуши.
Забросив стихи, он проявлял неутомимую волю к деятельности в том духе, в каком он представлял себе роль администратора просвещенной монархии. Но именно эта деятельность губернатора показывает, что идеалы добра, чести и справедливости встречают неприязнь и раздражение чиновников. Вспыльчивый характер Державина только увеличивает трудности. Его обвиняют в превышении власти, в оскорблениях, в дерзости. В 1789 году он приезжает в Москву, где должно рассматриваться его дело. В периоды служебных неприятностей Державин обычно вспоминает о стихах его стихи - у Екатерины лучшие заступники. Он пишет оду "Изображение Фелицы" и отправляется с ней в Петербург. Но позже Екатерина II рассталась не без раздражения со своим правдолюбивым кабинет-секретарем.
Разочарование в возможности придать верховной власти в России форму просвещенного абсолютизма никогда не было прямо высказано Державиным. Однако оно существовало и отразилось в его творчестве. Это было одновременно и разочарование в либеральных идеях и в собственных усилиях на служебном поприще.
К концу века изменилось мироощущение Державина. Огромная административная деятельность не принесла удовлетворения: трудно было что-либо изменить в деспотически управляемой России. Характерна эпиграмма "На гроб неудачника", которую поэт относил и к себе:
Мазилка, скоморох, вождь, писарь и толмач,
Торгаш и опекун, докладчик и рифмач,
Считал, судил, мирил, а больше защищался,
Был и охотником, за многими вдруг гнался,
Но ни одного он зайца не поймал, -
Увы! в сей гроб упал

В октябре 1803 года Державин ушел в отставку. В своем имении Званка на реке Волхове он пишет знаменитое послание "Евгению. Жизнь званская". Там он занимался поэзией. В 1811-1812 годах Державин написал свои известные автобиографические "Записки" (1743-1812), появившиеся в печати лишь в 1859 году.
"Записки", подвергшиеся критике в 60-х и 80-х годах XIX века, "Записки", о которых можно сказать, что они "великолепный донос потомству на самого себя", явились одним из характернейших мемуарных документов эпохи.
В последние годы жизни Державин увлекался театром. Он написал ряд стихотворных трагедий, опер и комедии, переводил трагедии Расина стихами. Среди драматургических произведений Державина следует упомянуть театральное представление с музыкой в пяти действиях "Добрыня" (1804), "Пожарский, или освобождение Москвы. Героическое представление в четырех действиях с хорами и речитативами" (1806), оперу в трех действиях "Рудокопы".
Державин умер 8 июля 1816 года в Званке. Его небывалый жизненный путь от солдата до министра, его жизненный опыт нашли отражение в поэзии. Провинциальный дворянин, чиновник, государственный деятель, он был выразителем идей просвещенного абсолютизма в России; в его поэтическом творчестве, в его лирическом мире, глубоко индивидуальном, несмотря на рамки классицизма, светлом, солнечном, полном энергии и молодости, среди других тем звучали темы и мысли бурного века Просвещения, звучал его критический дух. Державин не только воспевал екатерининский век, но с огромной поэтической силой критиковал его, и это критическое направление придавало своеоб разие и значимость его поэзии.

 

 

 

Богатый и полный метафор язык произведений Киплинга внёс большой вклад в сокровищницу английского языка. Его лучшими произведениями считаются " Книга джунглей", " Ким" и многочисленные стихотворения. Киплинг стал первым английским Нобелевским лауреатом по литературе, получив Нобелевскую премию в 1907 году.

Джозеф Редьярд Киплинг родился 30 декабря 1865 года в Бомбее ( Индия ). Отец, крупный специалист по истории индийского искусства, был директором музея. Мать происходила из известной лондонской семьи. Оба деда были методистскими священниками.

РЕдьярд Киплинг был, что называется, дитя любви. Его родители познакомиоись на берегах озера Редьярд и решили это имя дать своему первенцу. А еще они решили покинуть туманный Альбион и поехать в экзотическую Индию, где Киплинг и родился. Первые пять лет его жизни были раем, из этого детства потом вырастет " Рики-Тики-Тави" и "Книга джунглей". В обычае англичан было отсылать своих детей в метрополию, когда они подрастают. Когда Киплингу было пять лет, его и его сестру отправили в Англию, в пансионат. И вот тут начался ад. Мадам Роза, которая возглавляла пансионат, была строгой девой, ханжой и садисткой и она так издевалась над своими маленькими питомцами, что это для них довольно плохо заканчивалось. До 11 лет Киплинг жил в этом аду. В школу он ходил с табличкой " лгун" на груди. Он так страдал и мучился от этой мадам Розы, что на время потерял зрение и он знал что такое потерянный мир со всеми его красками и бессонницей, он страдал после этого до конца своих дней. Этот кошмар, конечно же, отразился на его характере и на том, что он потом напишет. В 11 лет он попадат в училище. Директор этого училища друг отца, который благосклонно отнёсся к первым киплинговым литературным опытам. В этом училище были все прелести закрытой английской школы, с её иерархией, с её дедовщиной. Но там ему было лучше, чем в пансионате мадам Розы. Оттуда он вышел закалённым юношей, убеждённым в идеи империи и эта идея будет сопровождать его всю жизнь и станет его главной возлюбленной.

 ***     

О, если ты спокоен, не растерян,
Когда теряют головы вокруг,
И если ты себе остался верен,
Когда в тебя не верит лучший друг,
И если ждать умеешь без волненья,
Не станешь ложью отвечать на ложь,
Не будешь злобен, став для всех мишенью,
Но и святым себя не назовёшь, —
И если ты своей владеешь страстью,
А не тобою властвует она,
И будешь твёрд в удаче и в несчастье,
Которым в сущности цена одна.....

 

Киплинга мы знаем мало. " Маугли" знаем, конечно. Ёще два три стихотворения знаем. Быть может знаем, что и это вот тоже Киплинг:

 

И вдвоем по тропе, навстречу судьбе,
Не гадая, в ад или в рай.
Так и надо идти, не страшась пути,
Хоть на край земли, хоть за край!

 

Человек очень непростой и даже трагической судьбы, талантливейший писатель, 
который уже в сорок два года стал нобелевским лауреатом, Редьярд Киплинг пережил 
и ослепительный взлёт, и сокрушительное падение, и неприкрытый бойкот со стороны 
своих коллег. Когда он умер, то в церемонии прощания с ним в Вестминстерском 
аббатстве не принял участие ни один из крупных английских писателей того времени 
— его современников.

 

Время всё расставило потом по своим местам. Вопреки всем критикам, Киплинга 
продолжают «читать наизусть» не только в Англии, но и по всему миру. Что же 
касается Англии… На стыке тысячелетий корпорация БиБиСи задала своим 
радиослушателям вопрос о лучших, по их мнению, стихах английских поэтов. Так 
вот, самым любимым стихотворением англичан, согласно этому опросу, оказалось 
стихотворение Киплинга с коротким и резким названием «If» — «Если»

 

Никакие невзгоды не избавили Киплинга от любви к жизни и от восхищения любовью.

 

«Умом Россию не понять».

 

 

 

 Замечательные слова великого поэта, 210 лет со дня рождения которого исполняется сегодня. Любим мы и его чудесные лирические стихи, но не всем известно, что Федор Тютчев был еще автором острых политических статей. Еще Федор Достоевский называл его первым поэтом-философом, равных которому, кроме Александра Пушкина, не было.

Родился Федор Иванович 23 ноября (5 декабря) 1803 года в селе Овстуг Орловской губернии, в небогатой, но родовитой дворянской семье.

«Овстуг… Прелестный, благоуханный и безмятежный», - вспоминал он родной край потом, работая на чужбине.

Будущий поэт получил домашнее образование под руководством Семена Раича, впоследствии учителя Михаила Лермонтова. Делал успехи, уже в 13 лет переводил с латыни оды Горация. Учился в Московском университете, после окончания получил «распределение» в Коллегию иностранных дел, и в возрасте 18 лет отправился на работу в российскую дипломатическую миссию в Мюнхен.

Кем был в те времена дипломат? А тем же, кем и сегодня – политическим разведчиком. А Тютчев стал разведчиком еще и по наследству. Один из его предков, Захарий Тютчев, был послан Дмитрием Донским в Золотую орду, в стан к самому Мамаю, с особыми поручениями. Другими словами - на разведку в тыл к неприятелю, и сумел самым блестящим образом выполнить задание. Тем же самым занимался 20 лет в Германии, а еще и в Турине и Федор Тютчев: регулярно слал донесения в Санкт-Петербург, беседовал с информаторами, анализировал политическую ситуацию в странах пребывания, делал выводы и вносил свои предложения. Уровню его информированности мог бы позавидовать любой современный дипломат.

Он был «на дружеской ноге» не только с королями, местной знатью, но и с Гейне, Шеллингом, Гете, другими корифеями европейской культуры. И, следовательно, знал очень и очень много, был в курсе всех европейских интриг, тайных заговоров и самых глубоких стратегических замыслов. Местом для сбора разведывательной информации в те времена были королевские дворцы, салоны князей и баронов, светские рауты и приемы в посольствах. На них Тютчев, отличавшийся блестящим красноречием и редким остроумием, чувствовал себя как рыба в воде. Кроме того, он был в Германии вроде бы и вообще своим, женившись на девушке из родовитой немецкой семьи Элеоноре Петерсон.

А вот своему литературному творчеству, благодаря которому мы помним о нем сегодня, Тютчев большого значения не придавал. Часто терял рукописи или вообще их сжигал, как мусор. Стихосложение было для него лишь способом самовыражения. Приятели убедили послать его некоторые из стихов для публикации в Россию, что он и сделал. Но - подписанные инициалами. Многие, в том числе и самые известные, стихотворения были опубликованы только после его смерти. Если бы не Николай Некрасов, обративший на Тютчева внимание в своей статье «Русские второстепенные поэты», то его, наверное, при жизни в этом качестве вообще бы не заметили.

В Санкт-Петербург Тютчев вернулся в 1844 году и поначалу впал в опалу. Все изменила его встреча с могущественным шефом Третьего отделения Александром Бенкендорфом. Тот разыскал его по поручению Николая I, которому понравилась опубликованное без подписи письмо Тютчева редактору германской газеты Гюставу Кольбу. В итоге Тютчев был назначен чиновником по особым поручениям при госканцлере и стал близким другом Александра Горчакова, а потом - председателем иностранного цензурного комитета. Поэт во главе цензурного ведомства? Более чем странно, но дело в том, повторю, что Тютчев сам себя поэтом вовсе не считал. Он был государственным чиновником, служил России. Служил верой и правдой, и всю жизнь был пламенным русским патриотом. Но еще - и тонким дипломатом, а, следовательно, разведчиком и очень осторожным человеком. Неслучайно именно он написал:

Молчи, скрывайся и таи,

И мысли и мечты свои…

Лишь жить в самом себе умей,

Есть целый мир в душе твоей…

Тютчеву было поручено создание позитивного облика России на Западе, а также самостоятельные выступления в печати по политическим проблемам взаимоотношений между Европой и Россией. Другими словами, Тютчев стал первым в российской истории организатором контрпропаганды на заграницу в ответ на потоки лжи и клеветы, уже тогда лавиной катившихся на нашу страну. Тютчев долго жил за рубежом и лучше многих понимал, как на самом деле относятся в Западной Европе к России. «Единственная естественная политика России по отношению к западным державам, - сделал он вывод, - это не союз с той или иной из этих держав, а разъединение, разделение их. Ибо они только когда разъединены между собой, перестают быть нам враждебными – по бессилию. Эта суровая истина, быть может, покоробит чувствительные души, но, в конце концов, ведь это же закон нашего бытия». Мало того, он предсказывал возможность появления в Германии фашизма. Отмечал зарождение в ней нечто такого, что «может повести Европу к состоянию варварства, не имеющего подобного себе в истории мира».

В те годы русское общество было шокировано появлением на Западе книги «Россия в 1839 году» французского маркиза де Кюстина, ласково принятого в Санкт-Петербурге. В ней, в ответ на щедрое русское гостеприимство, он изобразил нашу страну с ненавистью и презрением, а заодно ненароком выдал тайные планы Запада против России.

«Этот коварный замысел, - проговорился болтливый маркиз, - берет свое начало от эпохи Наполеона. Прозорливый корсиканец видел опасность, грозящую Европе от растущей мощи русского колосса, и, желая ослабить страшного врага, прибегнул к силе идей… Он послал в Петербург под предлогом помочь осуществлению планов молодого монарха (то есть Александра. – В.М.), целую плеяду политических работников – нечто вроде переодетой армии, которая должна была тайком расчистить путь для наших солдат. Эти искусные интриганы получили задание втереться в администрацию, завладеть, прежде всего, народным образованием и заронить в умы молодежи идеи, противные политическому символу веры страны, вернее, ее правительства…».

Россия, освободившая Европу от наполеоновского господства, писал по этому поводу Тютчев, подвергается ныне постоянным враждебным нападкам европейской печати. Он не стал отвечать де Кюстину, а написал Гюставу Кольбу, редактору влиятельного немецкого журнала:

«Истинный защитник России – это история, ею в течение трех столетий неустанно разрешаются в пользу России все испытания, которым подвергает она свою таинственную судьбу».

Тютчев пророчески предупреждал германского редактора, что проводимая по отношению к России политика раздоров и вражды принесет горькие плоды.

«И вот тогда-то, милостивый государь, - писал он, - вы слишком дорого заплатите за то, что однажды были к нам несправедливы».

Ну, а главным ответом Тютчева клеветникам стало его то самое, знаменитое:

 Умом Россию не понять,

Аршином общим не измерить…

 

Причем, нетрудно догадаться, что он имел при этом в виду «западноевропейский ум» и такой же «аршин». Тютчев, писал Николай Погодин, был первым представителем народного сознания о русской миссии в Европе, в истории. Поразительно его высказывание в статье «Россия и Запад» о прозападной интеллигенции, будто списанное с портрета сегодняшних активистов Болотной площади.

«Сей безымянный народец, - отмечает он, называя его «злейшим врагом», - одинаков во всех странах. Это племя индивидуализма, отрицания». При этом Тютчев отмечал ложность навязываемых России с Запада норм и стандартов:

Давно на почве европейской,

Где ложь так пышно разрослась,

Давно наукой фарисейской

Двойная правда создалась.

 

Применительно к славянству, горячим сторонником которого он был, Тютчев так описывает эту угрозу:

«Есть у Славянства злейший враг, и еще более внутренний, чем немцы, поляки, мадьяры и турки. Это их так называемые интеллигенции. Вот что может окончательно погубить славянское дело… Эти глупые, тупые, с толку сбитые интеллигенции до сих пор не могли себе уяснить, что для славянских племен нет и возможности самостоятельной исторической жизни вне законно-органической их зависимости от России».

Тютчев будто предвидел тот факт, что сербы, например, после натовских бомбардировок стали сами проситься в российское подданство. Но ведь и другие государства уже понимают, что без нашей страны современный мир обойтись не может. Это отчетливо показали последние события вокруг Сирии, когда только Россия смогла остановить новую надвигающуюся бойню.

Тютчев мечтал о создании под эгидой России православно-славянской державы и считал, что «русское царство должно простираться от Нила до Невы, от Эльбы до Китая».

Причем не только мечтал, но и активно этому содействовал, упорно боролся против антирусских сил, был убежден во всемирной судьбе России, верил в ее особый путь развития. Неустанно разоблачал коварные происки иезуитов и папства, критиковал политику поднимающихся США. По его мнению, Россия «самим фактом своего существования отрицает будущее Запада».

А потому он был убежденным противником слепого заимствования иностранного опыта, переноса на русскую почву европейских учреждений и институтов. Он считал, что «необходимо оставаться там, где нас поставила судьба. Но таково роковое стечение обстоятельств, вот уже несколько поколений отягощающих наши умы, что вместо сохранения у нашей мысли относительно Европы естественно данной ей точки опоры мы ее волей-неволей привязали, так сказать, к хвосту Запада». Но при этом он считал, что Россия вовсе не противостоит Западу, а является его «законной сестрой», живущей только «своей собственной, органичной и самобытной жизнью».

Вопреки мнению тогдашнего канцлера Германии Бисмарка, заявившего, что единство наций достигается только «железом и кровью», Тютчев написал:

«Единство, - возвестил оракул наших дней, -

Быть может спаяно железом лишь и кровью…»

Но мы попробуем спаять его любовью, -

А там увидим, что прочней…

 

Он пророчески сознавал, что под лозунгами свободы и западноевропейских «демократических» революций для России подготавливается страшная судьба, ее ждут суровые испытания. Он писал:

Ужасный сон отяготел над нами,

Ужасный, безобразный сон:

В крови до пят, мы бьемся с мертвецами,

Воскресшими для новых похорон.

Осьмой уж месяц длятся эти битвы

Геройский пыл, предательство и ложь,

Притон разбойничий в дому Молитвы,

В одной руке распятие и нож.

И целый мир, как опьяненный ложью,

Все виды зла, все ухищренья зла!..

Нет, никогда так дерзко правду божью

Людская кривда к бою не звала!..

И этот клич сочувствия слепого,

Всемирный клич к неистовой борьбе,

Разврат умов и искаженье слова-

Все поднялось и все грозит тебе,

О край родной! - такого ополченья

Мир не видал с первоначальных дней…

Велико, знать, о Русь, твое значенье!

Мужайся, стой, крепись и одолей!

 

Предвидя события, Тютчев отмечал:

«Революция и Россия. Эти две силы сегодня стоят друг против друга, а завтра, быть может, схватятся между собой. Между ними невозможны никакие соглашения и договоры. Жизнь одной из них означает смерть другой. От исхода борьбы между ними, величайшей борьбы, когда-либо виденной миром, зависит на века вся политическая и религиозная будущность человечества».

И Тютчев оказался прав - так и произошло. Революция в России не только разрушила вековые устои страны и залила ее кровью, но и изменила облик мира, последствия продолжают ощущаться до сих пор. А ненависть адептов к исторической России он объяснял тем, что Россия, прежде всего, «христианская держава, а русский народ является христианским не только вследствие православия своих верований, но и благодаря чему-то еще более задушевному… Революция же, прежде всего – враг христианства. Антихристианский дух есть душа революции, ее сущностное, отличительное свойство. Ее последовательно обновляемые формы и лозунги, даже насилия и преступления – все это частности и случайные подробности. А оживляет ее именно антихристианское начало».

В своей статье «Россия и революция» он утверждал, что если страна нравственно и духовно преобразится, то одержит победу над революционной заразой: «И когда еще призвание России было более ясным и очевидным? Можно сказать, что Господь начертал его огненными стрелами на помраченных от бурь Небесах. Запад уходит со сцены, все рушится и гибнет во всеобщем мировом пожаре… И когда над столь громадным крушением мы видим еще более громадную Империю, всплывающую подобно Святому Ковчегу, кто дерзнет сомневаться в ее призвании, и нам ли, ее детям, проявлять неверие и малодушие?»

В нынешние времена, когда США и НАТО бомбили Сербию, разрушали Ирак, спровоцировали хаос в Ливии, а теперь поощряют банды террористов, ведущих войну в Сирии, когда политика Запада основывается на двойных стандартах и весь мир охвачен глобальной сетью электронного шпионажа со стороны США, а духовные основы западного общества разлагают беснование сексуальных меньшинств, однополых браков и культ золотого тельца, возведенный за океаном в ранг национальной идеи, Россия, несмотря на все свои собственные нелегкие проблемы, остается сегодня для всего мира чуть ли не единственным оплотом христианских ценностей. …

Еще молчат колокола,

А уж Восток заря румянит,

Ночь бесконечная прошла,

И скоро светлый день настанет!

Вставай же, Русь! Уж близок час!

 

Но нелегка была судьба пророка в своем Отечестве. Последние годы жизни Тютчева были омрачены тяжелыми утратами. Умер его старший сын, брат, дочь Мария. От чахотки умерла его возлюбленная Елена Денисьева, а через год – двое их детей, его мать. Сам он тяжело болел, и умер в 1873 году в Царском Селе. Но до последнего дня своей жизни он верил в торжество правды и справедливости, упорно боролся за интересы России. Это же завещал и нам, потомкам:

Мужайтесь, боритесь,

О славные други,

Как бой ни жесток,

Ни упорна борьба.

 

Автор Владимир Малышев

 

Отсюда:  http://topwar.ru/37010-fedor-tyutchev-prorok-v-svoem-otechestve.html