Парнишка, сидящий на парапете, наконец пошевелился. Герман, оторвавшись от грустных мыслей - из университета его выгнали незаслуженно, за непосещаемость - скосил глаза. То ли педик, то ли наркоман: растрепанные волосы, залитые черным глаза. Чуть шатаясь, парнишка пошел прочь, глядя под ноги. Герман, помедлив, пошел следом. Этот тип не казался опасным. Хорошо, если нарк. С этими отморозками легко договориться, они безо всяких заморочек могут впустить к себе в дом кого угодно, и не удивятся, увидев тебя утром на своей кухне, даже если не вспомнят, откуда ты взялся. Этой ночью Герман пробовал спать на скамейке в парке - попытка провалилась. Легко погасить сигарету о собственную ладонь, трудно терпеть укусы комаров на улице летней ночью.
Паренек впереди остановился, поднял глаза - они стояли возле устремленного в сумеречное небо готического собора. Может быть, он хотел войти – но так и не решился. Герман усмехнулся. Странный молодой человек замер, запрокинув голову, потом медленно опустился на землю. Герман, не долго думая, уселся рядом.
- Че, хорошо? – спросил он наконец.
Тило удивленно глянул на присевшего на каменную мостовую рядом парня. Несколько секунд он раздумывал, промолчать ли, грубо послать (с риском получить в нос – этот ударить может) или ответить нормально. Кажется, повода для агрессии пока не было. Поэтому Тило, не глядя на Германа, буркнул "Угу" и снова уставился на стены величественного сооружения.
- Прет, да? – спросил Герман уже не так уверено.
- Ммм... – промычал паренек.
- Меня зовут Герман, - бывший студент настырно сунул руку под нос юному готу, вынуждая представиться и пожать ее.
- Тило, - ответил странный парень, поднимая наконец лицо и рассматривая незваного собеседника: молодой человек, года на 2, на 3 старше самого Тило. Одежда неплохая, общий вид неряшливый, на лице будто написано "мне на все плевать"; волосы до плеч, светло-русые, не мытые, на щеках легкая щетина – смахивает на вокалиста "Нирваны".
- Пойдем выпьем, - с ходу предложил Герман, придумывая, как бы ненавязчиво выведать у Тило о его жилище – вдруг живет с родителями, тогда заявиться к нему на ночь вряд ли представится.
- Не хочу.
- Парень, меня вчера выгнали из универа, я чувствую, что просто должен напиться по этому поводу. Стремно пить в одиночестве. Почему бы тебе не составить компанию? Если конечно тебя мама не ждет, – хмыкнул он.
- Не ждет, - отстраненно ответил Тило.
- Один живешь?
- Угу.
- Учишься где-нибудь?
- Не-а...
- А, работаешь?
- Ну, ээ, типа того...
Он сказал это таким тоном, что Герман подумал, уж не уличная ли шлюха этот мальчишка. Вполне мог быть – бледное (особенно в темноте) женственное лицо, тонкая фигурка, странные черные шмотки, в общем-то, ничего девочка, только денег на нее у Германа, пожалуй, не хватит.
- Ну и кем работаешь? – бестактно осведомился он.
- Да... эээ... стихи пишу, - пробормотал Тило.
Герман рассмеялся.
- Во даешь, что, правда?
- Ну, типа того... для журналов всяких разных... Ну, там... Как придется, - Тило поглядел на Германа немного враждебно, ему не очень хотелось рассказывать о себе первому встречному. Лучше и в самом деле напиться, это могло бы скрасить один из бесконечных вечеров, полных тоски и отчаяния. Он уже месяц не общался ни с кем, не считая продавцов в магазинах и бухгалтера, отдавшего ему небольшой гонорар за рассказы на прошлой неделе. Он бы не стал искать компанию и дальше, если бы компания не нашла его сама.
- Ну... Пойдем тогда в бар какой-нибудь, - проговорил он не очень уверенно.
"Наврал наверно про стихи, маленькая дрянь. Только денег на тебя у меня все равно нет, разве что так дашь, за выпивку" – подумал Герман, презрительно кривясь.
***
Бар "Тени" – любимое место панков, готов и металлистов Берна. Все столики, не удивительно, заняты, Тило и Герман устроились на высоких табуретках у барной стойки. Герман сперва с любопытством глядел по сторонам – с такими ребятами ему не доводилось много общаться. Ирокезы диких раскрасок, пробитые заклепками кожаные брюки и куртки – все черное, изредка мелькают алые и белые пятна. На их фоне Тило выглядел еще более-менее цивилизованно. Германа позабавили его тонкие, изящные брови, размазанные синяками черные тени на глазах, черные ногти и серебряные украшения на пальцах и шее. "А все не так страшно, пожалуй, ребенок просто играет в вампира, а я-то подумал..." – улыбнулся Герман, когда Тило удивленно и хмуро отказался от предложения угостить его выпивкой.
Они уткнулись каждый в свое пиво. Герман допил раньше, заказал еще, Тило старался не отставать, хотя не особенно любил пиво. После полутора кружек Герману надоело молчать и он растекся длинным рассказом про университет и гребаный худ. граф., про то, что преподы не ценят талант и требуют только следования традициям и канонам, и что делать там, в общем-то, нечего, только вот предки его все твердили, что Герману нужен диплом. Но это уже не важно, предков он не видел целый год и вряд ли увидит в ближайшее время, может, вообще не увидит, ему наплевать.
Иногда Герман делал паузы, давая возможность Тило что-нибудь сказать, если тот захочет, но юный гот в основном молчал. Только при упоминании о сволочах-преподах, которые не понимают талантов, он переспросил, хорошо ли рисует Герман и, вздохнув, сообщил что хотел поступать в консерваторию.
- Это че, музыка что ли? Ты еще и играешь на чем-то?
Тило кивнул, но развивать тему не захотел. Герман продолжал свою речь, под которую они прикончили по третьей кружке пива. Тило явно соображал с трудом, и Герман решил, что парень готов.
- Ты тут далеко живешь?
- Нееет, недалеко...
- Один, да?
- Угу.
- Дык может, я у тебя заночую, а? Мне добираться хрен знает куда, а на такси тратиться жалко.
- Угу... – ответил Тило. Герман довольно кивнул, он не ожидал другого ответа, паренек сразу показался ему добросердечным, несмотря на свой мрачный и угрюмый вид. Под действием алкоголя Тило расслабился, даже пару раз улыбнулся – одними уголками губ, глаза остались грустными, но этот страдальческий взгляд, наверно, был у него от природы.
Тило наконец повернул ключ в замке, дверь открылась. Квартирка показалась Герману такой же забавной, как и ее обитатель. Мебели почти не было, зато на столе стоял компьютер, подключенный к нему синтезатор, две клавиатуры и гордое устройство "мышь", два магнитофона, высокие колонки. Все это было обвито сложной системой из микрофонов, тройников, переходников и проводов, стелящихся по полу к двум розеткам. Сам пол завален книгами, кассетами, в углу - видео-двойка, на кровати и стуле какие-то темные одежки, у зеркала гора черт-знает-чего – лучше не копаться. Одинокая флейта на подоконнике.
- М-да, офигеть, и чем ты тут занимаешься?
- Я тут музыку записываю, - уже не смущаясь ответил Тило, - Ты можешь спать в другой комнате.
В другой комнате не было ничего, кроме широкой кровати. Даже занавесок.
- Че у тебя все такое странное? Тут ты спишь?
- Иногда...
- А я где буду?
- Тут наверно... Там... запнешься за что-нибудь. Ладно, располагайся.
Тило ушел. Через пару минут в соседней комнате загремела мрачная тяжелая музыка. Герман пожал плечами и отправился на поиск душа – он мечтал об этом уже три дня. Не дергая лишний раз хозяина, он сам прошествовал в ванную. От ее внешнего вида Германа передернуло от отвращения.
Здесь было очень грязно. Бурые пятна на полу, в раковине, на зеркале... Герману сразу подумалось, что это, наверное, кровь. Он представил себе, что попал в дом к маньяку, расчленяющему жертвы в собственной ванной. Нет, для маньяка Тило был слишком тщедушным, да и крови тут было бы побольше... Наполненная до краев ванна... И тело обнаженной красавицы... Хех, нет, это скорее кровь этого маленького психа, от них, от готов, такое можно ожидать. Герман закатал рукава и поглядел на собственные шрамы. Пожалуй, пройденный этап. Слишком мелко, слишком пафосно.
Он с отвращением протер ванну попавшимся под руку полотенцем, забрался под душ, постоял, поводил мылом по телу. Здесь можно чем-нибудь заразиться, подумал он со скукой, хотя какая разница, заразиться – сдохнуть, так даже интереснее. Интересно жить, каждый день гадая, сколько ты еще продержишься, если будешь так наплевательски относиться к себе. Но физического дискомфорта, типа жесткой скамейки вместо кровати, Герман как мог, избегал. Это не приносило ему никакого удовольствия.
Он без труда заснул под музыкальный рев за стенкой – спасибо пиву и прошлой бессонной ночи. Один раз его все же разбудили – кто-то с такой силой куда-то стучал, что смог разбудить даже уставшего пьяного студента. Герман послушал, как этот кто-то в прихожей громко орет, обзывая Тило гребаным идиотом и через каждые два слова повторяя "в час ночи!", перевернулся на другой бок и снова уснул.
***
Когда он проснулся, Тило еще спал, хотя часы показывали 12 дня. Герман обследовал кухню. Ничего интересного, в холодильнике черствый хлеб и старый сыр, там же растворимый кофе и еще какая-то дрянь. Он сел на подоконник (стола и табуреток тоже не было) сжевал невкусный бутерброд, запил водой из-под крана и задумался, что ему делать дальше. Он чувствовал, что ему нужны деньги. У Германа была пара приятелей-художников, сидящих на бульваре и рисующих портреты для всех желающих. В крайнем случае он мог присоединиться к ним и заработать кое-что, чтобы купить пожрать. Можно было позаимствовать что-нибудь у Тило, но разумнее будет, наверно, остаться с парнишкой в дружеских отношениях и использовать его квартирку как бесплатный хостел... Может, пока обойтись без денег? Нет, тоже не вариант... Герман еще подумал и, вздохнув, решил, что легче рисования портретов он себе работы не найдет.
- Эй, ты, вставать будешь? – он потряс за плечо Тило, лежащего на не расправленной кровати. Гот поднял голову и тупо уставился на Германа. Постепенно его глаза приняли осмысленное выражение – "Вспомнил", - засмеялся про себя Герман.
- Что случилось? – пробормотал Тило.
- Спасибо, приятель, что выручил. Слышь, а не дорого тебе одному квартиру снимать, а? Притом, что это все барахло (кивок на компьютер) тоже денег стоит.
Тило озадаченно молчал.
- Я хочу свалить со своей площади – тоже дорого. Искал вот вариант. А ты той комнатой не пользуешься, как я посмотрю.
На лице Тило отразилось такое неожиданное горе, что даже Герман слегка испугался.
- Ты чего?
- Я не могу, - прошептал он хрипло.
- Ну не можешь, так и скажи, чего ты рожу такую делаешь?
Казалось, Тило сейчас заплачет. Герман удивленно пожал плечами и отошел к окну.
- Дорого, конечно, - пробормотал Тило негромко, - Но я жду... Понимаешь, жду одного человека. Он должен вернуться, я жду, когда она вернется. Поэтому я здесь, никуда не уезжаю, оставил все как есть.
- Вооот оно как, - протянул Герман, - И долго ты уже ее ждешь?
- Сколько нужно, столько и буду ждать, - упрямо сказал Тило.
- Ну-ну, может и дождешься.
- Да пошел ты, - Тило неожиданно разозлился, - Не твое это дело.
- Нуу, блин, пацан. Так нельзя. Не, ну она же не нагрянет как снег на голову? Если вернется, я мигом свалю. Но сейчас мне реально жить негде. У меня щас с работой ну просто задница. Не понимаю, чего бы нам вместе не снимать эту квартиру. Ты бы мог сэкономить денег на какие-нить еще свои микрофоны.
Тило задумался.
- Ладно, чувак. Пошел я по своим делам. Ты подумай еще, я загляну вечерком, и скажи. Ну все, счастливо.
Рисовать Герман умел, в этом ему нельзя было отказать. По живописи и графике в универе ему ставили обычно четверки, но только потому, что ему лень было доводить работы до конца или строить сложную геометрию. Зато он мастерски умел уловить черты любого лица и в нескольких линиях нарисовать вполне узнаваемый портрет. Это и выручало его с тех пор, как родители перестали посылать деньги. Заработанного в выходные хватало на еду, а за квартиру Герман платить перестал. Когда терпение хозяев иссякло, он тихонько собрал вещи, оставил их на хранение у приятельницы, а сам остался на улице.
Это его не напрягало. Что бы ни случилось, он плыл по течению, и с легким любопытством ждал, куда оно его принесет. Он понял это давно – если нечего терять, и не о чем жалеть, и некого любить, и так далее, от жизни можно получать куда больше удовольствия. Он называл это гедонизмом – словечко осталось в голове после попытки сдать философию на третьем курсе. На самом деле это больше походило на психическое расстройство. Но Германа это не волновало.
Он возвратился под вечер, хорошенько приняв с художниками и таща еще две бутылки вина угостить Тило – раз уж разделять квартплату с ним он на самом деле не собирался. За дверью гремела музыка, и тогда Герман понял возмущение и ярость соседей, безуспешно пытающихся достучаться к нарушителю ночного покоя. Наконец, Тило открыл (Герман уже вовсю колотил в дверь вывернутым из клумбы камнем) и впустил его. Тени под глазами он смыл, но свои собственные синяки остались (плачет наверно, много).
- Ну, чего? – с порога спросил Герман, - Решил?
- Ага. Оставайся, - буркнул Тило.
- Круто.
Герман достал вино:
- Тащи бокалы.
Попивая рубиново-красный напиток, Герман лениво думал, что есть в Тило что-то такое привлекательное, хотя он и мальчик. Герман определял свою сексуальную ориентацию как "натурал широких взглядов", хотя симпатичные ему объекты мужского пола попадались довольно редко, а получить от них желаемое удавалось и того реже. Сейчас Герман размышлял, насколько ему доступен Тило и не приведет ли удовлетворение одного желания к потере квартиры с душем и мягкой кроватью. Несмотря на внешнюю хрупкость, в Тило чувствовался несгибаемый стальной стерженек. Напоить и совратить его, пожалуй, можно, но, очухавшись наутро, оскорбленный гот почти точно вышвырнет Германа прочь. А впрочем... легко пришло, легко ушло, и у него будет целый день, чтобы подыскать себе еще какое-нибудь жилье...
Герман помотал головой. Не, не так уж ему хочется этого Тило, чтобы рисковать. Черт, только что он нарушил два своих любимых жизненных взгляда: делай, что тебе хочется; никогда не бойся рисковать.
- А че ты тут записываешь, а? – спросил Герман, чтобы отвлечься от противоречивых мыслей.
- Музыку, - ответил Тило.
- Свою музыку? У тебя группа есть?
- Нет.
- Собираешься сколотить?
- Нет. Мне не нужна группа. Музыка для меня... это слишком личное.
- Да ты что. Поставь че-нить. Ну давай, интересно же.
Тило, в глубине души польщенный вниманием, выбрал кассету и нажал кнопку. Из колонок полились жутковатые электронные ритмы, потом откуда-то издалека послышался то ли крик ребенка, то ли вопль сбрендившей кошки. Герман захихикал. Крики нарастали, становились все громче. Тило повернул ручку – Герман закрыл ладонями уши. Крик оборвался. Дальше пел Тило – таким голосом, что студенту опять стало смешно. "Я держу факел / Перед своим лицом, / Но даже летящая над водой птица / Не видит меня. / Мой корабль давно затонул / И я скоро захлебнусь / Я знаю так много криков о помощи / Но ни одного корабля на горизонте".
Это было и смешно и жутко. Смешно наверно только Герману с его циничными взглядами. Голос в записи надрывался: "Я проклинаю воспоминания / И гоню их от себя, / Но они со мной в моём гробу / Они согревают мою могилу".
- Во как, в гробу, - не сдержался Герман и оглядел комнату в поисках гроба.
- Неплохо, неплохо, - прокомментировал он, когда песня закончилась, - Тебе бы это издать надо.
- Не похоже, что это кому-нибудь интересно, - ответил Тило. Песня захватила его, воспоминание, как та волна, нахлынули болью и "ни одного корабля на горизонте", если конечно не считать этого наглого типа, вроде как сожителя теперь. Корабль или нет – но теперь один человек точно будет слышать крики, с которыми он просыпается по ночам, его стенания и слезы, и видеть кровавые разводы на полу, и... Тило отчаянно выругался про себя. Не надо было соглашаться. Эта квартира действительно превращалась в его склеп, здесь нет места живым. С другой стороны, он и так экономил на еде, как мог, почти лишил себя развлечений и баров, чтобы накопить денег на запись этой самый песни и еще пары других. Только отчаянная, обескровленная надежда – вдруг Она правда вернется? пожалуйста, о, пожалуйста... – мешала ему найти жилье подешевле и оставить в прошлом все, что с ним случалось здесь.
***
Он не ожидал, насколько веселее окажется его жизнь с появлением соседа. По крайней мере, резать руки пока желания не возникало. Герман сначала набросал его портрет, потом нарисовал несколько карикатур – Тило не помнил, сколько месяцев назад он смеялся так искренне. Из соображений экономии они решили отказаться от посещения баров – покупали вино или пиво и хлебали их дома. Хлебал главным образом Герман. Водку Тило не переносил вообще, да и вино пил за компанию – а Герман ходил пьяный почти каждый день. Раз в три дня он выбирался на бульвар к своим художникам, потом пропивал заработанные деньги. Тило в основном сидел в своей комнате, то строча что-то на компьютере, то записывая какую-то странную "музыку". Готикой Герман никогда особо не интересовался, но стихи Тило ему, пожалуй, даже нравились, хотя строки "Позволь мне молиться / Спаси меня ещё раз / Я приду назад к тебе / И никогда к дьяволу" смешили его еще больше, чем вопли бешеной кошки (интересно, что думали соседи, когда он записывал это, сам ведь небось мяукал?). В комнате Тило даже нашлось распятие, что как-то не очень вязалось с готикой в представлении Германа. Впрочем, хозяину виднее.
***
Через три недели с момента вселения в квартиру Германа Тило напомнил ему сумму, которую теперь они делят пополам, - он платил за квартиру 1 числа каждого месяца. Герман кивнул. Прикинув, что в принципе, еще месяц он сможет продержаться, он предложил Тило заплатить сумму целиком, в следующий же раз заплатит за все Герман – ему обещали крупный заказ в этом месяце и т.д. По глазам Тило бывший студент понял – тот не верит ему. Он еще раз извинился, пустил в ход все свое красноречие и обаяние, и вроде бы убедил Тило в своей искренности "Ты же понимаешь, на уличных картинках много не заработаешь, но мне точно обещали работу". Тило хотел было заметить, что у Германа полно времени, чтобы рисовать и получать больше, но передумал – это не его дело. Одно то, что Герман покупал еду, было плюсом, а если он и не заплатит за квартиру – не большая беда, Тило просто выставит его и будет жить как раньше – в полном одиночестве... Черт, лучше бы заплатил.
Время шло, Герман теперь старался поменьше сидеть дома, чтобы не демонстрировать Тило свое безделье и не раздражать его раньше времени. Он замечательно проводил время, валяясь на мягком газоне в парке с одной из книжек Тило (три или четыре он так и потерял, не дочитав), или заседая у знакомых с вином и травкой (на более тяжелые наркотики денег у него не хватало). Иногда он там и ночевал. К удивлению Германа, когда он возвращался к Тило, тот искренне улыбался – был рад его видеть. Пацану явно не хватало общения. За все время к ним никто не пришел в гости – ни к Тило, ни к Герману, и сам музыкант редко куда ходил – в основном в издательство, отдать стихи/рассказы, забрать гонорар.
Сентябрь заканчивался, Тило не заикался о деньгах, Герман делал вид, что чем-то занят. Он понимал, что время проживания у гостеприимного гота подходит к концу. Что делать дальше, Герман не представлял. Иногда думалось – пойти прыгнуть с моста (надоело мне что-то все... скучно), иногда – не найти ли правда работу, да пожить еще тут тихо, мирно, никого не трогая. Или трогая... Терять-то теперь и правда нечего, его все равно скоро отсюда попросят.
***
На всякий случай – обломаться очень не хотелось – Герман аккуратно поместил в гамбургер две таблетки фенозепама. Действие этих пилюль он знал отлично – пробовал и на себе, и на других – и память отбивает, и отключает тормоза, и все такое прочее, в сочетании с алкоголем – тихий ужас.
Тило, как обычно, сидел за своим компьютером. Герман молча протянул ему гамбургер, сам уселся на кровать. Юный музыкант благодарно кивнул – привыкший быть одиночкой, он не мог сдержать порыв признательности даже при маленьком проявлении заботы. Он отвернулся, чтобы крошки и кунжутные семечки не падали на клавиатуру, искренне, без задней мысли поинтересовался, получил ли Герман обещанный большой заказ. "Уже почти", - ответил тот, уверенно кивая.
Тило быстро запихал гамбургер в рот, сбегал сполоснуть руки и опять приник к компьютеру.
- Хватит, давай в карты играть и вино пить, - заявил Герман.
Тило, усмехнувшись, повернулся к нему.
- Вообще-то я занят.
- Нууу, я не могу пить один. Иди сюда, выключай свой ящик, я твое любимое купил специально, - Герман приподнял бутылку, показывая этикетку, и принялся вворачивать штопор.
Музыкант еще немного колебался, потом нажал F10, "Уверены?" переспросил DOS, yes, согласился Тило. Он поставил Моцарта (к его любимому Bauhaus Герман так и не привык), и уселся на пол напротив Германа. Тот уже разлил вино в бокалы, сделал большой глоток и начал раскладывать карты.
- Что за тупая игра, - Тило, при всем его интеллекте, не хотелось "опускаться" до карточных игр даже в шутку.
- Не, ну были бы у тебя шахматы, мы бы играли в шахматы.
- Шахматы у меня есть на компе...
- Ну да, бедняга, тебе и играть-то не с кем, только с дорогим железным другом... Он тебе и папа, и мама... Где кстати твои предки? Че-то ты про них молчишь.
- Я сам по себе, - пожал плечами Тило.
- Ну понятно, но где-то же они есть?
- Есть, конечно. Но нам лучше существовать по отдельности.
- Ты не скучаешь по ним?
- Ну, если что, я всегда могу им позвонить.
- А я вот по своим никогда не скучаю. Ну ладно, - Герман допил вино и налил еще и себе, и Тило, - Есть много таких тупых карточных игр, типа кто проиграет тот дурак. Давай играть на разные глупые желания, например, залезть под стол и кукарекать, чтоб интереснее было.
Тило посмеялся, Герман разложил карты. Проиграл музыкант.
- Ну, повой так, как в моей любимой песенке, - злорадно предложил Герман. Тило издал хриплый удушливый вопль и закашлялся.
- Ну я же это все через комп пропускал, - объяснил он покатывающемуся со смеха Герману.
- Ну-ну, а я думал что ты все-таки тут кошку мучил или еще что.
Следующую партию проиграл Герман. Тило попросил его нарисовать свой самый страшный кошмар. Герман нарисовал президента СССР с ножом и вилкой и перед ним арбуз с материками и океанами. Тило только восхищенно присвистнул.
Действие таблеток Герман уловил сразу, по глазам – взгляд стал рассеянными, блуждающим, речь Тило немного бессвязной. Очередное желание художник потребовал без смущения:
- Я хочу тебя поцеловать
- Ну вот еще, - Тило захихикал, - Только этого мне не хватало...
- Ну, блин, иди сюда, - Герман притянул удивленного музыканта к себе и с удовольствием поцеловал в губы. Тило только хлопал готически зачерненными глазами - "не втыкает" – констатировал Герман.
- Понравилось? – спросил он, мягко обнимая парня. Тило кивнул. Герману вдруг стало до того хорошо и радостно, что он буквально слился губами со своим поэтом-музыкантом, растворяясь в его робких объятиях. Это было приятно, просто чертовски приятно. Мальчик не сопротивлялся – отдает ли он себе отчет в том, что делает? Наверно да, две таблетки – это немного. Герман стянул с него рубашку, одетую поверх футболки, взял бледные руки в свои – на коже еще недавние шрамы, лак на ноготках облупился. Герману стало его искреннее жаль – этого ребенка с такой сложной душой, что понять ее наверно не в силах никто в этом мире. Давно забытое это чувство – сострадание. Он осторожно поцеловал шрамы, Тило покачал головой, отнимая руки. Герман еще раз приник к его рту губами и осторожно повалил на пол, на сброшенное покрывало. Тило закрыл глаза и тут же будто улетел – "Таким пьяным я не было давно", - мелькнуло в голове. Герман посмотрел на него с еще большей жалостью – он не верил самому себе – теперь к этой чертовой жалости прибавляется еще что-то, похожее на раскаяние. Он склонился к самому уху распростертого на полу Тило, предоставляя решать ему – насильником он быть не собирался (не в этот раз...), и прошептал:
- Хочешь заняться со мной сексом?
Ресницы вздрогнули, приподнялись – в карих глазах то ли удивление, то ли любопытство.
- Да.
"А что ты еще ожидал? – спросил себя Герман, пожимая плечами – Ты и сам прекрасно знаешь, куда отъезжает крыша, если смешать фенозепам с алкоголем". Вместо верхнего света он включил ночник и осторожно перенес Тило на кровать. Избавился от лишней одежды, долго целовал – так, как было приятно им обоим, затем потянулся к тумбочке, ухватил с нее какой-то крем... Тило застонал, сжался.
- Не надо, мне больно...
- Когда ты резал руки, помнишь? Тебе ведь тоже было больно...
- Да...
- Но потом тебе становилось легче, так ведь?
- Да...
- Это то же самое, но еще лучше... Потерпи немного, скоро тебе будет хорошо, обещаю... Это то же самое.
Герман закрыл глаза и погрузился в свои ощущения, медленно, неторопливо. Мальчик под ним прикусил губу. Одна слезинка скользнула с уголка глаза к носу. Оргазм оказался резким, острым, он вспыхнул как молния перед глазами. Тило громко закричал...
Он заснул почти сразу, а Герман долго ворочался у него под боком, пытаясь разобраться в своих чувствах и ощущениях. Эксперимент ему очень понравился. Но на душе было погано – он понимал, что даже если Тило не начнет скандалить завтра (ну, мало ли... ему вроде тоже понравилось), то 1-го числа, если Герман не заплатит хозяйке квартиры, парень будет в двойной ярости, поняв, что его использовали по максимуму (сначала его жилплощадь, а напоследок, пардон, и задницу). Тогда уж лучше свалить завтра с утра – мало удовольствия в скандалах. Свалить... навсегда. Что-то задержался он на этом свете... Самый надежный способ – вниз с моста. Можно под поезд, но это все-таки страшно... В последний момент можно убежать и самому не понять, что сделал. Вены - очччень готично (Герман усмехнулся), но не надежно, уже пробовал. Фенозепам... А что? Дожрать упаковку, наутро Тило с удивлением обнаружит под боком труп вчерашнего любовника ("они со мной в моём гробу..."). Факин жестоко, однако... Эх, не будем мучить ребенка. Герман встал и отправился досыпать в соседнюю комнату – вдвоем на этой кровати было слишком тесно...
***
Тило наконец разлепил глаза, приподнял голову – все закружилось. Несколько секунд потребовалось, чтобы прийти в себя и почувствовать собственное тело. Сначала он это именно почувствовал, и уже потом вспомнил, чуть не задохнувшись от стыда. Кажется, жизнь окончательно повернулась к нему самой неприглядной стороной. И как теперь выпутываться, он не знал. Как смотреть в глаза Герману? И где он, кстати?.. Неужели... – эта мысль привела Тило в еще больший ужас, чем вчерашние воспоминания – Неужели он сделал это, зная, что утром уйдет и больше не вернется?
Натянув джинсы и майку, он понесся в соседнюю комнату и с облегчением увидел там Германа, мирно спящего на широкой двуспальной кровати. Облегчение, конечно, было относительным. Тило тут же стал желать, чтобы он ушел, и встречаться им больше никогда не пришлось. Но... что теперь делать? Смотреть правде в глаза: этой ночью он переспал с Германом, испытал очень сильные и приятные ощущения – он оказался на такое способен. Одной ненормальностью больше, одной меньше... А Герман... пусть сам решает, как к этому относиться.
Тило опустил голову. Может, лечь с ним рядом – на кровати места хватит – да и спать дальше? Тило понимал, что не решится на это – это слишком, слишком... Это значит отдать ему не только тело, но и душу. Часть его души до сих пор плачет о той, что ушла – и не вернется, к чему самообман... кажется, эти слезы никогда не иссякнут – душа порвана, ее нельзя дарить, да и не много ее, в общем-то, осталось... неосторожно наступят – и все, конец; Тило не собирался никому предоставлять такого шанса.
"Трус, жалкий трус" – прошептал он себе с упреком. Ноги сами шагнули вперед. Почти не дыша, Тило подошел к кровати и опустился на колени, заглядывая в лицо спящего.
Герман проснулся сразу – как будто его подбросило. Перед ним сидел Тило с отчаянно-испуганным видом - кажется, что ребенок готов упасть в обморок. Затененные глаза широко распахнуты, кулаки сжаты; он напоминал щенка, не знающего, погладят его или прогонят – странно, что он вообще решился прийти сюда, пока Герман спал. Повинуясь внезапному порыву, художник перевернулся на живот, приблизившись к Тило, и сказал как можно ласковее:
- Привет, малыш. Как спалось?
Вместо ответа Тило потянулся к нему и обвил его шею руками. Герман машинально обнял его в ответ. Стук чужого сердца отдавался в его груди так громко, что Герману стало страшно.
Вечером он отправился к подружке, у которой оставил свои немногочисленные вещи, с трудом уломал ее занять ему денег и отдал их Тило:
- Квартплата за следующий месяц...
***
Тило неуловимо изменился. Возвращаясь домой, Герман видел в его глазах золотистые огонечки, и настоящую улыбку – не только кончиками губ. Герман подыскал себе место художника-оформителя (на бульваре сидеть было уже холодно). Эту работу он ненавидел как и всякую другую, но иначе поступить просто не мог. Слишком нравилось ему обнимать высокую хрупкую фигурку, откидывать со лба растрепанные волосы и целовать бледно-розовые губы. Слишком жестоко было бы обмануть доверие того, кого он (сам того не желая) отвел на несколько шагов от края глубокой пропасти.
От его песен и стихов у Германа шел мороз по коже.
Ночь родила своё младшее дитя,
Сон своей любви и страсти,
Мечту для глаз - не для рук,
Для снов - но не для жизни.
Но глаза ребёнка не знали красоты,
Он был слишком слаб,
И первые лучи утреннего солнца
Сияли не для него,
Потому что на утро он был слеп,
А его руки были стары и оставались неподвижными.
Слёзы тишины - маска на лице.
Свеча отбрасывает тени и оставляет его в свете,
И он стоит здесь - ребёнок
Со слезами на глазах,
Слезами тоски,
Слезами страсти.
Иногда даже Герман позволял себе немножко расчувствоваться – слишком душераздирающим было все творчество юного музыканта.
- Когда ты начал писать песни?
- Не очень давно, - отвечал Тило, отводя глаза.
- Ясно, все ясно, - пробормотал Герман.
Одаренный, казалось, во всем, Тило играл еще и на скрипке – что уже совсем поразило Германа (больше, чем то, что парень относительно неплохо рисовал).
- Где ты всему этому учился?
- Нигде... как-то сам... – чуть смущенно отвечал Тило, как будто самостоятельно научиться играть на скрипке – в порядке вещей, - Я в музыкалке играл на трубе, - добавил он, как бы объясняя, - Но сочинять легче всего на фортепиано, так и пошло. У нас было старенькое пианино. Потом предки купили мне синтезатор, это единственное, что я забрал из дома, когда свалил. Комп я сам купил.
- Нифига себе, за твои стишки можно купить комп?
- Не, одно время я работал, часы ремонтировал, и еще играл на флейте в одном оркестре. А потом все пошло не так... И я уже не мог ничего делать, мне было очень плохо... – Тило вздохнул, - Да и скучное это, бессмысленное занятие. Но я думаю, мне нужно опять найти какую-то работу посерьезнее. Для того, чтобы выпустить пластинку, нужна куча денег.
***
Герман проверил, заперта ли изнутри входная дверь, и зашел в комнату Тило. Первым дело он заглянул под кровать – только пыль и книги. Потом в тумбочку под зеркалом – какая-то дребедень... Но, кажется, среди нее есть именно то, что он ищет. Он вытащил потрепанную папку, наполненную бумагами, письмами, открытками... Аттестат об окончании средней школы: оказывается, фамилия Тило - Вольф. Фотоальбом... Герман с любопытством раскрыл его. Приятные на вид мужчина и женщина, и между ними – маленький мальчик с большими темными глазами. Какие-то общие фотоснимки: дети стоят в три ряда, серьезные, в белых рубашечках и блузках, в черных штанишках и юбочках. Где-нибудь с краю – непричесанный, мрачный паренек – лица за волосами почти не видно. Компания разрисованных диких панков с бутылками и сигаретами. Тило на дереве вниз головой. Тило в обнимку с чудесной темноволосой девушкой. Дальше Герман уже не особо разглядывал фото, отбирая лишь те, где была изображена девушка. На обороте одной из них (действительно, она очаровательна!) надпись "твоя Анжела" была обведена сердечком. Эту фотографию Герман взял себе, остальные сложил на место, стараясь, чтобы следы обыска были не особенно заметны.
Сложнее всего было найти телефонную книжку. Она лежала под аппаратом (Герман долго чертыхался). "Анжела" – крупными четкими буквами было написано на первых страницах потрепанного блокнота. Герман переписал цифры и удовлетворенно вздохнул.
...Он уже три часа торчал в сквере напротив интересующего его дома, и постепенно терял терпение. Бессчетное количество раз Герман порывался встать и уйти, и никогда больше не возвращаться ни к Тило, ни к этому дому, где, согласно телефонному справочнику, жили супруги Хенке и их дочь Анжела. Супругов Герман видел входящими и выходящими на улицу, девушку – нет. Больше он выдержать не мог.
Осенний ветер трепал волосы. Герман, злой и уставший, завернул в бар, выпил крепкий коктейль, немного успокоился и направился домой. Тило ждал его. На подоконнике стоял неумело приготовленный ужин. Герман натянуто улыбнулся, зашел в ванную, разорвал пополам полотенце, яростно рыча, снова сделал спокойное лицо и отправился есть.
На другой день, проклиная все на свете, Герман снова оказался возле дома, где (вероятно) жила бывшая подруга Тило. На этот раз он не стал ждать и сразу постучал. Дверь открыл сам глава семьи.
- Добрый вечер, герр Хенке, - учтиво поздоровался Герман, - Могу ли я видеть Анжелу?
- Ее нету, - с легким удивлением ответил пожилой человек, - Она давно не живет здесь.
- Вот как! – удивился Герман, ругаясь про себя, - Не подскажете ли вы, где я могу найти ее?
- Вы можете позвонить в модельное агентство и спросить о ней, - ответил хозяин. Он на минуту отошел, потом вернулся и протянул Герману визитную карточку. Тот поблагодарил, отпустил еще одно длинное ругательство, когда дверь за герром Хенке закрылась, и отправился прочь.
***
Надежда расползается по моей коже,
Отчаянье заперто в моём сердце.
Любовь пребывает во мне.
Твоя ложь и нежные слова
Разбили время моей жизни,
Воспоминания прокляты.
Но я всегда буду любить тебя,
Я всё ещё слышу твой голос, говорящий со мной,
Я всё ещё чувствую твои губы на моей коже,
Во мне ещё горит твой свет,
Пожалуйста, вернись,
Я всё ещё люблю тебя,
Пожалуйста.
Герман нажал "стоп" – ему было гадко и тоскливо. Жалостливые звуки скрипки и надрывный плач Тило портили ему настроение – они в который раз (совершенно против его воли!) напоминали о том, что рядом существуют люди, сердце которых разрывается от боли, во много раз сильнее его собственной. И эти люди – странно, не правда ли? – живут, и еще о чем-то мечтают, а Герман уже давно перечеркнул свою жизнь крест-накрест, и ждет теперь только конца... Когда ему надоест ждать, он пойдет искать его сам (если гора не идет к Магомету...) где-нибудь на тринадцатом этаже или в склянке с таблетками. И несмотря на все его презрение к людям, среди них вдруг нашелся тот, кто превратился в якорь, удерживающий его здесь, на земле. "Мы в ответе за тех, кого приручили...". Герману стоило большого труда избавиться от обязательств, которые всю жизнь на него кто-нибудь накладывал. И вот теперь он, черт бы его побрал, сам взвалил на себя эти хреновы обязательства, и вместо того чтобы забрать свое и уйти, он остался – теперь он может и брать, и отдавать... Но, как бы это не было пока приятно, Герман уже видел конец. Будто сухой холодный ветер обвевал его, стоящего на вершине скалы. Шаг вперед – неизбежен.
***
- Ну, что вам? – прекрасная Анжела смерила его презрительным взглядом. Он поймал ее в перерыве между съемками. Оказывается, он вполне мог видеть эту красавицу на разворотах мужских журналов (если бы читал их).
- Ты знаешь Тило Вольфа? – без предисловий спросил Герман.
- Знаю, - Анжела запахнула кофточку. Восхитительное декольте вечернего платья исчезло.
- Давно его видела?
- А ты, собственно, кто такой?
- Я его знакомый. И я тебе должен кое-что передать. Только запомни – это очень важно! Тило НЕ знает, что я отдал тебе это, понимаешь? – с этими словами Герман вручил Анжеле небольшой сверток. Девушка тут же раскрыла его – внутри оказались аудиокассета и пачка писем и листков в бурых пятнах.
- Что это?
- Дома посмотришь, почитаешь. Подумаешь. Еще раз: он об этом не знает.
- А тебе это зачем?
- Если делаю – значит надо, - Герман кивнул головой и развернулся.
- Стой, погоди, - девушка взяла его за плечо, - Где сейчас Тило?
- Думаю, ты знаешь, где, - ответил Герман.
***
Герман перебирал спутанные волосы – Тило лежал рядом, положив голову ему на грудь, похожий на задремавшего черного котенка.
- Знаешь, я точно решил, что пойду работать на фабрику, - сказал он спокойно, - Я должен записать эти песни. Если я этого не сделаю, мне и жить не зачем. А я хочу жить – я это понял. Особенно сейчас. Но только не так, как вынуждают меня ОНИ, а так, как хочу Я.
- Неплохо ты заговорил, - усмехнулся Герман, - Раньше от тебя только и было слышно "я ненавижу себя", "я живу в грязи"...
- Ну и что? – тихо спросил Тило, и его теплые ладони сжали руку Германа.
Звонок в дверь. Герман ждал этого, если не сегодня, так завтра. Тило удивленно почесал затылок и отправился открывать, ожидая увидеть почтальона или какого-нибудь вечно недовольного соседа. Когда он открыл дверь, сердце его рухнуло вниз, а в глазах потемнело...
***
Герман шел по темной улице, весело насвистывая. Он и не ожидал, насколько легко и хорошо ему будет вновь оказаться свободным. Забавно, что только перед самой смертью он понял, насколько тяжелым может быть груз чужой привязанности (или любви, если вам угодно). Вот так оно, оказывается, бывает. Долги розданы; даже подруге, которая хранила его вещи, деньги он отдал. Впереди только мост – любимое место самоубийц Берна.
"Ну, приятель, я обещал, что если она вернется, то я свалю".
"Нет, подожди... Герман..." – сумасшедшие от счастья и изумления глаза Тило.
"Да ладно тебе. Все. Я знал, что так и будет. Давай, счастливо!"
Даже если завтра утром она уйдет от него и больше никогда не переступит порога его квартиры, Германа это уже не касается. Он сделал все, что мог. Прости, малыш, ты мне очень нравишься, но я не люблю тебя. Не настолько, чтобы вновь возвращаться в это колесо сансары: сначала бояться не обрести, потом бояться не потерять.
художнику-оформите
