МАРГАРИТА ВОЛОДИНА АКТРИСА
Родилась 26 января 1938 года в Ленинграде В 1959 году окончила Школу-студию им.В.Немировича-Данченко при МХАТ, курс В.К.Монюкова. 1959-1961 гг. актриса театра "Современник", ЦТСА; С 1961 года актрисаТеатра студии киноактера. Народная артистка РСФСР (1973).Живет во Франции.
В издательстве `Новое литературное обозрение` выходит книга Маргариты Володиной `Исповедь актрисы`. Это воспоминания `звезды` советского кино 60-х годов, прославившейся ролями в фильмах `Огненные версты`, `Оптимистическая трагедия`, `Три сестры`, `Каждый вечер в одиннадцать`, `Арена`. Сейчас Маргарита Владимировна живет в Париже. Предлагаем читателям `Труда` фрагмент, посвященный участию актрисы в знаменитом фильме `Оптимистическая трагедия` режиссера Самсона Самсонова (в то время мужа Володиной) и связанным с ним последующим событиям.
...Самсонов пришел домой с известием, что будет снимать фильм по пьесе Всеволода Вишневского `Оптимистическая трагедия`. Тогда была жива супруга Вишневского. Мы появились в ее доме. Она пытливо рассматривала меня и не находила того, что позволило бы мне играть комиссара. Она говорила, что да, Маргарита очень мила, но при чем тут комиссар? `Самсонов, - произносила она, - вы слишком ослеплены вашейженой>И все же кинопробы состоялись. Вишневская потрясена. Говорила, что подобной магии не ожидала. На художественном совете она защищала меня и благодаря этому я была утверждена на роль. Предстояли съемки в Севастополе, на настоящем старинном крейсере,


Вячеслав Тихонов играл Алексея. Он убедителен, хорош собою, иногда нервничает, срывается, но очень быстро отходит. С большим доверием он слушал режиссера и между ними было взаимопонимание. Прекрасно работал Борис Андреев, его вожак - ярок и понятен. В паузах Андреев сидел где-нибудь в сторонке и пристально наблюдал за всеми. Всеволод Санаев - Сиплый. Мне представляется, что это его самая точная работа. Сиплого Санаев делал удивительно легко. По вечерам на большой палубе показывали матросам фильмы. Часто они не были довольны и жаловались мне. Почему мне? `Ну а почему нет, говорили они, ты наш комиссар. Пойди к боссу и скажи, что крутят каждый вечер одно и то же.И я шла к их начальнику и просилапривезти новые фильмы. Картины привозились,и мой комиссарский престиж попрон не был.


Снимали и на суше, у Днепра. Все расселились по домам станицы. В групповых сценах было занято много молодых актеров, и девушки станицы стали наряднее и игривее
Нужна была еще и большая массовка. Ее организовали военные, и служба у этих бедняг была нелегкой. В страшной жаре, в раскаленных песках, в зное и горячем ветре работать было непросто. Часто солдаты, переодетые в черные бушлаты, измученные повторами маршей, саботировали, и, как ни странно, на подвиг поднимала их я. Они слушались меня, понимая, насколько я сама измучена - в черной кожанке, сапогах, гриме. Солдаты лениво, тяжело вставали и в своих бушлатах, с винтовками снова шли в бой. Для всех нас съемки эти были адом, и только к концу дня, когда темнело, мы, сбросив с себя всю сбрую, плюхались в Днепр, остужая свои пылающие тела. Потом снова надо было продвигаться к морю. У моря, в камнях, снимали смерть комиссара. В этой сцене пришлось поднатужиться Тихонову. Он должен был меня, увесистую, нести на руках, вносить в кадр, стоять со мною какое-то время и потом мягко положить на камень. С этой непростой задачей мой партнер справился, хотя и ворчал потихоньку. Позже Нонна Мордюкова, выяснив, что у меня с ее Тихоновым не было никакого романа, рассказывала мне, как она смотрела `Оптимистическую`. Говорила, что рядом





с ней сидели артистки из Театра киноактера. В момент демонстрации они шипели и злобствовали. Но вот фильм заканчивается, идет панорама. На экране - тело комиссара, на ее лице последняя выкатившаяся и застывшая слеза. Разливается печальный хорал, и... злобствующие актрисы захлюпали, засморкались. Ну что же, значит, сумели мы проникнуть в их души, значит, еще не все их человеческие струны лопнули, и, значит, не так уж плохо снят фильм.
Журналом `Советский экран` проведен конкурс на звание лучшей актрисы года. Оторвавшись от других на сотни голосов, я выхожу на первое место. Но редакция журнала вызывает меня на какой-то диспут, и там какие-то люди ставят под сомнение мою победу. Кто-то из них говорит: `И тем не менее вы, Володина, очевидно, получите первый приз`. Они внушали мне, что голос народа - это еще не истина, что народ-де не разбирается в том, что хорошо, а что плохо. Мы с Самсоновым уже познали удар хлыста критиков. Не раз они били нас с удовольствием и изощренностью. Все наши работы ими обруганы: нас травили. Эти эксцессы не были для меня новостью, но все же такая гадость в редакции `Советского экрана` меня шокировала. Вскоре журнал опубликовал итоги конкурса и беспардонную подборку наших противников. Но фильм продолжал идти по экранам страны и давал (не нам, конечно) большие доходы. Письмами ко мне завалены `Мосфильм`, Комитет кино, и по улицам мне уже невозможно пройти спокойно. Я буду лицемерить, если не признаюсь в удовлетворенном тщеславии, тем более что признание людей было единственной, самой ощутимой и важной для нас похвалой. Вызывают в Комитет кино и сообщают, что представителем из Франции наш фильм выбран для фестиваля в Каннах. Мы - на гребне удачи.Но как же я поеду во Францию, где рядом будут `звезды` мирового кино, если мой гардероб далеко не блещет? Я так скромно одевалась из-за недостатка средств и абсолютной невозможности приобрести что-то пооригинальнее у спекулянтов, а модные актрисы судачили о моем плохом вкусе. Что же мне делать? Опустив голову, шевелю ногами в сторону пошивочного цеха `Мосфильма`. О, счастье! У большого раскроечного стола стоят две художницы по костюмам. Поняв меня, они берутся за дело. Но ведь эти вычурные наряды я потом носить не смогу, а заплатить за них обязана дорого. Да, я не хотела бедностью своею подрывать авторитет моей страны, но страна мне не помогала.

Подумав, я согласилась только на два платья - для премьеры и на маленькое, вечернее. Платья сшиты. Для основного вечера премьеры - туника. Она длинная, из розового шифона, и для нее - накидка-пальто из блестящего, перламутрового шелка. Но туфли? Где же я смогу купить подходящую обувь? Устав от бесполезных поисков, я опустила руки. Нашлись добрые души: актриса Татьяна Конюхова предложила туфли из золотистой парчи. Людмила Шагалова давала советы насчет того, какие драгоценности были в моде. Я же, сообразив, что о драгоценностях не может быть и речи, выбросила это из головы, но приобрела все же довольно доступное янтарное ожерелье. Как Золушка, комплексуя и нервничая, я отправилась на бал.
Самсонов, Монахов, Санаев и Баскаков из Комитета кино - вот наша делегация. Франция. Ярко, празднично, звонко и заманчиво вокруг. Мы - в отеле, где разместились все участники фестиваля. Но зачем же я так нервничала? Ни вычурных нарядов, ни редких драгоценностей ни на ком не было. В душе я зауважала этих богачей.
Но вот день премьеры. Из большого чемодана, из газет, чтоб не измялась, извлекаю свою тунику, вешаю на плечики, туда же накидку, под платье ставлю туфельки, и - небо в алмазах. Интересно, как примут фильм...
Стемнело, я оделась. Мужчины наши - в черных костюмах, белых рубашках и при `бабочках`. В зале нас поджидает посол с супругой и какие-то неулыбчивые люди в черных очках. Посол и его супруга приветливы. В очень большом зале, с балконами и ярусами, гаснет свет, и фильм начинается. Я сидела скованно, прислушиваясь к забитому до отказа залу. Было тихо, никто не вставал, не уходил до конца. Когда же фильм закончился и постепенно растекся яркий свет, грянули аплодисменты. Мы стояли на балконе, и лица всех аплодирующих были обращены к нам. На выходе надо было спускаться по очень широкой, укрытой красным ковром лестнице. Мы спускались при восторженных взглядах, приветствиях, мерцании блицев. Позже Баскаков скажет, что подобного успеха в Каннах никогда не было.
До нас в Каннах побывала Татьяна Самойлова. Я хорошо помню, как до ее поездки на фестиваль в Доме кино обругивали и картину `Летят журавли`, и Таню. Когда же из Канн актриса привезла `Золотую пальмовую ветвь`, те же люди и на той же сцене пели ей дифирамбы





В жюри фестиваля работал кинокритик Ростислав Юренев. Я слышала своими ушами тихое сообщение Юренева о том, что, по всей видимости, главный приз за роль дадут русской актрисе, то есть мне. Это было высказано Баскакову в моем присутствии и присутствии Самсонова. Теми же ушами я услышала, как Баскаков ответил: `А нам не нужен приз для актрисы, надо отметить весь фильм`. `Вы, - прогремел он, заикаясь от гнева, - вы здесь не для загораний на пляже. Работайте!` Это было произнесено так, что бедняга Юренев заморгал, на его лице появилось отражение вины, и он поплелся в отель с пляжным полотенцем на плече. Насколько же нашим людям была внушена манера подчинения и самоуничижения...
Дело в том, что однажды я тоже была членом жюри в Болгарии и знаю, что любое решение можно снивелировать, договорившись с членами жюри о `более удобном` распределении призов. И вот моя `Золотая ветвь` махнула мне крылом. Фильм получил специальный приз `За лучшее воплощение революционной эпопеи`.
По сути, Баскаков, будучи высокопоставленным кинематографическим чиновником, был довольно объективным и доброжелательным человеком. Не раз он поддерживал и меня, и Самсонова, но что с ним произошло в Каннах, для меня осталось загадкой... Многие уверены, что ее давно нет в живых. Так внезапно она исчезла с горизонта отечественного кино, даже не оставив линии падения. А ведь Маргарита Володина – звезда советского кинематографа 60-х – того самого периода, когда кино в жизни людей было, точно по Ленину, важнейшим из искусств. Звезда советского кино – это было все. На самом деле Володина – легендарная женщина-комиссар из картины «Оптимистическая трагедия» – больше десяти лет живет в Париже. С журналистами не общается, да и, по правде сказать, они не ищут с ней встречи – просто не знают о том, что она есть, что живет на Монмартре и что зовут ее просто мадам Маргарита, которая забыла или почти забыла свое звездное прошлое. Мы разыскали Маргариту Володину в Париже и взяли у нее эксклюзивное интервью.
Мы сидим в маленьком угловом кафе туристического района Парижа.
У Володиной такой домашний, простой вид, и она заботливо предлагает мне поесть. Никакого напряжения, спокойна, так что без стеснения могу ее рассмотреть: глаза те же, что и на открытках сорокалетней давности, – небольшие, с темно-голубой поволокой, точь-в-точь как у Марлен Дитрих, только не так глубоко посажены.
– Даже не знаю, почему я согласилась с вами встретиться. Но вы так настойчиво просили по телефону. Так настойчиво...
А разве это кому-то может быть интересно?
Я вижу, что эта женщина уже из другой жизни – никакого налета артистизма, богемности, звездного прошлого. Как будто только что она вышла из автобуса или отдала ребенка, которого нянчила. А я с упорством заворачиваю ее на тот мост, который соединяет настоящее с прошлым.Маргарита Володина – ленинградка, училась в Школе-студии МХАТ, жила в общежитии. Студенческие годы вспоминает как самые счастливые в своей жизни. Ее тоже помнят здесь как первую красавицу, с закрытым, но покладистым характером. «Красавица, но не стерва», – говорят бывшие сокурсники. Ничего удивительного, что артистка с точеным, как будто фарфоровым лицом достаточно рано попала в кино. Во время студенческих каникул она снялась у режиссера Самсона Самсонова, за что благополучно лишилась стипендии имени Хмелева: такие суровые законы были в альма-матер Художественного театра.
– С меня сняли стипендию, но ничего.
Институтские годы – самые прекрасные годы в моей жизни. Больше такого счастливого времени не было.
Денежным штрафом дело не ограничилось: после окончания Володину не взяли во МХАТ. Виной тому – мужчина, режиссер – все тот же Самсон Самсонов. Их отношения развивались согласно неписаным законам искусства – режиссер взял студентку, зажег звезду, да и женился на ней. Милый хэппи-энд был осложнен лишь моральным фактором: Самсонов имел семью, его жена работала косметологом. Он же ушел к молоденькой актрисе, не смущаясь разницы в двенадцать лет, которая ей, двадцатилетней, казалась пропастью.
Она уверяет меня, отпивая маленькими глоточками кофе, что не брала греха на душу и не уводила мужчину из семьи.
– Ну послушайте, если бы у него была хорошая жизнь с той семьей, разве бы он ушел?
Она смотрит удивленно и растерянно одновременно, как будто это только вчера произошло. А я думаю – каким чудовищным был плен времени, в который попало не одно поколение россиян. В 2003 году трудно поверить, что артиста из-за развода могут не взять в театр. Но однокурсники Володиной, которых я нашла в Москве, подтвердили, что «мимо МХАТа она пролетела по аморалке» – гордость российского театра избегал подобных пятен на своем фасаде.
– Мне все говорили, все: какая же ты глупая, выбирай – или театр, или твой Самсонов. Но я тогда была пылкая и его любила. Мне казалось, что он такой талантливый и такой беспомощный по-человечески, что его нужно защищать. И вот я его защищала.
Впрочем, поначалу именно Самсонов стоял на защите ее артистической карьеры. Каким бы слабым или сильным он ни казался, Самсон сделал из Володиной звезду. Ее портфолио открылось картинами, которыми гордится отечественный кинематограф: «Огненные версты», «Арена», «Каждый вечер в одиннадцать». И конечно же – «Оптимистическая трагедия».
Снимали на Украине – в песках, на реке и на море.
– В павильоне была снята за все лето только одна центральная сцена: когда комиссар в комнате рассуждает о том, почему надо идти в бой, – рассказывает моя визави.

– Я стояла в центре, вокруг меня передвигалась камера, а я произносила текст. Но съемки на самом деле были очень тяжелые. Представьте: куртка кожаная, под ней гимнастерка, сапоги, а раз сапоги – значит, чулки, а раз чулки (колготок тогда не было), значит, все, что к ним прилагается... Да еще грим! Жарища была – прикоснуться к песку невозможно. Жили на крейсере. Кормили нас прекрасно, вкусно. Моряки, которые у нас снимались, почему-то меня называли «товарищ комиссар». Так и обращались: «Товарищ комиссар, ты пойди к старшине, попроси...» Или жаловались мне. Ну я и шла, говорила: что же вы, мол, подрываете боевой авторитет...
– Кого из партнеров помните?
– Андреев – вот это был человек! Знаете, у него своеобразный ум и поступки, и глубина, он был очень смешной, очень трогательный и меня называл Кузнечиком. Он говорил: «Я порой смотрю на нее и не знаю, может, она такая и есть?» То есть комиссар. Хотя характер у меня совсем не железный, но я очень удобно себя ощущала в этой роли. И меня никто не раздражал. Даже Олег Стриженов, а он очень сложный человек.
– А с Вячеславом Тихоновым как работалось? Говорят, что он как раз очень сложный партнер?
– Вы знаете, может быть, он и сложный человек, но партнер – тактичный. Несчастный Тихонов – в финале ему пришлось меня таскать на руках! А я тогда после родов была очень тяжелой. И вот он меня тащит и приговаривает: «Сколько же еще дублей будем снимать?» Правда, на экране ничего этого не видно. Надо отдать должное Самсонову – это был талантливый человек, но странный.
– А в чем его странность проявлялась?
– Мог оскорбить не по делу. Причем громко. Когда он делал какие-то глупости, а я пыталась ему что-то посоветовать, он унижал меня. А вообще он был безвредный, безобидный.
– Он ревновал вас? Все-таки двенадцать лет разницы...
– Ревновал, хотя я не давала никакого повода. Я ему говорила: «Ты не прав, я ведь даже глаз не подняла. Я видела, что ты рядом, и специально тебе показывала, что вообще закрыта». – «Да, но ты один раз ихподняла, а в них уже столько было, что этого достаточно». Хотя Тихонов, например, мне очень нравился. Но, с одной стороны, рядом был муж, который мне ничего не позволял, с другой стороны, я очень закомплексована. Многим казалось, что я, наоборот, такая вся – ух! Ничего подобного. Я очень стеснительный человек.
Почему она уехала? Почему не снималась? Ведь актрисы ее поколения – Кириенко, Гурченко, Ларионова, Мордюкова, Семина – каждая, в меру своей удачливости, продолжали работать. Вопросов так много... Она улыбается.
– Многие считают, как вы, что я исчезла. Вот в 1993 году, кажется, я выступала на телевидении в программе у Мережко.
И он тоже спрашивал, куда я подевалась. А ведь я жила в Москве, на Старом Арбате, в актерском доме, и никуда не уезжала. Ну я и ответила ему, что живу скромно, колбасы своей мамочке, которая лучшей жизни ждала всю жизнь, не могу купить. На меня потом многие обиделись, решили, что цену себе набиваю.
– Почему вы оказались здесь, во Франции?
Она так удивлена, как будто я спросила, есть ли на улице воздух.
– Потому что здесь моя дочь. Она раньше меня сюда приехала, вышла замуж. За француза. Мне уже было нечего терять в Москве. Разве что любовь публики. Но она же мне ничем помочь не могла.
– А где вы живете в Париже?
– Да здесь, неподалеку. Извините, что не приглашаю. У нас квартирка... маленькая комнатка, студио. Квартирой ее не назовешь. Совсем крохотная.
– Легко ли вы в Париже адаптировались?
– Знаете, я переезд восприняла как необходимость – надо адаптироваться, вот и все. Сначала, правда, было не по себе почему-то. А потом появились заботы, надо было заниматься внучкой, помогать дочери. Потом, в плане устройства здесь, было очень много невзгод, нехваток, неудач. Если вспомнить, жили трудно, но... Я приняла эту жизнь такой, какой она мне представилась.
– А как у вас с французским языком?
– Я не могла учить язык серьезно, потому что надо было платить. А на бесплатные курсы я ходила, но это бесполезно.
– Но вы говорите?
– Плохо. Причем главная сложность в непонимании. Я сказать что-то могу, но когда французы начинают говорить – ничего не понимаю. Язык очень специфический. Если бы это был английский, я бы его освоила. Если, конечно, приспичит куда-то пойти, попросить, сказать – я смогу. Зато моя внучка через три месяца после переезда сюда прекрасно говорила по-французски. Я ведь ее вырастила: моя дочь не была замужем, и это ее внебрачный ребенок.
Совпадений и пересечений в ее жизни очень много. Так, в 1963 году с «Оптимистической трагедией» Володина впервые приехала именно во Францию, в Канны. Здесь фильм о гражданской войне получил спецприз. Хотя не обошлось без казусов. Когда она вышла из зала счастливая (фильм принимали хорошо), председатель Госкино Баскаков, увидев ее, грубо бросил: «За женскую роль нам премия не нужна».
Но, несмотря на закулисную возню, Канны прибавили звездности Володиной. Картина про красивого комиссара, убиенного врагами революции, кочевала с фестиваля на фестиваль как высокохудожественный образец советской идеологии – в США, Австралии, Новой Зеландии. Эффектная исполнительница главной роли, державшаяся всегда скромно, но с достоинством, не подозревала, что эти поездки сыграют не лучшую и даже страшную роль в ее жизни.
Мы уже час сидим в кафе. За столиками рядом три раза поменялись туристы. А она несколько раз повторяет:
– «Оптимистическая трагедия» принесла мне одни неприятности.
И я теряюсь – не знаю, что на это сказать. Что же произошло, из-за чего популярный и всенародно любимый комиссар потеряла работу? Почему именно та,
на которую, когда она шла коридорами «Мосфильма», все мужчины оглядывались. Ее ноги считались эталоном красоты, и на студии их называли не иначе как «ножки Маргариты». Она была манкая, сексуальная, и столь редкое женское достоинство дополнял актерский талант.
– Я не могу вам все объяснить так, чтобы вы поняли. Но «Оптимистическая трагедия» действительно не принесла мне ничего хорошего. Народ картину принял. Все были в восторге от нее. И это породило среди актеров кино – не театра (я с ними не общалась), а всего кинематографического клана – страшное раздражение. Меня никто не поздравлял, когда я получала награды, грамоты.
Вот она приходила в Театр киноактера. Театр этот, надо сказать, был специфический – в нем служили только снимающиеся в кино актеры, которые во время простоя пытались выходить на сцену. Как к театру серьезная публика к нему не относилась. Да и ни один из актеров не оставил серьезного следа на сцене (разве что Людмила Гурченко, но и она заставила говорить о себе как о театральной актрисе после того, как сыграла в других труппах).
И тем не менее «Киноактер» на Поварской гордился своим составом: Мордюкова, Хитяева, Смирнова, Кириенко, Ларионова, Семина... В эту звездную компанию Володина явно не вписывалась.
– Просто, наверное, я не очень умею быть своей среди людей, которые занимаются сплетнями. Не потому, что я лучше них, просто я так не умею. Я входила в гримерку, а Лидия Смирнова, пудрясь и глядя в зеркало, небрежно так говорила: «А вот инородное тело появилось». Нонна Мордюкова – она человек настроения: то Маргошкой меня назовет («тебя мужики любят»), то мимо пройдет – не взглянет.
– Извините, Маргарита Владимировна, но, может, просто у вас неуживчивый характер? Вы дружили с кем-нибудь из артисток?
– Да нет. Я же некоторое время работала в Театре Армии. У меня там со всеми были чудные отношения. Люся Фетисова, талантливая, я всегда любовалась ею... Люся Касаткина тогда еще не пришла. Ко мне там прекрасно относились. Труппа была доброжелательная. А актрис-подруг не было совсем. Некоторые актрисы были ко мне снисходительны. Вот, например, Зина Кириенко. Она верующий человек. А ведь вера – это большая сдерживающая сила.
Конечно, отношение коллег – вещь немаловажная, но больше из разряда эмоций. Но если бы только этим держался мир искусства...
В личной жизни все тоже непросто складывалось. Во-первых, отношения с Самсоновым дошли до развода. Почему?
Ее ответ уклончив: «Был инцидент, не хочу вспоминать». Но как бы там ни было, они разошлись. И с этого момента двери в мир кино для Володиной закрылись.
– Да, закрылись двери, – подтверждает она. – Тогда я пошла искать помощи в Госкино – а как они могли помочь? Они же не могли никого заставить снимать меня.
Я актриса, сама не в состоянии что-то организовать, могу только себя предложить. Это я рассказываю быстро, на самом деле проходили годы. Годы, годы, годы... Самые лучшие. Это был кошмар.
– Неужели после развода Самсонов не мог вам профессионально помочь? Это как-то не по-людски.
– Я обращалась к нему. Он отказал.
- Так и сказал «нет»?
– Нет, он сказал грубее. Мало того, он не только мне отказал, но и дочери, которая к тому времени закончила театральное училище. Я просила его помочь Маше, все отцы помогают своим детям, а он... Ей больно, горько было, она тогда закричала и бросила трубку. Все. Отца у нее, по существу, не стало.
– А вам, может быть, стоило попытаться вернуться в театр?
– Во МХАТе руководил Ефремов, а он снимался у Самсонова. Когда я пришла, он мне отказал, глаза прятал. Между прочим, я бы ничего плохого в театр не принесла – меня публика тогда принимала. Я ходила и к режиссеру Станиславу Ростоцкому. Пришла, расплакалась, и он расплакался, но не помог. Я просила его сделать «Марию Стюарт». И он мне знаете что сказал: «Я к тебе хорошо отношусь, когда-то тебе очень симпатизировал. Но если я запущусь
с «Марией Стюарт», то потеряю год, потому что вроде как на тебя работаю». Ну что это был за ответ? Почему на меня? Это же его работа. Талантливый же человек. И так все. Но я, правда, не ко всем ходила.
В ее истории есть какая-то тайна. Вопросов больше, чем ответов. Не может же такого быть, чтобы из-за развода с мужем-режиссером вдруг сломалась карьера. В конце концов Самсонов не был большим чиновником или партийцем в киноискусстве.
– Что-нибудь еще, мадам? – спросил кареглазый шустрый официант. И не получив ответа, переключился на соседний столик с немецкими туристами.
Казалось бы: одна из первых красавиц советского кино, масса поклонников – а счастья нет. Ходили слухи, что тогдашний министр культуры Демичев к ней благоволил.
– Многие считали, что я его любовница. Не только Демичев мне симпатизировал, но, поверьте, не тем я с ним расплачивалась.
Охотно верю, иначе линия ее кинематографической судьбы неуклонно ползла бы вверх.
После Самсонова в ее жизни было еще две любви – далекие, как Северный и Южный полюсы. Сначала она встретила человека, в котором, как говорит, увидела больше, чем было на самом деле. Прожила с ним пять лет, а потом выяснилось, что он занимался финансовыми аферами и прикрывался ее громким именем. В конце концов он угодил в тюрьму.
Полоса невезения расширялась и уходила вдаль. Отчаяние, которое легко поймет всякая женщина. В Болгарии, во время кинофестиваля, одна местная гадалка сказала ей, глядя на кофейную гущу: «Какая вас ждет любовь! Но вы к ней придете через мучения и будете счастливы только один год». – «Как год, а потом что?» – удивилась Маргарита, но ответа не получила.
...Через какое-то время она попала в больницу. Во время операции ей занесли инфекцию, и врачи не оставили надежды.
– И вдруг! Кто прислал этого человека на помощь, я не знаю. Но ни с того ни с сего вдруг он появился в больнице – врач, педиатр. Он увидел меня, стал брать ночные дежурства.
– Он знал, что вы популярная артистка?
- Да, но он к этому относился спокойно. Просто спасал меня. Я была в жутком виде. Вы понимаете, что такое синегнойная инфекция, которая разлагает тело... И вот он вдвоем с медсестрой поднимал меня с постели, перекладывал на специальный стол и промывал эти раны какими-то лекарствами. Однажды он сказал: «Вы через неделю будете выписаны». Я не поверила. Но у меня стала затягиваться рана!




www.gifzona.com Стихи
Эта встреча принесла ей много счастья, но отношения длились год: он умер от инфаркта у Маргариты дома.
– Вот как люди все умеют переворачивать с ног на голову! Самсонова я якобы использовала и бросила. Второго я отправила в тюрьму, а ведь он сел, когда мы уже разошлись. И Мишу чуть ли не я убила. Ну это же кошмар!
Черная полоса в ее жизни, кажется, стала хронической. К переживаниям по поводу того, что ее не принимают в театре, не снимают в кино, добавился страх. Как-то Олег Анофриев, который в то время служил в Театре киноактера, сообщил ей, будто бы группа артистов накатала на нее бумагу в КГБ.
– А почему, как вы думаете?
– Когда не было работы в кино, я в отчаянии написала письмо в Австралию одному эмигранту, который очень хорошо относился к нам, когда мы привозили «Оптимистическую трагедию». Он тогда мне подарил шикарный кожаный костюм, а Самсонову – кожаную куртку. И вот я попросила его помочь мне. Причем я не хотела ничего конкретного и ни на что не надеялась. Это письмо попало в КГБ – и началось.
...Сосед по ее московскому дому рассказал мне, что в тот период Маргарита Володина была в чудовищном состоянии. Она находила в почтовом ящике письма с угрозами: «Убирайся из страны!», ей казалось, что за ней следят. Будь она в лучшем положении – в личной жизни, в профессии, она, возможно, так не реагировала бы на анонимки. Но в конце 70-х эти письма, звонки были как соль на свежую рану и сеяли панику. Володина боялась, что с ней поступят, как со знаменитой актрисой Зоей Федоровой, убитой в собственной квартире неизвестными. Хотя многие до сих пор уверены, что здесь не обошлось без КГБ.
Как ни странно, но кормили Володину в этот тяжкий для нее период и фильм, который принес ей несчастье, и образ комиссара в кожанке. В этом была вся оптимистическая трагедия ее положения. Зарабатывала тем, что моталась по городам и весям с выступлениями от «Бюро пропаганды советского кино». У нее была хорошая ставка – 30 рублей.
– Я с собой возила внучку, потому что дочь надо было освободить. По существу, внучка – мой ребенок, я ее вырастила, и сейчас она со мной живет, не с дочерью. Как меня принимали люди! Я возвращалась в Москву на моральном подъеме, с желанием жить. Я понимала, что могу на сцене
держать внимание. Выходила как к родным людям, очень много им рассказывала. Иногда у меня от усталости срывался голос. Но нужны были деньги, и я просила администраторов устраивать мне как можно больше выступлений. Я себя не жалела.
Внучка всегда сидела в зале. Однажды администратор сказал ей: «Как твоя бабушка прекрасно выступает!» А она ответила: «Мне уже эти выступления надоели».
Среди русских в Париже говорят, что внучка Володиной – необыкновенная девочка. Ей 17 лет, она с отличием закончила лицей и получила право на бесплатное обучение в хорошем колледже.
– Вы пытались искать работу, когда переехали в Париж?
– Да, конечно. Пыталась кому-то русский язык помочь освоить – но это быстро отпало, потому что надо ведь говорить и по-французски... Что касается физического труда, честно скажу: я не очень здорова. Но несмотря на это и дочери помогаю, и внучке.
– Каков ваш круг общения здесь?
– Очень маленький. Есть одна французская семья, с Круглыми я дружу, очень
часто у них бываю (актеры Лев Круглый и Наталья Энке. – М.Р.). Вот и все, пожалуй. У Саши Васильева была в гостях – все мне комплименты делал. Он здесь добился продолжения своей творческой жизни, у него это получилось, он и в Россию может ездить.
– А вы с тех пор так и не приезжали?
– Нет, а как я могу? У меня средств на это нет. И что мне делать в России? У меня там никого не осталось, кроме одной семьи, которая мне помогала, – они и мою мамочку хоронили, сейчас ходят к ней на могилку.
– Как ваш день складывается?
– Я хожу к Круглым, русские книги беру, много читаю. Пытаюсь все-таки французский учить.
– Хозяйством занимаетесь вы?
– Только я. Приготовлю что-нибудь дочери и везу ей (она за городом живет). Маша рисует, картины интересные, но пока не продаются. А муж у нее неэнергичный, ленивый...
– У вас французское гражданство?
– Нет, у меня советский паспорт. Российский. Трудная здесь, конечно, жизнь, и иногда сталкиваешься с откровенной несправедливостью, с тупостью непонятной. Но если без больших претензий – прожить можно. Во-первых, вы можете получать официальную помощь – одежду, еду. Еда хорошая. Кроме того, существует помощь денежная (так называемое реми), не очень большая, но уже не умрешь, как-то можно выкрутиться. Французы помогают, русская церковь помогает. Вот сегодня денег дали. Вы не волнуйтесь, у меня есть деньги, закажите себе хотя бы десерт.
– Сколько времени нужно прожить во Франции, чтобы получить пенсию?
– Я живу уже десять лет. Обещают вроде дать. И будет легче – не столько мне, сколько моей дочери.
– В прошлом вы снимались в кино, были знаменитостью, а теперь ждете, когда получите французскую пенсию. Это подавляет вас морально?
– Нет. Нисколько. Никому не завидую. Потому что когда человек завидует, то он страдает еще больше. Я не хочу никому ничего доказывать. И потом у меня совесть чиста – я все сделала для того, чтобы защитить свое право на труд. Мне не дали, и что теперь? Что я могу в моем возрасте совершить такого, чтобы опять почувствовать себя на коне?! Ничего. Но вы знаете, я не страдаю. Я отношусь к этому спокойно. Жизнь прошла. Было счастье.
– А сейчас?
– Я живу своей семьей и счастлива, что она у меня есть.
– Маргарита Владимировна, извините, хотела спросить: ваша родинка на правой щеке, которая на всех открытках, где она?
– Вот она, на месте. Просто раньше я ее подкрашивала.