Посвящается человеку....

      Это была странная пара. Он был… человек и… старше Её лишь  на 34  ветхих земных года. Она мерила эти года мгновением, взмахом ресниц, для него же они были как бесконечное падение перышка в невесомости.
 Жили они в небольшом, одиноко молчавшем под скалистым навесом  доме, на берегу  широкоплечего океана.
Каждое утро они гуляли по извилистой кромке прибоя. Она – в неизменном легком белом платье, с распущенными по плечам черными шелковыми волосами, а Он -  всегда -  в любимых греческих туфлях и  тростью из розового сапеле* с круглым костяным  набалдашником.
Она любила убегать вперёд, расставив руки, словно хотела взлететь над кружевным, пенящимся безбрежьем.  Иногда Она заходила в воду, и шипящая волна облизывала её с ног до головы, обнажая тонкую фигуру под намокшим  платьем. Он останавливался и смотрел на неё,    медленно переводя взгляд с  блестящих волос на  маленькую грудь с круглыми горошинами сосков, обозначенную под  прозрачностью ткани.  Она молча звала Его к себе, протягивая легкие  руки, но, никогда не дожидалась, медленно выходила из воды и прижималась к его сильной груди со шрамом чуть ниже сердца, видневшегося из под расстегнутой рубашки. В такие минуты Он боялся дышать. И утро и Она сама казались Ему полуявью, полузыбким сном. Потом  Она брала Его за руку, и они также молча шли назад, к своему  дому с летающими  голубыми занавесками.
Вечерами, когда прибой начинал качать   лунные песни, Он любил расчесывать её  волосы, вплетая в них серебряные нити  далеких звезд. Позже Она стояла у открытого окна, а Он читал ей свои стихи, и только слышно было, как гнётся воздух от их  дыхания.
Прошло тягучее время.  Он писал всё лучше и любил её невидимый свет, оберегая прозрачную хрупкость отношений.  Она лечила шрам на его груди и дарила стеклянные сны. Теперь, ночами, когда жёлтый маятник луны отражался в зеркале океана, Она уходила далеко по песчаной косе, обнажавшейся во время отлива. Пьяный ветер обнимал её одиночество, и Она долго вглядывалась в середину неба. Возвращаясь под утро, Она тихонько  ложилась на самый край кровати,  стараясь не разбудить Его своими прикосновеньями.
Он  понял, что Она скоро уйдёт и старался не смотреть в её горячие глаза.
Она исчезла через неделю.
Когда Он перестал видеть, как струятся стены и качается небо, то вышел  на их берег, вдыхал солёный воздух, думая о ней без печали. «Я люблю тебя шёпотом…» -неожиданно услышал Он ,  и его сердце ответило: «Я люблю тебя… шёпотом…»

Настроение сейчас - философское

1. Фото из Инета. Средневековый манускрипт. Хоральная нотация.
2. Якоб Айгеншарф. Глава из романа- эссе "Модель Гвидо Аретинского".
__________________

ТАЙНЫЙ СМЫСЛ В БОЖЕСТВЕННОМ ЗАКОНЕ…»
ФАЛЬШЬ
Новелла

«Что надлежит делать тому, кто готовит себя к обучению музыке?» Гвидо Аретинский.

1. ТЫ УЖЕ СДЕЛАЛ ВСЕ, ЧТО СМОГ…

Гвидо почувствовал фальшь.
Когда по требованию старого кантора Гвидо уступал ему управление хором мальчиков, он всегда выбирал для себя место в глубине помещения, чтобы лучше слышать хор.
Мальчики исполняли разученное накануне песнопение. Один из них не справился со скачком и вместо терции взял кварту. Другие мальчики реагировали на это по-разному: кто-то продолжал петь, как оно должно быть; кто-то, мгновенно подстроившись к ошибочно взятому тону, понес околесицу. Унисон был сломан.
Кантор, тем не менее, с привычной для него уверенностью управлял хором. Неужели не заметил?
Фальшь резала слух, причиняя душевные страдания.
Гвидо порывисто встал со скамьи, замахал руками, и когда хор смолк, стал пространно объяснять мальчикам, как избежать ошибки.
Кантор на полуслове оборвал Гвидо:
– На предварительных занятиях ты уже сделал все, что смог, не так ли, мой юный друг?
И, с преувеличенной вежливостью попросив не вмешиваться, кантор невозмутимо продолжал занятие.
Смущенный Гвидо съежился на скамье, словно желал быть незаметным. Однако его лицо подергивалось от каждого фальшивого звука.
Уразумев, что мальчишек сбивают с толку его гримасы, он тихонечко вышел из помещения.

2. ВСЕ ТРУДЫ ШЛИ НАСМАРКУ…

Гвидо навсегда запомнил это злосчастное время, которое он провел в монастыре Помпоза вблизи Феррары.
Окончив тамошнюю высшую школу, которая давала классическое образование, он был оставлен при монастыре помощником кантора. Редкая возможность для новичка проявить себя!
Гвидо очень старался. Правда, рядом с многоопытным кантором он выглядел неоперившимся юнцом. Однако мальчики слушались его беспрекословно. И что требует от них этот вчерашний школяр, они тоже хорошо понимали.
Когда же хор попадал в руки кантора, все гвидовы труды шли насмарку. Мальчишки фальшивили напропалую, хотя накануне пели правильно.
Не заладилось у Гвидо со старым кантором. Убийственная снисходительность, на которую постоянно наталкивался начинающий музыкант, не давала ему ни малейшей возможности найти общий язык с наставником.
И было нечто неприятное в облике старика, что отвращало от него Гвидо. Сквозь холодную вежливость чувствовалась фальшь.

3. ОТЧУЖДЕНИЕ ПОВИСАЛО В ВОЗДУХЕ…

Старик часто болел, и пока он отсутствовал, его замещал Гвидо.
Нельзя было сказать, что у помощника кантора получалось плохо. Если он думал о том, что делает, а не о том, как на это посмотрит кантор, то результат был хороший.
Главное, чем обладал Гвидо – это добросердечие. Оно помогало ему одолевать все трудности. Управляя хором, он чувствовал себя заодно с ним. И музыка, настоящая музыка переполняла сердца поющих мальчиков торжеством, а сердце молодого музыканта – радостью.
Когда маэстро, брезгливо-холодный и невозмутимый, возвращался к своим обязанностям, отчуждение повисало в воздухе...
Хор с поспешной готовностью выполнял распоряжения кантора.
Гвидо сидел в глубине помещения, и, когда он слышал фальшь, его лицо принимало страдальческое выражение.

4. ГВИДО УШЕЛ В СЕБЯ…

Что было делать?
Первое, что потребовал от него инстинкт, – обретение душевного равновесия.
Второе, что его мучило, как недуг, – это сидевший занозой в его мозгу вопрос: как преодолеть фальшь?
Но если старые мастера проявляют бессилие, то сможет ли он решить каверзную задачу и защитить музыку от порчи?
Гвидо ушел в себя. Он пребывал в столь глубокой задумчивости, что всегда шевелил губами, а его взгляд рассеянно переходил с предмета на предмет…
В один из таких дней его окликнул монах и весело сказал:
– Брат мой, или ты глубоко задумался, или ты истово молишься? Пойди к Деве Марии, открой душу, все легче станет!
И Гвидо встал на колени перед Богоматерью, помолился, как сумел, рассказал-выплакал ей свои печали…


5. НА ЧТО СПОСОБНА ФАЛЬШЬ...

Много лет спустя Гвидо понял: Богу было угодно, чтобы он, молодой музыкант, узнал, на что способна фальшь. Она убивает не только музыку, но и все сущее. Она ломает дух, отравляет душу и подрывает веру. У нее множество обличий, и, проникая во все сферы жизни, она разъедает все.
Гвидо не только выстоял, ему удалось выковать оружие против фальши. На это ушли все силы, вся жизнь.

6. ГВИДО РАЗМЫШЛЯЕТ О БОЖЕСТВЕННОМ ЗАКОНЕ:

«Когда везде и всюду только фальшь
сквозит, юлит и действует проворно
и губит Богово, – нет, я не ваш,
не ваш слуга, усердный и покорный,
я – недруг, неуступчивый, упорный.

Не переделать мир, всю эту жизнь,
людей, толкущихся, как скот в загоне.
Но все же есть какой-то механизм
и тайный смысл в Божественном законе,
что правит всем, а я еще не понял!

О, сверхдостаточно, что нам дана
и Музыка, второе откровенье, –
в начале было Слово, – в чем вина,
когда нестройно, в меру разуменья,
мы славим Бога нищим песнопеньем?

Не слышим промежуточную связь
меж звуками, когда не в ряд ступени…
Дивлюсь я, Боже, Твоему терпенью:
как слушать не устал дурное пенье?
Ужо примусь, неспешно помолясь!»

Письмо Ласке

 Здравствуй, моя милая Ласка.

 Снова остывший воздух сквозит в беличьей прямой извилине.  Шелушится замерший розовый нос. Снова ноябрь, как тогда: первый минус по Цельсию и первые колючие осадки.  Как и раньше я торчу на своей любимейшей ветке и в прохладные ночи кутаюсь в полосатый вязаный шарф. Легким движением  я устремляюсь на землю, а петли шарфа цепляются за кору, тормозят мой полет, и я кубарем падаю вниз. Эй! Не пугайся!  Это абсолютно не больно, ведь в эту пору почва покрыта упругой мягкой листвой. 

Я  все также думаю о нем… О небе….  Созерцая небесные своды, я понимаю, что  я не один, кажется, что  я с кем-то связан, а может быть  со всем миром… А значит связан и с Ним?!  Но никогда и нигде не бывает так одиноко, как здесь…

 По вечерам мы с Вороной часто сидим на ветке и болтаем о всякой чепухе. Точнее она болтает, треплется о последних лесных новостях, а я ее вовсе не слушаю… Я думаю… Вот бы у меня были крылья как у Вороны! Тогда  бы я полетел высоко, высоко, прямо к звёздам и попросил бы у них: «Звёзды, Звёзды, горите чуточку дольше в летние ночи и чуточку ярче зимой!». Когда Ворона устает от монологов, она грустно вздыхает и уходит в дупло, а я как можно быстрее взбираюсь  на вершину нашего дуба. Вместе с Вороной мы живем уже год. Она говорит, что гнездо пока на реконструкции, а  мое дупло пока гостеприимно. Не знаю, что в нём радушного, вроде дупло как дупло, может быть это всё, потому что из него  видно Большую медведицу - созвездие семи звёзд? Но ведь там, на вершине нашего дерева звёзды не поддаются подсчету! Крона лесного массива расступается перед  безумием звёздного  количества!

- Звёзды, Звёзды! Вы меня слышите? Небо, перестань ронять свои слёзы!   Я боюсь, что звезда упадет мне на голову!

А звёзды всё падают и падают, и всегда так далеко… Почему же они меня сторонятся?  А вдруг упадет луна? Нет, не вдруг, звёзды-то падают, потому что всё время висят на одном и том же крючке, утомляются, им хочется полетать, а луна  и так каждую ночь летает. 

Луна…

Почему эта звезда такая большая? Почему она зажигается на небе раньше других  звёзд? И от кого все время убегает?

Мне не понять луну… Не постичь её тоску. У луны есть небо, а она одна… Она превратна, и одиночество её фальшивое... 

С недавних пор я совсем перестал смотреть на небо, только чтобы не видеть луну, не обижаться на неё, но я очень скучаю по звёздам, и завешал своё дупло маленькими фосфорными звёздочками, они горят по ночам.

Снова холодный воздух сквозит в острых ушах. Снова ноябрь, как тогда, когда Мы первый раз встретились.  На лазурной поляне зверята часто играли "vkroket", и однажды я решил втайне от Вороны сходить на поляну.  И там был Он. Маленький зверёк, который забрал у звёзд всю мою любовь – Сурок. Тогда я совсем его не заметил, стоял в стороне, а он мне предложил сыграть вместе с ним. Он был такой весёлый, улыбчивый, и я решил, что у него много улыбательских друзей. Но теперь-то  я знаю… Он как луна. Одинокий и непостижимый мой друг…

Моё первое посещение лазурной поляны  не стало последним. Незаметно для себя самого я стал часто туда выбираться. А потом я и Сурок стали вместе гулять по лесу. Он рассказывал мне о своей жизни в запустелой норке, а я задавал ему глупые вопросы, вроде того, какого цвета дружба или радуга. А ещё я рисовал на берёзе странные палочки и заставлял его угадывать, что это такое, хотя и сам не знал, что они означают. Мой милый друг всегда был очень разговорчив со мной, но со временем  стал больше молчать, а я потихоньку стал понимать, что внутри него таится лунная печаль...

 Как-то раз мы с Вороной собирали грибы, и я решил подарить каждому приятелю по грибу. Вот тогда-то я понял, что самый красивый гриб хочу подарить Сурку. 

-Самый красивый гриб! Самый красивый гриб! Самый красивый Сурок!

Собирать грибы, бесспорно, интересно. Но ещё более увлекательны походы за  совершенно бесполезными вещами, например, за пустыми шишками или пластмассовыми крышками от бутылок. Сурок часто водил меня по заброшенным опушкам  леса и заставлял копаться в мусоре вместе с ним. А я обижался, понарошку, конечно. Но он от этого злился, и мы ругались…

Однако меня всё больше и больше тянуло к моему другу, а он только злился, отталкивал меня, и я знал, что это всё луна…  Луна внутри него…. Это она злится на то, что я хочу быть с ним…

 По вечерам, когда все расходились и даже Ворона грустно вздыхая, отправлялась в дупло, я  вскарабкивался на вершину дуба, чтобы взглянуть на луну и плакал…Потому что так нельзя… Потому что я лучше, чем луна!

  Однажды луна внутри него так рассердилась на меня, что он сказал: «Ты мне больше не нужен» и ушёл в свою нору. Но если я ему не нужен, то и мне ничего не нужно в этом лесу! Мне не нужен весь этот глупый лес, в котором светит эта глупая луна! Я собрал в карман все конфеты, что были у меня дома в шкафу и направился в лес, точнее из леса. Я шёл, надеясь, что за пределами глупого леса нет глупой луны…  Я плакал и грыз карамели. Каждый шаг давался труднее, а лес всё никак не кончался, в отличие от конфет. В один момент я почувствовал  чьё-то присутствие за спиной. Кто-то крался за мной. Я обернулся и увидел Ёжика. Того самого Ёжика, над которым мы так часто смеялись с Вороной, смеялись над  его вечной влюбленностью и общей недалекостью.

- Ёжик?! Ты чего прёшься за мной?

 Он снял прицепившийся к иголке кленовый листок  и пробурчал:

- Уходишь ты, ухожу и я!

- Эй, я провожатых с собою не звал!

- А мне всё равно, нет у меня ни родных, ни друзей. Терять нечего…

Глупый, глупый Ёжик. Какое же всё глупое в этом глупом лесу! Что он там себе навыдумывал? Мои дела его не касаются!

- Ты дурак, Бельчонок...

-Что?!

- А то!  Ничего не стоит того, чтобы уйти из леса!  

Я опустил глаза, а он схватил меня за плечи и почти прокричал:

- Уходишь ты, ухожу и я! Понятно?

Глупый Ёжик…

Наверное, он прав… Ничего не стоит того, чтобы покинуть лес…  А вдруг за пределами леса нет ни только луны, но  и звезд!  А вдруг нет конфет!  Могу ли я обречь Ёжика на такую судьбу? А вдруг… А вдруг у нас с Сурком всё наладится?

 Я засунул лапу в карман и посмотрел на Ёжика.

-Конфету будешь?

Так же уверенно, как принял решение уйти из леса, уверенно я принялся шагать обратно. Но где же  это обратно?  Я совсем заблудился. К счастью, Ёжик запоминал дорогу, которую проложил я, и бесцеремонно проводником пришлось назначить его.

Мы шли… Возвращались… А ветки кустов царапали мордочки. Конфеты точили зубы, зубы точили конфеты. А я думал об одиночестве…  О космическом одиночестве… О звездном… О лунном… О своем…

И  всё-таки я не один. У меня есть друзья. Ласка, Ворона, Ёжик, вы все мои друзья! А Сурок… Сурок мой друг…  Друг – это не так как друзья, это что-то другое…  Друзей может быть несколько, а вот другов не бывает… Есть только друг… А если нет друга, то нет ничего, кроме космического одиночества…

Вернувшись домой, я плюхнулся в койку рядом с Вороной и закутался в одеяло сновидений. 

 Утром я проснулся и увидел, что рядом стоит Сурок, а в руках у него большой кактус  из семейства «горшочных».

- Вот… просто захотел сделать приятное...не грусти… (похрусти).

Он поставил цветок на комод и ушёл.

 Всё же странный он, этот маленький пушистый зверёк. Хотел сделать приятное? А может быть внутри него нет никакой луны? Может это всё моя выдумка? Как же мне узнать правду, если Сурок такой же колючий, как и его подарок? 

- А может…

Я бросил взгляд на растение и тут же схватил его.

Со всей беличьей свирепостью, я начал разрывать кактус, но в ответ он вцепился в меня острыми шипами. Большая толстая иголка вонзилась в мою левую лапу, и я заплакал…

-Я никогда не узнаю, каков Сурок внутри!! 

 Отчаянно бросив изувеченный цветок в сторону, я выпрыгнул из дупла и побежал к ручью. Там, на камушке  я проплакал до следующего утра.

Сурок…

Мне его не постичь…

Знаешь, Ласка, он как луна. Луна, она одна. И он один… Он у меня один… И у себя один… Я с ним. А он один…

Он злится и смотрит своими голубыми строгими. А я не вижу… Не смотрю… Но чувствую. Вот так и хочется обнять его и целовать в нос быстро, быстро...Но я не могу... И как плачу ему показать не могу…

А хотел бы и в нос целовать, и плакать, и открывать разные секреты… Ну те, что разбалтываю фосфорным звёздочкам по ночам… Но я не могу…

Только не показывай ему это письмо!!!  Пусть это будет нашей тайной. Лишь я и ты будем знать, что мы на самом деле зверьки, а он пусть думает, что все мы люди…

А  передай ему следующее:

«Филь…  Знаешь, чего я хочу? Чтобы мы с тобой просто были  друг у друга, я у тебя  как небо у луны, а ты у меня как луна у неба… всего-то»