ЗАГАДОЧНЫЙ СОКРАТ (часть 2 - окончание)
Новиков Л.Б., г. Апатиты, 2013 г.
Заботясь о благополучии души человека, Сократ любил говорить [269]: "... я только и делаю, что хожу и убеждаю каждого из вас, молодого и старого, заботиться раньше и сильнее не о телах ваших или о деньгах, но о душе, чтобы она была как можно лучше, говоря вам: не от денег рождается доблесть, а от доблести бывают у людей и деньги и все прочие блага, как в частной жизни, так и в общественной". Вместе с тем, как говорится в платоновском диалоге "Евтидем" [265], Сократа не оставляло убеждение, что большинство людей ничего не стоит, а серьезных людей, во всех отношениях стоящих, очень мало, потому стремление к наживе и накопительству пережило все времена и заняло главенствующее положение в обществе.
Не менее интересны мысли Сократа о Боге. Философ говаривал [261], "Что Он есть, я не знаю; [но] я знаю, чем Он не является". Это высказывание были явно рискованным, поскольку согласовывалось с утверждением софиста Протагора, говорившего [265], "О богах я не могу утверждать ни что они существуют, ни что их нет", обвиненного за такие слова в вольнодумстве и безбожии еще в 411 г. [162], отчего вынужденного бежать в Сицилию; по дороге он попал в бурю и погиб [265]. В политеистической Греции люди, в общей своей массе, не отличали термин "Бог" (обычно приписываемый Зевсу) от понятия "боги" (под которыми они понимали Олимпийских богов), и, не подтверждая существование Бога, Сократ явно навлекал на себя недовольство граждан и всей правящей верхушки (административной и религиозной).
Материю Сократ определял [261] как субстанцию, возникающую и уничтожающуюся; идеи - как неразложимую субстанцию, мысли Бога. В результате, по Сократу, все вещи в мире имели три принципа: Бога, идею и материю (т.е. он пошёл дальше своего наставника Архелая, учившего его в детстве двум принципам).
Для нас важно отметить, на что обратил внимание еще ранний Платон в "Апологии Сократа" [269], что учитель часто пользовался понятием "Бог", подразумевая под этим некое божество, близкое к монотеистическому. Такое понимание Бога как первичного творца всей Вселенной в политеистичной Греции, воспитанной на "Теогонии" Гесиода, было свойственно только посвященным в эзотерические тайны, подобно Пифагору и зрелому Платону, узнавшему учение пифагорейцев и получившему посвящение в Египте после казни Сократа. Причём посвященные свои тайные знания скрывали от всех, а Сократ о Боге говорил свободно и при людно. Известно [261], что он отказался от посвящения в Элевсинские мистерии (самые оккультные в Древней Греции) только потому, чтобы клятва о неразглашении сокровенных тайн не связала ему рот. Всё поведение Сократа свидетельствовало о том, что он не получал посвящения и не давал клятвы, хранить тайну под угрозой смерти в случае её разглашения. Но эту тайно Сократ знал - откуда, или от кого? - остается загадкой.
Другой интересный момент отметил Платон в поведении Сократа [269]: тот никогда не клялся именем Всевышнего Бога (Демиурга), а предпочитал говорить: "Клянусь собакой", или использовал имена богов меньшего порядка, таких, как, например, Зевс или Гера (жена Зевса), а от своих собеседников просил отвечать на его вопросы "ради Зевса". Когда Сократа называли мудрым, он отвечал, что "на самом деле... мудрым... оказывается [только] Бог, и этим изречением он желал сказать, что человеческая мудрость стоит немногого или вовсе ничего не стоит". Мнение Сократа о мудрости Платон сформулировал в диалоге "Евтидем" [265]: "... мудрость во всём несёт людям счастье, ибо мудрость ни в чём не ошибается, но необходимо заставляет правильно действовать и преуспевать". Человек же склонен ошибаться и потому истинной мудростью не обладает и уж тем более божественной.
Сократовское отношение к Всевышнему свойственно было людям, придерживавшихся запрета произносить имя Бога "всуе". Этот принцип был распространен у евреев с древнейших времен (применялось понятие "непроизносимое Имя Бога"), зафиксирован в Каббале [1, 135] и позднее поддержан христианами.
Простые люди думали, что богов можно обмануть, что "боги одно знают, другого не знают; Сократ [же] был убеждён, что боги всё знают, - как слова и дела, так и тайные помыслы, что они везде присутствуют и дают указания людям обо всех делах человеческих" [278].
Вместе с тем, Сократ отличал богов от полубогов и героев Троянской войны называл полубогами, говоря о них [269]: "...все те полубоги, которые пали под Троей". В древние времена полубогами называлась раса людей, предшествовавшая человеку современного типа, или люди, приравненные к "земным богам" (например, гении, которые считались носителями божественного дара, но Олимпийских богов греки всегда относили к истинным богам) [1].
Мнение Сократа о Боге, богах и полубогах не прошло для Платон бесследно и было существенно расширено им в более поздние годы его жизни, в диалоге "Тимей" [224], став уже чисто платоновским учением. В "Апологии Сократа" красной нитью через всё сочинение выделено утверждение того, что Сократ почитал не только Бога и богов, но и героев и гениев (т.е. полубогов) и считал их законы выше земных и уж тем более выше мнения судей, призванных его судить [269]. Много позднее мнение Сократа о законах Аристотель сформулировал в виде правила, по которому для добродетельного человека неписанные (божьи) законы являются всегда морально чище и значимее писанных (земных) законов, поскольку те вечны, а земные - краткосрочны (сегодня одни, завтра другие, которые могут быть диаметрально противоположны прежним) [264]. В этом, надо сказать, заключён вечный конфликт человечества, вечная борьба добра со злом, провоцируемая тогда, когда законы добродетели не получают своего главенствующего положения в действующих законах повседневной жизни (у природы человек берет всё бесплатно, а в отношениях друг с другом требует плату, да еще с процентами и не в 0,1-0,2%, а на все 10-30%, а то и все 100-300% от исходной стоимости затраченного труда; в этом преуспели, в первую очередь, перекупщики и торговцы, ростовщики и банкиры - основной источник зла и человеческого цинизма во все времен, поскольку никто из них ничего не производит, но все они очень любят деньги, а там, где правят деньги, там хозяйничает зло). Сократ за обучение молодежи основам философии и своего метода познания человека (майевтики) денег не брал и к концу жизни остался бедным. В мире денег бедность всегда презиралась. Сократ же считал [278], что тот, "кто берет деньги от первого встречного, тот делает его своим господином и впадает в рабство, которое не менее унизительно, чем всякое другое". В споре с софистом Антифонтом, который пытался корить Сократа за нищенскую форму существования, он отвечал (1:6) [278]: "Похоже, Антифонт, что ты видишь счастье в роскошной, дорогостоящей жизни; а по моему мнению, не иметь никаких потребностей есть свойство божества, а иметь потребности минимальные - это быть очень близким к божеству; но божество совершенно, а быть очень близким к божеству - это быть очень близким к совершенству" (тому же учит и бхакти-йога).
Другую форму рабства Сократ видел в невежестве. Он полагал [212], что тот, кто понимает, в чём состоит справедливость и благо, никогда не станет вести себя дурно. Рабство он понимал не только как физически бесправное положение человека, но и как состояние души [278]. Раб, по мнению Сократа, тот, "кто не знает прекрасного, доброго, справедливого", и тот, кто идёт на поводу своих чувств и страстей: "невоздержанный находится в самом скверном рабстве". Свобода [212] - это не постоянный отдых и бездействие, но разумная и созидательная деятельность. Именно деятельность служит воспитанию людей, делает их более знающими и опытными. Сократ говорил об относительности всех благ, утверждая таким образом верховную ценность человеческой жизни, подчеркивая [278], что "всячески, изо всех сил надо стремиться к тому, чтобы ... не быть рабами" (денег, невежества, чувств и пристрастий). "Кто не знает своих слабостей, не знает себя... знание себя даёт людям очень много благ, а заблуждение относительно себя - очень много несчастий. Кто знает себя, тот знает, что для него полезно, и ясно понимает, что он может и чего он не может. Занимаясь тем, что знает, он удовлетворяет свои нужды и живет счастливо, а не берясь за то, чего не знает, не делает ошибок и избегает несчастий... Кто знает, что делает, тот, благодаря успеху в делах, достигает славы и почёта; люди подобные ему охотно имеют с ним дело, а неудачники желают, чтоб он помогал им советом, защищал их, возлагают на него свои надежды на счастье и за всё это ценят его выше всех. Напротив, кто не знает, что делает, не умеет выбрать себе занятия, терпит неудачу во всем, за что ни возьмётся, и не только за самое предприятие подвергается штрафу и личному наказанию, но также получает дурную репутацию за это, попадает в смешное положение и живёт в презрении и бесчестии. [Так же] и государства, которые, не зная своих сил, начинают войну с сильными противниками или подвергаются разрушению, или попадают в рабство после прежней свободы". В этом, по Сократу, заключалась суть надписи на стене Дельфийского храма "Познай самого себя".
Еще за 400 лет до Иисуса Христа Сократ, вопреки мнению большинства своих современников, считавших месть традиционной этической нормой, предпочитал не отвечать злом на зло, полагая, что "воздавать злом за зло, как это утверждает большинство, будет несправедливо" [271]. Его убеждение подкреплялось мыслями, что "... делать людям зло или поступать несправедливо – разницы нет никакой" и "нельзя... отвечать несправедливостью на несправедливость", поскольку "ни в коем случае нельзя поступать несправедливо... Стало быть, не надо ни отвечать на несправедливость несправедливостью, ни делать кому бы то ни было зла, даже если бы пришлось и пострадать от кого-нибудь". Про себя Сократ сказал, что " я с давних пор и по сей час держусь такого мнения". При этом он ясно сознавал, что такое отношение к злу, мести и справедливости противоречит общепринятым нормам и свойственно немногим. "А когда одни думают так, а другие иначе, тогда уже не бывает общего мнения, и непременно каждый презирает другого за его образ мыслей".
Высказывание Сократа относительно неумножения зла следует знать: на него обратил внимание лишь Платон, а Ксенофонт не придал ему особого значения. Поскольку Платон написал о нём ещё до своего посвящения, то можно верить, что первично оно принадлежало Сократу. Похоже, что учение о непротиводействии злу злом могло культивироваться столетиями в определенных монашеских общинах, имело древние корни и могла быть заимствовано Сократом, а затем и Иисусом, из одного и того же источника. Относительно самого источника можно только догадываться; ни одна из предложенных разными авторами версий пока ещё не подкреплена достоверными фактами. Потому, не ссылаясь на конкретного автора, можно лишь кратко подметить, что происхождение этого учения многие ведут из Индии, поскольку ни одному средиземноморскому народу оно не было свойственно. В древние же времена, на что обратил внимание еще Ксенофонт [278], любили связывать появление у человека необычных познаний с его отшельничеством в "пустыне", и вера в это шла, например, в Греции ещё от мифа о Геракле, который в переходном возрасте, между детством и юностью, ушёл в пустынное место и сел в раздумье, по какому пути ему пойти - по пути добродетели или порока - и выбрал тот, на который указала ему Гера, став героем [137]. По христианской мифологии [1,21,207], Иисус провел в "пустыни" 7 лет. Всякий здравомыслящий человек понимает, что прожить в одиночку в пустыне длительное время было невозможно. Обитаемыми местами там были оазисы, которые заселяли либо люди, либо дикие животные, а в животном мире всё было так уравновешено, что любой появившийся чужак подлежал немедленному уничтожению хищниками или мелкой тварью (змеями или ядовитыми пауками), а ядовитые растения и инфекции добавляли опасность пребывания во враждебной среде; останки подъедались птицами. Заселенные людьми оазисы были известны, и одинокий путник, знающий дорогу, до них мог дойти, а через некоторое время вернуться. Сократ начал философствовать поздно: по свидетельствам Платона и Ксенофонта - примерно с 60 лет. Его более ранняя жизнь изучена плохо. Важным является то, что учение Сократа ни в чём не противоречило с эзотерической философией. Следовательно, у него была возможность изучить её в доступном для него объёме. Остаётся лишь неясным источник этих знаний.
Отвергая ряд других норм, которыми руководствовались греки, - например, стремлением к богатству и славе, - Сократ казался многим чудаком [212]. Вместо того чтобы стараться выглядеть как подобает мудрецу, нередко в разговоре он притворялся несведущим и своими простыми, "наивными" вопросами постепенно приводил собеседника к пониманию истины, а часто и к пониманию собственной неправоты и неведения, наживая себе врагов среди невежественных и чрезмерно самонадеянных людей (ярким примером тому служит довольно остроумный платоновский диалог "Евтифрон" [265]). В результате, те с многозначительной опаской повсюду распространяли слух о том, что "существует некий Сократ, ... который испытует и исследует все, что над землею, и все, что под землею, и выдает ложь за правду", а слушающие их делали вывод, "что тот, кто исследует подобные вещи, тот и богов не признает" [269]. К формированию мнения против Сократа присоединились и некоторые комедиографы, типа Аристофана и Евполида, высмеивавшие взгляды философа в своих комедиях. В "Облаках" [26] Аристофан представил Сократа аморальным философом, способным научить молодежь только лживости и неуважению старших.
Под конец своей жизни, к 70-ти годам, Сократ приобрел врагов как среди начальников, правивших в Афинах после Пелопоннесской войны, так и среди обычных граждан [169]. На него подали обвинение в суд. В суде он не защищался, а скорее изложил свое учение. Окажись он покладистым и готовым к примирению, Сократ получил бы наказание в виде какого-нибудь штрафа. Но он не захотел отказаться от своих убеждений.
Сократ обвинили в безбожии и в совращении молодежи [27]. По свидетельству Ксенофонта [278], "В обвинительном акте против него было сказано приблизительно так: Сократ виновен в том, что не признает богов, признаваемых государством, а вводит другие, новые божества; виновен также в том, что развращает молодежь". Слово "приблизительно" Ксенофонт употребил потому, что самого обвинительного акта он не видел, но учёные считают, что им верно было передано содержание обвинения.
Главным развращающим элементом, который Сократ насаждал в умы молодежи, как он сам отметил в своей оправдательной речи на суде [269], явилось использование молодыми его метода испытывать людей на их знание и таким образом, принуждать их к признанию того, что они ничего не знают. От этого те, кого они испытывали, сердились не на самих себя, а на Сократа и говорили, что он негоднейший человек, развращающий молодёжь.
Изумительный, на мой взгляд, пример сократовской майевтики привел Ксенофонт [278]: "Алкивиад, когда ему не было ещё двадцати лет, вёл такую беседу о законах с опекуном своим Периклом, стоявшим тогда во главе государства.
Скажи мне, Перикл, начал Алкивиад, мог ли бы ты объяснить мне, что такое закон?
Конечно, отвечал Перикл.
Так объясни мне, ради богов, сказал Алкивиад, когда я слышу похвалы некоторым за их уважение к закону, я думаю, что такую похвалу едва ли имеет право получить тот, кто не знает, что такое закон.
... отвечал Перикл:... закон - это всё то, что народ в собрании примет и напишет с указанием, что следует делать и чего не следует.
Какою же мыслью народ при этом руководится, - хорошее следует делать или дурное?
Хорошее,... мой мальчик, отвечал Перикл, конечно, не дурное.
А если не народ, но, как бывает в олигархиях, немногие соберутся и напишут, что следует делать, - это что?
Всё, отвечал Перикл, что напишет властвующий в государстве класс, обсудив, что следует делать, называется законом.
Так, если и тиранн, властвующий в государстве, напишет гражданам, что следует делать, и это закон?
Да, отвечал Перикл, всё, что пишет тиранн, пока власть в его руках, и это называется законом.
А насилие и беззаконие, спросил Алкивиад, что такое, Перикл? Не то ли, когда сильный заставляет слабого не убеждением, а силой делать, что ему вздумается?
Мне кажется, да, сказал Перикл.
Значит, и всё, что тиранн пишет, не убеждением, а силой заставляя граждан делать, есть беззаконие?
Мне кажется, да, отвечал Перикл: я беру назад свои слова, что всё, что пишет тиранн, не убедивши граждан, есть закон.
А всё то, что пишет меньшинство, не убедивши большинство, но пользуясь своей властью, должны ли мы это называть насилием или не должны?
Мне кажется, отвечал Перикл, всё, что кто-нибудь заставляет кого-нибудь делать, не убедивши, - всё равно, пишет он это или нет, - будет, скорее, насилием, чем законом.
Значит, и то, что пишет весь народ, пользуясь своей властью над людьми состоятельными, а не убедивши их, будет, скорее, насилие, чем закон?
Да, Алкивиад, отвечал Перикл, и мы в твои годы мастера были на такие штуки...".
В приведенном выше отрывке слово "тиранн" написано так, как его писали сами греки (с двумя "нн"), а главная мысль заключается в том, что всякий закон (социальный, природный, химический, физический и т.д.) есть насилие. Забегая далеко вперед, сошлюсь на слова Л.Н. Толстого, считавшего, что истинная свобода заключается в добровольном подчинении законам того общества, в котором ты живёшь (не нравится - уходи и ищи себе общество с законами, которые тебе подойдут, тогда ты будешь истинно свободным, поскольку имеешь свободу выбора). У малоимущего человека нет средств на передвижение и уж тем более на приобретение жилья на новом месте, потому бедные люди во все времена были самыми несвободными. Чтобы сохранить свободу и независимость, будучи нищим, все духовные учения проповедуют разумный аскетизм, независимость от семьи, бездетность и отказ от половой жизни, обеспечивающий два предыдущих правила. В противном случае, псевдосвободу можно приобрести при помощи денег, оставаясь при этом рабом денег и тех условий, которые способствуют их добыванию. Поскольку Сократ имел семью с тремя детьми, он не был истинно свободным - над ним довлели честь семьи и будущее детей [271,277-278]. Вечный конфликт идеального с реальным Сократ решил в пользу реального, потеряв при этом часть своей свободы, но обеспечив продолжение своего рода. Целибат же, как противоестественное явление, грозит вымиранием рода, - но каждый вправе выбрать свой путь развития и свою долю наказаний - такова эзотерическая истина.
Согласно Платону ("Гиппий меньший" [265]), афиняне нередко называли Сократа невеждой за то, что он позволял себе не только спорить и не соглашаться с мудрейшими и наиболее почитаемыми из софистов, но брал на себя даже смелость противоречить афинским законам, по которым строже наказывались те, кто умышленно совершал какое-либо противоправные действия, по отношению к тем, кто совершил свой проступок по незнанию. Сократ же считал, что "те, кто вредят людям, чинят несправедливость, лгут, обманывают и совершают проступки по своей воле, а не без умысла, - люди более достойные, чем те, кто всё это совершает невольно", поскольку сознательно идущие на преступление знают закон и по желанию могут его соблюдать, а те, кто неосознанно нарушает законы, не знает их вообще и могут нарушать их постоянно. Такого же мнения о Сократе придерживался и Ксенофонт [278]. В целом, как свидетельствуют Платон и Ксенофонт, Сократ считал, что один и тот же человек в одних случаях может быть правдив, а в других лжив и чем грамотней человек, тем ложь его будет искусней. Такое утверждение Сократа было направлено, прежде всего, против софистов и многими не было понято. Как говорится в комментариях к "Гиппию меньшему" [265], даже Аристотель считал рассуждение о том, что один и тот же человек может быть лжив и правдив, "вводит в заблуждение". В "Гиппии меньшем" нет окончательного ответа на поднятую проблему и сам Сократ заключил: "...я блуждаю в этом вопросе вокруг да около и никогда не имею одинакового мнения на этот счёт", поскольку для каждого случая свойственны свои последствия: ложь может иметь смысл тогда, когда она объективно обоснована, в противном случае она может превратиться во вредную болтовню или в умышленное преступление с трагическими последствиями. Помочь разобраться в этом вопросе Сократ призывал мудрецов. Каково же было молодежи, особенно той её части, которая имела высокое мнение о себе и при этом не умела и не хотела никого слушать? - Ей действительно могло показаться, что умышленное преступление не так дурно, как непредумышленное, без учёта того, что молодежи вообще свойственно незнание всех законов.
О другом, более приземленном случае, рассказал Ксенофонт [278]: Критий, будучи ещё молодым, влюбился в Евфидема и стал соблазнять его к любовным наслаждениям. "Сократ старался отвратить его от этой страсти... Но, так как Критий не внимал [его] увещаниям и не отставал от своей страсти, то, говорят, Сократ, в присутствии многих лиц, в том числе и Евфидема, сказал, что у Крития, как ему кажется, есть свинская наклонность: ему хочется тереться об Евфидема, как поросята трутся о камни. С этого-то времени и стал ненавидеть Сократа Критий".
Критий был сторонником олигархии и врагом демократии [278]. Он был богат и знатен, потому в 411 г. стал членом олигархической коллегии Четырехсот. В 407 г. был изгнан из Афин, а в 404 г. вернулся и стал главою коллегии Тридцати. Воспользовавшись своим высоким положением он издал закон, запрещавший Сократу вести беседы с молодыми людьми, не достигшими тридцатилетнего возраста.
По словам Ксенофонта [278], Сократ старался воздерживаться от лишних любовных утех и совершенно не переносил никаких заигрываний парней друг с другом. На другом примере Ксенофонт заметил, как грубо он отозвался о юноше, поцеловавшем другого парня: "Услышав однажды, что Критобул... поцеловал Алкивиадова сына, красавца, он спросил Ксенофонта в присутствии Критобула:
Скажи мне, Ксенофонт, не правда ли, ты считал Критобула, скорее скромным, чем наглым, скорее, осторожным, чем безрассудным и рискующим?
Конечно, ответил Ксенофонт.
Так считай его теперь в высшей степени отчаянным и необузданным... Разве ты не знаешь, что этот зверь, которого называют молодым красавцем, тем страшнее тарантулов, что тарантулы прикосновением впускают что-то, а красавец даже без прикосновения, если только на него смотришь, совсем издалека впускает что-то такое, что сводит человека с ума?".
Сократ уже почти 2,5 тыс. лет назад подметил, что у гомосексуалистов имеется особый взгляд, и склонного к этому пороку можно отличить по глазам (они женские, привлекающие). Мужеложство в Греции не считалось большим пороком, оно имело древние корни. Это же подметил и Сократ [278], указав, что "многие вследствие красоты развращаются людьми, которые сходят с ума от страсти к красивым мальчикам". В Египте мужеложство оценивалось как тяжкий грех [151]. Полное неприятие Сократом гомосексуальных отношений было нетипичным для греков, и даже Ксенофонт [278] подметил ему это, указав, однако, что Сократ, "несомненно, был так хорошо вооружён против таких увлечений, что ему легче было держаться в отдалении от самых цветущих красавцев, чем другим от самых отцветших уродов", вероятно, намекая этими словами на его сварливую жену. В другом месте [278] Ксенофонт обратил внимание, что "Сократ часто говорил, что он в кого-нибудь влюблён; но всем было ясно, что его влекло к тем, кого природа одарила не телом красивым, а высокими духовными качествами". Сократ умел ценить природную красоту и любил красивых людей, включая юношей, что отмечал неоднократно Платон [265], но эта была именно любовь красоты без плотского вожделения, что у Платона, в отличии от Ксенофонта, не получило чёткого подтверждения. Потому, возможно, сократические сочинения Ксенофонта некоторые сочли подделкой. В комментариях к сочинениям Ксенофонта [278] обращается внимание на то, что греки часто пользовались слово "красавец" не в буквальном смысле, а в значении вежливого эпитета, вроде нашего "дорогой", "милейший", и употребляли это слово в прямом значении лишь тогда, когда человек действительно был красив. Важно знать, что в Древнем мире люди, искренне заботившиеся о чистоте своей души, не могли позволить себе ничего противоестественного, что могло бы послужить главным тормозом для их духовного развития. Сократ первым заложил в Греции основы этики и отступать от них не собирался даже перед казнью. Вот почему Ксенофонту можно верить. "Нет религии выше истины" - главный девиз всех посвященных и всех тех, кто заботится о чистоте своей души [1]. Гомосексуализм древние относили к проявлению похоти, которая для них являлась пороком, обеспечивающим зависимость души от плотских наслаждений, потому в решении вопроса о достоверности слов Ксенофонта приходится руководствоваться уже конкретными правилами и нормами, в противном случае, Сократа следует рас-сматривать как лжеца, учившего одному, а делавшего другое. По свидетельству Ксенофонта [278], Сократ любил миф о воспитании Геракла, сочиненный учёным софистом и философом Продиком (род. в 470 г. до н.э.), который упрекал мужеложство за то, что в нём извращалась сущность самой природы: "Порочность, ... Любую страсть ты возбуждаешь насильственно, раньше появления потребности в ней, придумывая для этого всякие средства и употребляя мужчин как женщин; так ты воспитываешь своих друзей: ночью их бесчестишь, а днём в самые лучшие для работы часы укладываешь их спать. Хотя ты и бессмертна, но из сомна богов ты выброшена, а у людей, у хороших, ты презренна". Сократ учил [278]: "Кто не задаётся высокими целями, а гонится всеми способами только за наслаждениями, чем может тот отличаться от безрассудных скотов? Нет, только воздержанные могут задаваться высокими целями и, разделяя в теории и на практике предметы по родам, хорошим отдавать предпочтение, а дурных избегать. При таком методе... люди становятся высоконравственными, очень счастливыми и весьма способными к диалектике" (т.е. к "искусству разбирать").
Безбожие Сократа, по греческим меркам, было сложным и довольно многогранным. С одной стороны, как отметил ещё Ксенофонт [278], Сократ почитал всех богов, а его "безбожие", предъявленное в обвинении, заключалось в прислушивании к своему даймонию, в то время как греки привыкли верить в полную зависимость всех явлений природы и всей человеческой жизни от воли олимпийских богов. "По всему городу ходили слухи о рассказах Сократа, что божественный голос даёт ему указания: это-то", - как показалось Ксенофонту, - "послужило главным основанием для обвинения его в том, что он вводит новые божества". Греки считали [26], что хотя боги и управляют действиями и судьбами людей, но они не создают и не меняют человеческую природу. По мнению Ксенофонта [278], даймоний Сократа послужил предлогом для привлечения его к суду, однако этим он ничем не отличался от других, признающих искусство прорицания и верящих в интуицию.
Потому "безбожие" Сократа следует рассматривать ещё и с другой стороны - оно несло в себе некую угрозу, поскольку он соглашался с мнением осужденного ранее софиста Протагора (см. выше) и распространял среди молодёжи взгляды Анаксагора Милетского (около 500-428 гг. до н.э.), осужденного афинянами и изгнанного из Афин за безбожие ещё задолго до суда над Сократом [269]. Последний вариант "безбожия" мог не нравиться жречеству и всем религиозным наставникам Греции. Но демократия в Афинах была довольно чудная! - Если сочинения беглого Протагора были уничтожены, то книги изгнанного Анаксагора с его взглядами продолжали свободно продаваться в Афинах по цене, не дороже 1 драхмы (что советскими деньгами соответствовало не более 36 копеек), и их мог купить каждый.
По мнению Е.П. Блаватской [138], Сократ был учеником и последователем Анаксагора, которого она ценила за то, что он был ученым астраномом и одним из первых, кто открыто объяснял основы мироздания, которые Пифагор преподавал уже тайно - движение планет, затмения Солнца и Луны и т.д. Он учил теории хаоса по принципу, что "из ничего ничто не получается", говорил об атомах, как о сущности и субстанции, лежащей в основе всех тел, "той же природы, что и тела из них образованные". Эти атомы, как учил Анаксагор, были первоначально приведены в движение нусом (Вселенским Разумом, махатом индусов), который являл собой нематериальную вечную духовную сущность; благодаря этой комбинации и был образован мир, причем грубые материальные тела погружались вниз, а эфирные атомы (или огненный эфир) поднимались и распространялись в высших небесных областях. Опережая современную науку более чем на 2000 лет, он учил, что звезды состоят из той же материи, что и наша Земля, что Солнце - пылающая масса, а Луна - темное необитаемое тело, получающее свой свет от Солнца. Он уверял, что реальное существование вещей, воспринимаемых нашими чувствами, не может быть наглядно доказано.
По мнению Платона ("Федон") [277], философия Анаксагора оказала сильное влияние на Сократа, которому понравилась идея того, что "всему в мире сообщает порядок и всему служит причиной Ум". Эта причина пришлась Сократу по душе, поскольку с её помощью он мог уже объяснить многие явления, до этого ему непонятные. "С величайшим рвением принялся [он] за книги Анаксагора, чтобы поскорее их прочесть и поскорее узнать, что же всего лучше и что хуже". Но чем больше Сократ изучал философию Анаксагора, тем больше огорчался, увидев, что "Ум у него остаётся без всякого применения и что порядок вещей вообще не возводится ни к каким причинам, но приписывается - совершенно нелепо - воздуху, эфиру, воде и многому иному... Нет, называть подобные вещи причинами - полная бессмыслица", - решил Сократ. Много позднее, сидя уже в тюрьме и ожидая казни, он очередной раз опроверг Анаксагора: ум повелевал ему бежать из тюрьмы, а душа говорила, что он должен сидеть и понести наказание, которое ему назначили. И Сократ подчинился душе, вопреки доводам разума, окончательно опровергнув философию Анаксагора в том, что "Ум всему голова": "...утверждать, будто... я повинуюсь Уму, а не сам избираю наилучший образ действий, было бы крайне необдуманно". Так Сократ доказывал главенство души над телом и его органами, включая мозг.
А Ксенофонт [278] обратил внимание на то, что Сократ разочаровался в астрономическом учении Анаксагора и говорил своим ученикам, что изучение звезд может свести человека с ума, "точно так же, как сошёл с ума Анаксагор, очень гордившийся своим объяснением действий богов".
Разочаровавшись в философии Анаксагора ещё в молодые годы, Сократ снова "пустился в плавание" в поисках причины причин, как пояснил Платон в диалоге "Федон" [277].
В комментариях к платоновскому диалогу "Лисид" [265] имеется интересное высказывание: "Судя по тому, что Сократ упоминает о "возвышенных выражениях" того, кто учил о влечении противоположных начал", он мог знать взгляды Гераклита Эфесского (около 530 - 470 гг. до н.э.), славившегося высокой поэтичностью языка, и Эмпедокла (ок. 490 — ок. 430 до н. э. ).
Об Эмпедокле известно немного. Он относился к представителям пифагорейской школы, и подобно Пифагору верил в переселение душ, говоря [261], что "сначала я был мальчиком, потом девушкой, затем растением, птицей, рыбой, а потом громадным морским лебелем". В вопросах творения он придерживался мнения [201], что Вселенная состоит из 4 элементов (первовеществ): огня, воздуха, земли, воды — и 2-х деятельных причин: Любви (силы притяжения) и Вражды (силы отталкивания), — попеременное преобладание которых определяет цикличность мирового пространства . Космос под действием этих сил то соединяется в единый бескачественный шар, то распадается. Он был врачом и помимо философии увлекался еще поэзией и риторикой. Под его авторством сохранилось 450 стихов, в которых изложено религиозно-этическое учение о переселении душ (метемпсихозе). Конкретных ссылок на Эмпедокла в речах Сократа не встречается, имеются лишь косвенные указания.
Однако достоверно известно, что Сократ читал сочинение Гераклита "О природе" и отзывался о нем следующим образом [262]: "То, что я понял в этой книге, прекрасно, но то, что я в ней не понял, еще прекраснее". Гераклит видел в огне единую и всеобщую основу всех явлений природы [27]. В своей доктрине потока и вечного изменения он говорил об огне как о первом элементе и как о состоянии, в которое перейдет окончательно мир [261]. Поиски первоначала сущего привели Гераклита к мысли о Логосе [262], который был для него равнозначен Мировому Закону (и одновременно Мировой Речи и Богу), в соответствии с которым единство в мире существует через борьбу противоположностей и постоянством обладает лишь вечная изменчивость (как речь, состоящая из разных слов, образующих фразу, содержащую мысль). Всё учение Гераклита насквозь эзотерично, но свидетельств его посвящения нет. Его философия взывала не столько к холодному разуму, сколько к воображению, интуиции и фантазии, потому она многим не была понятна, за что он получил прозвище "темный" [262]. Его образным выражение было [262] - мироздание подобно тугому луку, для стрельбы из которого надо приложить силу; именно из противоборства, борьбы и соперничества рождалась гармония полета стрелы! Гераклит пользовался сложным кодом языковых символов и изъяснялся настолько туманно и загадочно, что даже мудрый Сократ, шутя, как-то сказал, что "нужен делосский водолаз", чтобы донырнуть до сути Гераклитовых утверждений [219]. Используя его философию Творения, Сократ говорил ("Лисид", [265]): "... противоположное питает противоположное, тогда как подобное не получает ничего от подобного", - характеризуя автора этой мысли, показавшегося ему "весьма изысканным человеком", умеющим прекрасно говорить и знающим, "что противоположное в высшей степени дружественно противоположному". Гераклита не устраивала ни традиционная греческая олимпийская религия с её множеством несовершенных и несправедливых богов, подобных людям ("Бог и желает, и не желает называться именем Зевса", - как-то обронил Эфесский философ), ни философия Пифагора, которого он называл "предводителем мошенников" и говорил о нём, что "многознание уму не научат" [262] (подтверждая свою мысль о том, что подобное отторгает подобное, - "Лисид", [265]). Главная мысль учения Гераклита выражена в его знаменитых словах [262]: "Все течет, и ничто не становится", - что, иными словами, говорило о вечном движении и изменчивости, ничто не пребывает в неизменном состоянии. Всё в этом мире состоит из противоположностей: мокрое и сухое, теплое и холодное, темное и светлое, день и ночь, расцвет и упадок и т.д. Противоположности борются друг с другом, а их борьба является источником вечного движения и изменения. Противоположности не только борются между собой, но еще образуют единство мира. Выходит, что противоположности друг без друга не существуют, друг друга дополняют, друг из друга вытекают и друг друга питают. Эта важная закономерность мироздания, о которой говорил Гераклит, является главным принципом диалектики - учения о всеобщей связи и вечной изменчивости всех вещей. "Война есть отец всего, царь всего, она сделала одних богами, других людьми, одних рабами, других свободными", - говорил Гераклит [94]. При этом все противоположности переходят друг в друга: "Огонь живет смертью земли, воздух живет смертью огня, вода живет смертью воздуха, земля - смертью воды". Единство же противоположностей рождает прекрасное: "Расходящееся сходится и из различных тонов образуется прекраснейшая гармония". Как истинный любитель мудрости, Гераклит учил, что мудрость не совпадает с простым знанием, она принадлежит только Богу: "Мудрым Существом можно считать только одно: Ум, могущий править всей Вселенной". Важное наблюдение Гераклита касалось живых существ [119]: он считал, что душа без воды не существует: "Душа испаряется из влаги", но не в смысле законов физики. "По какой бы дороге ты ни пошел, не найдешь границ души: настолько глубок ее смысл", - любил говорить философ. Таким образом, душа у Гераклита не трактовалась как личность. Аристотель [264] обратил внимание на учение Гераклита, который, по его мнению, утверждал, "что душа есть начало, поскольку она представляет собою испарение, из которого, [по его мнению], составляется [всё] остальное. Сверх этого, она есть нечто в высшей степени бестелесное и неизменно текучее". Гераклит выступал против современных ему демократических партий, ушёл из Эфеса, когда в городе победили демократы, приобрёл повышенную сентиментальность, много плакал по любому поводу, за что греки жалели его и дали ему прозвище "Плачущий философ" [94,262]. Его философию мало кто понимал, а потому никаких гонений из-за неуважения к богам он не испытал.
Сократа же никто не жалел: обычно он говорил ясно, был независим в своих суждениях, ни у кого ничего не просил и не плакал от бедности жизни, потому его считали сильным. Не смог он полностью согласиться даже с Гераклитом, признанным философом Греции, и дал его учению такую критику ("Лисид" [265]): "... если что-либо бывает дружественным чему-то в силу крайней противоположности, необходимо и этим вещам быть дружественными... Следовательно, ни подобное подобному, ни противоположное противоположному не бывает дружественным... я утверждаю как своего рода пророчество, что прекрасному и благому дружественно то, что и не хорошо и не дурно... Мне представляется, что существует как бы неких три рода - хорошее, дурное и третье - ни хорошее ни дурное" [а нечто среднее]. Комментаторы "Лисида" отметили, что эта мысль так понравилась Платону, что он повторил её в более позднем своем диалоге ("Пир"), признавшись, "что между мудростью и невежеством, прекрасным и безобразным, добрым и злым всегда есть нечто среднее. Эрот, бог любви, не прекрасен и не добр, но он не безобразен и не зол, а находится посередине между крайностями". Сам же Сократ пришёл к выводу ("Лисид" [265]), что "ни хорошее ни плохое [т.е. среднее] не будет дружественным такому же, как оно само... Таким образом, одно только то, что и не хорошо и не плохо [среднее], может оказаться дружественным хорошему". Такого же мнения Сократ придерживался и в отношениях между людьми: дружба возникает тогда, когда один хорош, а другой средний по отношению к хорошему. Для молодых афинян такое мнение было откровением: они привыкли к полярности и думали, что дружат друг с другом только либо хорошие, либо плохие (они всегда могли сказать, что другая компания хуже ихней), а им открыли глаза на то, что существует еще нечто среднее, причём между друзьями один может быть хорошим, а другой средним, т.е. зарождались конкуренция и критическое отношение друг к другу. Так, например, здоровый не будет дружить с врачом, но лишь тот, кто чем-то болен, станет искать для себя врача, но этот "больной" может оказаться выше врача по своему положению, состоянию и образованию, и врач для него может оказаться "средним" человеком, в умении которого он, однако, нуждается. Такие же отношения могли возникнуть между хозяином и рабом (хозяин богат, но умеет только руководить, а раб умеет делать руками). Но Сократ пошёл ещё дальше, заявляя, что "то, что ни плохо ни хорошо, иногда от присоединения [к нему] плохого не становится плохим до поры до времени, а бывает, что и становится... И пока оно ещё не стало плохим от присоединения плохого, присутствие этого последнего заставляет его стремиться к хорошему. То же, что делает его плохим, лишает его одновременно и такого стремления, и любви к добру. Ибо оно уже не будет ни плохим ни хорошим, но оказывается плохим, а плохое не может быть... другом хорошему... Поэтому мы должны сказать, что те, кто уже мудры, не стремятся более к мудрости, боги они или люди. Не стремятся к ней и те, кого крайнее невежество делает плохими людьми: ни один дурной и невежественный человек не тяготеет к мудрости. Остаются те, в ком хоть и гнездится это зло - невежество, однако не делает их совсем неразумными и невежественными: они ещё понимают, что не знают того, что им неизвестно. Поэтому-то стремится к мудрости тот, кто не хорош и не плох; плохие же люди к ней не стремятся и точно также хорошие, ибо... ни противоположное не дружественно противоположному, ни подобное подобному". Из этого вытекало, что в дружбе хорошего со средним выигрывает всегда средний, он же имеет шанс и прогрессировать в своём развитии; хороший же от этой дружбы только проигрывает и, более того, сам по себе вообще не имеет никакого внутреннего стимула к прогрессу. Для Греции такая философия была явной угрозой её благополучию, поскольку из слов Сократа вытекало, что за аристократией нет будущего, развитие могут дать только средние слои общества, а при дружбе аристократов со своими рабами и слугами и даже со средним классом ей во всех случаях грозил упадок и деградация.
На суде Сократа сочли врагом демократии и Афин в целом [169]. Сократ отказался от защиты, поскольку полагал, что для него недостойно защищаться, коль скоро обвинения бы-ли лживы. Он мог спастись бегством, однако пожелал остаться в родном городе, смирившись со смертным приговором, который ему грозил. Ксенофонт, например, считал [278], что в последние годы своей жизни Сократ уже готовил себя к смерти, и она была ему даже выгодна: появлялась возможность избежать немощной и слабоумной старости.
Друзья и ученики Сократа, Критон с сыном Критобулом, Платон, Аполлодор и другие, готовы был уплатить за него штраф в 30 мин (около 750-900 руб., советскими деньгами), но он отказался [269,271]. Ксенофонта на суде не было [278], он слышал о нём от Гермогена.
На суде Сократ вёл себя дерзко по отношению к обвинителям и судьям, насмехаясь то над одними, то над другими, явно демонстрирую своё бесстрашие [269]. После обвинительного приговора, по афинским законам, разрешалось высказаться обвиненному на предмет того, какому наказанию его следует подвергнуть, и Сократ выбрал для себя "даровой обед в Пританее" за общественный счёт, который считался чрезвычайно почетным, т.к. полагался, например, победителям Олимпийских игр. По Диогену Лаэрцию, после такого высказывания Сократа, число голосов, поданных против него, сразу увеличилось на 80 [269]. Свое поведение Сократ объяснил тем, что "ни на суде, ни на войне, ни [ему], ни кому-либо другому не следует избегать смерти всякими способами без разбора", особенно такими унизительными, которыми пользовались некоторые обвиненные, включая стратегов, приводивших в суд плачущих детей и жену для того, чтобы разжалобить судий. Всякий, по мнению Сократа, должен встречать приговор своим делам достойно человека, а не подобно приспосабливающемуся существу, ибо "от смерти уйти нетрудно, ..., а вот что гораздо труднее – уйти от нравственной порчи, потому что она идет скорее, чем смерть".
На суде, после приговора, Сократ заявил [269]: "... для меня очевидно, что мне лучше уж умереть и освободиться от хлопот", нежели оставаться в живых. Заключительные слова, сказанные им после вынесения смертного приговора, были такими: "А теперь, о мои обвинители, я желаю предсказать, что будет с вами после этого... я утверждаю,... что тотчас за моей смертью придет на вас мщение, которое будет много тяжелее той смерти, на которую вы меня осудили...: больше будет у вас обличителей..., и они будут тем невыносимее, чем они моложе, и вы будете еще больше негодовать".О раскрывшейся у Сократа после приговора способности верно предсказывать будущее говорил и Ксенофонт [278].
Сократ вынужден был ждать казни 30 дней и, по свидетельству Платона [271,277], он провёл это время в спокойных рассуждениях о свей жизни в прошлом и о том, что ему предстоит в будущем, после смерти. В день казни к нему пришли друзья, и он, не теряя надежд на жизнь после смерти, уверял их ("Федон") [277]: "Знайте и помните..., что я надеюсь прийти к добрым людям, хотя и не могу утверждать это со всею решительностью. Но что я предстану пред богами, самыми добрыми из владык, - знайте и помните, это я утверждаю без колебаний, решительнее, чем что бы то ни было в подобном же роде! Так что никаких оснований для недовольства у меня нет, напротив, я полон радостной надежды, что умерших ждёт некое будущее и что оно, как гласят и старинные предания, неизмеримо лучше для добрых, чем для дурных". Друзьям было жалко Сократа, их переполняла скорбь, и он был вынужден обратился к ним со словами [169]: «Что вы делаете? Какие же вы чудные. Я собственно потому и женщин из дома отправил, чтобы они не устраивали таких вещей».
Сократу принесли бокал с ядом цикуты, он выпил его и умер [27,169]. В комментариях к платоновскому диалогу "Лисид" [265] говорится, что цикута равносильна русскому болиголову, семена которого растирались для получения яда. С медицинской точки зрения такое описание ядов считается некорректным, равносильное выражению "всё свалить в одну кучу".
У северных народов России [211,274], болиголовом обычно называют Багульник болотный (лат. Ledum palustre) [276] - растение из семейства Вересковых, произрастающее в субарктических и умеренных широтах Северного полушария, выделяющееся своим эфироносным горьковато-тяжелым запахом, отгоняющим насекомых. Пчёлы из цветков Багульника добывают "мед" для своей "аптеки", который для человека ядовит и к употреблению в качестве пищевого продукта не пригоден, но может быть использован как лекарственное средство. Эфирные масла багульника используют в парфюмерии [146]. Всё растение считается ядовитым [146]: при попадании внутрь каких-либо его частей, у человека возникает рвота, сердцебиение, озноб и удушье. При вдыхании его эфиров у чувствительных людей возможна головная боль, а при контакте с соком растения - дерматит или поражение слизистых оболочек [280]. Однако смертельных случаев от употребления яда Багульника не зафиксировано.
Болиголов пятнистый (лат. Conium maculatum) [275-276], или Омег [189], более теплолюбивое растение, произрастает в средних и южных широтах, имеет характерный неприятный мышиный запах, содержит ядовитый алкалоид кониин нервно-паралитического действия [146]: вызывает побледнение лица, нарушение акта глотания, восходящий паралич, угнетение центральной нервной системы без потери сознания. Нектар цветков омега особенно любим короткохоботковыми мухами [146], но запах растения отпугивает жвачных животных. Все части болиголова ядовиты, однако уже во времена Гиппократа его умели применять как лекарственное растение.
Ядовито всё растение в свежем и сухом виде, а наиболее опасны его плоды (семена), в которых содержится больше всего кониина [280]. Сок Омега вызывает раздражение кожи и слизистых оболочек с последующей потерей их чувствительности. При употреблении сока внутрь во рту, за грудиной и в подложечной области возникает зуд, появляются частичное онемение кожи, головокружение, головная боль, расстройство зрения и слуха. Конечности становятся тяжёлыми, ощущается холод, возникают мурашки по в всему телу, лицо бледнеет, глотание затрудняется. Отмечаются жжение во рту, горле, слюноотделение, тошнота и рвота. В легких случаях всё ограничивается расстройством пищеварения, в тяжёлых - нарастает мышечная слабость, переходящая в восходящий паралич мышц, что может привести к остановке дыхания через несколько часов после отравления. Яд обладает кумулятивным эффектом, накапливается в печени и нарушает её функцию.
Саму же цикуту получали из ядовитого Веха (Вех ядовитый - лат. Cicuta virуsa) [270, 276], распространённого в Европе повсеместно и имеющего привлекательный морковный запах и вкус. В "Википедии" цикуту почему-то назвали "Вёх ядовитый". Вех относят к одному из самых ядовитых растений, в котором ядовито всё, но особенно корни, содержащие смолу с цикутоксином - наиболее ядовитым началом в растении (по силе токсического действия превосходящим кониин Омега в 3 раза [273]), обладающим нейротоксическим свойством [272]: уже через несколько минут после его употребления возникают тошнота, рвота и боли внизу живота, за которыми следуют головокружение, шаткость походки, выделение пены изо рта, расширение зрачков, эпилептоидные припадки и судороги, заканчивающиеся параличом и смертью, если не оказать помощь. При отравлении средней тяжести к симптомам могут присоединяться [146] сонливостью, чувство опьянения и жажды, паралич языка, затруднение глотания и дыхания. Цикутоксин действует быстро (от 45 мин до 1 часа) [146]. В зависимости от его дозы смерть может наступить даже в течение одного часа от паралича дыхательного центра [280]. При вскрытии трупа, погибшего от отравления цикутой, обнаруживают расширенные сосуды головного мозга, гангренозные явления в желудке и кишечнике, вздутие живота [146].
Как отметил Платон ("Федон") [277], осужденных на смерть перед казнью лишали горячительных напитков, поскольку они ослабляли действие яда и его приходилось давать дважды и даже трижды.
Казнь Сократа проводилась при людно, в присутствии друзей и учеников, не было Платона - он сказался больным ("Федон") [277], - и Ксенофонта [278], т.е. тех ключевых фигур, которые больше всего оставили воспоминаний о своём учителе.
По словам свидетелей ("Федон") [277], Сократ умер спокойно, без мучительных колик и конвульсий, свойственных отравлению цикутой; не было у него ни тошноты, ни рвоты. После употребления яда, Сократ сперва ходил, затем лег и закутался. Вначале потеряли чувствительность ноги, а когда холод добрался до живота, Сократ раскрылся. "Немного спустя он вздрогнул, и служитель открыл ему лицо: взгляд Сократа остановился. Увидев это, Критон закрыл ему рот и глаза". Платон, прощаясь с Сократом, написал в «Апологии» [169]: «Так … скончался наш друг – человек, о котором мы можем сказать, что из всех, кого мы тогда знали, он был лучшим, а также мудрейшим и справедливейшим». Эти же слова он повторил ещё раз в диалоге "Федон" [277]. Перед смертью Сократ успел наказать Критону принести Асклепию (богу врачевания и сыну Аполлона) петуха [277], почитавшегося еще пифагорейцами [261] как символ человеческого тела, предназначенного Солнцу (Богу) и Луне (природе). Асклепий умел воскрешать мертвых [152]. Сократ мог этому верить или же он так завещал Богу и природе своё тело (осталось неизвестным).
Первым, кто усомнился в смерти Сократа от цикуты был, возможно, немецкий зоолог и просветитель Альфред Брем (1829-1884 гг.) [31]; все остальные занимались лишь плагиатом его идеи без указания имени автора. А. Брем обратил внимание на то, что, описанная Платоном смерть Сократа не укладывалась в клинику отравления цикутой, и предположил, что древнегреческий философ был отравлен иным веществом, которое, по описанным симптомам более свойственно болиголову пятнистому [146]. Брем умолчал, что кониин, как и цикутоксин, вызывает желудочно-кишечные расстройства, без которых действительно получалось, что он прав. Не отметил Брем и того, что по своим токсическим свойствам кониин в 3 раза слабее цикутоксина [273], что значительно продлевает период мучений до наступления смертельного исхода.
На основании приведённых доводов версия А. Брема выглядит сомнительной в том, что греки применяли болиголов пятнистый для казни людей. Да и яд для Сократа они назвали бы тогда не цикутой, а кониумом, что гораздо логичнее. Следовательно, "цикутой" греки называли некий яд, который использовался ими для смертной казни (возможно, первично они применяли цикуту, но потом от неё отказались, а название яда для смертников оставили прежним на страх провинившимся). Если уж пытаться пойти по пути Брема и поискать яд, которым мог быть казнён Сократ, то его смерть, описанная Платоном, больше похожа на отравление крутиком (Аморфа кустарниковая - лат. Amorpha fruticosa) [280], в котором ядовиты плоды (мелкие скрюченные бобы до 1 см длиной) и семена в них, употребление которых вызывает расслабление мышц, сонливость, заторможенность рефлексов, падение артериального давления и нарушение работы сердца (тахикардия, аритмия), с последующей потерей сознания, остановкой дыхания и наступлением смерти на фоне синюшности кожных покровов, без каких-либо желудочно-кишечных расстройств. Не укладывается в эту версию лишь то, что Аморфа родом из Северной Америки, и нет ни какой гарантии, что греки обладали ею, хотя и знали, что Земля круглая ("Федон", Платон [277]), а финикийские, карфагенские и греческие мореходы бороздили прибрежные воды Атлантического и Индийского океанов с давних времён [1,211]: финикийцы - с 1200 г. до н.э., карфагеняне - с V в. до н.э, греки - в IV–II вв. до н.э. У Брема [146] нет описания крутика (Аморфы) - возможно, он ещё не знал о существовании такого растения, или же оно у него получило какое-то другое название. Но что доподлинно известно от того же Брема и из мифов [152], так это то, что греки с доисторических времен знали ещё одно ядовитое растение - аконит (Aconitum) (им Медея пыталась отравить Тесея), при употреблении которого, однако, тоже возникают желудочно-кишечные расстройства. В этом поиске возможного ядовитого растения важно другое: яд, которым отравили Сократа, по механизму действия, описанным Платоном, действительно существовал, и теоретически греки могли им пользоваться, но это были не цикута, не болиголов пятнистый и не аконит. В противном случае выходит, что Платон неверно описал смерть Сократа, идеализировав и приукрасив её, - на самом деле она была более мучительной и тяжёлой и далеко не такой спокойной. Потому люди чаще боятся не смерти, а тех мучений, которые ей предшествуют - всем известно, что начало жизни и её конец сопряжены со страданиями, а если жизнь складывается тяжело, то всё, что с ней связано, превращается в сплошную каторгу. Возможно, такого же мнения придерживался и Сократ (он был беден, жена - ворчливая, имелось трое маленьких детей, которые всегда хотели есть, а многие греки, по свидетельству Гиппократа [281], в силу своей несостоятельности могли позволить себе питаться всего один раз в день какой-то похлёбкой с ячменной лепешкой, от которых большую часть суток сохранялось чувство голода; хлеб уже считался дорогим и предназначался богатым; потому Сократ на суде просил для себя обеда за общественный счёт, и победителей олимпийских игр тоже награждали бесплатным обедом - это был дорогой подарок!).
По свидетельству И. Флавия [125], афиняне признавали свой город открытым для всех, однако они неуклонно наказывали тех лиц, которые осмеливались проронить о богах хотя бы одно только замечание, не согласное с их законами. Будучи афинским гражданином, Сократ умер, как полагает Иосиф Флавий [125], за то, что "ввел новый род клятвы и за то, что он утверждал и притом, по мнению некоторых, в шутку, будто некое божество дает ему прорицания, именно за это-то он и был приговорен к смерти посредством отравления ядовитым напитком. Кроме того, обвинитель выставлял против него обвинение в том, будто он развращал юношество, побуждая его к презрительному отношению к родному государственному устройству и законодательству".
После казни философа его сограждане раскаялись в совершённом и воздали ему всяческие почести [262]. А обвинители Сократа, как говорится в комментариях к "Апологии" [269], все получили по заслугам: по свидетельству Диогена Лаэрция, афиняне приговорили обвинителей Сократа к изгнанию; Диодор говорил о казни обвинителей без всякого суда; Плутарх сообщал, что обвинители Сократа повесились, так как не вынесли презрения афинян, лишивших их "огня и воды"; Фемистий, ритор IV в. н.э., в одной из своих речей сообщал, что Анит был побит камнями. При всей легендарности этих сведений важно отметить склонность потомков к мысли о возмездии за казнь невинного Сократа.
Портрет Сократа, созданный Платоном и Ксенофонтом, многими считается идеализированным [169]. Однако, он является, несомненно, героическим на все времена и заслуживающим того, чтобы эти произведения этих авторов изучались в школе - они могут дать обучающемуся правильный ориентир на всю оставшуюся жизнь.
У Сократа было три сынам [269]: старший Лампрокл и младшие Софрониск и Менексен. Всех трех сыновей Сократа Плутарх назвал "тупыми" [264]; такого же мнения о них придерживался и Аристотель. Они действовали согласно завещанию Сократа, который на суде, после вынесенного ему приговора, обратился к людям с такой просьбой [269]: "... если, о мужи, вам будет казаться, что мои сыновья, сделавшись взрослыми, больше заботятся о деньгах или еще о чем-нибудь, чем о доблести, отомстите им за это, преследуя их тем же самым, чем и я вас преследовал; и если они будут много о себе думать, будучи ничем, укоряйте их так же, как и я вас укорял, за то, что они не заботятся о должном и воображают о себе невесть что, между тем как на самом деле ничтожны".
В современном мире не любят говорить о высшем духовном начале. Но тем, кто этого все-таки не гнушается, философия Сократа должна быть, несомненно, интересна: проведенное исследование его учения показало, что он владел тайными знаниями, источник которых остался неизвестным. Однако считается, что он не был посвящен ни в эзотерические тайны, ни в учение йоги, но рассуждал порою как истинный посвященный с приложением своих знаний под древнегреческую действительность. Если допустить, что он был самоучкой, то, непременно, должен был обладать мистическими способностями, в противном случае остался бы посредственным философом, не выше уровня Диогена Синопского. И свою смерть он воспринял как неизбежную карму, от которой ему было не уйти: в Древнем мире за разглашение эзотерических тайн полагалась смерть, и Сократ подчинился судьбе, но не отказался от своего учения. В результате, его смерть явилась примером мужества и стойкости в своих убеждениях, совершенно отличной от смерти Диогена, умершего от неукротимых поносов. Сократ доказал, что в древнем мире, как и в наше время, желавший достичь истинных знаний всегда мог это сделать. Однако он, как и всякий выдающийся человек, жил всё-таки не в свое время, потому и не был понят современниками, но он освежил свое время и дал ему толчок к новому развитию, породив другое поколение философов - послесократиков, самыми известными из которых стали Платон и Аристотель. Они продолжили его начинание, возвысив обсуждение этики до самых важных вопросов бытия, сохранивших свою актуальность и в наше время.
ОткрыткиПерерожденный каталог открыток на все случаи жизни
