(самые общие размышления о грядущем)

Думалось как-то, вспоминалось, как в школе учили. Помните, наверное, в советской школе мы писали на уроках контрольные работы на тему: «Общественная мысль во Франции 30-40 годов…века», или, например, «Развитие революционного движения…» или какого-нибудь «…народно-освободительного движения в Африке 60-70х годов XX века». Вот и мне захотелось в свободном изложении, далеком от цифр и статистики, написать что-то в этом роде о последних десятилетиях в России. Как мне видится все это.

Для начала выделю несколько этапов:

- Первый этап, 1987-1993 годы - этап буржуазной реставрации, контрреволюции, частнособственнического реванша, как угодно и, с другой стороны, стихийного, не оформленного еще сопротивления наиболее сознательных граждан;

- Второй этап, 1993-1999 – этап становления олигархического компрадорского капитализма. Системного общественно-политического кризиса. Начало активного открытого противостояния части народа, возглавляемого патриотами и коммунистами, поражение восстания 1993 года с последующей легализацией борьбы в рамках парламентского пути, победа в левом секторе идеи «лимита на революцию». Война в Чечне, опасность развала государства, фактическая победа и юридическое поражение на выборах 1996 года, последующая апатия и кризис в левом движении;

- Третий этап, 1999-2006 – в России складывается вертикаль власти. Происходит строительство государственного капитализма. Преодолевается общественно-политический и частично экономический кризис. Высокие цены на нефть и гибкая политика правящего режима способствуют этому, при этом системный кризис российской государственности не решается. Народное сопротивление постепенно утихает, левое движение терпит серию расколов, прежде всего по линии размежевания с антимарксистскими патриотами-националистами, которые переходят в стан правящих элит. Общий кризис парламентской борьбы, осознание его ущербности среди низовой части коммунистов, при этом для российского общества характерно общее «полевение» настроений.

- 2007-2008 - ?

Каков был первый этап? В Союзе назрел кризис. Но какова была его природа? Была ли экономическая рецессия? Нет. Об этом не может быть и речи. Проблемы в экономике были, но не более запущенные, чем в любой другой развитой стране. Так в чем суть? Назрел кризис несоответствия уровня развития производительных сил качеству и уровню развития производственных отношений. Когда основная часть трудящихся не имела должной мотивации на труд, на его интенсификацию, поиск новых решений. И при возможностях экономики и ее значительном потенциале остро ощущалась ее негибкость в системах управления, просчета и быстрого реагирования на меняющиеся потребности населения, т.е. кризис был не столько в экономике, сколько в ее надстроечных структурах управления. Представляется, что к концу восьмидесятых назрел кризис общественно-политический. Идеологическое несоответствие между лозунгами и действительностью, когда в партии сознательных и верных идеям и целям коммунизма стало критически меньше, чем равнодушных и просто обывателей. Когда в ней набрали вес карьеристы и чинуши-приспособленцы. Когда собственно цели были размыты отсутствием серьезной теоретической работы над вопросами научного коммунизма. Когда партия перестала быть авторитетом и целеполагателем для всего советского общества.

Удачный момент для нанесения удара был выбран тогда, когда живая активность строителей коммунизма стала чем-то, известным только по фильмам и рассказам, а жизнь вокруг представлялась застывшей картинкой благодушия и апатичной безыдейности, отсутствие осмысленной политической позиции. Когда в воздухе повис вопрос - почему у нас все так?

Итак, середина восьмидесятых – общество созрело для перемен. Хотело ли оно смены общественной формации? Конечно, нет. Оно хотело улучшения, оно хотело прорыва в реализации своего творческого потенциала, оно хотело взрывной «живой жизни», наполненной правдой, где говорят о том, о чем думают и наоборот. Демонтаж советской системы опирался на криминальные структуры, исповедующие свои цели, либерально-интеллигентские круги, исповедующие свои цели, и мелко-буржуазные круги, охватывающие свой спектр задач. Фактически эти три прослойки общества стали социальной базой реставрации капитализма. Рабочие, крестьяне, большая часть научной интеллигенции, инженеров, офицеров и работников культуры оказались не у дел. Они оказались предметом манипулирования. В ход шла манипуляция сознанием через манипуляцию историей советской страны и историей России. Задача ставилась - разрушить преемственность, культурное ядро и существующие смыслы, атомизировать общество. Вторым видом манипулирования была абсурдизация экономической системы Советского Союза, показ ее неэффективности на фоне лживой пропаганды успехов капитализма, сокрытия предпосылок этих успехов, базирующихся на эксплуатации человеческих и природных ресурсов третьих стран и на скоплении начального капитала за счет воюющих стран в XX веке. Третьим видом манипуляции было воззвание к националистическим элитам с целью столкнуть их между собой. В результате мы имели серию искусственно разожженных гражданских войн, обще-экономический, гуманитарный и политический кризис, повлекший за собой сотни тысяч жертв, миллионные миграции беженцев, националистические чистки, развал научно-технического, экономического и военного фундамента страны, не сопоставимый по своим масштабам с предпосылками перестройки. В этот период начинается стихийное сопротивление народа, вылившееся в череде восстаний. К таковым следует отнести восстание в Таджикистане под руководством полковника Худойбердыева, восстание в Москве в 1993, противостояние националистическим элитам в Приднестровье, смена политических курсов под давлением народных масс в Белоруссии, на Украине, Азербайджане, Грузии, куда приходят более лояльные и центростремительные силы.

Что же коммунисты? Складывается впечатление, что лишь малая толика людей понимала, что происходит, давала себе отчет в масштабах контрреволюции и могла адекватно отвечать. Предательство верхушки КПСС обезоружило истинных коммунистов. Упомянутая же социальная база из трех прослоек была сплочена, имела четкие цели и рецепты их достижения. Коммунисты не смогли возглавить ни одно из социальных движений и восстаний и зачастую были лишь активными участниками событий. Некоторые коммунисты, осознававшие всю неготовность как кадровую, так и политическую, дистанцировались и пропустили эту волну во всех республиках. Власть же продолжала использовать по инерции народную волю к активной деятельности. Она была удачно оседлана врагом, как внешним, так и внутренним. Шквал помоев на советскую историю, извергнутый пятой колонной на головы советских людей с экранов телевизоров, со страниц «умных» журналов и газет, которым мы привыкли доверять, уже к концу восьмидесятых годов загнал коммунистов в глухую оборону. Он разобщил людей, в каждом отдельно взятом коммунисте поселив хоть какую-то, но червоточинку сомнения, которая не давала ему сил поднять гордо голову. Мы были не готовы. Мы вкушали плоды глубокой ошибки советского периода, когда история была не предметом тщательного изучения действительности, смелого анализа реальной практики строительства первого в мире государства тружеников, а занималась ретушированием действительности, заглаживала острые углы, не договаривала принципиальную правду. Именно этой нашей слабой точкой воспользовался враг, обрушив на нас ту «правду», к которой мы не были готовы, которую мы не анализировали, и которая своей внезапностью выбила почву у многих из под ног. Сжавшись до предела, израненное болью за все поруганное дорогое и святое, сердце билось еле слышно, и только вера в людей, в наших отцов и дедов, в наших героев, в подвиг и чистые помыслы народа хранила от полного опустошения. Так было с юными, еще не опытными. А закаленные бойцы уже к 1993 году смогли встать с колен и поднять своих внуков, и сказать первое «НЕТ» режиму, «НЕТ» реакции, «НЕТ» безмолвному подчинению наглости вероломных бандитов. Их усилиям, их стараниям мы обязаны повороту в сознании многих коммунистов и просто верных Родине советских людей. В истории была обозначена самая крайняя точка падения, ниже нас опустить не смогли. Начался новый этап – трудного поиска и рождения ответов на всю ту «правду», к которой мы оказались не готовы, и которой нас прибивали к полу, как гвоздь прибивают молотком. Ответы находились, они делали нас сильнее, они помогали отличать правду от примешанной к ней лжи. Осознание значимости и роли нашей страны росло с осознанием всей диалектичности исторического процесса. В эту эпоху, подымаясь с колен, коммунисты, еще отравленные ложью, были разбиты на мелкие партии, отличающиеся только разными ответами на разные этапы истории страны Советов. Кто-то из них проглотил пилюлю про Сталина, и не мог о нем слышать и каялся, кто-то проглотил пилюлю про голод и репрессии 30-х годов, а кто-то пилюлю, что воевали «не умом, а мясом». И вот мы имеем мелкие разрозненные части коммунистов, не доверяющие друг другу и по-прежнему отступающие.

Власть же, как сытая кошка, играющая с мышами, натравливала нас друг на друга, выхватывая наши выстраданные ответы, покрывала их толстым слоем комментариев через все каналы СМИ, не позволяя даже одной здравой мысли закрасться в голову и сердце людям. Многие часы трансляции «правдивой исторической лжи» «сванидз», «киселевых» до сих пор промывают мозги нашим согражданам с завидным постоянством.

Осознавая свои успехи в развале страны Советов, на фоне 1993 года, на фоне войны в Чечне и в других республиках, режимы на постсоветском пространстве подбрасывают великолепную обманку на фоне насущных проблем – завезенные импортные продукты потребления, массовую культуру и видимость свободы - либеральные «выборы». Олигархические кланы, сцепившиеся в схватке между собой, проплачиваемые западом элиты, каждый раз объединяющиеся против всего советского и коммунистического, использовали старые рецепты для успокоения народа. Хлеб, зрелища и манипуляция сознанием.

«Радикальные» коммунисты, не находящие отклика в сознании оболваненного народа, практически сразу оказались «не у дел», не смогли перестроиться в соответствии с требованиями времени.

«Умеренные» коммунисты из КПРФ, обозначившие себя как «системную оппозицию», объявившие «лимит на революцию», несущие в своей программе значительный элемент социал-демократии, но не отказавшиеся от коммунистической программы, а следовательно не впавшие в оппортунизм, постепенно стали адаптироваться, как ни одна другая левая партия, к новым сложившимся условиям. Одной из характерных черт, отличающих КПРФ от других партий, была идея союза с национал-патриотическими «белыми» силами и создание единого народно-патриотического фронта. Таким образом, если в 1993 году коммунисты, потерпевшие поражение в восстании, только начинают оправляться от понесенных потерь, руководители только начинают обживаться в новых условиях новой страны и выучивать новые правила борьбы, то к 1996 году коммунисты приходят с новой программой борьбы.

Фактически КПРФ возглавила значительный протестный электорат. Она выражала интересы значительной части крестьянства, некоторой части рабочих, малой части интеллигенции, преимущественно провинциальной. Власть довольно быстро поняла опасность в лице КПРФ и позволила себе пренебречь другими коммунистическими силами. Власть понимала, как делаются выборы, на то были иностранные советчики. В левом секторе к выборам относились тоже очень серьезно. Власть меняет лексику, игра становится хитрее. Лозунги и идеи коммунистов берут подставные партии и отдельные политики, отрывая голоса у коммунистов: Лебедь, КРО, последующие Родина, Справедливая Россия и т.д. Длинен список иуд. Мавр делает свое дело и уходит со сцены. А мы остаемся раз за разом у разбитого корыта. При этом власть особо и не рассчитывает на успех в 1996 году. Она заранее готовит подтасовку, манипуляцию, надругательство над либеральными и демократическими принципами - все запрятано в рукаве у режима, и империалистический Запад (не путать с капиталистическим эксплуатируемым «подбрюшьем» Центральной и Южной Америки, Африки, Азии) готов все это санкционировать. Чудовищный подлог выборов президента в 1996 году, теперь с таким бесстыдством признаваемый всеми СМИшниками, был тяжелым ударом.

Если первые годы перестройки и «незалежности» были подобны серии поражений в приграничном сражении в 1941 году, то 1996 год был аналогичен разгрому под Смоленском и Киевом. Коммунисты и наши лидеры, только обучающиеся воевать в новых условиях, порой мыслящие стандартами советского прошлого и так же воспринимающие власть, испытали тяжелый удар. Надрыв и боль. Апатия и безрадостность существования.

А вокруг олигархические кланы и Запад, которые уже взяли курс на расчленение России. Война полыхает с новой силой. Голод и забастовки. Деиндустриализация страны, развал армии, науки. И 1998-1999 годы – дефолт и взрывы домов, как тяжелое похмелье у обманутого народа и у тех самых трех прослоек – криминала, интеллигенции и мелких буржуа. Казалось бы, должно все кончиться, но методы новой борьбы с народом, управление так называемым «гражданским обществом» через 1. дешевый ширпотреб; 2. массовые и неестественные продукты питания; 3. массовую культуру и 4. манипуляцию сознанием продолжают канализировать постсоветское общество. Парадоксально, но тот язык, на котором говорят коммунисты, методы убеждений, факты оказываются недейственны, ибо примененное массовое оружие изменило сознание у большей части постсоветского населения с целостного на мозаичное. Фактически народ не может воспринять в новых условиях то, о чем говорит коммунист. Эта новая реальность складывалась и ранее, но с 1996 по 1999 годы на фоне системного кризиса «массовое оружие» продолжало быть эффективным.

Коммунисты оказались в апатии, в образной и интеллектуальной изоляции, во многом отошли от марксистско-ленинских принципов борьбы, и параллельно этому во властных структурах продолжалась борьба между кланами. В результате этого победили кланы, исповедующие государственно-капиталистический путь развития. Для части элиты стало понятно, что впереди либо общая катастрофа в угоду Западу, а следовательно, и катастрофа их собственного бизнеса, либо общая стагнация. Для другой части элиты катастрофа и стагнация и были естественным фоном процветания их бизнеса. Правящая верхушка, уже сменившая демократов из «Выбора России» на новую генерацию силовиков и капиталистов в виде «Нашего дома России», пришла к убеждению выбрать олигархические кланы, стоящие на пути государственного капитализма. Они понимали, наверное, что иные формы капитализма ни по общественно-политическим, ни по историческим, ни по внешне-политическим причинам выжить просто не могли.

С 1999 года режим взял новый курс. Что же коммунисты? Раскол, существующий в левом движении, потеря кадрового состава, невозможность объединить выдающихся левых лидеров и интеллектуалов, отсутствие свежих идей и методов борьбы. Фактически мы не смогли использовать ни один шанс, ни одну ошибку власти. Чистый парламентаризм все более отрывал коммунистов от народных масс. Деиндустриализация страны приводила к люмпенизации населения, а следовательно, к сокращению социальной базы коммунистов на фоне продолжающейся манипуляции сознанием.

В 1999 году власть окончательно перехватила инициативу. Третий этап – это самые тяжелые годы, характеризующиеся общим поражением коммунистического движения на территории постсоветского пространства. В этот период власть наносит глубокие удары, которые каждый раз, если использовать военную терминологию, охватывают наши части, окружают и уничтожают их. Раз за разом мы теряем союзников, постепенно мы теряем патриотический электорат, союза между коммунистами также не возникает. Численность партии неуклонно сокращается. Раз за разом наши «генералы», пытаясь удержать плацдарм, попадают в окружение, не успев отвести войска. Даже сами выборы теряют всякий смысл. Режим смог выстроить вертикаль власти, используя внешне-политическую и экономическую конъюнктуру, остановить распад страны и экономический кризис, повысить благосостояние незначительной части населения. Цены на нефть позволяют продолжить этот «пир во время чумы». Почему во время чумы? Да потому, что не решаются властью основные насущные потребности российской государственности, которые и привели к перестройке. Мы не видим индустриального или научно-технологического скачка, развал инфраструктур продолжается. За эти восемь лет под личиной укрепления государственности и мощи страны окончательно произведен демонтаж всех экономических и политических завоеваний народа. Капитализм повернулся к нам своим оскалом, блестя реформой ЖКХ, распродажей земель, вод и лесов, плохими платными медициной и образованием, увеличением беспросветной нищеты и вторым местом в мире по числу олигархов. Отсутствие правды повисло в воздухе. И теперь уже вовсе не только коммунисты ищут ее, как глоток кислорода в каменной клоаке пресыщенной Москвы. «В чем сила, брат?» Вопрос, отозвавшийся в душах и заставивший запомнить роль Бодрова в фильме «Брат-2». А песенка из «Бумера», что распевалась в электричках гармонистом, привлекала, как лучик тусклого, но живого неба в осколке зеркала для сидящего в яме. А клятва «антикиллера», который будет бить врагов своей советской страны по мере сил, а «сил у него немерено», звучала новой лексикой у нового общества. Развал социального организма достиг тяжелейших форм. Применяемое властью оружие уже дало свои плоды, падение образования, нравственности, раскол общества достигли пиковых значений. Все держится только на цене на нефть. Параллельно мы видим, что в эти годы происходит локальное отрезвление общества. Прежде всего среди обеспеченных и думающих людей, которые понимают, к чему все идет, ибо ни о какой конкурентоспособности наших товаров с Западом или поднимающимся Востоком при существующем общественно-экономическом строе быть не может. В то же время происходит постепенное становление российского пролетариата.

Создающиеся заводы, призванные обеспечить покупательную способность среднего класса российского общества, увеличивают численность рабочего класса, который в будущем станет социальной основой коммунистического движения. Еще одной важной тенденцией, характеризующей период 1999-2007 года, является обострение внешне-политических противоречий между российским капитализмом и западным империализмом.

Таким образом на волне популярности гаранта Конституции и его властных инициатив, стабилизирующих и выражающих интересы олигархических кланов, происходит делюмпенизация общества. Советская система образования спустя годы стала приносить в новых условиях неожиданные плоды. Обеспеченные и самостоятельно мыслящие люди, все более понимающие происходящее, также становятся социальной прослойкой, наряду с рабочими, не разделяющей целеполагание власти. Крестьянство по-прежнему остается в общей оппозиции к режиму. Эти три основы – есть тот залог полевения российского общества, который отмечается почти всеми аналитиками. К сожалению, коммунистическое движение России в 1999-2007 годы так и не выработало новых адекватных методов борьбы, так и не вернулось к классическим методам борьбы, совмещающим парламентскую и революционную практику, описанную В.И.Лениным. Именно в этом видится залог той противоречивой ситуации, когда на фоне общего полевения народа сама партия сокращается в численности и оказывается не адекватной реалиям. Помимо обозначенных тенденций русская интеллигенция подготовила ряд трудов, которые развенчали многие антисоветские и антироссийские мифы. Мы готовы теперь. Много осмыслено, выстрадано. Юные стали взрослее, успели воспитать и закалить своих детей. Двадцать лет - немалый срок для безвременья и господства реакции. Выросли и встали на ноги, не знавшие Великой страны. Новое, полевевшее общество ищет свое поле для реализации. У нас появилось поле, которое мы захватили – глобальные сети. Здесь мы главные игроки. Наше поле притягательней, умней и смелей «TVящика» и желтой прессы. Здесь есть правда и «живая жизнь». Авангард молодежи растет на новом материале и новых стандартах, в которых зачастую отраженным светом сияют ценности и идеалы Страны Советов. Этот авангард ширится и наполнит ряды будущих коммунистов свежими силами, сменит легендарных непотопляемых наших стариков-героев, если коммунистическое движение станет самим собой. То есть вернется к проверенным традициям борьбы на новом уровне, через поддержку трудовых коллективов, через бескомпромиссную борьбу за права каждого трудящегося и не в буржуазном бесправном парламенте или законодательном собрании, а в гуще событий зарождающейся классовой борьбы. Захватить идейно авангард пролетариата, полевевшее российское общество, выработать новые методы борьбы - вот основная задача, стоящая сейчас перед коммунистами.

«Фланговые глубокие удары» режима 1999-2006 гг. по-прежнему сокрушительны для нас. Они по-прежнему раскалывают нашу партию, отрывают левое общество от коммунистов, не позволяя нашим лидерам прийти к однозначному мнению: «Лимит на революцию теперь не исчерпан!». Однако ни монолитный административный ресурс, ни манипуляция сознанием, ни проверенные методы парламентской борьбы так и не привели к ожидаемому результату: они все еще не взяли «Москву». Мы – коммунисты и полевевшее российское общество - все еще держим фронт, отступаем, попадаем в окружение, но держимся. Они строят экономику, а получают пролетариат. Они хотели оболванить нас новыми фактами, а мы в них разобрались, они навязывают нам национализм, а советское интернациональное прошлое в нас и русская справедливая традиция говорят нам об обратном. Лидеры коммунистической партии сделали главное, они пронесли знамя сквозь самые тяжелые годы. Они боролись в парламенте и сопротивлялись антинародным законам, они сохранили организацию, как точку притяжения новых сил, и недооценивать этого нельзя. В то же время многие противоречия в самой КПРФ пока не разрешены. Не произошло объединения левых сил и не выработаны адекватные для коммунистической партии методы борьбы. Так наступил конец 2007 – начало 2008 года.

И тут кое-что изменилось. Три раза прошли выборы. Но как они отличались от того, что было ранее? Мне видится новый этап. Чем же он отличается от прежнего? Те же глубокие эшелонированные удары, охватывающие наши "части с флангов", те же 60-70% на выборах, те же разговоры лидеров КПРФ о нарушениях, не приводящие практически ни к чему. Более того, многие из бывших левых патриотов оказались в стане врага, подобно власовцам. Но пристальный взгляд изнутри на поведение власти на выборах, взгляд на поведение людей, наших граждан и соотечественников на этих выборах привел меня к стойкому убеждению, что что-то очень важное изменилось в стране. Приведу образ - после поражения под Харьковом в 1942 году немецкие части ринулись на юго-восток к Сталинграду, и наносили все те же удары, но в отчетах фашистских генералов значилась главная мысль - «наши удары не приводят к окружению частей Красной Армии. Советские военачальники умело отводят войска из-под ударов. Такого раньше не было». Вот и теперь они нанесли своих три предсказуемых глубоких эшелонированных удара в декабре 2007, в марте 2008 и в октябре 2009 годов, они опять захватили новые «территории», опять вынудили нас отступить, но в этот раз мы «отвели наш фронт и не попали в окружение». Мы не в апатии, мы не проиграли, мы видели, какой ценой в этот раз власть пыталась убедить некоммунистическую Россию голосовать не за коммунистов. Они вбрасывали бюллетени, они подключили административный ресурс, но не так, как раньше. Стало очевидным, что ни манипуляция сознанием, ни «успехи капстроительства» не только не приводят к сокращению социальной базы коммунистов, а более того, все эти успешные годы привели к значительному росту, чуть ли не в два раза, симпатий к нам. Они испугались того, что левеющая Россия и меняющаяся компартия когда-нибудь соединятся в своих векторах развития.

Обостряющиеся внешне-политические противоречия, грядущий капиталистический кризис, надвигающийся новый передел собственности – это то, что бьет режиму в спину. С другой стороны, все менее контролируемое население России вместе с коммунистической партией могут нанести смертельный удар с фронта. Посмотрите на Интернет. Спросите у людей вокруг, как российское общество восприняло справедливость выборов? Как бастующие и объявившие голодовку рабочие на заводах восприняли эти выборы? Как восприняли их обезлюдевшие деревни, оставшиеся без света, школ, телевидения? Что думают в наукоградах, университетах? Власть умна. Она может и в этот раз решить свои основные проблемы. Сработают ли ее механизмы в этот раз? Смогут ли коммунисты, лидеры компартии преодолеть консерватизм, «кпссешную» зашоренность и бюрократизм, передать флаг, пронесенный сквозь лихолетья, поднимающейся России?

Под занавес уходящего 2007 года, в преддверии новой эры уже без Путина – увиделось мне рождение коммунистов из пепла, словно Феникса, и утверждение самой логикой истории их, как единственной реальной оппозиционной силы, выражающих не только интересы трудящихся, но и обще-демократические, национально-освободительные ценности. Ясность задачи, которую ни одна подставная псевдосоциальная партия не осмелилась произнести вслух – НАЦИОНАЛИЗАЦИЯ НЕДР И ЗЕМЛИ – еще один важнейший урок для многих думающих людей в России. Пройдя круги компромиссов и мытарств, мы вернулись к истоку, единственно справедливому и сильному – богатства земли должны принадлежать народу! Партия выстрадала и донесла этот лозунг, переборола внутренние распри и смогла обозначить ясно позицию.

Но этого мало.
На протяжении 1999-2009 годов в России вновь стал появляться класс наемных работников, и это несмотря на кризис и стагнацию экономики, осознающих свои классовые интересы. В среде работников науки, культуры, служащих наметилась общая тенденция освобождения от деструктивных мифов и капиталистической пропаганды, что моментально привело к полевению этих прослоек в российском обществе. Обостряющиеся внешне-политические противоречия и надвигающийся общеэкономический кризис – есть тот фон, на котором действует современная власть, выражающая интересы крупной буржуазии и постепенно сдвигающаяся опять в сторону компрадорских олигархических кланов. Ни административный ресурс, ни приписки, ни манипулирование общественным сознанием не привели к дальнейшему наступлению власти, и более того, замедлили темпы этого наступления. На левом фланге коммунистические партии уже осознали сложившиеся тенденции. Однако еще рано говорить о том, что произошла насущная смена методов борьбы, и появилось осознание ее необходимости. Если в ближайшее время КПРФ не возглавит наметившиеся тенденции не на словах, а на деле, не начнет идейно захватывать авангард трудящихся, то либо власть эту тенденцию перехватит, о чем говорит создание «Справедливой России» (достаточно там сменить лидеров и риторику), либо сам народ создаст новую силу, способную тягаться с буржуазным режимом. Также важно в свете сказанного рассматривать консолидацию левых в рамках коалиции "РОТ Фронт". Многие коммунисты устали ждать. А перед коммунистами на повестке дня по-прежнему стоит осознание случившегося перелома в обществе, столь важного как в судьбе России, так и всего мирового коммунистического движения в целом.
Прошли годы... Уже 2010 год на дворе. Пока положение вещей не меняется.
 

И.Б. Базаров.
Специально для КТВ.

 Андрей Конуров

1. "Домой, в Россию!" Газета "Завтра", 22 июня 1999 года

Имя ученого и писателя Александра Зиновьева стало широко известно российскому читателю в последние годы по его книгам "Зияющие высоты", "Коммунизм как реальность", "Кризис коммунизма", "Запад. Феномен западнизма" и особенно по его многочисленным интервью и статьям, публиковавшимся в газетах "Завтра", "Советская Россия", "Правда". Но еще больше писатель известен на Западе, где он жил и творил, начиная с 1978 года, и только изредка наведывался в Россию. Не так давно он вновь побывал в Москве — на международном форуме культуры. В Государственной думе состоялась его встреча с заместителем председателя нижней палаты Сергеем Бабуриным. Незадолго до отъезда в Мюнхен, где все эти годы живет наш соотечественник, А. А. Зиновьев выкроил время, чтобы ответить на мои вопросы.

"НА ЗАПАДЕ Я ЖИЛ В ДРЕМУЧЕМ ОДИНОЧЕСТВЕ"

— Александр Александрович, 21 год назад вы уехали, вернее, вас "уехали" за рубеж. Как и почему это случилось?

— Моя судьба решалась на высшем уровне. Суслов, который тогда был шефом идеологии, настаивал на том, чтобы мне дали высшую меру наказания, а Андропов, которому, кстати сказать, моя книга "Зияющие высоты" тогда очень понравилась, склонен был разрешить мне выехать на Запад и работать там в качестве преподавателя. Куда, кстати, меня приглашали. Брежнев из "двух зол" выбрал среднее — разрешить выезд на Запад, но лишить гражданства.

Перед отъездом меня предупредили, что через 12 лет я могу вернуться. Высылка на Запад приравнивалась к тюремному заключению еще с ленинских времен. Что интересно, тогда все рвались на Запад, считалось, что Запад — это рай земной, а для меня Запад действительно был настоящим наказанием.

— Но за что вас так сурово наказали?

— Интересно то, что я ведь никаким диссидентом не был. Не был антисоветчиком. Когда мы оказались на Западе, на первой же пресс-конференции меня приветствовали таким образом: "Вот, наконец, вы, жертва советского режима, в мире свободы, выбрались из мира рабства". А я в ответ сказал: "Во-первых, я в Советском Союзе был свободен. И я не считаю Запад царством свободы. И потом, режим от меня пострадал больше, чем я от этого режима". На другой день в газетах появились заголовки, набранные крупным шрифтом: "Господин Зиновьев, какой у вас чин в КГБ?", "Зиновьев без маски". Появилась легенда, что настоящего Зиновьева посадили в ГУЛАГ, а туда забросили полковника КГБ. Но я возмутился: "В 56 лет — и я всего лишь полковник?" Но как бы то ни было на Западе я жил с чувством вины, что мои работы использовались против моей страны. Правда, скоро я и сам оказался там в полной изоляции. Во-первых, меня категорически отвергли все эмигранты и диссиденты, в особенности Солженицын и Сахаров. Первая оценка моих работ была сделана Сахаровым. И представьте, меня в секретных советских письмах так не поливали грязью, как он поливал. Объяснялось это все очень просто: там я имел то, на что никогда не рассчитывал, — беспрецедентный успех. Как писали в газетах, "Зиновьев, как метеор, вырвался на высоты мировой литературы". А каждый из них, считая себя Богом, не терпел никакой конкуренции.

И потом я был абсолютно независим. Солженицын имел политический успех, хотя его книги почти не распродавались, валялись там на складах, но он получал огромные деньги. А я никаких подачек не имел, я зарабатывал все своим горбом. И был, наверное, единственным из уехавших туда писателей и одним из немногих западных даже писателей, кто жил исключительно литературным трудом. Я писал по 2— 3 и больше книг в год, давал до 50 лекций во всех престижных университетах, имел приглашения со всего света и не гнушался никакой работы.

— Какие лекции вы читали?

— Часть из них была по моей профессии — по математической логике. Я разработал собственную социологическую теорию — математическую социологию. В литературе я имел успех как писатель, и меня приглашали читать лекции как писателя. На мои лекции всегда приходило очень много народу, потому что я имел репутацию человека, враждебного и Западу. Иногда такие встречи длились по 6 часов, а один раз — даже до утра.

— Вы страдали от отсутствия общения? Ведь мы, в нашей стране, по-другому устроены, большинство из нас все-таки не индивидуалисты, мы тянемся к коллективу...

— Конечно, страдал. Я писателем стал поздно — моя первая книжка была написана, когда мне было 54 года. В это время люди заканчивают литературную деятельность, уже собрание сочинений издают. А я до этого принадлежал к особой группе людей — к разговорщикам. В Советском Союзе существовало уникальное явление — интеллигентский фольклор. Были специалисты по разговорам. И у меня был свой "ассортимент" анекдотов. Причем я их сочинял, и в свое время было доказано, что эти анекдоты мною сочинялись.

— Любопытно: какие?

— Вот например. Одно время я был лектором городского комитета партии — правда, после курьезного случая меня убрали оттуда. А дело было так. В Артиллерийской академии висел лозунг: "Наша цель — коммунизм". Когда меня везли туда, я сказал сопровождающему меня майору: "А какое ваше учебное заведение — артиллерийское?" Он говорит: "Да". Я ему: "Посмотрите, какой у вас лозунг!". К моменту, когда лекция была закончена, этот лозунг уже сняли. И через некоторое время появился этот анекдот.

Так что, помимо основной профессии, я был специалистом по интеллигентскому фольклору. Моим амплуа были антимарксистские анекдоты-шуточки, такого же рода советские и целая серия коротких рассказов. Поэтому, когда я стал писать "Зияющие высоты", я просто включил туда все, что у меня хранилось в голове. Ничего этого я не записывал. Это была первая книга. В литературе я не был известен, писателем не считался, членом Союза писателей не был, диссидентом тоже не был. И поэтому, когда вышла первая книга — и вдруг такой успех, они все буквально просто заледенели, в том числе и русская эмигрантская среда. Так называемая "русская" — фактически этнических русских там было раз-два и обчелся. Из тех, кого я там знал, русским только Владимир Максимов был и еще я.

Вот так прошла вся эмиграция. Я, по существу, прожил в дремучем одиночестве все эти годы.

"...ПО-РУССКИ РУБАХУ РВАНУТЬ НА ГРУДИ"

— И вот теперь вы возвращаетесь. Это ваше решение?

— Конечно, это было наше решение.

— А почему вы решили вернуться и почему именно сейчас?

— Я давно хотел вернуться. В 1990 году кончился срок моего наказания, как раз 12 лет прошло, и горбачевским указом мне вернули гражданство. Изображают это дело как милосердный жест Горбачева, но это не так. Я по закону должен был вернуться, но обстоятельства стали складываться так, что мое возвращение сильно затянулось. Я не принял горбачевизм. Что это такое — мне было ясно с самого начала. Я опубликовал такие книги, как "Катастройка", "Горбачевизм" и другие с критикой уже этого режима.

Потом у меня была встреча с Ельциным во время дискуссии на французском телевидении, где я очень резко высказался о нем. Он тогда везде говорил, что он против привилегий, а я сказал ему: "Вы будете еще хуже". Он сказал: "Брежнев был маразматик", а я в ответ: "Погодите, с вами будет то же самое!" Это все записано на пленку. И после этого возвращаться в Россию? Мои книги продолжали бойкотироваться в России, и мне было даже небезопасно возвращаться сюда. Между прочим, пока мы жили на Западе, было два покушения на меня и две попытки похищения. Нас все время терроризировали так или иначе, шли угрозы одной дочери, потом и другой.

Но года три назад мы приняли твердое решение: возвращаемся! Запад стал уже невыносим. Однако возникли житейские трудности: квартиру, которую забрали при выезде, нам не возвращали, а средств на новую у нас не было, и все это тянулось и тянулось... В конце концов квартиру мы получили на льготных условиях благодаря Лужкову, усилиям других. Рыжков принимал участие, Зюганов, Бабурин — из Государственной думы, и была подмога от московских властей. Нам квартиру продали, но на льготных условиях. И на этом спасибо. Она в ужасном состоянии, ее ремонтировать надо. Но как только кончится ремонт, мы вернемся.

— Александр Александрович, 21 год назад вы уезжали, как тогда вы считали, с "зияющих высот" СССР. А на какие "высоты", российские, вы сейчас, по вашим оценкам, возвращаетесь?

— Ситуация в России мне хорошо известна. Я думаю, что она мне известна даже лучше, чем российским исследователям-социологам, политологам и так далее. Я не политолог, поэтому, скажем, политологический аспект мне неизвестен. Но с социологической точки зрения я на Западе имел неограниченную информацию о России. У меня сохранялись связи с массой учреждений. Я мог получить любые газеты, даже районные, с любого лопушочка Советского Союза и затем России. Причем информация была уже обработанная, "экстракт" — выдержки из статей, книжек. Любые данные на любую тему. Причем информационная техника там поставлена исключительно четко. Часто я приходил, просил данные по такой-то теме, это все стоило денег, конечно, зато через какое-то время — пожалуйста! Вся информация — как на блюдечке. Так что ситуацию в России я знал и знаю из достоверных источников.

— А все-таки, куда вы возвращаетесь? В какую страну?

— Тут нужно принять во внимание мое психологическое состояние. Я с ранней юности воспитывался как идеальный романтический коммунист. Это не член КПСС. А что такое идеальный романтический коммунист, могу сказать словами Маяковского: "...И кроме свежевымытой сорочки, скажу по совести: мне ничего не надо!" Меня как романтического коммуниста советское общество устраивало полностью. В особенности мне импонировало отсутствие частной собственности. И для меня самым большим ударом на Западе была частная собственность. Величайшее достижение коммунизма — освобождение людей от кошмара частной собственности. В СССР это было сделано. И я это принимал безусловно.

Как бы плохо ни жилось мне в советском обществе, но я все равно был советским человеком. Я получил первоклассное образование, несмотря ни на что, имел неограниченный доступ к культуре. Мы, русские люди, всегда, а в советский период в особенности, были разговорщиками. Такого общения, которое было у нас, нигде больше не было и нет. Была в стране, в Москве, в особенности, такая интеллектуальная среда, которая появится, быть может, еще только через тысячу лет. Это невероятно, но это было! Высокообразованные, культурные люди, которые ходили чуть ли не в тряпье, жили в маленьких комнатушках, но они были на уровне высочайшей культуры современности. Были академики и членкоры, которые жили в однокомнатных квартирах или даже в комнатушках под лестницей. Я имел мировую известность, меня включали в число трех крупнейших логиков мира, мои научные работы издавались на многих языках по всей планете, я имел приглашения на работу со всей планеты и все прочее. Но у меня не было своего жилья, я снимал комнатушки и углы, и мне даже мысль не приходила, что может быть иначе. Мы вот впервые получили однокомнатную квартиру, когда с Ольгой Мироновной поженились, а мне было уже 45 лет.

Так вот, куда сейчас я возвращаюсь? Какова с этой точки зрения Россия? К сожалению, вот эта уникальная и неповторимая Советская Россия разрушена. И возродить ее невозможно. Но все-таки что-то осталось. Остался русский народ, народ-разговорщик, народ-мыслитель, пусть кустарно, но мудрствующий народ. С точки зрения общения, народ — уникальный, другого такого народа нет. Я испытывал все время дефицит общения. Я дал сотни, если не тысячи интервью на Западе, я был профессионалом-интервьюером, но таких разговоров, как здесь, на Западе, не было. Там разговоры всегда сугубо практичные, профессиональные, умные, прекрасные, журналистика там на порядок выше, чем в России, почти никаких искажений, но это все черствая, сверхчеловеческая. А здесь... среда-то остается та же самая.

Есть закон социальной регенерации. Если социальная система рушится, остается человеческий материал и устанавливается новая, то она сама становится

максимально близкой к предшествующей. Ведь та система, которая существует сегодня в России, она ублюдочная, но она все равно впитала в себя черты советской системы. Так или иначе все равно огромное число людей остаются государственными служащими, получают мизерную зарплату, но все-таки не все люди предоставлены сами себе. Хотя сейчас самый страшный бич западного общества — быть предоставленным самому себе, и живи, как хочешь. А здесь все-таки у нас огромное количество знакомых, быстрее приобретаются дружеские отношения. Но это все не главное. Это чисто психологический фактор. То есть я был и остался глубоко русским человеком по психологии и хочу вернуться в свою среду. Я просто не могу дольше оставаться вне народа. Если погибать, так вместе с моей страной, с моим народом.

Но я еще могу пригодиться. Есть еще возможность сопротивления. Я вспоминаю начало войны. Ведь были такие случаи, когда мы попадали в критические ситуации: выхода нет, мы обречены, но спрашиваем себя — что делать? Биться до последнего! Как писал Симонов, помните: "На наших глазах умирали товарищи, по-русски рубаху рванув на груди". Я хочу по-русски рвануть рубаху на груди! Или Окуджава, когда-то мой любимый поэт (к сожалению, он изменил себе), помните, он писал: "Я все равно умру на той, на той единственной гражданской, и комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной". Вот и я хочу умереть на той единственной гражданской... на любой, в современных условиях.

"Я КАТЕГОРИЧЕСКИ ВСЕГДА ВЫСТУПАЛ ПРОТИВ ЕЛЬЦИНА"

— Вы побывали в Государственной думе в исторический день — день голосования по импичменту. Ваше отношение к этому событию?

— Прежде всего я хочу, чтоб вы знали мою позицию. Я не человек партии. Я хочу, чтобы Россия была независимой страной, чтобы она была, если не великой, то значительной державой, уважаемой. Хочу дожить жизнь в такой стране. Хочу, чтобы мои дети и внуки, правнуки хорошо жили, по русским понятиям хорошо, в хорошей России. Поэтому я со всеми теми, кто за такую Россию, — и говорит, и что-то делает. Поэтому я нахожу общий язык и с Зюгановым. Считается, что это коммунистическая партия. Я, кстати, не считаю, что она есть преемница КПСС. Я к КПРФ отношусь по-другому. Это новая партия. Я плохо знаком с ее деятельностью, но лично хорошо знаю Зюганова. Я знаю, что это человек, преданный и душой, и телом этой идее.

Я очень хорошо знаю Бабурина. Я очень люблю этого человека, я к нему отношусь, как к сыну. Я знаю, что это честный человек. Он болеет Россией. Вот я беру их программы — бабуринскую и коммунистов, но подписываться под их программами не буду. Не потому, что против. Просто у меня есть своя программа. У меня партия из одного человека.

Теперь я беру движение Лужкова "Отечество". Я не принадлежу к этому движению, но я уважаю то, что сделал Лужков для Москвы и что он делает. Он тоже болеет Россией. Я выслушал его заявление и полностью разделяю его позицию в отношении Сербии. Она такая же, как позиция Сергея Николаевича Бабурина, как и Геннадия Андреевича Зюганова. Я называю эти имена, поскольку я встречался с этими людьми и знаю их, так же, как и Николая Ивановича Рыжкова.

Я мечтаю о том времени, чтобы в одних рядах за фундаментальные ценности России шли и зюгановцы, и бабуринцы, и лужковцы. Я не политолог, я не хочу вникать в политические отношения, тут очень сложно. Я посмотрел в эти дни на политические схватки — чтобы разобраться, нужны недели. Но во всем том, о чем я сейчас сказал, мы сходимся. И нашими противниками являются те, кто грабит Россию. Не созидатели, а грабители. Не созидатели, а разрушители. Я делю активных людей в России на тех, кто за сохранение и возрождение великой России, за сопротивление западнизации, американизации, глобализации и так далее. Я за созидателей, за тех, кто вносит хоть какой-то вклад в дело возрождения нашей страны. Я категорически против тех, кто грабит ее, разрушает, ворует.

Я никогда не скрывал своего отношения к Горбачеву и его компании. Для меня это предатели.

Я категорически всегда выступал против Ельцина и всего того, что делали всякие гайдары, чубайсы, бурбулисы и так далее. Это разрушители, это убийцы. Но я не склонен все так драматизировать. Я призываю людей, которые считают себя проигравшими, отнестись к случившемуся спокойно. Это не поражение. Не все потеряно. Ничего подобного! Это всего лишь эпизод.

— А если заглянуть в перспективу, какой она будет для всех нас?

— А вот то, что сейчас предстоит впереди, — это главное. Все будут решать предстоящие месяцы, и на этом отрезке произойдет более резкое размежевание на тех, кто фактически, реально за Россию — нашу, самостоятельную, независимую, русскую Россию, и кто против. Но русскую не в духе махровых националистов. Для меня "русская Россия" означает жить и творить на уровне мировой культуры. Для меня русская Россия — это Достоевский, Чайковский, Лобачевский, это Гагарин, Королев, а не то, что тянет за собой Солженицын: Россия дремучая, мракобесная Россия. В этом смысле нас и на Западе всегда разделяли. "Два Александра" — были такие статьи. В чем разница? — спрашивали и писали: "Солженицын — человек из прошлого, Зиновьев — из будущего".

Так что произойдет более резкое размежевание, и в конце концов — я даже дальше вижу. Я надеюсь, будущее все равно принадлежит тем политикам и даже не политикам, которым сейчас лет 30 и даже 25, таким людям, как Бабурин. Я сулю ему большое будущее, он очень талантливый и способный человек, он имеет шансы внести очень полезный вклад в историю России.

Вот так я смотрю на эту ситуацию. Я на эту ситуацию смотрю очень оптимистически. Для Зиновьева — оптимистически.

"САМОЙ ИДЕАЛЬНОЙ БЫЛА СОВЕТСКАЯ СИСТЕМА"

— А что вы думаете о власти вообще? Может ли власть быть идеальной? И какая система власти за все века была наиболее оптимальной?

— Очень хороший вопрос, и я рад, что вы его задали. Никакой идеальной власти никогда не было и не будет. Вообще идеального ничего нет. Все живое всегда имеет какие-то дефекты. Идеальное — это то, что закономерно, то, что абстрагируется. Идеальное — это абстракция. Государственный деятель должен быть гибким. С моей точки зрения, идеальный политический и государственный деятель — это прежде всего умный человек, который отдает отчет в том, что происходит. Он отдает отчет в том, каковы возможности его действий, что реализуемо, что не реализуемо, каковы силы, на что он может опереться.

Самыми идеальными, на мой взгляд, политическими деятелями в истории человечества были, я считаю, два человека: Наполеон и Сталин. Я называю XIX век веком Наполеона, ХХ век — веком Сталина. Я Сталина ставлю выше Ленина, хотя Ленин как революционер, как создатель и организатор Советского государства — конечно, фигура эпохальная. Но ваш вопрос относится к государству, к уже сложившейся власти. Так вот, с этой точки зрения, я считаю, что Сталин как государственный деятель даже крупнее Наполеона.

Идеальных государственных систем тоже не бывает. Нужно оценивать государственные системы по тому, насколько они адекватны историческим условиям и условиям, в которых они живут. Например, придумать замечательную систему может любой среднеобразованный человек. Но перенесите ее сюда, в эти условия, и она окажется явно ерундовой. Западная система кому-то кажется самой идеальной. Да, для западных стран. А будучи перенесена в незападные страны, она окажется вздорной, плохой. Попытка перенесения ее в Россию привела к краху и ведет к окончательному разрушению.

Самой идеальной для российских условий была советская система. Это вершина истории. Это говорю вам я — человек, который с юности был антисталинистом, которого должны были расстрелять еще в сороковом году за попытку террористической деятельности против Сталина. Я был антисталинистом, и это было главным делом моей жизни до 1953 года. Потом были годы учения, изучения, и вот в конце жизни — мне скоро 77 лет, это мнение человека, прожившего жизнь, — я утверждаю, что действительно советская система была наиболее адекватна российским условиям.

Нужно вменять ей в вину не то, что она рухнула. Нужно удивляться тому, как она выстояла. 70 лет истории, и какой истории! Никакая другая система бы не выстояла. Никакая! Понимаете, люди ведь абстрактно рассуждают: на Западе есть то, а у нас этого не было. Но ведь черт возьми! На Западе одного населения было чуть ли не в 10 раз больше, чем у нас. Экономически Запад в 50 раз превосходил Россию. Даже если взять вооруженные силы, то гитлеровская армия ведь значительно превосходила нашу. И несмотря на это, Россия выстояла. Говорят, благодаря русскому геройству. Во-многом верно, но — не только поэтому. Я войну видел с самого начала. Матросовы были, но на одного Матросова приходилось десять тысяч трусов. В начале войны несколько миллионов сдались в плен. Благодаря чему же мы выстояли? Благодаря советской системе и благодаря Сталину. Не было бы Сталина, нас не было бы уже в сорок первом году. Не было бы советской системы — нас не было бы уже в тридцатые годы, до Гитлера. Мы выстояли благодаря этой системе.

— Почему же советская система, на очернение которой в последние годы израсходованы в мире океаны грязи, является, по вашей оценке, идеальной для России? И почему тогда она рухнула?

— Видите ли, я социолог, разработавший свою собственную социологическую теорию, у меня есть свои критерии и оценки. Можно государственную систему оценивать с точки зрения внутренней организации, экономичности и прочего. Я оценивал государственные системы всех периодов, включая американские, западные, немецкие и советскую, примерно, по ста признакам. И я пришел к выводу, что советская система была самой совершенной, самой экономной и самой эффективной.

Ведь на эту систему вешали всех собак, даже плохую погоду, климат, условия России, обвиняли в бюрократизме. Мало было бюрократизма, мало! Я привожу обычно такой пример: в аппарате ЦК КПСС было всего две тысячи работников-функционеров. А в одном международном валютном фонде, в одном здании — восемь тысяч функционеров. Так что мало у нас было бюрократизма. В государственный аппарат США нанимают от 17 до 20 процентов всего населения, а у нас в СССР управленцев было всего до 12 процентов.

И вот так, если разобрать по всем пунктам, становится совершенно очевидно: советская система рухнула не в силу внутренней несостоятельности. Это чепуха, она была жизнеспособной, она могла существовать вечно. Это была грандиозная диверсионная операция Запада. Я утверждал это и настаиваю на этом. Я эту диверсионную операцию изучал 20 лет, я знаю технику — как все это делалось. И заключительной операцией этой диверсии было проведение Горбачева на пост генсека. Это была диверсия. Его не просто выбрали, а именно провели, и вся деятельность Горбачева, а потом Ельцина, была деятельностью предателей. Они разрушили партийный аппарат, разрушили партию, разрушили государственный аппарат.

— Как я понимаю, вы все же считаете, что КПСС предала народ, предала СССР. Но дело-то в том, что это верхушка, "вожди" предали КПСС, рядовых коммунистов.

— Верхушка, правильно! Но в партии было 18 миллионов человек! Вступая в партию, каждый давал клятву. Вот почему я вспомнил, что миллионы солдат сдавались в плен? Меня чуть не пристрелили за то, что я не бросил оружие, не сорвал знаки отличия — я был сержант, и призывал стрелять. Мне кричали: "Ты подводишь наших товарищей!" А они уже бросили оружие, хотя мы могли воевать. Вот и коммунистов было 18 миллионов, они могли выйти, но не вышли, райкомы не защитили, обкомы не защитили. А почему не вышли в августе 91-го года? Ведь у "Белого дома" с Ельциным стояла кучка мерзавцев и негодяев, включая негодяя Ростроповича! Их можно было бы выбросить! В 93-м году их можно было растоптать босыми ногами. Нет, понимаете, все гораздо серьезнее. Я считаю, это было коллективное массовое предательство.

— Вы сказали, что прежде были антисталинистом, а теперь считаете Сталина величайшим государственным деятелем в истории человечества. Что заставило вас изменить свою позицию? Как вы пришли к такому выводу?

— Наверное, с годами поумнел, помудрел. Большое видится на расстоянии.

Беседу вела Надежда ГАРИФУЛЛИНА

2. "ПОЭТОМУ БУДЕМ СРАЖАТЬСЯ!" (О возвращении в Россию, о ее и своем будущем) Газета "Завтра", 20 июля 1999 года

В Россию вернулся Зиновьев.

В Московской писательской организации, куда Александр Александрович был приглашен для получения членского билета, философ и писатель был вовлечен в импровизированную пресс-конференцию, во время которой он ответил на вопросы корреспондентов.

— Выразите, пожалуйста, ваше отношение к идее выноса тела Ленина из Мавзолея.

— 25 лет назад я приводил такие контрольные вопрос и ответ:

"Когда кончится Советская система? Тогда, когда прекратится очередь к гробу Учителя." Это символическая гибель. Последняя точка, запланированная давным-давно. И эту точку поставят, я не сомневаюсь в этом. Потому что этого требуют силы Запада, которые манипулируют российскими властями. Конец тысячелетия они хотят отпраздновать триумфально, как победу над "ужасным и страшным коммунизмом", и они этого добьются.

— Сегодня, после агрессии НАТО в Югославии, после Косово, западный мир изменился, и изменилось отношение к западному миру. Насколько существенно?

— Отношение к западному миру изменилось давно. События в Косово просто добавили новый материал. Лишь для незначительной части людей стало открытием, что западный мир, возглавляемый "глобальным сверхобществом", которое сложилось над западными странами — оно включает более 50 миллионов человек, контролирует более 50% мировых ресурсов, — западный мир полностью, цинично, без всякого прикрытия обнаружил свои намерения: мировое господство и полное уничтожение всяких попыток сопротивления.

— Ваши планы на будущее?

— Я стану работать в Академии наук, буду дописывать свои работы и преподавать. Мне предложили курс лекций в университете на философском факультете и в Литературном институте.

— Один из демократических деятелей заявил так: "Если Зиновьев будет исповедовать наши взгляды — это хорошо, если нет — в Москве появится еще один сумасшедший". Вы понимаете, что вас попытаются поставить в такие условия?

— Меня в подобные условия поставить невозможно. Когда Солженицын возвращался в Россию, он уже тем самым сыграл свою историческую роль — роль знамени контрреволюции, разгрома коммунистической системы, Советского Союза и России. Его функции были выполнены, и к нему утратили всякий интерес на Западе, и то, что с ним произошло в России, — это была агония злобы по отношению к разгромленному советскому прошлому. Он всегда был знаменем холодной войны, антисоветской и антирусской войны, хотя он всегда старался играть роль российского патриота.

Я знаменем никаким не был. Как писали на Западе через несколько дней после моего появления, "Зиновьев проскочил по ошибке". Я не был диссидентом, избегал политических скандалов. Если я создал себе на Западе определенную репутацию и смог опубликовать более 40 книг и несколько сот статей, то это абсолютно независимо от всех советологических антисоветских организаций, независимо от диссидентства, вопреки всему. У меня сразу появился круг поклонников, и 21 год я существовал за счет этого случайного прорыва, поддерживая то, что мне удалось с самого начала.

— Ваше отношение к Сталину?

— Я антисталинистом был всегда. С 16 лет я был членом террористической группы, которая собиралась убить Сталина. Я перестал им быть после смерти Сталина, руководствуясь принципом, что мертвого льва может пнуть и осел. Но одно дело быть антисталинистом, а другое — оценивать сталинскую эпоху в качестве ученого. С этой точки зрения я всегда относился к Сталину как к величайшему политическому деятелю ХХ столетия. И мнения своего не изменил. Скоро мне 77 лет, тогда мне было меньше 17 — я придерживаюсь все той же позиции.

— Ваши первые чувства на Родине? Стало ли легче дышать?

— Когда меня спрашивают, почему я вернулся в Россию и как я здесь себя чувствую, я обычно отвечаю: спросите сначала, почему я оказался на Западе. И как я себя чувствовал там. Я же там оказался не по своей доброй воле, на Запад я никогда не стремился. Я диссидентом не был, а был исследователем, ученым, и меня выбросила среда моя, мои друзья, коллеги. Я в своей профессии делал то, что вызывало злобу не только у моих российских коллег, но и там, на Западе. Поэтому для меня ничего не изменилось: на Западе я оказался в том же положении отверженного.

О возвращении назад в Россию я стал думать через 5 минут после того, как оказался за границей. Что я чувствую? В двух словах не объяснишь. Я, конечно, много потерял, решив возвращаться в Россию. Даже возможность писать правду о Советском Союзе, правду в моем понимании, я имел только на Западе. Здесь у меня такой возможности не было ни в советский период, ни в постсоветское время. Понятно почему: я не принял эту контрреволюцию — ни горбачевщину, ни ельцинщину. Изначально, заранее. Потому что люди, которые осуществили контрреволюцию, были героями моей первой книги "Зияющие высоты". Я это поколение знал хорошо. "К власти шло поколение предателей". Когда в 1986 году в Лондоне Горбачев не пошел к могиле Маркса, я для газет прямо сказал: "Начинается эпоха великого исторического предательства. К власти в России приходят люди, которые под предлогом разгрома коммунизма разгромят Россию. И толкнут русский народ на полную историческую гибель".

К этому все и идет. Причем положение гораздо более серьезное, чем вы думаете. Чем "успешнее" мы движемся в нынешнем направлении, тем дальше мы от истины. Чем больше будет поверхностных успехов существующего ныне общественного строя, тем хуже для России, тем ближе будет Россия к полному историческому уничтожению. К полному, подчеркиваю. Нам запланирована судьба такая, чтобы через 2–3 поколения люди забыли о том, что такое русский, что такое Россия.

— Какой же выход? Восстание, мятеж, конституционные формы взятия власти?

— Давайте будем различать две позиции: чисто теоретическую и психологическую, персональную. Теоретически выхода нет, Россия обречена. Враг обладает такой мощью, что будущее предвидеть — задача банальная. Но вы помните, Эйнштейн говорил: все знают, что вечный двигатель невозможен, но есть люди, которые этого не знают или не хотят знать и все равно стараются его изобрести, и в итоге чего-то добиваются. И для иллюстрации моей личной идейной позиции я всегда привожу такой пример. В начале войны советское подразделение было окружено немцами, тех было в 10 раз больше. У них вооружение превосходное, у нас — винтовки образца 1881 года. Все поняли: мы обречены. Большинство сказало: мы обречены, поэтому мы пошли сдаваться. И все погибли. Меньшинство же решило: мы обречены, поэтому будем сражаться до последнего, по-русски. Стали сражаться и пробились, и кто-то уцелел. Это моя позиция.

Да, Россия обречена. Мы, русские, обречены. Поэтому будем сражаться. По крайней мере, сойдем с исторической сцены с достоинством. А может… Ведь всякое может случиться. Завтра летит какой-то метеорит и шлепается в Вашингтон или Нью-Йорк. Все, через две недели от этого режима и следа не останется. Ведь он держится исключительно на поддержке вашингтонских хозяев. Ход истории не фатален. Поэтому надо сражаться до конца!

После вручения Зиновьеву билетов Союзов писателей Москвы и России Александр Александрович произнес тост за русскую литературу:

— Я почитаю это за большую честь. Я всегда считал и считаю русскую литературу выдающимся феноменом современности. Более того, на Западе я читал много лекций о советской русской литературе. Я вообще убежден, что, несмотря ни на что, советский период русской литературы был беспрецедентным для мировой литературы. Когда говорят, ну, что там русская литература, вот смотрите, на Западе — Данте, Шекспир, я обычно отвечаю: посчитайте, сколько лет было между ними. Ведь между западными шедеврами проходило триста, четыреста лет. А тут — коротенький промежуток в несколько десятков лет. И в каких условиях! Гражданская война, разруха, Великая Отечественная война, а после этого что творилось! Если собрать число литературных шедевров, созданных в это время, — вы в истории человечества не найдете нигде другого такого периода, и даже ранний Ренессанс не пойдет ни в какое в сравнение. Поэтому я хочу поднять тост за великую русскую литературу!