(классное интервью - не удержалась, сохраню у себя)

Умный Макс

«Достаточно того, что мы с Аллой дорожим каждой минутой друг с другом» 
 

Очень уважаю Максима Галкина. Даже люблю в некоторых местах. За талант, конечно, — за что же еще. До сих пор под впечатлением от его блестящего сольного концерта, показанного по «России». Один и без оружия, что он там вытворял! А может, талант — дело сиюминутное: сегодня он есть, а завтра?.. Галкину, конечно, его не пропить — трезвенник, но что он с собой делает?! Чем занимается на ТВ, почему так редко выступает? А может, все, спекся «дедушка»? Очень хотелось поговорить с ним об этом.

 

«Язык у меня литературный, улыбка ненаигранная, обаяние есть»

— Макс, черт дернул тебя родиться в России и заниматься шоу-бизнесом. Согласен?

— Нет. Во-первых, меня черт не дергал; во-вторых, я доволен тем местом, где я родился…

— Нет, Россия не обсуждается. Я про шоу-бизнес.

— А что такое шоу-бизнес, объясни. Я же не чувствую себя в шоу-бизнесе. У каждого свое мировосприятие. Безусловно, по определению, наверное, я отношусь к шоу-бизнесу, но когда ты негативно используешь это слово, то наверняка подразумеваешь все те шаблоны, которые с ним связаны.

— Я негативно это слово использую только лишь по отношению к тебе. Потому что вижу, насколько ты его, как мне кажется, перерос. Кроме того, он тебе реально чужд. Могу доказать. По-моему, то, что ты делаешь на ТВ, для тебя стало некой рутиной, однообразием, зарабатыванием денег, и больше ничем.

— Но это же только часть моей работы. На данный момент на канале «Россия» у меня есть две программы. Одна — шоу «Десять миллионов». Это интеллектуальная денежная игра.

— Интеллектуальная, серьезно?

— Ты можешь придираться, но это так называется. На самом деле такого рода игру на ТВ я веду уже 12 лет. Может, ты от меня устал за эти годы, но, когда я выхожу на площадку, мне интересно. Для меня не бывает рутины, я имею счастье в своей жизни заниматься тем, что мне нравится. Что нового для меня в программе «Десять миллионов»? Я никогда заранее не знаю вопросов. Мне интересно вместе с игроками отвечать, интересна психология людей. Что касается «Танцев со звездами»… Мне уже не так важно, как звезда такая-то станцевала, их уже столько было. Но для меня это как вторая семья. Ты хочешь узнать, тесно ли мне? Да. Если говорить о моих юмористических телевизионных амбициях, то ни та программа, ни эта в полной мере меня не может удовлетворить, выразить. Для меня всегда важнее юмористический жанр, что-то авторское.

— Но вот твой конкурент Иван Ургант очень интересен в том, что он делает. В так называемом жанре хорошего настроения он на своем месте. А ты, мне кажется, идешь по накатанной, для меня ты работаешь фоном, не больше.

— Ну слушай, нельзя же идти для всех передним планом, это же можно сойти с ума. Я счастлив, что для кого-то фон. Может, тебе мои программы не нравятся?

— Когда ты на Первом после Диброва стал вести «О, счастливчик!», то был ярок, ни на кого не похож.

— Но сколько лет с тех пор прошло! Мы сначала все интересны… тебе. Но потом ты, как опытный телекритик, от нас всех устаешь. (Смеется.) Я не вижу здесь проблем. Глупее всего пытаться нравиться всем. Я не знаю, что в голове у других ведущих, но у меня настолько высокая требовательность к тому, что я говорю, что я никогда бы не осмеливался появляться каждый день на экране. Я никогда не выхожу к зрителю, если не могу ему что-то сказать. Хотя за свою жизнь я накопил такой репертуар, что, если я даже сейчас начну исполнять концерты, которые шли 10 лет назад, это будет выглядеть как новый материал.

— Ты уверен?

— А мне не надо быть уверенным, я пробовал. Люди пришли и проголосовали за меня деньгами. Я не знаю, есть ли такая аудитория у кого бы то ни было среди тех, кто работает на телевидении. Я 12 лет езжу по стране, и люди отдают свои кровные, чтобы меня услышать.

— Все-таки очень чувствуется твое отношение к ведущему на параллельном канале. Я все того же Урганта имею в виду.

— Да замечательно отношусь к Ване! Но почему я не могу тонко, в отличие от тебя, эзоповым языком намекнуть о той невыносимой легкости бытия, в которой пребывает не только Ваня, но и многие другие прекрасные ведущие. Более того, эта невыносимая легкость прекрасно переносится к зрителям и находит множество своих поклонников, что я не могу отрицать. Сейчас вообще в моде так называемые молодежные юмористические программы, где приучили, как к жвачке: не сильно вкушать, не сильно задумываться… Что поделать, такое время. Но это не значит, что я должен под него подстраиваться и плясать под такую же дудку. Я лучше буду кому-то не нравиться, например, тебе. Но язык у меня литературный, улыбка ненаигранная, обаяние есть. Если ты про пятый элемент, он у меня тоже есть.

— То есть ты вполне доволен собой?

— Нет, я очень самокритичен, въедлив, но я всю жизнь нахожусь в поиске. Я никогда не удовлетворен результатом на данный момент, не почиваю на лаврах. Но говорить себе: «Ах, какой я ужасный» — нет, извини.

— А может быть, ты слишком рано начал, Максим? Вот поэтому, глядя на тебя, и думаешь: да, у него уже все позади.

— А что все? Я назад не оглядываюсь, в будущее смотреть тоже бесполезно. Я живу настоящим. Начал я рано, да. Успел многое, согласен. Какое-то состояние неудовлетворенности появляется у любого, кто столько же успел, сколько и я.

— Когда ты начинал, это было настолько свежо, глубоко по остроумию и замечательно, но, по-моему, на каком-то этапе ты остановился. Я понимаю очень большие трудности твоего жанра. Хазанов ушел из этого бизнеса, у Шифрина, слава богу, есть театр и Виктюк… Хочешь, дам тебе совет? У тебя же высшее филологическое образование, так делай соответствующую программу на канале «Культура». Денег меньше, а душе радостнее.

— А знаешь ли ты, что мне именно такую программу и предложили? Я должен был встречаться с писателями, и первый «пилот» снял с Шаргуновым. Перед этим я прочитал все его книжки, и программа, по-моему, получилась. Но почему-то руководство решило, что это не должно идти на канале «Культура».

— Вот абсолютно твое!

— Если ты думаешь, что я не пытаюсь эти вещи делать, то зря. Ты не поверишь, но для моего уровня, заработка это если не благотворительность, то… Я не просил никаких денег, ничего, мне просто было интересно. Хотя я понимал, что такая программа с писателями заставит меня каждую неделю читать современных авторов, а я практически их не читаю, к сожалению.

— Почему?

— Ну не знаю, просто как-то залип на классике и руки не доходят. А вот Шаргунова прочел, мне очень понравилось. Мне это интересно не потому, что хочется понравиться той части интеллигенции, которой претит шоу-бизнес, а просто для саморазвития. Пытаюсь, делаю, ищу.

«Когда мне не понравился «закон Димы Яковлева», я об этом написал»

— В этой связи я хочу сказать о Хазанове. Вот он точно нашел себя: делает свои «портреты», играет спектакли у Трушкина, руководит Театром эстрады. А как он замечательно реагирует, сидя в жюри программы «Один в один»!

— А ты в курсе, что я должен был сидеть в этой программе рядом с Геннадием Викторовичем? Ее продюсер Тимур Вайнштейн занимается и моей передачей «Десять миллионов». И я всю осень смотрел проект «Один в один», который показывали на Украине, где замечателен был Никита Пресняков. Пытался убедить канал «Россия» взять этот проект. К сожалению, они не захотели. Потом меня пригласил Первый канал участвовать в жюри. Я согласился, более того, «Россия» в принципе благородно это восприняла, ведь я их предупредил. Но за неделю до съемок я узнаю, что Первый ставит «Один в один» прямо напротив «Фактора А», и… отказался. Понимал, что проект «Один в один» будет рейтинговым, а это повредит Алле.

— Ну ты просто джентльмен, принял единственно правильное решение!

— Спасибо, я тоже так считаю. Тем более что Алла про это вообще ничего не знала, я ей уже потом рассказал. Что касается Геннадия Викторовича… Я знаю одно: когда он еще собирал дворцы спорта в 80-х годах, то уже бредил Чеховым, уже хотел быть драматическим артистом. У меня никогда не было такого желания. В кино бы хотел, да. Постоянно смотрю сценарии, но не хочется «плюнуть в вечность», как говорила Раневская. Мне важно сохранить себя в моем жанре юмора, все-таки это моя природа. Алла же все время говорит, что мне надо диссертацию закончить. Я с ней согласен, но пока просто лень.

— Ну а куда тебе в юморе развиваться, сатиры-то нет? Или, по-твоему, мы уже не в совке?

— А где же мы еще? По-моему, в нем. Я как раз очень страдаю от отсутствия хороших сатирических текстов. Мне как юмористу не хватает открытости в нашей политике. Ведь раньше, если Борис Николаевич, царство ему небесное, что-то высказывал, это знала вся страна. Сейчас нет такого, а Интернет далеко не везде читают. Но мне хочется быть понятым. Вот я начал показывать Черномырдина самым первым, и страна еще не понимала, в чем ирония. Только когда прошли годы, до всех наконец дошло, в чем прелесть косноязычия Виктора Степановича. Плюс ко всему я не хочу сидеть с редактором на канале и думать, что можно сказать и что нельзя, не хочу спрашивать, понимаешь? Поэтому я сразу убираю полностью блок политической сатиры из своего спектакля. В последнем моем выступлении из эфира ушло двадцать минут политического юмора, потому что я понимал, что меня начнут вырезать по словам.

— Ты занимаешься самоцензурой? Это же унизительно.

— Но я-то прекрасно знаю, что может быть убрано. Если вижу, что какое-то слово не устраивает, и если это слово в контексте мне важно, я требую убрать весь контекст. Я так иногда делаю.

— А ты не пробовал требовать оставить весь контекст?

— Да все равно уберут, чего требовать-то? Я тебе хочу сейчас сказать самое главное о том, что касается политического юмора: мне кажется, что свобода слова у нас есть.

— В отдельных местах, и мы эти места знаем.

— Да. И когда мне нужно что-то сказать, я хожу в эти места. Вот я хотел высказаться на какие-то политические темы, пошел в программу «Дзядко 3» на «Дождь», говорил то, что на государственном канале сказать не могу. В принципе, без цензуры и самоцензуры мы вообще не живем. Есть самоцензура, касающаяся того, что мы можем сказать при родной матери, при детях. Есть то, что мы можем сказать про власть на государственном канале… Я не вижу в этом ничего плохого.

— Может, ты скрытый диссидент, тайный поклонник Навального?

— Я? Боже избави! Вот что мне абсолютно несвойственно — это диссидентство. Такая слава мне абсолютно не нужна. Но я чувствую себя свободным человеком, хоть горшком меня назови.

— И это говорит человек, который, понимая, что его порежут, просит убрать все. В чем же твоя свобода?

— Я вообще никогда ничего не требую, не стучу по столу, не кричу: оставьте все слова. Именно поэтому я свободный человек. Кому надо, придут и дадут.

— Но ты же делаешь пародии, а это дружеский шарж, не более. Когда-то сатирой занимался Шендерович, сейчас Быков в «Господине хорошем». Чтобы делать политическую сатиру, нужно, мне кажется, ненавидеть эту власть. Ты же так к ней не относишься?

— А почему я должен так относиться к власти? Лично мне она не давала повода. Кроме того, чувство ненависти мне не свойственно.

— Ну а презирать власть не пробовал?

— Чувство презрения не гармонизирует человека. Так же как и ненависть, скандалы. Я испытываю только те чувства, которые меня гармонизируют.

— Но даже Андрей Макаревич, который во всех своих старых песнях боролся за такую жизнь, как у него сейчас, не выдержал и в последнее время высказывается против режима. А у тебя все хорошо, да?

— У меня много разногласий с властью. А писать открытые письма, как Макаревич, не мой жанр, хотя я очень уважаю Андрея Вадимовича. Но и у меня был один раз случай, когда я написал открытое письмо Жерару Депардье. Когда мне не понравился «закон Димы Яковлева», я об этом тоже написал. Но если мне что-то не нравится, я скажу прямо в лицо, а не так, когда сегодня ты награду получаешь, а завтра напишешь открытое письмо — никого лично сейчас не имею в виду. Я действительно лишен иллюзий того, что везде все можно. Вот мне один знакомый француз рассказывал, что Саркози уволил главного редактора радиостанции, где прошла пародия на него, которая ему не понравилась. Не впрямую, конечно, а просто позвонил, и человека убрали. Саркози! В такой свободной Франции!

— И народ не вышел на улицу? А кстати, как ты относишься к тому, что во Франции народ выходит по другому поводу — за и против гомосексуальных браков?

— Честно сказать? Я про это никогда не думал. Меня вообще смущает, что эта тема активно стала подниматься здесь, в России. На мой взгляд, у нас столько еще других проблем, а до этой мы не доросли. Если говорить о Франции, то там основные споры шли по поводу усыновления детей гомосексуалами. Вот это я принять не могу, хотя бы чисто психологически. Наверное, с точки зрения гомосексуальной пары это нормально, но я каждый раз мысленно встаю на сторону детей. Они же не изолированы от общества. Я просто не понимаю, как они будут общаться со сверстниками, как будут переживать неизбежные издевательства по поводу того, что у них два папы. Мне кажется, что это вообще просто не нужно. А что касается легализации самого брака… Черт его знает. Все равно все упирается в толерантность общества. Такие вещи должен выбирать народ в массе своей. Вообще, чем меньше обращать на это внимание, тем лучше. Всем.

«Алла выглядит лучше, чем ее пародистки»

— Ладно, хватит, а то я могу говорить на эти темы часами. Кстати, ты разговариваешь на эти темы часами с Аллой Борисовной на кухне?

— Ну а куда же мы без кухни-то! Мы с Аллой говорим на самые разные темы, какие угодно, в том числе и политические.

— Для тебя существует такое понятие — «разумная достаточность»? Скромность в быту? А с другой стороны, чем ты хуже Джека Николсона? У Николсона есть замок, так почему у тебя не может быть?

— Мне вообще не свойственно чувство: а, у него так, значит, у меня будет еще круче! Я просто кайфую от придумывания, постройки, дизайна интерьеров. Сейчас я там чего-то меняю… Мне так интересен этот процесс! Он мне нужен абсолютно для себя. Безусловно, дом дорогой, но он построен вопреки тому, что модно, тому, что кто-то считает крутым. Там нет, условно говоря, золотых унитазов. Я занимался стилистикой как лингвист и окунулся в стилистику романской готики. Перечитал, перекопал кучу книг. Когда ты можешь построить замок своей мечты детской…

— Так это была мечта детства?

— Ну конечно, я же в детстве строил замки из кубиков.

— Космонавтом ты быть не хотел?

— Нет, не хотел, я в детстве хотел быть архитектором, потом биологом. И я просто для себя превратил скучную необходимость постройки дома — а это нужно, потому что хочется дышать свежим воздухом за городом, — в увлекательное путешествие моей фантазии в современную архитектуру. Плюс ко всему я абсолютно сознательно построил такой дом, который сам стал лишним информационным поводом.

— Не понял, переведи.

— Ну потому что, если бы я построил обычный дом, никто бы его в таких количествах не фотографировал.

— Так ты же мне битый час доказывал, что выше этого, что вся эта мишура тебе по барабану!

— Я бы мог построить что-нибудь совсем крутое. Может, мне не хватило бы денег на Заху Хадид, которая считается №1 в современной архитектуре, как покойный Норман Фостер. Вот она сейчас заканчивает дом Доронина на Рублевке. Но мне этот стиль не нравится, мне в нем неуютно. Зато когда я строил свой дом, то понимал, что это будет предметом рассмотрения папарацци, и меня это устроило.

— Ты там, в замке, ни разу не заблудился?

— Ну как можно заблудиться в доме, который ты сам строил, сидел над каждой комнатой с архитектором…

— Сколько комнат?

— Я не считал. А зачем?

— Все-таки шесть этажей…

— А для чего эти шесть этажей, знаешь? Для того чтобы подняться над вековыми деревьями, которые окружают дом, и увидеть просторы. Хочется подняться над обыденностью, стереотипами.

— Слушай, ты же вроде необидчивый человек. Знаешь же, как тебя вместе с твоей супругой представляют в программе «Мультличности»...

— Когда меня изображали маленьким ребеночком в руках у Аллы, мне очень нравилось. Хотя у них случались легкие перегибы, выходила какая-то злоба, и то текстовая типа: ой, какой он несмешной; ой, он никому не нужен. Причем, как правило, говорил кто-то, не я. Не то что это меня обижало, скорее, больше характеризовало производителей программы. Но все, что касается изображения там наших с Аллой взаимоотношений, — мило. Вообще я там такой трогательный! Вот был сюжет: мы ходим по супермаркету, и Алла меня катит в продуктовой тележке. Знаешь, как я хохотал! Так совпало, накануне мы были в супермаркете с Аллой. Естественно, я не сидел в этой коляске, но изрядно притомился. Так бывает, когда жена не устает ходить и выбирать все, а муж уже больше не может. Так я просто лег в эту коляску и с ней катился.

— И Алла Борисовна смеялась, когда смотрела?

— Я тебе не вру, мы вместе ржали. Но у нас с Аллой, безусловно, не отношения мамы и ребенка, не думай. А как гротеск — это хорошо: такой ма-а-аленький комнатный Галкин, его прямо хочется посадить на полочку, чтобы ножками поболтал.

— Молодец! Но я помню, как твоя жена обиделась на пародию в «Большой разнице».

— Во-первых, Алла никогда не обижается, это ее вообще никак не задело. Там просто была глуповатая по тексту пародия, я помню.

— Она же там говорила, что даже выглядит не так.

— Правильно, Алла действительно выглядит лучше, чем ее пародистки.

— Ты сказал, что замок — реализация детской мечты. Прости, может, твой брак с Пугачевой то же самое? Я, например, тоже в детстве мечтал об этом. Но не судьба.

— Да, когда я был маленьким, то фанател от песен Аллы, это правда. Но то, что ты спрашиваешь, безусловно, не так. Сначала я познакомился с человеком, а потом уже у нас возникла взаимная сильная связь, притяжение. Конечно, я мечтал познакомиться с великим человеком, это есть у каждого. Но все, что касается любви, отношений… Просто смешно выстраивать свою жизнь по каким-то детским мечтам.

— Но разве ты не должен каждый день свою супругу удивлять?

— Любимые люди не должны друг друга удивлять. Кто придумал такую обязанность? Достаточно того, что мы дорожим каждой минутой друг с другом. Вот и все.

материал: Александр Мельман
газетная рубрика: СУББОТНЯЯ ВСТРЕЧА

http://www.mk.ru/culture/tv/interview/2013/05/31/862944-umnyiy-maks.html