В Сибири когда-то был на первый
взгляд варварский, но мудрый обычай.
Во время сватовства невеста должна
была вымыть ноги жениху, а после
выпить эту воду. Лишь в этом случае
невеста считалась достойной, чтобы
её взяли в жёны.


Сорок первого года жених, на войну уезжавший назавтра в теплушке, 
был посажен зиминской роднёй на поскрипывающий табурет, 
и торчали шевровых фартовых сапог ещё новые бледные ушки 
над загибом блатных голенищ, на которых играл золотой керосиновый свет. 

Сорок первого года невеста вошла с тяжеленным расписанным розами тазом, 
где, тихонько дымясь, колыхалась тревожно вода, 
и стянула она с жениха сапоги, обе рученьки ваксой запачкала разом, 
размотала портянки, и делала всё без стыда. 

А потом окунула она его ноги босые в мальчишеских цыпках 
так, что, вздрогнув невольно, вода через край на цветной половик пролилась, 
и погладила ноги водой с бабьей нежностью пальцев девчоночьих зыбких, 
за алмазом алмаз в таз роняя из глаз. 

На коленях стояла она перед будущим мужем убитым, 
обмывая его наперёд, чтобы если погиб - то обмытым, 
ну, а кончики пальцев её так ласкали любой у него на ногах волосок, 
словно пальцы крестьянки - на поле любой колосок. 

И сидел её будущий муж - ни живой и ни мёртвый. 
Мыла ноги ему, а щеками и чубом стал мокрый. 
Так прошиб его пот, что вспотели слезами глаза, 
и заплакали родичи и образа. 

И когда наклонилась невеста, чтоб выпить с любимого воду, - 
он вскочил, её поднял рывком, усадил её, словно жену, 
на колени встал сам, с неё сдёрнул цветастые чёсанки с ходу, 
в таз пихнул её ноги, трясясь, как в ознобном жару. 

Как он мыл её ноги - по пальчику, по ноготочку! 
Как ранетки лодыжек в ладонях дрожащих катал! 
Как он мыл её! Будто свою же ещё не рождённую дочку, 
чьим отцом после собственной гибели будущей стал! 

А потом поднял таз и припал - аж эмаль захрустела под впившимися зубами 
и на шее кадык заплясал - так он пил эту чашу до дна, 
и текла по лицу, по груди, трепеща, как прозрачное, самое чистое знамя, 
с ног любимых вода, с ног любимых вода...