Третья часть фанфика на постапокалитический роман Чайны Мьевиля "Рельсы". Ton train, ton train va trop vite :) Судьбоносная встреча!

"Охота Абакаты Напхи"

Автор: surazal

Большинство персонажей принадлежат Ч. Мьевилю и упоминаются в тексте-первоисточнике. Я только добавила некоторых второстепенных, для связки. 

Текст охраняется Законом о защите авторских прав. Никакая часть этого текста не может быть размещена на любом другом ресурсе или в личном дневнике. Свидетельство о публикации №217042500072

 

 

&&&&&

– Х-х...Ай!..

Даже во сне стало чувствительно неприятно. Напхи открыла глаза и со стонами вытащила из-под себя правую руку – она отлежала её во сне, скрутившись в какой-то совершенно невообразимой, неудобной позе.

Сон был жуткий – какая-то безглазая тварь тянула её за руку, вцепившись ртом, и никак не получалось спихнуть с палубы это чучело... В отсеке было, к тому же, душно и жарко. Напхи выпростала из-под матраса фляжку, поболтала, отвинтила крышку и хлебнула чуть-чуть. Сплюнула. Вода успела нагреться и протухнуть.

– Ну и ссака.

Крутя затёкшей рукой и прихрамывая – выяснилось, что во сне затекли ещё и ноги, – она побрела в гальюн и, запершись там, по обыкновению сидела очень долго, не только освобождаясь от лишнего, но и вспоминая вечернюю охоту, размышляя о котировках домашних акций, о недочитанной книге, о том, что геморрой снова достает...

Подняв рычажок крана в стене, она подставила руки под струи воды – протёрла лицо, намочила голову и напилась.

Жить было можно.

До её вахты оставалось часов двадцать, в которые ей полагалось спать; но она настолько отвыкла уже спать ночами, что это казалось ей невозможным. Ведь ночи были наполнены рельсами, фантастическими пейзажами и присутствием капитана.

Она легла на койку, помяла подушку, покрутилась для очистки совести около получаса и, радостная от того, что уже не заснёт, взяла флатокамеру и поднялась на палубу.

Ночь была чудесна. Эта ночь, наверное, была прекраснейшей из всех, проведённых Напхи среди открытых рельсов. Нижние и верхние небеса отлично просматривались и просто-таки сияли – она ещё не знала, что наблюдает редкое явление, называемое никелевыми облаками. Рельсы позванивали от мороза, но погода была безветренной. В иных местах почва волновалась, какие- то существа пускали фонтанчики, высовывали морды – иногда довольно страшные – гонялись друг за другом, а кто-то кого-то пожирал. Из рубки тускло мерцал свет – там обретался старый Суом.

Напхи задумалась: о чем он мечтал там, внизу, в одиночестве в этот час? О чем будет мечтать она в его возрасте? Обретёт ли она сама свою философию? Где будет тогда Эбба – с нею?

Штурман удивилась своим неожиданно пришедшим слезам. Их была всего-то парочка – скатились по щекам, и следы их щипнул ночной мороз. Напхи сморгнула и прищурилась, чтобы разглядеть опознавательные огни на горизонте, – то был огромный поезд класса «мастодонт», состав Манихики с узнаваемым профилем, шедший в значительном отдалении, стремительно и плавно рассекая железную ночь.

Напхи подняла камеру и сделала снимок. Зрелище было вправду красивым.

С какой-то из палуб послышался гогот Зива и кого-то ещё из рубщиков. Их разговор далеко разносила ночь: они говорили о том, как замечательно будет сойти дома, в Стреггее, и принять ванну с керосинчиком, потому что как же они в этом сраном рейсе обовшивели!

«Удивительно. Им хочется на остров, туда, где надёжная земля, а меня тянет всю жизнь провести на рельсах», – рассеянно подумала Напхи, прислушиваясь к затухающим голосам. Очевидно, трудолюбивые рубщики пошли вниз, угощаться ромом. Ненасытная до пейзажей Напхи продолжала щелкать флатокамерой, не заботясь о тающей зелёной полосочке индикатора батарейки. Поезд Манихики, весь переливаясь огнями, поравнялся с грядой холмов чуть западнее хода «Фрея», значительно обгоняя его, и раскрыл сенсорные датчики для проверки сводов и стен – собирался входить в туннель. Слышно было, как хлопнули, открываясь, здоровенные ультразвуковые буферы на бортах. Убрав боковое освещение, состав замедлил ход, словно давая Напхи возможность ещё немного полюбоваться, и исчез из виду.

Через несколько миль линия хода «Фрея» опустилась, и по его курсу тоже пошли туннели. «Не забудь, – говорила ей Эбба, – про расчёт геометрии туннелей. Они будут у нас по курсу, и один из них особенный».

Напхи знала, что нет ничего более непостоянного, чем почва. Если рельсы внушали какую-никакую уверенность, то с закрытыми пространствами было всё сложнее.

Она припомнила байки о туннелях и вдруг поёжилась.

«Пожалуй, – раздумывала она, направляясь к своему рабочему месту и всё думая о роскошных поездах Манихики, – на подходе к дыре следует сделать акустическое зондирование».

 

 

Первый туннель – а в Рельсоморье они назывались не иначе как «дырами» – был довольно длинным и, само собой, там было темно, как только в дыре и бывает. Перед проходом дыры нужно было подать не менее двух предупреждений для всего персонала, чтобы никто не оставался на палубах, а сидели бы, задраившись, внизу. Кто знает, что хранят в себе эти неминуемые, необходные пути? Напхи подала таких предупреждений четыре, и крупно вздрогнула, когда над головой услышала голосище старшего помощника:

– Ну чё, первая дыра прошла? Ну молодцом, чё. Не ссышь?

Она подняла глаза. Старпом был серьёзен даже больше необходимого, заглядывая в рубку, – он мог только заглядывать, потому что правилами запрещалось нахождение здесь какого-либо народу, кроме вахтенного, штурмана и капитана.

– Ссу, – Напхи отвернулась к приборам.

– И правильно. В этих местах нельзя быть легкомысленной.

Она склонилась над картой, напоминая себе старательную школьницу, и услышала в спину нечто вроде напутствия.

– Ещё три туннеля. Держись тут.

И только после того, как брякнул люк, она в ужасе выпрямилась и уставилась в стену, не веря тому, что не спит.

Старший помощник шлялся по палубам в то время, как поезд проходил туннель!

 

 

После прохода всех дыр «Фрей» немного поболтало, словно состав тоже волновался не меньше своего штурмана. А она, не слушая похвал и поздравлений, успела только подзарядить свою камеру и вновь устроилась на самой высокой точке, что смогла найти, – охотиться на впечатления, которых ей должно было хватить до следующего рейса.

К вечеру она исщёлкала почти всю память и подумала, что неплохо бы добить её, как что-то чуть правее курса привлекло её внимание.

Что-то большое волновалось там, взрывало горизонт, вырывалось из земли, падало, раскидывало почву, словно исполняя макабрическую пляску на фоне затухающего дня. Что-то вертелось, выныривая чуть не до облаков, стремительно перемещаясь в жутком молчании, меняя траекторию, словно было невесомой, но огромной массой. Напхи подумала о сборище каких-то монстров, но ошеломляющая догадка не заставила себя ждать: никакого стада монстров не было.

Он был один.

Она подняла камеру и сделала наезд объективом. Не веря глазам, не снимая, она смотрела, и казалось, прошла не одна вечность, пока палец Напхи нажал на рычажок затвора, и маленькая флатокамера запечатлела то, чего никогда не видели человеческие глаза.

Откуда он взялся? Какая бездна вырастила его – такое невероятное существо, которого просто не могло быть вот тут, перед её ошалелым взглядом? Почему даже предположения о том, что может существовать такое, не было никогда?

Белый крот. Это невозможно.

Напхи всматривалась в него так, что глаза болели. Нет, конечно же, обитая в земле, он не мог оставаться белым – его цвет был ближе к цвету старинного фарфора. Изношенного пластика. Костяного гребня. Застоявшейся простокваши.

Она вскочила на ноги. Надо заснять его, и со вспышкой и без неё! И выбрать лучшие снимки!

«Покажись, красавец», – шептала Напхи, ещё не зная, что так встречают свой смысл, свою манию, свою цель. Свою философию.

Она снимала. Вспышку, ну-ка... Ещё! Ещё!

Вот, так замечательно. И остановилась то ли когда поняла, что ничего больше не видит, то ли когда услышала голос Эббы, зовущий её по имени.

Напхи даже не заметила, что вокруг поднялась суета – весь «Фрей» словно проснулся и ожил, скрежеща и светясь.

– Мы принимаем сигнал бедствия, – сказала капитан.

Так и было. На пятнадцати градусах сорока минутах северной широты и двадцати трёх градусах западной долготы терпел бедствие состав, приписанный Манихики. Напхи мельком удивилась: надо же, эти попали в неприятность. Она мигом пересчитала курс, потому что это был приказ Эббы, – и сердце её дрогнуло. Их поезд теперь шел восточнее – туда, где она потеряла из виду своего огромного крота. Это был её крот.

У Напхи сияли глаза. Она сама себе напоминала распрямившуюся пружину, ей казалось, что она даже двигаться стала по-другому. Пару раз мимо неё прошла Эбба, покосилась, но не спросила ничего.

– Не тот ли самый? – донёсся до штурмана шелестящий голос.

– Что?..

– Тот самый, что шёл мимо нас вечером. Товарняк Манихики.

Суом посасывал любимую трубочку, держась одной рукой за шкот, и его болтал ветер Рельсоморья.

Напхи чувствовала кожей, что ветер через полчаса усилится и станет настоящим ураганом. Как она забыла – здешние широты могли преподнести ещё не такой подарочек.

– Вы его видели? – Напхи мотнул ветер, она тоже за что-то ухватилась, вдруг ощутив непонятное покалывание в боку. Ладони вспотели, чего с нею никогда не бывало.

– Мы его видели, – рядом с механиком стояла Эбба.

Молчаливый старик кивнул, а капитан нахмурилась.

– И мне не нравится твой взгляд... Абаката.

Она говорила негромко, как всегда, и Напхи поняла, что голос Эббы тонет в грохоте механизмов, в криках команды, в шторме, начавшемся где-то глубоко внутри Напхи.

– Прибавить ходу, – сказала капитан в коммутатор и отпустила кнопку связи, не дожидаясь ответа, а вместо этого вновь уставилась на штурмана.

– А ну, докладывай.

– Я, я...

– Отставить! – закричала Эбба. – Отвечать по форме!

– Мэм, я видела крота. Это был гигант – я о таких даже не слышала и, думаю, никто не слышал. Это огромный кротище, мэм капитан! Если мы его догоним, мы...

– Молчать. Марш в рубку! Мы идем на помощь составу, попавшему в беду, а не охотимся. Ясно?

– Так точно, мэм.

С застывшим лицом Напхи развернулась и покинула палубу, успев подумать, что «Фрей» может не успеть «на помощь» – ведь крот цвета свежей пеньки находился, судя по всему, прямо по курсу, которым шел навороченный поезд Манихики. Этот крот разом раскрошил бы сотню таких составов, как щепки.

 

До рассвета оставалось часа четыре. Как ни всматривалась Напхи, вместе со всей командой, окрест не было заметно никаких следов поезда. Совершенно никаких. Сигналы mayday смолкли через полчаса после того, как были услышаны, и в эфире стояла полная тишина.

Капитан была у себя и никак не давала о себе знать.

– На медблоке кто? – спрашивала Напхи в коммутатор. – Готовьте там всё это... на всякий случай. Раненые, возможно, будут.

Команда работала в максимальном темпе и очень слаженно – смотреть на них было любо-дорого. Напхи подумала, что будь она здесь капитаном, ей было бы приятно с ними работать.

Она улыбнулась своим мыслям, ещё раз отметила незнакомую и необъяснимую радость внутри и, оставив вахтенного, отправилась к Эббе.

– Мэм капитан, штурман Напхи с докладом, разрешите обратиться...

Фраза не успела закончиться, и капитан распахнула дверь.

– Ну?

– Позволите мне войти?

Эбба посторонилась, и Напхи юркнула внутрь.

– Кто на вахте? – не глядя на гостью, спросила Эбба.

– Лак. И Зив с нею – разбитый поезд хочет углядеть; думает, получит за это награду.

– Алчный однако парнишка... Думаешь, там поезду конец?

Капитан вернулась к прерванному визитом Напхи делу – она наливала воду в огромный фаянсовый таз, цветом очень похожий на шкуру того крота.

Напхи пробрал трепет, как на холодной палубе, – она заметила, что Эбба без повязки.

– Зив из очень бедной семьи, мэм капитан. А поезд, если он нарвался на того крота... без шансов, мэм, – тихо заключила Напхи.

– Проходи ближе и сядь, – капитан рывком сняла шерстяной жилет и рубашку. Напхи увидела, что её тело красновато-смуглое – как её лицо. Значит, это природный цвет её кожи, а не лицо обветрилось на жестоком воздухе рельсов...

Эбба молчала.

Напхи расположилась на огромном капитанском диване, закинув ногу на ногу, и рассматривала то интерьер, то саму хозяйку.

Она была отлично освещена боковыми и верхними кремниевыми светильниками. Окунув лицо в воду, Эбба несколько раз провела ладонями по волосами, потом подняла голову, отфыркиваясь, и приподняла запавшее веко, обнажив пустую глазницу. Аккуратно, согнутым пальцем промыла её от пыли и вытерла лицо рубашкой.

– Что ты хочешь сделать?

Напхи вздрогнула.

– Простите?..

– С кротом? Это ведь твоя... вроде как теперь философия.

Капитан скривилась и кинула рубашку на диван, усевшись около Напхи.

Один из светильников зашипел, вспыхнул ярче и погас, и резкий, хищный профиль Эббы чётко вырисовывался на светло-жёлтой стене, на старом пластике.

– Не знаю, – Напхи ответила честно, в очередной раз не прибавив «мэм». – Может быть, даже... Не знаю.

Капитан повернулась к ней.

– Да?

– Убивать его я не хочу.

Рука Эббы легла на плечи штурмана, и Напхи уставилась в единственный глаз.

– Честно. Ты очень честная. И вместе с тем, я уверена, что ты можешь здорово врать.

Напхи подумала, что на это можно засмеяться, и улыбнулась.

– Иди сюда, – тяжёлые и жёсткие, привычные к гарпуну руки Эббы обхватили голову и обнажённую шею Напхи, притягивая к себе.

У неё действительно были замечательные руки. И всё её тело – такое крепкое, тёмное, будто обветренное, как закалённые, старые деревья, которые невозможно срубить. Только её грудь была мягкая – небольшая, но с огромными тёмно-коричневыми сосками, до которых оказалось так приятно дотрагиваться.

– Мне нравится твой взгляд, Абаката, – сказала капитан перед тем, как её нос и губы прикоснулись к лицу Напхи.

Та подумала, что «Фрей», должно быть, сейчас взлетел в небо и перевернулся несколько раз, как могут делать легендарные «ангелы», а потом подумала, что всего этого – и такой невероятной, ошеломляющей и близкой Эббы рядом – просто не может быть... а потом она перестала думать, отдав себя в полную власть и капитану, и тому, что она делала.

Напхи никогда никому не простила бы власти над собой. Никому, кроме Эббы Шэппи.

 

 

&&&&&&

 

– Вот он, – сказал кто-то.

Стараясь думать о своих обязанностях и не думать о капитанском диване и недавней прекрасно-безумной Эббе, Напхи протянула руку, требуя у кого-то подзорную трубу.

Ей сунули монокуляр, мгновенно наведя который, она не смогла сдержать крика.

Тот самый – разбитый, искорёженный так, что и вообразить было сложно, лежал неподалёку от места, которое Напхи приблизительно ориентировала по координатам как то самое, где играл крот – поднимаясь чуть ли не до небес и не догадываясь о разрушении, которое нёс.

– Самый малый! – скомандовала Эбба сверху.

«Фрей» поутих и медленно скользил по железу, почти не стуча огромными старинными колесами.

– Кто же?.. – вопрос, заданный кем-то, так и повис в пространстве.

И голос Суома, давшего ответ, был твёрд и громок, как никогда:

– Тут и думать нечего. Крот.

Напхи оглянулась на капитана, внутренне чего-то боясь.

А Меджра Рахам звонко рассмеялась.

– Какой, нахуй, крот? Дед, чего ты? Где таких кротов видали? Газ из слоёв почвы вышел, а они, бедняги, сверху шли... Вот их и разворотило.

– Я сказал, крот, – Суом смолк, поджал губы и сунул в рот изжёванную вишнёвую трубочку.

– Это крот, – Эбба спрыгнула с мостика, где стояла всё это время, молча слушая спор членов команды. Она почти присела на колени после прыжка – Напхи впервые увидела, как прыгают с капитанского мостика. Это выглядело излишним, опасным, но, кажется, не для Эббы, для которой вообще не существовало опасностей. – Я засекла акустический сигнал с полчаса назад, – она всматривалась в глаза каждого члена команды. – Это что-то очень большое. Я даже не представляю, как это может выглядеть. В энциклопедиях такого нет. Что там ещё может прятать от нас Земля?

Вся команда стояла на палубах ведущего и второго вагонов, внимая словам капитана, которые, как всегда, превосходно слышались в сухом и разрежённом рассветном воздухе.

Бегло прикасаясь взглядом к каждому, Эбба ещё тише закончила:

– Наша штурман видела этого крота. У неё есть флато.

Эхо восклицаний удивления, страха поднялось было над «Фреем», но неожиданный далёкий, отвратительный и невероятно громкий и низкий гул покрыл все звуки, усилился, ослаб, вновь усилился и вдруг затих.

Люди замерли, словно мыши, почуявшие кошку.

Зив вцепился в позеленевшую Меджру. Старпом громче, чем следовало, поинтересовался:

– Что за чёрт?

Гул возник снова. Он именно возник – откуда-то из тонкой точки в пространстве, веером расходясь, растекаясь звуковыми волнами, охватывая всё больший радиус, вселяя животный ужас, потрясая всю Землю.

– Что-то вы бледненькие! – Эбба звучно хохотнула и в несколько секунд взлетела обратно на мостик. – А ну, все по местам!

Словно очнувшись от столбняка, люди зашевелились, приходя в себя.

– Шевелитесь, вши морёные! – загорланил второй помощник. – Эта ебанина ходит рядом, а мы тут не хотим сдохнуть!

Его фразу поглотил такой дикий рёв – словно сирены тысяч поездов ревели в полную силу, – что мозг отказывался верить в то, что слышали уши.

Кто-то заорал – Напхи видела раскрытые рты, но не слышала ничего, кроме оглушающего низкого, на пределе диапазона рычания монстра. Кое-кто зажал уши, попадав ничком.

«Фрей» болтануло так, что многие покатились по палубам, хватаясь за что ни попадя.

В затихшем воздухе слышался стремительный перезвон карабинов – команда пристёгивала страховки за всё, что для этого годилось.

Напхи пристегнулась к люку родной рубки и задрала голову в панике. Эбба стояла на своём мостике, закрепившись к поручню плавающей страховкой, и выглядела абсолютно спокойной, хотя и здорово растрёпанной.

Капитан покрепче перехватила поясом жилет и дала сирену. Когда убедилась, что все глаза обращены к ней, подняла руки и отдала жестами несколько команд. И вовремя, потому что во время её последних жестов рёв снова пришёл – будто бы с неба, заглушив абсолютно все звуки, вдавливая в голову уши и взбалтывая в венах кровь.

Напхи не поверила своим глазам.

Уходить?!

Уходить сейчас, когда они на пороге открытия общемировой важности! Что она делает?

Кем-то овладела паника: в наступившей вдруг тишине Напхи услышала отчаянный визг, а следом и грохот закручиваемого люка. Это значит – не выдержали нервы, человек закроется и будет сидеть внутри, хоть режь поезд пополам.

«Эбба сбрасывает порожняк, – поняв это по изменившемуся ходу, опытный второй помощник вздрогнул, зачем-то придерживая рукой обгаженные штаны. – Плохо дело».

Он, как и все в Рельсоморье, знал, почему последний вагон называется «порожняком» – никаких особенных ценностей или провизии в нем не хранят, чтобы в критической ситуации избавиться от него как от балласта и тем самым увеличить скорость. А может, и отвлечь с его помощью чьё-нибудь нежелательное внимание.

– Боги! – в припадке ужаса воскликнул кто-то и затеял читать-выкрикивать молитву.

– Молись, чтобы они существовали, – заржал где-то вдалеке старпом и был оборван Эббой: «Отставить!».

– Мэм капитан! – Напхи в отчаянии заколотила кулаком по обшивке рубки, привлекая внимание не только Эббы. – Нельзя уходить! Нельзя! Прошу вас! Не надо! Это...

Она не договорила, а широко открыла рот, как и все остальные, – чтобы не оглохнуть, потому что страшный звук пришёл снова – и он был совсем рядом. Будто подземелье вывернулось наружу и хотело поглотить всех наверху.

«Полный вперёд!» – жестами показала Эбба с мостика. Напхи шмыгнула носом, слизнула с губы кровь и, отчаянно задёргав страховочный тросик, отвязалась. Через всю палубу она ринулась к мостику.

«Фрей» набрал ход почти мгновенно – что касалось скоростей, он славился пластичностью. И Напхи чуть отбросило назад. Она повалилась на палубу.

– Мэм капитан, нет! Остановите состав!

Она знает, что спорить с капитаном нельзя ни при каких обстоятельствах. И она спорит с капитаном, но ровно до тех пор, пока ударная волна не сбивает её с ног. Второй раз за день Эбба спрыгивает с мостика, в этот раз больно ударившись, – чтобы поймать эту своенравную, обезумевшую Абакату. За всё время на рельсах у Эббы Шэппи не погиб ни один член команды и не было ни одного несчастного случая...

А с правого борта вспучивается земля. Колышется, идет волнами, дает трещины, расширяющиеся в каверны и ужасающие провалы. В какой-то момент в земле словно выбивает гигантскую пробку, и желтовато-белое нечто вырывается на поверхность. Десятки метров несутся вверх и вверх, и кажется, конца им нет, но наконец – плавная остановка движения...

И над обезображенной надолго поверхностью земли нависает то, что приходится называть кротом.

Это сам ад вырвался наружу.

Морда, на которой мог бы развернуться в ряд не один десяток самых больших составов мира, склоняется вниз. Лапы – каждая размером с городскую площадь – вздрагивают. Крот держит равновесие.

– Он смеётся над нами! – кричит Напхи. И добавляет тише: – Каков насмешник!

– Она помешалась, – сипит сорванным горлом кто-то из рубщиков, сидя в содержимом собственного желудка, извергнутом со страху.

На шее штурмана всё ещё висит флатокамера.

– Насмешник Джек. Сволочь, – твёрдо встав на ноги, Напхи подбежала к самому борту и подняла камеру, прицелившись.

– Уходим с высот, уходим! Самый полный! – орала капитан. Она метнулась к Напхи, но та была чуть-чуть быстрее. Совсем чуть-чуть.

Спокойный – словно оглохший и ополоумевший, не замечающий ничего вокруг – Суом, ходивший здесь не раз, направил «Фрей» по огибающей ветке, зная, что через несколько градусов она придаст поезду замечательный разгон и скорость.

Крот покачивался наверху. «Уу-ооо...» – стонала почва. «Оо...уу».

Эбба истратила время на регулировку страховочного троса, вытягивая его, чтобы добраться до Напхи.

Нужно было добраться до неё и вмочить ей как следует, но сначала поймать и пристегнуть к себе.

Но быстрее всех оказался Насмешник Джек.

Он глухо фыркнул, от чего у всей команды кротобоя шевельнулись волосы, развернулся и ударился в почву, зарываясь глубоко и направляясь

к «Фрею»

прямо к нему.

Воздух завертелся.

Абаката всё-таки успела сделать ещё несколько снимков, только напрасно. От удара в борт – нырнувший крот всего лишь шоркнул по нему боком – головняк тряхнуло, он накренился, и флатокамера полетела прямо на смертоносную землю.

Вслед за ней туда легко, как хлебная крошка со стола, упала и Напхи.