Часть четвертая. Куцый.
Собственно, сначала это был не наш пес. Его привезли с собой арендаторы, точнее, их начальница. Пока родившийся без хвоста собачонок проявлял некие признаки породы, его пускали спать на хозяйской кровати, водили на цепочке и всячески баловали, но к концу лета стало окончательно ясно, что из этого малыша получится крепкий, активный, но начисто лишенный аристократических кровей пес. И его оставили нам.
Первое время он не понимал, что с ним разговаривают. Когда к нему обращались, он все время оглядывался, ища того, к кому обращаются, и только потом понял, что к нему. Вообще, из детства Куцый вынес огромное количество забавных привычек. Например, после того, как он однажды уронил косточку в ведро с водой, а потом достал ее оттуда, он нырял всей мордой в каждое ведро, до какого мог дотянуться. Видимо, в надежде обнаружить там косточку. А вот пить из посуды отказывался начисто. Приходилось по требованию включать ему воду, и он лакал из-под крана.
А еще он долгое время боялся, что его снова бросят. Стоило нам всем уйти, оставив его на цепи, как окрестности оглашались душераздирающим воем, который стихал только когда кто-нибудь из нас возвращался. Таким образом, предполагаемые воры могли точно узнать время, когда остановить их будет некому.
С цепью вообще отдельная история. Куцый провел привязанным все детство, и поначалу другой жизни себе просто не представлял. Даже если его отпускали, он через некоторое время решал, что нагулялся, приходил и садился перед будкой, не просто ожидая, а прямо-таки требуя, чтобы его привязали.
Однажды вечером отец забыл это сделать...
Выйдя утром на крыльцо, он застал Куцего сидящим рядом с будкой, причем было совершенно очевидно, что так он просидел всю ночь. Пес откровенно клевал носом, глаза были мутными от недосыпа, но спать непривязанным он счел для себя невозможным...
Впрочем, через некоторое время это прошло. Став большим и сильным, Куцый обнаружил, что если хорошенько разбежится, то может легко порвать свою детскую цепь. На несколько недель это стало его любимым развлечением. Он разбегался, срывался с цепи, делал победный круг, а потом возвращался и терпеливо ждал, пока мы его прицепим, чтобы повториить все сначала. Вот только однажды его прицепили на новую, более крепкую цепь, которую он порвать уже не смог. Все, что думал пес по этому поводу, было красноречиво написано на его морде. Матом. Впрочем, после этого на цепь его сажали только по крайней необходимости.
Куцый обожал играть. Причем активно, отдаваясь игре целиком. Главное для него было, чтобы был партнер - человек.
Он самозабвенно нарезал круги вокруг нас, бегал до полного изнеможения, так, что потом его не носили ноги, а добравшись до будки, падал и спал беззаботно, по-щенячьи - можно было хоть из пушки стрелять над самым ухом - не проснется.
И мимика у него всегда была потрясающе выразительна. Когда однажды после получаса бешеных гонок он запрыгнул на крыльцо, чтобы перевести дух, у него на морде было ясно написано: "Чур, я в домике!".
А еще Куцый плавал с нами на лодке. Первый раз он бежал по кромке воды почти километр, то и дело проваливаясь в глубоких местах, пока мы не взяли его на борт. После чего он тут же "поблагодарил" нас, с наслаждением отряхнувшись... Кто представляет себе сочетание маленькой весельной лодки и мокрого грязного пса, нас поймут...
Потом его брали с собой сразу, зная, что он не боится и ведет себя в лодке спокойно, не пытаясь ее перевернуть.
Однажды он плавал с нами на песчаную косу. Там было огромное количество небольших затонов глубиной примерно по колено человеку с удивительно теплой водой. Куцый с удовольствием разбегался и со всего маху прыгал в каждый из них, поднимая фонтаны брызг.
Один из затонов оказался глубже остальных...Пес ушел под воду целиком, вынырнул, долго и обиженно тряс ушами, в которые наверняка попала вода, но игру не прекратил. Только теперь он сначала осторожно подходил к очередной луже, взглядом оценивал ее глубину, и только убедившись в безопасности затеи, разбегался и прыгал.
И по лесу он с нами ходил замечательно. Бегал вокруг, лез под руки, пока мы срезали грибы, рискуя собственным носом, который совал прямо под нож, и даже пытался найти эти странные, несъедобные на его взгляд штучки, раз уж они зачем-то нужны хозяевам. А во время одного особенно долгого похода он в итоге так устал, что уже не бегал, а еле таскался за нами и ложился как только мы останавливались на очередной полянке. Отлично помню картинку: я ползу по кольцу, срезая рыжик за рыжиком, а Куцый лежит точно в центре и синхронно поворачивает голову, следя за мной взглядом.
А вот в чем он был непререкаемо строг, так это в отношении еды. Если уж что-то попало к нему на тарелку или рядом, то забрать это обратно можно было только после ожесточенной схватки с не на шутку разозленным псом. Нам, по крайней мере, это ни разу не удалось. Даже когда я пыталась вытащить из кучки еды случайно попавший туда кусочек целлофановой обертки. После того, как в миллиметре от моей руки лязгнули оскаленные зубы, я решила: "Пусть разбирается сам".
При всем этом Куцый философски воспринимал сам факт голода или сытости, и даже иронизировал на этот счет. Как-то летом мам принесла ему после обеда вкусные куриные косточки, и начала уговаривать их съесть, он спокойно отвел ее в свой угол и мордой указал на целый поднос таких же костей, уже принесенных ему.
Отдельная тема - отношения с Шариком. Когда Куцый только у нас появился, Шарик дома почти не жил. Как раз перед тем не стало Драника, с которым Шарик дружил с самого детства, и пару месяцев Шаруня просто не появлялся, видимо, стараясь справиться таким образом с потерей.
Куцый привык чувствовать себя полновластным хозяином. И тут появился Шарик, который привык к тому же...
Нет, они не дрались, хотя оба в общем были вполне спосбны надрать друг другу холку, но отношения всегда были прохладными. Как-то зимой Куцый недвусмысленно отвел Шарика к соседям, предложив поселиться там. Однако расчет не оправдался - заведя там семью, Шарик и нас не оставил.
Куцему ничего не оставалось, как смириться.
Кстати, Куцый был необычайно сильным. Как-то зимой, гуляя с нами на поводке по поселку, он повалил меня на дорогу и некоторое время тащил за собой мой немалый в соотношении с его собственным вес с довольно приличной скоростью.
А на поводке он гулял по вполне определенной причине...
Во время одного из походов в поселок на нашем пути оказалась открытая калитка, за которой по двору чинно ходили куры. Увидев это, Куцый пришел в восторг и кинулся на них, а мы уже приготовились делать вид, что он не с нами, потому что остановить проснувшийся охотничий инстинкт не было никаких шансов.
Ситуацию спасла коза, ходившая по тому же двору. После ее вмешательства Куцый пулей вылетел обратно за калитку и впервые в жизни спрятался за наши ноги, прося защиты.
Охотничий инстинкт подводил его не единожды.
Как-то он так же вот кинулся на сидевшую на пеньке беленькую, пушистенькую, выглядевшую до ужаса прилично кошечку. Мы уже подумали было: "Все, хана киске, отбить не успеем". Из домика выскочил мальчишка - хозяин кошки. Мы решили, что он подумал о том же, но он вдруг совершенно неожиданно для нас заорал: "Муся, не приставай к собакам!"
Мы, честно говоря, даже после этого ставили на Куцего, однако поле боя осталось за Мусей...
В общем, спешу Вам представить - Бесхвостенький собственной персоной. Кстати, небольшой - в пару позвонков - хвост у него все же был, и был способен выражать все эмоции, которые положено выражать собачьему хвосту, с бешеным энтузиазмом.
(остальные фото - в комментариях)

Часть третья. Шарик.
Шаринька, Шаруня, Шарика... Белкин отпрыск от соседского Лохматого.
Уникум абсолютный. В раннем детстве был потрясающе красив. Лапочка неимоверная. К тому же, получилось так, что его воспитывали две мамочки сразу - Лада и Белка, и вообще все опекали и баловали. А потом Шаринька стал подростком. Угловатым и некрасивым, как все подростки на свете. Его огромные по сравнению с головой уши почему-то все время лежали (висели?) в одну сторону, то есть одно как ему природой положено, а второе поверх, за что он получил прозвище "Печкин". А еще из-за очень густой шерсти его жутко мучили блохи. Он все время плакал, пытаясь их вычесать, потому что ничего не получалось.
И никого к себе не подпускал. По глазам было понятно, что он очень хочет, чтобы его приласкали, но вместе с тем страшно боится. У него и позднее был очень четкий и узкий круг людей, которые имели право к нему прикоснуться.
Однажды мне случайно удалось его поймать и силком (поскольку воды он боялся всю жизнь) затащить в озеро. И... произошло нечто неожиданное. Блохи перестали его кусать. Два часа щенок ходил по берегу, слегка пошатываясь от состояния эйфории, в которое его повергло это непривычное восхитительное ощущение, и позволял себя приласкать всем подряд. Ему просто было слишком хорошо, чтобы чего-то бояться.
А потом, как это обычно и бывает, "гадкий собаченок" вырос в потрясающе красивого лебедя пса.
И потрясающе воспитанного. Сразу говорю - никакой заслуги окружающих в этом нет. Никто его воспитанием особо не занимался. Его просто любили.
Шарик оказался истинным, абсолютным врожденным интеллигентом.
Он ни разу не позволил себе вступить в банальную свару, обгавкивая соседа. Не боялся. Просто стоял рядом и смотрел.
Он всегда ел аккуратно, беря еду по одному кусочку и тщательно пережевывая, как бы ни был голоден, а голоден он бывал. Поэтому кормить е6го приходилось отдельно - пока Шаринька дожевывал свой первый кусочек, деликатно отнесенный им в сторонку, остальная наша свора успевала опустошить миску начисто.
А еще в молодости он был страшный скопидом. Настоящий Плюшкин. На лужайку перед нашим домом стаскивалось все. Старые тряпки, консервные банки, соседские тапочки... Последние наши соседи (служба безопасности базы отдыха) каждое утро выуживали из остального хлама, пробираясь по нему чуть не босиком.
Как-то раз мы с мамой втайне от отца выбросили в мусорную яму банки с результатами его экспериментов по изготовлению настоек, годами стоявшие в доме. Думали, никто не узнает, но через час эти самые банки стараниями Шарика были вытащены на всеобщее обозрение все на ту же лужайку. Отец так смеялся, что даже забыл на нас рассердиться.
В тот же период он был ужасно разговорчив. Тявкая и повизгивая, он на своем собачьем языке все время пытался объяснить нам что-то, наверняка очень важное и серьезное. Причем это было не просто издавание звуков, а именно речь, с выражениями, фразами, интонациями и даже паузами для ответов собеседника.
Отдельный разговор - отношение Шарика к своим дамам и детям. Сколько раз мы наблюдали, как наш Шаруня, которому самому еды хватало едва-едва (кормить всю эту компанию зимой в конце 90-х доставляло нам немало трудностей, очень часто собаки с лету хватали ничем не размоченные сухари из обрезков хлеба), тащил в зубах какой-нибудь лакомый кусочек, пытаясь при этом повизгиванием объяснить нам все про отцовский долг и убедить, что сам он вполне сыт.
Дамы - единственный повод, по которому он дрался. Причем дрался всерьез, жестоко, не раз бывал жутко покусан. Однажды ему, видимо, попался сильный противник - пес приковылял к нам на трех ногах, с прокусанным боком, наполовину вырванным хвостом и рассеченной глазницей. Как у него вообще глаз остался на месте, не понимаю до сих пор. Причем все медицинские процедуры терпел безропотно, и его, в отличие от того же Драника, никогда не приходилось ловить, чтобы помазать зеленкой очередную болячку. Сжимался весь, но подходил сам.
И самым трогательным было то, как он знакомил нас со своими детьми. Он всегда с ними общался, даже в том возрасте, когда для собак обычно перестает иметь значение родительская связь, и всегда гордился ими, это было видно.
Первым был Дени. Породой он пошел в мать - рыжеватый и короткошерстный, совсем не шариковского типа - но форма морды и доброе мудрое выражение глаз безошибочно выдавали в нем потомка нашего рыцаря печального образа. Ошибиться было невозможно. Тем более, что Шарик привел к нам Дени, очень церемонно его представил, все о нем рассказал, попросил погладить и принимать в доме как своего. Сами понимаете, выхода у нас не было.
Потом Дени кто-то забрал к себе жить, и он исчез из нашего поля зрения.
Где-то года через два мы шли большой компанией через одну из соседних турбаз. Вдруг видим - Шарик. Заметив нас, он взволнованно тявкнул и исчез в кустах, а через пару минут перед нашими изумленными взорами предстали застенчивая серенькая с коричневым барышня, настойчиво подталкиваемая Шариком в нашу сторону, и двое уже изрядно подросших абсолютно похожих на Шарика песиков. Причем если один из них был хотя бы рыжий, то второй оказался абсолютно неотличим от Шарика в его возрасте, до мельчайших черточек.
Шарик деловито облизал им всем носы, пригладил вихры (это не образное выражение, все так и было) - и повел семейство знакомиться со своими уважаемыми друзьями, то есть с нами. От этого зрелища обалдели не только мы, но и случайные свидетели - сторожа той турбазы. Перед нами вежливо опустили натянутый в воротах на уровне колен трос, дав пройти на территорию со всеми удобствами.
А еще у Шарика были совершенно потрясающие отношения с кошками. Нашу Принцессу и ее котят он в молодости считал чем-то вроде живых кукол. Он таскал их в пасти по всей территории с места на место или сажал у себя между лапами и играл. И во всем этом не было ни малейшего намека на хищнические намерения.
Однажды Принцесса вертелась вокруг мамы, мешая ей мыть пол на веранде. Вдруг, как рассказывает мама, она увидела, что надоевшие ей кошачьи лапы поднялись над полом и куда-то поплыли. Оказалось, это Шарик подошел к кошке, взял ее за шкирку и отнес на несколько шагов, чтобы не мешала.
Такое вот лохматое чудо. Многие говорили, что внешне он был очень похож на волка. Действительно, был. Но вот в душе это существо было лучше многих представителей человеческой породы.

Фоток несколько, остальные - в комментариях.

Почему-то вдруг захотелось вспомнить и описать целую галерею замечательных личностей, рядом с которыми мне в свое время довелось жить. К сожалению, почти никого из них уже нет в живых, потому что их век короче человеческого, но каждый прожил полную и, надеюсь, счастливую собачью/кошачью жизнь, в которой было многое, что стоит вспоминать. Никого из них никто не дрессировал, с ними просто общались как с равными. Не знаю. было ли это причиной или следствием того, что каждый из них стал Личностью - неповторимой, уникальной, незабываемой.

Часть 1. Драник.
В помете их было трое. Драник, Белка и Серый. Только в тот момент. когда началась эта история, никто еще не знал, как их зовут. Просто было три щенка - один серовато-бурого окраса, и двое - мальчик и девочка - светло-рыжие.
Появились на свет они в декабре.
А в конце февраля, в возрасте трех месяцев, вдруг исчезли. Двое суток никто не мог понять, куда делись. Вроде все были на виду. С другой стороны, в хозяйственных постройках базы отдыха, где и проживала вся компания вместе с мамой, можно было потерять не только трех маленьких щенят, но и парочку вполне взрослых собак.
Пропали щенки в среду, а в субботу мы приехали и пошли кататься на лыжах. Идем вдоль железной дороги - и вдруг под самым полотном, в сугробе у насыпи, замечаем какую-то дыру. Заглядываем - сидят оба рыжих, прижавшись друг к другу, и дрожат. Мы (я и мой приятель Артемка) отдали взрослым лыжные палки, взяли на руки по щенку и пошли обратно на базу.
Встречали нас чуть ли не с оркестром, а мы шли гордые-гордые с налипшим на лыжи снегом и щенками на руках.
Когда мы вернулись, то попытались найти и третьего, но так и не нашли.
Именно тогда кто-то заметил, что у мальчика острым щенячьим когтем разорвано левое ухо. Поэтому его стали называть Драный или ласково - Драник. А девочка, уж не помню почему, стала Белкой.

Драник был уникален во всем. Мечтательный как истинный поэт, обидчивый до крайности, трусливый до дрожи и одновременно верный до самозабвения.
Если ему казалось, что на него не так посмотрели или погладили не в первую очередь, он мог гордо задрать прямой, толстый как палка хвост, удалиться на гору опилок, которая считалась его законным лежбищем, и украдкой, сквозь доски забора, наблюдать, какое впечатление произвел его демарш. С тех пор в нашей семье вместо "обидеться" говорят "уйти на опилки".
Когда приносили еду, он залезал носом в каждую кастрюльку, и только убедившись, что у всех налито одно и то же, начинал есть из своей. А ел, особенно в молодости, так, что морда была вымазана в еде по самые уши.
Однажды после трапезы он полез было к маме "погладиться". Она, разумеется, увернулась от такой ласки и сказала: "С грязной мордой - гладить не буду. Сначала помой." Под обалдевшим взглядом хозяйки пес послушно опустил морду в снег и начал обтираться об него, пока не привел себя в надлежащий вид.
А еще он любил смотреть на звезды с видом столь глубокомысленным, что очень хотелось узнать - о чем же все-таки он размышляет...
Как все собаки, Драник страшно боялся грома, выстрелов и других резких звуков. Пережидать грозу или фейерверк он предпочитал под коленками у меня или у мамы, на крайний случай под стулом, если ему разрешали войти на веранду.
А еще боялся соседских собак и не вступал в драку, предпочитая храбро и по возможности быстро покинуть поле боя. За исключением тех случаев, когда дело касалось Белки. Он назначил ее своей Дульсинеей в тот самый момент, когда перестало быть важным, что они из одного помета, и не изменял этому всю жизнь.
Как-то раз ему очень хотелось спать. Белочка, как раз переживавшая период поиска кавалеров, мирно посапывала рядом, а бедный пес часа три мужественно боролся с дремотой, охраняя свое сокровище. Много раз его голова уже почти опускалась на лапы, но он решительно встряхивал мордой, открывал мутные от недосыпа глаза и продолжал бдение.
Стоило посмотреть, как он надрал за нее холку соседскому псу и какой гордый ходил после этого по турбазе!
Верность эта распространялась и на людей, особенно на маму и меня. Он каждый раз ждал нас на берегу, пока мы совершали многочасовые прогулки на лодке, а потом радостно бросался к нам и проверял - не случилось ли с нами чего, пока мы плавали. Дело в том, что очередным его страхом была вода.
И все же однажды, видя с берега нашу отплывающую лодку, он с отчаянной решимостью бросился в воду и поплыл следом. Надо было видеть выражение на его морде! Пришлось возвращаться...

Сопровождать нас он пытался везде. А если ему говорили, что нельзя, добросовестно изображал равнодушие, а потом крался следом по кустам, всем своим видом демонстрируя, что его здесь нет.
Службу Драник нес правильно. С любого места четырех гектаров территории он безошибочно определял, что кто-то вошел в ворота, и несся туда, но всегда только облаивал непрошеного гостя, никогда не позволяя себе оскалить зубы, а тем более кого-то укусить.

А еще он пользовался искренним расположением у наших кошек. Они делали с ним что хотели и совершенно не боялись этой довольно крупной псины.
Как-то раз под своим окном наблюдала такую картину. Лежит, свернувшись клубочком, Драник. У него на спине, так же клубочком - котенок. Вдруг у ворот раздается шум. Верный долгу, Драник вскакивает и бежит к воротам, а вслед ему несется возмущенное "Мяв!" котенка. Посчитав свое усердие достаточным, Драник возвращается и ложится на прежнее место, котенок вспрыгивает на него и долго, со вкусом устраивается, прежде чем лечь. И Драник все это терпит! У кого хоть раз на коленях устраивалась кошка знают, что процесс это отнюдь не безболезненный. Но наш Дранечка проявлял редкую снисходительность к нахальному малышу с острыми коготками.

Единственное, чего Драник не мог вынести на службе - необходимости сидеть на цепи, появившуюся вместе с отлучками наших собак на долгие гулянки к соседям. После первой попытки удержать его, закончившейся звоном в ушах у всех нас и самым настоящим обмороком у собаки, было решено, что на цепи будет сидеть исключительно Белка, относившаяся к этой обязанности куда более философски, а уж Драник от нее и так никуда не денется.

Почему Драник выделял меня - до сих пор не знаю. Может, помнил, как мы вытащили их из того сугроба? Я его никогда не кормила, появлялась на турбазе почти исключительно по выходным и общалась с ним не особенно много. И все-таки.

Посмотрите в эти глаза! За ними - замечательные душевные качества и самая нежная привязанность, какую я только видела у живого существа!