Есть предметы, которые не выдержали испытания на необходимость и безвозвратно ушли из повседневной жизни именно на нашем веку, у нас на глазах. Какие-то ушли или уехали на дачи или антресоли, на чердаки или подвалы и ждут только ремонта или переезда, чтобы быть выброшенными. Какие-то перебрались на блошиные рынки, в коллекции или антикварные лавки. Какие-то просто исчезли. Но главное, что они выпали из повседневной жизни. А когда-то служили нескольким поколениям. Исчезли же при нас… Хотя некоторые ещё служат.

Это всё вещи, при встрече с которыми я возвращаюсь в точные временные, пространственные и даже чувственные координаты своего детства… вплоть до запахов…





Как только я вижу старую мясорубку, которая прикручивается винтом к столу, я тут же вспоминаю тесную кухню, треть которой занимал мой дедушка в майке с лямками, который крутил рукоятку этой мясорубки. Я заворожено смотрел, как из отверстий выползали червяки фарша… Мне нравилось начало этого процесса. Вот уже пара кусков мяса исчезли в мясорубке, уже вовсю слышны чавканье и хруст, но фарш ещё не полез из круглых дырочек… И вот, из двух отверстий полезло, ещё… ещё… И пошло поехало!

А как страшно было глянуть сверху туда, где железные волны ножа перемалывают мясо! Всегда представлялся попавший туда палец.

Помню также, как мне в первый раз дали мясорубку покрутить. Помню гордость и взрослость ощущений… Ну и запах, конечно…





Когда вижу старую готовальню в чёрном, плоском, потёртом футляре, вспоминается, как я маленький просыпался ночью и видел маму, склонённую над чертежом при свете лампы, согнутой над работой также, как мама.

Блестящие, таинственные штучки, лежащие каждая в своём углублении в строго определённых позах, были страшно притягательны и запретны. Я, конечно же, добирался до готовальни и, конечно же, не мог уложить все эти инструменты, как надо. Футляр не закрывался, и я боялся возвращения родителей. Сломанный рейсфедер вообще мне снится…





Любая коробка, коробочка или железная банка из-под чая или конфет монпасье… да хоть шкатулочка, наполненная пуговицами, сразу же напоминают мне ту тоску, которая сопровождала процесс перебирания пуговиц. Когда все были заняты и никому до меня не было дела, мне давали коробку с пуговицами, и я перебирал их… Я знал каждую в лицо… Большую перламутровую, маленькие красные, откуда-то взявшуюся пуговицу от формы железнодорожника, много разных… И любимая пуговка в виде ракушки.





Хорошо, что вантузы почти совсем не изменились. Отличная вещь! При помощи вантуза здорово можно было играть в автомобиль. Вантуз превосходно исполнял роль ручки коробки передач.





Самым страшным предметом был обогреватель со спиралью и круглым отражателем. Он дьявольски притягательно и адски страшно светился в темноте ночью, направленный на мою кроватку. Это был первый предмет, который внятно осознавался, как смертельно опасный, хотя о смерти я тогда и не подозревал.





Когда я в свои 32 года навсегда покидал родной город Кемерово, мне пришлось продавать бабушкину квартиру. Я расставался с городом и уезжал без сожаления… Только когда раз и навсегда выходил из квартиры, где прошло детство и много отрочества, оставляя в ней чужих людей… Я увидел дверной косяк проёма, ведущего в маленькую спальню. На этом косяке я увидел чёрточки и циферки. Карандашные чёрточки и выдавленные шариковой ручкой. Это были отметки моего роста и даты… Бабушка и дед их не закрасили. Обкрашивали во время ремонтов. Я задохнулся, вышел на лестницу, спустился три этажа лестницы, по который тысячи раз поднимался и спускался. Вздохнуть удалось только на улице.