Эту историю мне рассказали ещё зимой, но тогда я не решился выкладывать её здесь, потому что как раз шёл очередной виток глобальной параши по поводу Перевала Дятлова, и меня непременно обвинили бы том, что я сочинил её под этим влиянием. Хотя, связи, конечно, никакой.

Да и ничего я не сочиняю, между прочим. Жизнь гораздо богаче любого вымысла.


Исчезновение Александра Перегудова
(Рассказ заготовителя Чуносова)

В конце лета 19… года мы промышляли в урочище Петровский Бельник. Жила наша бригада в просторной избе, срубленной в самом тупике уже крепко подзаросшей просеки. За тупиком шла на север сплошная тайга, а с юга и юго-востока стояло болото, из которого вытекала речка Петровка. Километров через пять она впадала в безымянное озеро.

Урочище было богатым и на ягоду, и на орех, и на гриб. Дичи тоже хватало. Рыбу на уху мы ловили в основном в речке - мелких окуньков, ершей и ельцов. В озере попадались и матерые горбачи, но они сильно воняли торфом, так что годились только для копчения.

Бригада скучала по настоящей рыбалке. Мы, в общем-то, все были большими любителями ловли, но самым завзятым удильщиком слыл Санька Перегудов – бесшабашный водитель из леспромхоза. Перегуду не давали покоя байки местных бичей про некое мифическое озеро, которое, конечно же, называлось Щучьим, и, конечно же, находилось совсем недалеко от нашего табора. « Нужно только отыскать тропу, мужики нарисовали мне карту». « Здесь всего восемь-десять км на север»! Санька слышал, что щуки в этом озере просто гигантские и ловятся на всё – от крутых воблеров до хрестоматийных ложек и торцевых ключей. Он говорил, что некоторых рыб мужики не успевали вытаскивать, как их начисто обгладывали свирепые товарки.

- Ну и на кой нам эти скелеты? – смеялся бригадир Валера. – Хемингуэя начитался? И, потом, пахать надо! Скоро третий слой гриба подойдёт.

- Ну не подошёл же ещё, Валера! – умолял Саня, - И ведь на один денёк! Хапнем по мешку, и назад. Идёмте со мной! Хоть один кто-нибудь.

Но все по разным причинам отказались. Отшутился и я, сославшись на возраст и ревматизм.

Конечно, в глубине души я тоже мечтал о сказочной ловле, но маломальский опыт и хорошее знание рыболовного фольклора усмиряли мой зуд. Скептицизм усилило и изучение «карты», которую нарисовали Саньке бичи. Невнятный план-схема, нацарапанный не знакомой с основами картографии рукой на оборотной стороне просроченной путёвки, в принципе не мог никуда привести. Об этом я прямо сказал Перегуду.

- Брось ты, Сань, эту затею. Заплутаешь. Чай, здесь не Пионерская роща, а коренная тайга.

- Ну, я-то тоже, между прочим, не юный натуралист, - парировал Перегуд, - Не хотите – сидите здесь. Только так и надо говорить, мол, кишка тонка или просто лень, а не выдумывать дурацкие оправдания. Дрищи! Таёжнички! Я вот посмотрю потом, когда мешок крокодайлов приволоку, как вы от зависти сдуетесь и будете меня умолять дорогу показать. А я ещё посмотрю, кого взять, а кого – нет.

Отговаривать Саню было бесполезно. Запретить ему идти мы не могли, да и беспокоиться было, в общем-то, не о чем. Парень не первый сезон в тайге, по профилям да просекам ориентироваться умеет, ружье и компас вроде в порядке. В объёмный четырёхведёрный турач Саня уложил два компактных спиннинга, большую коробку с приманками, патронташ, пакет с провиантом, топор, старенький спальник на утином пуху и кусок полиэтилена. Ушел он в понедельник на рассвете, обещав вернуться завтра.

Известное дело, на следующий день он не вернулся ни в обед, ни к вечеру. В среду с утра мы отправились за ним, но не нашли ни Саньки, ни озера. Собачек при нас не было, а следы мы умели читать разве что на свежевыпавшем снегу.

В четверг, уже пребывая в тревожном мандраже, мы отправили Валеру в посёлок, чтоб сообщил, куда надо, а сами снова принялись рыскать по тайге. Попёр, наконец, долгожданный белый гриб, но нам, понятно, было уже не до него.

В пятницу к розыску подключились местные «бывалые», два егеря и даже участковый из посёлка. Увы, всё было тщетно. Мы съездили домой, пополнили припас и вернулись, чтоб возобновить поиски с новой силой. Но энтузиазм наш таял с каждым днём. В тайге безумствовала ненастная осень, а следом пришла необыкновенно ранняя зима, похоронившая последнюю надежду. Стоит ли говорить о нашем тягостном чувстве боли и вины и безутешном горе Сашиной семьи.

Однако время, как говорится, понемногу стирало всё. Бригада наша распалась сама собой, и больше мы уже никогда не ездили вместе ни в тайгу, ни на рыбалку, лишь изредка встречались в райцентре.

Об исчезновении Саши говорили разное. Как и всегда в подобных случаях, в народе гуляло множество версий.

По первой, Саньку задрал медведь.
По второй, он утонул в болоте.
По третьей, Перегуд сбился с курса и ушел на безлюдные просторы Красноярского края, где и сгинул.
По четвертой, его ограбили, убили, и даже съели те самые бичи, что дали ему карту.
И так далее.

Был, правда, ещё один домысел, совсем уж невероятный. Говорили, будто Санька вовсе и не пропал, а, блуждая по тайге, набрёл на скит кержака-анахорета, коих немало в Сибири и по сей день. Общение со старовером произвело на него столь сильное впечатление, что он сам решил стать отшельником и к людям больше не возвращаться. Ванька Шовкун, вернувшись как-то с промысла и пропивая заработок, рассказывал своим многочисленным собутыльникам, что встретил Сашу на речке Дорофеевке, где тот не то мылся, не то мыл золото. Ванька пытался заговорить с ним, но Перегудов открестился от него и поспешно скрылся в чащобнике.

«Совсем не изменился, только зарос сильно», – говорил Ванька.

Ему, разумеется, никто не поверил.