Ею двигали то отчаянье, то любовь.
То безумный прекрасный мир накануне краха.
Это длиться могло до смерти её, но Бог как-то утром, во вторник, забрал у неё рубаху.
Ну, такую..её с рождения выдают: тем, кто фактом прихода в жизнь подаёт надежды.
Этих долго любят, почти никогда не бьют,
если что – гладят волосы и говорят «всё гуд».
И в один из вторников просят у них одежду.

..в среду утром она проснулась: голым-гола.
Простыни прохладны, а кофе горяч и горек.
Ни любви, ни страха, ни даже пахучих слоек на большом подносе в правом углу стола.
Ни прыща на коже, ни насморка, ни тоски: телефон поломан, на новый не будет денег,
Безразлично, что будет есть или что наденет , и куда потратит время или мозги
Простыня как лист, да и завтрак её – как лист. Только кофе без сахара и остальных добавок:
В эту вёрстку она не сможет внести поправок,
Как не сможет быть объективной и сильно правой,
Потому что это тоже, по сути, риск.
***
Поначалу трудно, но дальше пойдет легко: без оглядки назад, в направлении строго прямо. Только плечи дрожащие, слёзы при слове «мама»
Остаются её единственным косяком.

Лала Тарапакина