Гоголя Николая Васильевича осознание ответственности таланта за собственное предназначение привело к убеждению, что он может смотреть на людские пороки и достоинства свыше, а гений его обязан реализовывать все это в слове.

«Разбудило во мне чувствительность»

Николаю Васильевичу Гоголю как величине  представление не нужно. Его творчество нам преподают еще в школе. А. С. Пушкин настолько сильно ценил Гоголя, что им был подарен сюжет «Ревизора» и идея «Мертвых душ». Булгаков считал его своим учителем. И, скорей всего, в России не найдется ни одного человека , который относился бы к Гоголю равнодушно. Однако, как и любую звезду, Николая Васильевича даже после смерти «достают» поклонники: они умудряются копаться в его могиле, для того чтобы рассмотреть, не сорвана ли обшивка с гроба, не похоронили ли гений живым: лежит ли его скелет ровно или повернут набок. А кто-то и вовсе, говорят, выкрал из захоронения череп писателя.

И не только останки Гоголя не дают покоя его «поклонникам»: они не оставляют попытки перекроить его мировоззрение, «подправить» «Тараса Бульбу», осовременив постановки его пьес до такой степени, что авторство становится неузнаваемым, ну и так далее.

Прошло более 150 лет со дня кончины Н. В. Гоголя, а страсти вокруг его личности, его судьбы и его произведений все не утихают. Будто сами силы тьмы борются за его имя, напоминая нам о себе. Даже учитывая то время, в котором жил Гоголь (1809–1852), к вере у него было странное отношение, испытывал мучительный страх перед загробным миром и пытался избыть этот страх словом, создав «Пропавшую грамоту», «Вия», «Майскую ночь, или Утопленницу», «Сорочинскую ярмарку» и другие подобного рода произведения.

Гоголь был первый ребенок в семье, а всего в ней родились 6 мальчиков и 6 девочек. Выжили немногие, что матерью Коли, Марией Ивановной, естественно, сильно переживалось. В роду Гоголя были православные священники, Мария Ивановна же отличалась скорее языческим мироощущением, основанным на «чудесах» и инфернальных страхах. В письме Гоголя к матери 1833 года есть такие строки: «…Один раз, — я живо, как теперь, помню этот случай, — я просил вас рассказать мне о Страшном суде, и вы мне, ребенку, так хорошо, так понятно, так трогательно рассказали о тех благах, которые ожидают людей за добродетельную жизнь, и так разительно, так страшно описали муки грешников, что это потрясло и разбудило во мне чувствительность, это заронило и произвело впоследствии во мне самые высокие мысли». Так что, можно сказать, благодаря именно матери в маленьком Коле начали бродить смутные ощущения чудесного и возвышенного и желания реализовать их на бумаге.

«Стук времени, уходящего в вечность…»

Но было в его детстве и немало самых серьезных страхов. Гоголь вспоминал один случай из своей жизни: «Было мне лет 5. Я сидел один в Васильевке. Отец и мать ушли… Спускались сумерки. Я прижался к уголку дивана и среди полной тишины прислушивался к стуку длинного маятника старинных стенных часов. В ушах шумело, что-то надвигалось и уходило куда-то. Верите ли, мне тогда уже казалось, что стук маятника был стуком времени, уходящего в вечность. Вдруг слабое мяуканье кошки нарушило тяготивший меня покой. Я видел, как она, мяукая, осторожно кралась ко мне. Я никогда не забуду, как она шла, потягиваясь, а мягкие лапы слабо постукивали о половицы когтями, и зеленые глаза искрились недобрым светом. Мне стало жутко. Я вскарабкался на диван и прижался к стене. «Киса, киса», — пробормотал я и, желая ободрить себя, соскочил и, схвативши кошку, легко отдавшуюся мне в руки, побежал в сад, где бросил ее в пруд и несколько раз, когда она старалась выплыть и выйти на берег, отталкивал ее шестом. Мне было страшно, я дрожал, а в то же время чувствовал какое-то удовлетворение, может быть, месть за то, что она меня испугала. Но когда она утонула, и последние круги на воде разбежались, водворились полный покой и тишина, мне вдруг стало ужасно жалко «кисы». Я почувствовал угрызения совести. Мне казалось, что я утопил человека. Я страшно плакал и успокоился только тогда, когда отец, которому я признался в поступке своем, меня высек».

Очевидно, «зародыш писателя» в Гоголе не только отрефлексировал неосознанно жестокий поступок, но и заставил Колю невероятно переживать и казнить себя. Скорей всего, как раз этот случай из детства навеял Гоголю эпизод с мачехой, обернувшейся черной кошкой, которой панночка перерубила лапу («Майская ночь, или Утопленница»).

«Знать, что нравится толпе…»

Любой гений хочет быть понят своими современниками. И Гоголь в этом смысле не исключение.

В своей статье «Несколько слов о Пушкине» (1834 год) Николай Васильевич обращал внимание на то, что «суд» зрителей над его детскими рисунками был для него мучительным: «…В детстве мне было досадно слышать такой суд, но после я из него извлек мудрость: знать что нравится, а что не нравится толпе…» Именно знание и изучение вкусов читателей, чему Гоголь уделял немало времени, наряду с писательской гениальностью и позволили Николаю Васильевичу достичь оглушительного писательского успеха.

Приехав в Петербург, Гоголь неожиданно для себя почувствовал здесь атмосферу глубокого интереса к украинской культуре. Он сообщает матери, что «…в Петербурге занимает всех все малороссийское», и просит ее припомнить как можно больше деталей «малороссийской жизни» для «Вечеров на хуторе близ Диканьки». Повести, будучи изданными, получают засуженные похвалы не только читателей и критиков, но и самого Пушкина.

«Завещание»

Гоголь пишет «Миргород», «Петербургские повести», пьесы, поэму «Мертвые души» — некоторые критики до сих пор считают ее наиболее точным проникновением в русский характер. Второй том «Мертвых душ» не мог быть хуже первого! А скандалы, распространяющиеся вокруг поэмы, ранили тонкую внутреннюю организацию Гоголя. Страхи навалились с новой силой, к тому же душевному спокойствию не содействовали тяжелый писательский труд, собственные колебания, давление общественного мнения. Одно, в чем у Гоголя не было сомнений, — это сила его слова.

В 1847 году Гоголь издает книгу «Выбранные места из переписки с друзьями». Открывается она главой «Завещание». Это реальное завещание Николая Васильевича, где, помимо распоряжений о погребении и всяческих наставлений друзьям и почитателям, Гоголь пишет: «Я писатель, а долг писателя — не одно доставленье приятного занятья уму и вкусу; строго взыщется с него, если от сочинений его не распространится какая-нибудь польза душе и не останется от него ничего В поучение людям».

И… «Выбранные места…» стали ругать все, кто только мог. «Как это вышло, что на меня рассердились все до единого в России, этого я покуда еще не могу сам понять», — удивлялся Гоголь, отвечая Белинскому на его разгромную статью. Удивительно, что, будучи мистиком, Гоголь сразу не понял: опубликовав «Завещание» (которое в норме оглашается после смерти), он действительно… должен был умереть.

Смерть писателя

Решение «сдаться» пришло не вдруг. На обдумывание ушло много времени. И Гоголь подыграл толпе, что было несложно, после того как культурная Россия не провозгласила его своим Мессией, а Белинский практически объявил сумасшедшим (и все критика тут же поддержали, потому что тогда все объяснялось). И тогда писатель разыграл все по высшему разряду (недаром Гоголь любил театр и сам был прекрасным актером). Гений просто… уморил себя голодом. И уже на пороге смерти поставил восклицательный знак — сжег второй том «Мертвых душ».

Сохраняя внешнее смирение, Гоголь отомстил всем. И тем, кто вовремя не заступился за него, и тем, кто усомнился в его гении хотя бы на миг. Россия рыдала.

«Гоголя нет на свете, Гоголь умер… Странные слова, не производящие обыкновенно впечатления, — писал Сергей Аксаков в «Письме к друзьям Гоголя», и через предложение: — Но Гоголь сжег «Мертвые души»… вот страшные слова!» Лишить читателей России результата десятилетних трудов! Но даже в этом странном, на первый взгляд, поступке «душевнобольного» человека видны приметы гения. Ибо Гоголю-гению чужды сиюминутные людские страдания, он мыслит масштабами веков, обставив смерть Гоголя-человека так, чтобы даже спустя полтора века о ней спорили и раздумывали, а труды писателя читали и обсуждали. Однако самое основное: нам не дано узнать, что сжег перед смертью гений: свое поражение или триумф — ответ открыт, каждый волен ломать над ним голову самостоятельно. Ведь Гоголь твердо знал, что нужно толпе.

Судьбы великих