Алексей Николаевич Толстой, автор «Хождения по мукам», «Аэлиты», «Гиперболоида инженера Гарина» и многих других по-настоящему культовых произведений, был одной из самых противоречивых фигур литературы ХХ века. Граф, ставший советским классиком, он даже в СССР умудрялся жить по-барски. А современники рассказывали о нём занимательнейшие истории и анекдоты. 

Толстой в эмиграции

Первые годы после Октябрьской революции (1918 — 1923) Алексей Толстой — сын графа Николая Александровича Толстого, прошедший Первую мировую войну в качестве военного корреспондента, — провел в эмиграции. Тогда русские эмигранты ждали, что власть большевиков вот-вот падет, и многие скупали имущество, оставшиеся в России. Толстой рассказывал, как исхитрился продать за 80 тысяч франков несуществующее в России имение. Писатель Иван Бунин вспоминал его рассказ:

«Понимаете, какая дурацкая история вышла: я все им изложил честь честью, и сколько десятин, и сколько пахотной земли и всяких угодий, как вдруг спрашивают: а где же находится это имение? Я было заметался, как сукин сын, не зная, как соврать, да, к счастью, вспомнил комедию „Каширская старина“ и быстро говорю: в Каширском уезде, при деревне Порточки... И, слава Богу, продал!»

Из воспоминаний Тэффи

Надежда Александровна Тэффи подружилась с Алексеем Толстым в эмиграции. «Мы все Толстого любили, — писала она потом в своих воспоминаниях. — Он был занятный собеседник, неплохой товарищ и, в общем, славный малый. В советской России такие типы определяются выражением „глубоко свой парень“». Однако «недостатки его были такие ясно определенные, что не видеть их было невозможно. И „Алешку“ принимали таким, каков он был. Многое не совсем ладное ему прощалось». Вот некоторые из таких случаев:

«(...) Алеша подсел ко мне, потянул носом.
— У тебя, — говорит, — хорошие духи.
— Да, — говорю, — это мои любимые, «Мицуко» Герлен.
— Герлен? Да ведь он страшно дорогой!
— Ну что ж, вот подарили дорогие.
Потом опять разговор стал общим. Но вот, вижу, Алексей встает и идет ко мне в спальню. Что-то там шарит, позвякивает, а лампы не зажигает. Кто-то позвал:
— Алеша!
Вышел. Все так и ахнули.
— Что такое? Что за ужас!
Весь от плеча до колен залит чернилами.
Оглядел себя, развел руками и вдруг накинулся на меня.

— Что это, — кричит, — за идиотство, ставить чернила на туалетный стол!

— Так это ты, стало быть, решил вылить на себя весь флакон моих духов? Ловко.
— Ну да, — негодовал он. — Хотел надушиться. Теперь из-за тебя пропал костюм. Форменное свинство с твоей стороны.
Ужасно сердился.

***

Занятная история произошла у Толстого с пишущей машинкой.
Машинку эту он взял у Марьи Самойловны на две недели, да так и не вернул. Марья Самойловна, человек очень деликатный, прождала больше года, наконец, решилась спросить. 
— Не можете ли вы вернуть мне пишущую машинку? Она мне сейчас очень нужна.
Толстой деловито нахмурился.
— Какую такую машинку?
— Да ту, которую вы у меня взяли.
— Ничего не понимаю. Почему я должен вернуть вам машинку, на которой я пишу?
Марья Самойловна немножко растерялась.
— Дело в том, что она мне сейчас очень нужна. Это ведь моя машинка.

— Ваша? Почему она ваша? — строго спросил Толстой. — Потому что вы заплатили за нее деньги, так вы считаете, что она ваша? К сожалению, не могу уступить вашему капризу. Сейчас она мне самому нужна.

Повернулся и с достоинством вышел.

***

Последняя забавная шутка перед отъездом была продажа чайника. Чудный, большой, толстый, белый фарфоровый чайник для кипятка.
— Вот, пользуйся случаем, — сказал он мне. — Продаю за десять франков. Себе стоил двадцать. Отдам, когда буду уезжать, пока еще самим нужен. А деньги плати сейчас, а то потом и ты забудешь, и я забуду.
Заплатила. После отъезда Толстых оказалось, что желающих набралось больше двадцати человек, а все заплатили деньги вперед. А чайник, конечно, укатил в Берлин».
 

Толстой в СССР

В 1923 году Алексей Толстой вернулся из эмиграции в Россию. Ему удалось довольно быстро стать признанным властью классиком и состоятельным человеком. Байки и анекдоты о «советском графе» стали ходить уже в начале 1930-х. 

Современники Толстого рассказывали, что приезжавших в шикарный особняк советского классика гостей встречал старый слуга «красного графа», который говорил визитерам: «Их сиятельства нет дома, они уехали по делам в горком коммунистической партии»

***

Роман «Хлеб» был написан Алексеем Толстым по заказу самого Сталина, им писатель реабилитировал себя за предыдущее произведение — повесть «Восемнадцатый год», в которой он «просмотрел» выдающуюся роль Сталина в гражданской войне. 
Ходила байка, что писатель долго не мог найти вдохновения, чтобы написать «заказ». В 1939 году Алексей Толстой посетил Всесоюзную сельскохозяйственную выставку. В павильоне Узбекистана демонстрировался роскошный ковер — чудо коврового искусства. Толстой подошел к директору и попросил продать ковер. Директор ответил, что при всем уважении к знаменитому писателю это невозможно: ковер — народное достояние. 
Толстой вернулся домой расстроенный. Ковер не выходил у него из головы, и он позвонил Сталину: рассказал о работе над романом «Хлеб и пожаловался, что работа идет неровно — он лишен уюта, ему недостает ковра, но ковер не продается. «Ничего, — ответил Сталин, — мы постараемся помочь вашему творческому процессу, раз вы поднимаете такие актуальные и трудные темы. Ваш „Хлеб“ нужен нам, как хлеб насущный». К вечеру привезли ковер. Работа писателя пошла успешно, и вскоре он опубликовал роман «Хлеб», в котором Сталин восхваляется как спаситель России.

***

Алексей Толстой слыл известным гурманом. Есть анекдотичная история о его портрете, который написал художник Петр Кончаловский. Сперва живописец изобразил самого классика литературы, а потом перед ним на первом плане написал богатый натюрморт. Прибавка к портрету была сделана без ведома Толстого. Когда писатель увидел готовое полотно, он обомлел — уж не карикатура ли это на него? Но еще раз посмотрев на аппетитный натюрморт, хлопнул Кончаловского по плечу и сказал:
— Это здорово! Это, это... Поедем обедать!
 

***

В 1937 году А. Толстой был в Париже в качестве знатного туриста. Он несколько раз встречался с художником Ю. Анненковым и катался с ним по Парижу на автомобиле последнего. Во время одной из поездок между ними состоялась следующая беседа.
Толстой:
«Машина у тебя хорошая, слов нет; но у меня — все же гораздо шикарнее твоей. И у меня их даже две».
Анненков:
«Я купил машину на заработанные мною деньги, а ты?»
Толстой:
«По правде сказать, мне машины были предоставлены: одна центральным комитетом партии, другая — ленинградским советом. Но, в общем, я пользуюсь только одной из них, потому что у меня — всего один шофер».
Анненков:
«Чем объясняется, что в Советском Союзе, у всех, у кого есть автомобиль, имеется обязательно и шофер? В Европе мы сами сидим за рулем. Шоферы служат либо у больных, либо у каких-нибудь снобов. Не являются ли в Советском Союзе шоферы прикомандированными чекистами?»

Толстой:
«Чепуха! Мы все сами себе чекисты. А вот, если я заеду, скажем, к приятелю на Кузнецкий Мост выпить чайку, да посижу там часа полтора-два, то, ведь, шин то на колесах я уже не найду: улетят! А если приеду к кому-нибудь на ужин и просижу часов до трех утра, то, выйдя на улицу, найду только скелет машины: ни тебе колес, ни стекол, и даже матрасы сидений вынесены. А если в машине ждет шофер, то все будет в порядке. Понял?»

Анненков:
«Понял, но не все. В Советском Союзе не существует частной торговли, частных лавок, так на кой же черт воруются автомобильные шины, колеса, матрасы?»
Толстой (с удивлением):
«Не наивничай! Ты прекрасно знаешь, что это — пережитки капиталистического строя! Атавизм!»

***

В 1934 году Даниил Хармс написал шарж на Толстого в одном из своих «набросков» по случаю 1-го съезда Союза писателей СССР:
«Ольга Форш подошла к Алексею Толстому и что-то сделала. Алексей Толстой тоже что-то сделал. Тут Константин Федин и Валентин Стенич выскочили на двор и принялись разыскивать подходящий камень. Камня они не нашли, но нашли лопату. Этой лопатой Константин Федин съездил Ольге Форш по морде. Тогда Алексей Толстой разделся голым и, выйдя на Фонтанку, стал ржать по-лошадиному. Все говорили: „Вот ржет крупный современный писатель“. И никто Алексея Толстого не тронул».

***

В заключение заметим, что герой многих злоязычных анекдотов, «советский граф» Толстой никогда не пытался преследовать своих недоброжелателей. По воспоминаниям Юрия Анненкова, на обвинения в продажности властям писатель отвечал откровенно:

«Я циник, мне на все наплевать! Я — простой смертный, который хочет жить, хорошо жить, и все тут. Мое литературное творчество? Мне и на него наплевать! Нужно писать пропагандные пьесы? Черт с ним, я и их напишу!

Но только это не так легко, как можно подумать. Нужно склеивать столько различных нюансов! Я написал моего „Азефа“, и он провалился в дыру. Я написал „Петра Первого“, и он тоже попал в ту же западню. Пока я писал его, видишь ли, „отец народов“ пересмотрел историю России. Петр Великий стал без моего ведома „пролетарским царем“ и прототипом нашего Иосифа! Я переписал заново, в согласии с открытиями партии, а теперь я готовлю третью и, надеюсь, последнюю вариацию этой вещи, так как вторая вариация тоже не удовлетворила нашего Иосифа. Я уже вижу передо мной всех Иванов Грозных и прочих Распутиных реабилитированными, ставшими марксистами и прославленными. Мне наплевать! Эта гимнастика меня даже забавляет! Приходится, действительно, быть акробатом. Мишка Шолохов, Сашка Фадеев, Илья Эренбург — все они акробаты. Но они — не графы. А я — граф, черт подери! И наша знать (чтоб ей лопнуть!) сумела дать слишком мало акробатов!»