За окном дожди и снова колкие холода. Решила нашаманить весну стихами Кот Басё.

Cкачать Мельница Заговор бесплатно на pleer.com

Я построю нынче не мост, не брод - от ворот-поворот атмосферный фронт, грозовым раскатистым колесом проведу его огненной полосой. Не слыхать ни мольбы, ни пустой хвальбы, где шумели деревья – стоят столбы, где текла река, расплескав шелка, не коснется больше рука песка. Каждый юный смертен, а смертный юн, потому я сейчас о тебе пою, словно птица вещая Гамаюн, укрываю спящих в моем краю. У меня не край – поднебесный рай, коль сорвал тростник – пригуби, играй, изучай напевы да выбирай, от какого из них тебе умирать. Ибо дерзок тот, кто пришел сюда, здесь земля тверда и темна вода, здесь тебе навек не любовь – беда, не оставит ни памяти, ни следа. Потому что край этот только мой, ты пришел сюда не своей тропой, здесь крыло мое обернется тьмой, сколько ты о счастье своем не пой. Хуже вора проникший в мою строку, он не ведает, как я вести могу, остается сердце на берегу, по сухому руслу века бегут. Любопытство – мука, да не порок. Коль пришел – так значит, явился в срок.

Ни моста, ни брода, ни этих строк. Горловой напев, огневой порог.

Это был твой сумрачный лес, твой персональный Армагеддон – выходил один на один убивать себя, и свистела тугая плеть – то ли время врывалось в дом, то ли крест отпускал того, кто на нем распят. Это был твой сумрачный лес – ты его растил, ты землей ему был, чтобы в землю его сойти.

Но спустился огонь и встал на твоем пути. То ли время врывается в дом, то ли плеть свистит.

Ну, здравствуй, мартовское безумие, моя вселенная, дух огня. Все так понятно и предсказуемо, что нам нельзя ничего менять. Все так продумано и устроено (какими силами, черт возьми!), что заголовки к моим историям всегда оказывались людьми. Все так отчетливо предначертано, давно расставлено по местам, никто из нас не спросил, зачем это, и спорить тоже никто не стал. К какому богу пристать с вопросами, на чью победу идет игра? Давай без шуток, теперь мы взрослые, серьезный возраст, законный брак. И этот мир нам обязан нравиться, и не к лицу нам вести войну. Но помни, свет мой, из этой матрицы есть выход в звездную тишину.

И этой ночью, отбросив сложные законы жанра, замедлив миг, я каждым словом вхожу подкожно в тебя, не созданную людьми. И звезды множат свои колонии, и мы умеем не умирать. Таких упрямых огнепоклонников в раю сжигали бы на кострах.

Наутро все у нас будет правильно – и мир, и март его голубой.

Но мы-то знаем, что в каждом пламени есть силы, правящие тобой.

Можно вечно смотреть, как бежит с ледника река, и огонь расправляет крылья в своём гнезде. Приходи за мной, пожалей меня, дурака, расскажи мне, зачем я здесь. Скалы были небесной пылью и дном морским, а теперь тверды и держат господень шаг. Принеси мне мирского счастья, земной тоски. Я почти не могу дышать. Здесь такая свобода-реликтовый лес вокруг, и приходят звери смотреть на мои следы. Я могу приручать зверей и кормить из рук. Но не знаю таких, как ты. Можно вечно смотреть, как бежит с ледника река. Отпускать костер на крыльях в ночную стынь. Нет ни лодки, ни самолёта с материка. Навсегда сожжены мосты. Я б надеялся на чудо, когда б умел различать среди тумана его черты. Пожалей меня, дурака, приходи ко мне. Я не выдержу пустоты.

Говорить о тебе -все равно, что играть с огнём. Ты видишь его, но знаешь ли ты о нем? Острое пламя, парящая тишина. Женщина, создающая имена. Та ли ты, кто убивает, когда молчит? Та ли ты, кто касается нас в ночи? Та ли ты, кто приходит под утро в сон? Смех твой стоит тысячи голосов. Что помнишь ты о себе, огневой прибой? Что помнишь ты о себе, если мы с тобой?

Я в каждом небе вижу твои черты.

Голубоглазый вечер. Декабрь. Дым.

Обрети меня, нарисуй меня и сотри, возроди меня, измени меня изнутри, не оставь меня на площади на костре, уведи меня, врачеватель и менестрель. Отпусти меня, лети на восток со мной, я устала, руки связаны за спиной, моя ноша необъятна и тяжела - все сердца, которыми я жила. Снег растаял, а под снегом мертва листва, научи меня всем премудростям колдовства – не тонуть в слезах, дотла не сгорать в огне.

Дай забвения всем помнящим обо мне.

Это слишком просто - сбиваться с ритма, становиться избранным - на пари.
Запиши и выучи, как молитву:
твоя Сила живет у тебя внутри.
Ни чужие взгляды, ни чьи-то тексты
не способны выявить, доказать,
только сердце, вставленное на место,
и душа, читаемая в глазах.
Остальные - верь мне - ничуть не проще,
от гламурных сучек до полных дур
все миры свои познают наощупь,
все мечтают встретить свою звезду.
Не бывает избранных, есть - Другие,
только им больнее и ярче жить...
Но для них весна сочиняет гимны
на волшебной арфе Ее души.

У нас была и шхуна, и паруса, и кольца канатов, и черный пиратский ром. Мы сами решали, кого нам пора спасать, дразнили морского черта, трубили в рог. Мы были бы голосом, ужасом всех морей, легендой, идущей веками из порта в порт...
Распяли нас в созвездии Южный крест. Он нашей болью светится до сих пор.

Она пахнет мужским Кензо и адреналином, научилась в жизни взвешивать каждый грамм. У нее ботфорты – 3 пары – ходить по спинам и одни кроссовки – бегать в них по утрам. Она чья-то находка, тайна, жена и мама, она может – коньяк, бездорожье, шипы и грязь. Но когда она в воскресенье подходит к храму, с колокольни ей голубь машет крылом, смеясь. Она знает так мало, но знает довольно точно, и стихи не расскажут главный ее секрет… Между прочим, привычка ложиться в 12 ночи – это просто побочный, вынужденный, эффект. Вы ей пишете в личку – а как, мол, и что имели, препарируя тексты, копаясь в ее душе. У нее камасутра вышита на постели и Харлей непременно пропишется в гараже. Она помнит и вальс во дворце с золотыми люстрами, и как выла от боли, случаем спасена…
Эта девочка слишком
слишком
умеет чувствовать…
И что платит за это – знает она одна.

{ Идрия: Мне кое-кого напоминает героиня Этого стиха!..}

В зале пахнет бергамотом и апельсином, звуки тонут в мягкой шали и теплом шуме. В нас декабрь проступает невыносимо: кашемировые сумерки, Шиллер, Шуберт. Наши крылья серебрятся, соприкасаясь, переходим в легкий шелест и нежный шепот. Нам сегодня сердце города показали – после осени привычно латать и штопать. Исцеляем поцелуями и стихами - было больно, стало тихо и отрешённо. Пламя в бронзовом подсвечнике затухает.

Остывающая музыка. Зимний Шёнбрунн.