Представь: есть что-то вроде большого склада, пыльного чердака,
Идеальное место для тайн — каждого любопытного дурака
(Вроде нас с тобой) заинтересует.
Не знаю, как оно появилось — может, и было-то тут всегда,
Может, опять проделки того, о ком не положено всуе.
И неважно. Просто представь: они лежат там в ящиках, в ложе из ваты -
Слова и вещи, не нашедшие адресата.
Бесконечные непереданные приветы,
Раздавленные конфеты
в пестрых фантиках,
часики,
бусики,
кольца разной величины.
Сны.
Телеграммы.
Колыбельные, не услышанные от мамы.
И миллионы слов:
«Не выключай, я боюсь темноты».
«Я вчера бежала за незнакомцем. Со спины подумала - это ты».
«Купи сахар, все равно идешь мимо продуктового магазина».
«Я родила тебе сына. Назвала Максимом».
«Когда ты не бреешься, ты выглядишь как пират».
«Прости меня. Я виноват».
Все слова нумерованы. Лежат по своим разделам.
Здесь уютно и чисто, но, почему-то, мыши.
Вчера особенно сердце болело
От простого:
«Я люблю тебя».
Жаль, что ты этого не услышишь.
Вот сижу, выдыхаю, с трудом держусь за перила, легкие шершавые, изрезанные - как кора. Вспоминаю, сколько их было, сколько любило - каждый мне оставил на память шрам.
Был один - носил на руках, называл меня богом данной, до остановки сердца меня целовал он. Уходила в спешке, едва примотавши раны, словно выбиралась из-под горящих завалов. Уходила, был профиль его мне под сердцем выбит, и свисала кожа и мясо, за спиной взрывался пластид.
Только самое страшное, последний удар навылет -
это то, что он меня продолжал любить.
Был еще один - этот был второй половиной, был он яблоком с ветки одной со мной. Мы стояли с оружием, наши смыкались спины, он поклялся - мы будем вместе и в жизни иной. Он любил меня - тяжелой своей любовью, той, что танком прокатывается по выгоревшей земле, и глаза его через ночь глядели по-совьи, и блестел кухонный нож на столе.
А вот третий был легким, радостным, теплым, он и жил - как будто шел по канатам, только я ступала по битым стеклам и его боялась увидеть рядом, я его отталкивала подальше, не дохнуть, не тронуть, не заразить, не умела брать его ласку, даже ни о чем не умела просить.
Вот сижу - и воздух в глотку сухую, так с трудом проходит и там дрожит.
Господи, подари мне любовь такую, чтобы от нее не сдыхать, а жить.
Вот вы не видитесь месяц, полгода, год,
И ты узнаешь, что память - это Чеширский Кот,
Неукротимое, дикое существо.
Ускользает она - не становится и Его.
Поначалу Кота чуть больше, чем есть он сам:
/ Он тебя гладит по шее и волосам /
Шерсть повсюду, на кровати полосы от когтей.
/ Прикосновенье на коже долго живет, как тень /
Но однажды (словно опустится все внутри)
Ты поймешь, что забыла: сахар - одну? две? три?
И одежда - какая? Ему что шло?
Как он смеялся, когда смешно?
И в чем он действительно был мастак?
У Кота тем временем нет хвоста.
Упускаешь по мелочи, потом и в больших вещах.
У Кота не хватает туловища.
И не крикнуть: "Отдайте! Какого лешего?!"
Просто стоишь, пустая. Осиротевшая.
Будто ты на перроне, а он уезжает в поезде, и ему уже выделили белье.
Пытаешься вспомнить что-то, а все смазано и плывет...
...И не было от тебя звонков,
и мы не виделись — дни и годы,
и мы привыкли, что так — легко,
и взяли это — в привычку, в моду,
себе в уме, намотав на ус,
назло, на вечную, в общем, память,
и кто сломается первым — трус,
а кто сломает — решайте сами,
и мы пошли, как поток машин —
один налево, другой — направо,
сломались… Только вот не решим,
кто окровавленный, кто — кровавый,
кто потерял нас, а кто нашел,
игра запутана, проще — выйти.
И мы не видимся, хорошо?
— Привет, мой Марс! — Не скучай, Юпитер.
— Ты как? — Как ты…
Все одно — одно,
перелицовано, нераздельно,
и мир вот- вот полетит вверх дном —
и небо станет для нас постелью,
и мы сойдем наконец с орбит,
чтоб пересечься — хотя бы взглядом…
Ведь только мертвое не болит,
а мы живые — и мы не рядом,
и мы не виделись — сотни лет,
что люди скомкали в две недели,
и память — вечно — кровавит след,
как сами, глупые, захотели,
жизнь, раздвоившись, течет рекой,
почти по- невски — в гранит одета…
И не было — от тебя звонков.
И не было — от меня ответа....
Если посчитать, сколько раз мы с тобой прощались
(каждый раз не меньше, чем навсегда) -
выйдет столько, сколько в лесах пожарищ,
сколько домов на свете, в которых беда.
Как мы с тобой становились одни и бескрылы,
как не могли найти друг друга, бродили мимо.
Каждое из наших с тобой расставаний было
еще одной черной дырою на теле мира.
А сейчас есть только запах цветов и яблок,
лишь трава да стрекозы,
нас с тобою - нигде, нигде.
Только листик качается, изогнутый, как кораблик,
только солнце отражается в золотой воде.
Мы остались, как водится, при своих, когда стали друг другу навек чужими. Если сердце в груди твоей не сбоит, этот правильный ритм /я прошу/ одолжи мне. Научи растворяться в " сейчас и здесь", отдавая легко пустоте пустое. Что написано вилами по воде, то конечно уже вспоминать не стоит. У меня настоящее - чистый лист. Я не знаю какой причаститься темой. Иногда мое прошлое так болит, что входящие кажутся все не теми. Не о том голоса их в ночных звонках в понарошечных чувствах слова полощут. Я не знаю зачем, я не знаю как на реальные вещи смотреть попроще. И держать наготове монеты лжи. И менять безразлично людей, как чеки. Я наверно совсем не умею жить, потому что всегда выбираю честность. Не считаю врагов, не копаю ров , никого не вожу за собой по краю...
Ты спешишь и не слышишь...?
Ну будь здоров...
Я молчу... Это Осень листвой играет...
Понедельник, 25 Августа 2014 г. 22:03
+ в цитатник
ты даже не представляешь, как я скучаю, упрямый странник, любимец лихих ветров,
мне даже ветры рассказывает ночами, как ты ладони греешь у их костров,
а я-то помню, как спится мне в тех ладонях, как мне щекою к твоим припадать плечам,
и запах ветра в моих волосах утонет, когда ты скажешь: "да, девочка, я скучал"
когда губами виска невзначай коснешься, когда молчание хрустко сомнешь рукой...
я кожей чувствую дни, когда ты вернешься -
домой.
ты даже не представляешь, как я умею молчать о тебе - как о главной из странных тайн,
как я люблю тебя (здесь ты читай - жалею), как я люблю тебя (здесь вообще не читай),
как я подбираю слова для тебя и травы, вплетаю в подарки... как бы тебя согреть?
мы так одиноки и так упоенно правы. а если бы были счастливы хоть на треть,
от тех высот, что наша сулила встреча - да к черту ее, дурацкую правоту...
вот видишь, я даже в этом тебе перечу -
и жду.
ты даже не представляешь, как я устала. справляться с реальностью, мерзнуть и воевать -
мне снится ночью, что теплое одеяло - не ткань, не материя - руки твои... как тать
прокрадываюсь к тебе, чтобы чувствовать запах сонный - любви, дороги и ветров ночных лихих -
и губы опять стремятся к тебе влюбленно и бродит под кожею то, что потом стихи,
растягиваю минуты до новых странствий, и силюсь запомнить как это: быть с тобой.
мне двадцать часов слишком мало в твоем пространстве,
любовь.
Я согласна, пожалуй, с каждой фальшивой нотой... Лишь с тобою мне было тепло и совсем не страшно. Никому нет дела, что я работаю по субботам, а ведь тебе это действительно было важно. Я не дымлю по ночам в озябший промозглый воздух, не разбираю диван и редко включаю телек. Просто когда-то звонил телефон даже очень поздно, а вот теперь он лежит без вызовов и без денег. Ненужный хлам, постаревшее сердце, мечты как роскошь, не раскрываю шторы, не захожу в соц.сеть. Я не хочу догорать, не хочу жить красивым прошлым, и петь ночами то, что тебе не успела спеть.
Не приходи, не сиди в изголовье и не молчи так, что тишина будто медным ободом на виски. В моей груди всё разворочено и разбито, а в мире нет антибиотиков от тоски. Звезды печально глухи ко всему, о чем плачут люди, закинув голову в небо, словно ища ответ.
Ведь всё действительно так: пусть лучше его не будет...
Потом посмотришь вокруг - а лучше него и нет.
А может быть, возможно все вернуть?
Закрыть глаза и отсчитать шаги?
На перекрестке выбрать верный путь
И сор ненужных ссор перечеркнуть...
...но мы на разных берегах реки.
А может быть, возможно сделать шаг...
"Не убегай, не исчезай" сказать...
И уравненье вновь перерешать,
И научиться заново дышать...
Но нету сил нажать на тормоза...
И в ночь летят прощальные слова,
И скорость их зашкалила совсем...
неважно...что ты прав и я права,
неважно...как кружится голова,
летит любовь по встречной полосе...
летит любовь - беспечное дитя,
летит навстречу холоду и лжи...
но мы уже приучены терять,
и потеряв сейчас самих себя,
мы просто продолжаем дальше жить.
И по утрам пьем кофе или чай,
Ведем беседы с кем-то ни о чем...
...любовь стоит под проливным дождем,
И не уходит, все чего-то ждет,
Хотя давно сказали ей "прощай"...
Отпели, отпустили - все дела,
Похоронили там, на дне души...
И что с того, что все еще жива,
И что с того, что сердце пополам...
Мы просто продолжаем дальше жить.
Абонент не доступен. Сегодня, вчера, совсем.
Это вовсе не шутки – вот было, и стало пусто.
Абонент, ты свихнулся, ты более, чем свихнулся –
так нельзя, невозможно, найди поскорее сеть!..
Здесь твой след, абонент, не отыщет и сто собак,
не хватает ни сил, ни голоса, ни эмоций -
ты мне нужен сейчас, мне потом уже будет поздно,
отвечай, отыщись, откопайся!.. ну как же так.
Абонент, это слишком! В какой там дыре пустой
ты застрял, провалился, рассыпался и растаял?..
Абонент, я действительно мало, что понимаю,
появись, объяснись - ну хоть что-нибудь, ну хоть что!..
Абонент не доступен… когда-нибудь, в день один,
он войдёт снова в сеть, изменив и маршрут, и старты
(так к большим дочерям в дверь стучатся седые папы,
в маске деда мороза, медведя прижав к груди;
так взрывается всё, что когда-то могло терпеть,
так корабль возвращается в бухту, где не был долго,
капитан сходит с трапа и видит не ту эпоху,
и не может понять, что случилось, и как теперь;
так старуха, одна оставшись, считая дни,
снова к синему морю потащит своё корыто,
повторяя: «прости, прости, золотая рыбка,
мне не надо тебя, старика моего верни...»
так захлопнется перед носом иль за спиной
дверь туда, куда так хотелось попасть когда-то,
и глядит человек отрешённым, прозрачным взглядом,
он когда-то хотел, но теперь ему всё равно…)
...Промелькнувший за шторой день, как неловкий жест.
Ночь повесилась на проводах и уже не дышит.
Абонент не доступен, он был, но куда-то вышел.
И он не понимает, что он не войдёт уже.