Нина Краснова

ФЕДОР КРЮКОВ и ЮРИЙ КУВАЛДИН

эссе

“Певец Тихого Дона Федор Крюков” - это не статья в привычном смысле слова, а художественная монография о личности Федора Крюкова и о его творчестве.

“В 1970-х годах в просвещенном литературном кругу”, в который входил и Кувалдин, “только и разговоров было, что об авторстве “Тихого Дона”. Авторство это в течение всего советского времени официально приписывалось Шолохову, который отхватил за этот роман Нобелевскую премию и вошел в сонм советских классиков. Но, как писал Солженицын в 1974 году, мог ли полуграмотный парень с 4-мя классами начальной школы, “юный продкомиссар... московский чернорабочий и делопроизводитель домоуправления на Красной Пресне”, в 23 года создать “произведение на материале, превосходящем свой жизненный опыт и свой уровень образованности”? Когда и сам Толстой не мог в 23 года написать такое? И сам Пушкин? Нет, такой труд “мог быть подготовлен только долгим общением (автора) со многими слоями дореволюционного донского общества”. И этим автором был не малограмотный представитель социальных низов, который не знал, в какой руке и с какого конца ручку держать, который еще не только писать, но и читать не научился, - люмпен, казак не казак, - а просвещенный, интеллигентный человек, высочайшей культуры и образованности, казак высокого ранга, сын донского атамана, окончивший Петербургский университет, преподаватель русской словесности, учитель поэта Серебряного века Тинякова, член 1-й Государственной Думы, автор множества книг и статей о тихом Доне (тихий Дон - это старинная идиома, а не неологизм автора “Тихого Дона”), о казачестве, о жизни казачества, которые он написал задолго до самого романа, автор, а потом и сотрудник журнала Короленко “Русское богатство”, оцененный и самим Короленко, и Горьким, и земляком и приятелем Крюкова Серафимовичем еще тогда, когда Шолохов, который был на 35 лет моложе его, под стол пешком ходил, Федор Крюков. Но он был белогвардеец, служил в армии Деникина, был врагом советской власти и, естественно, не подходил под марку советского писателя по своей биографии, был “не в формате”, как сказали бы сейчас, не укладывался в схему. Он умер от сыпного тифа в 1920 году, на Кубани, в 50 лет, когда отступал с войсками Деникина к Новороссийску. И когда умирал, больше всего волновался о сундучке со своими рукописями, который он возил с собой. Он боялся, что они пропадут. Среди них (или среди других его бумаг, которые остались в Петербурге?) была и рукопись романа “Тихий Дон”, над которым он работал все последние годы и который, по словам Боцяновского, однокурсника Крюкова, был главным делом его жизни. Но рукописи не горят. Ими воспользовались литературные фабрикаторы (так и хочется сказать - литературные “бандиты”) во главе с Серафимовичем, автором “Железного потока”, литературные “кузнецы”, которые ковали не “ключи” “счастия”, а, так сказать, писателей из народа, “романистов от сохи”, для галочки, чтобы показать и доказать миру силу советской власти, то есть они делали из тех, “кто был ничем”, тех, кто “станет всем” (а по сути - все равно никем: “кто был ничем, тот стал никем”), и вот через восемь лет, в 1928 году, откуда ни возьмись, в печати появился роман “Тихий Дон”, но только не под фамилией Крюкова, а под фамилией Шолохова, о котором и слыхом не слыхивали в литературной среде. Это как если бы роман Кувалдина “Родина” появился под фамилией какого-нибудь пэтэушника или пусть не пэтэушника, а молодого автора с высшим образованием, но который никак не мог бы написать такой роман, ни в двадцать с лишним лет, ни в пятьдесят, даже если бы от природы и был талантлив. Кувалдин не один год работает с авторами своего журнала “Наша улица”, и его на мякине не проведешь.

Целых 30 лет он по крохам собирал материалы о Крюкове, из разных источников. И собрал бесценные материалы. И использовал их в своей монографии, как летописцы использовали в своих летописях материалы других летописей и включали их в свои. У Кувалдина его монография получилась как сводная летопись. И как докторская диссертация. Там есть все, что касается Федора Крюкова, и читателям не надо рыться в разных источниках, в разных библиотеках и архивах и по крохам собирать сведения о нем. Они все найдут у Кувалдина.

В 1988 году по инициативе Кувалдина “Советская Россия” начала готовить, а в 1990 году издала толстую книгу рассказов и публицистики Федора Крюкова, тиражом 100 тысяч экземпляров. И Кувалдин звонил об этом писателе во все колокола...

В своей монографии о нем он подробно анализирует его прозу, которая говорит о том, что перед нами “истинный художник”, который в совершенстве владеет русским языком и все время работает над словом, над фразой, над образом, над композицией... “поэт прозы”, которая во многом близка к ритмической и имеет свою кантилену, как, например, в отрывке о родном крае:

“Кресты родных моих могил, и под левадой дым кизячий, и пятна белых куреней в зеленой раме рощ вербовых, гумно с буреющей соломой и журавец, застывший в думе, - волнуют сердце мое сильнее всех дивных стран за дальними морями, где красота природы и искусство создали мир очарованья...”

А с каким мастерством Крюков изображает в своей прозе любовь между женщиной и мужчиной, которая является у него там “первопричиной жизни”, и любовные сцены между ними, и красоту обнаженного тела женщины. Кувалдин показывает это, цитируя, например, такие отрывки из рассказа Крюкова “Зыбь”:

“Хотелось ему сказать ей что-нибудь ласковое, от сердца идущее, но он конфузился нежных, любовных слов. Молчал и с застенчивой улыбкой глядел в ее глаза... Потом, молча, обнял ее, сжал...

...Она быстрым движением расстегнула и спустила (свою) рубаху с левого плеча. Голое молодое тело, свежее и крепкое, молочно-белое при лунном свете, небольшие, упругие груди с темными сосками, блеснувшие перед ним бесстыдно-соблазнительной красотой, смутили вдруг его своей неожиданной откровенностью”.

А как Крюков строит диалоги своих героев. Кувалдин и это показывает:

“ - ...свекор, будь он проклят, лютой, как тигра... Бьет (меня), туды его милость!..

- Вот сукин сын! - снисходительно-сочувствующим тоном проговорил он после значительной паузы. - За что же?

- За что! Сватается... а я отшила...”

Кувалдин всегда обращает внимание “не на то, что говорит персонаж, а на то, как он это говорит”. На этом “как” и проверяется художник - художник он или нет. Кувалдин навскидку выбрал несколько примеров из разных вещей Крюкова, чтобы было видно, кто как у него в прозе говорит. И выписал эти примеры в столбик, 18 примеров. Студент (“Казачка”) заговорил у Крюкова, “вставая с места”... Старичок (“Встреча”) заговорил у него, “быстро и оживленно поглядывая своими проворными и наивными глазками на стоявших и сидевших вокруг тачки людей”. Старший надзиратель (“Полчаса”) кричит “тонким, раздраженным голосом” и, “несколько понизив голос, прибавляет длинное непечатное слово”. Бунтиш (“Счастье”) говорит “всхлипывающим голосом”, “утирая нос пальцами”. Уляшка (“Душа одна”) говорит, “сверкая зубами и глазами, изгибаясь от смеха”. Никиша (“Зыбь”) говорит “грустно”, “прислушиваясь к ровному шуму ветра в голых ветвях и монотонному чиликанью какой-то серенькой птички”. И т. д.

Кувалдин самими текстами Крюкова, а не голыми словами показал, какой это крупный художник. И что только такой художник, а не безграмотный ликбезовец, который даже информацию в газету путем не мог черкнуть и двух слов не мог связать, только писатель ранга Крюкова и мог написать “Тихий Дон”.

И такого писателя “шолоховеды” (от шелухи? “шелухисты”?) пытались “запхать” и спрятать в мешок, чтобы никто никогда не узнал о нем. Но шила мешке не утаишь, а крупного писателя и подавно. И все тайное когда-нибудь станет явным. Вот оно и стало явным. Кувалдин в своей монографии, которую он написал по принципу “выжженной местности”, то есть так, что после него и добавить больше нечего, расставил все точки над “і” и закрыл тему авторства - и соавторства - “Тихого Дона”. Доказал, кто автор, а кто - всего-навсего непрошеный соавтор-самозванец, который присвоил себе плоды чужого труда, да еще испортил их. Все пытался подделать их под себя. Но, как говорит Кувалдин, “подделать можно все, что угодно, кроме тональности, кантилены”. И потому не надо быть большим ученым, чтобы обнаружить “расслоение текста” в “Тихом Доне” и отделить овнов от козлищ, текст Крюкова от текста не Крюкова, а Шолохова со товарищи (или - точнее - Серафимовича со товарищи).

Композитор Глазунов дописал за Бородина его оперу “Князь Игорь”, которую тот не успел дописать. Но он не выдавал себя за автора этой оперы и даже за соавтора. И многие композиторы дописывали за своих друзей их сочинения, но никто не приписывал себе их авторство.

А взять чужое произведение - шедевр, изломать, испортить его своим малоталантливым, если не бездарным пером (и чужими такими же перьями) и выдать себя за его автора, а истинного автора убить и похоронить, чтобы никто никогда не откопал и не вспомнил его и даже имени его не знал... для этого надо быть не просто мелким воришкой и мошенником, а особо опасным преступником, ООП.

Кувалдин ставит Федора Крюкова в один ряд с такими писателями, как Андрей Платонов, Осип Мандельштам, Михаил Булгаков... И по праву. В этом же ряду стоит и сам Кувалдин.

В сокращенном варианте “Певец Тихого Дона” Кувалдина напечатан в “Независимой газете” прямо в день рождения Крюкова, 3 февраля 2005 года, а в полном варианте - во 2-м - февральском номере - журнале “Наша улица” за этот же год.

“Терпи, казак, атаманом будешь”... - гласит народная пословица. А Короленко писал Крюкову в печальное для своего младшего коллеги время: “Терпи, казак, будучи одним из атаманов “Русского богатства”. А “Независимая газета” озаглавила эссе Кувалдина о Крюкове “Терпи, казак, ты же - атаман”. Все вытерпел казак Крюков. И вот он поднялся из гроба и “вскочил на коня своего” и въезжает на этом белом коне в большую литературу... Едет “шагом по улице, “плавно покачиваясь” в седле, оглядывается на своих читаталей, которые смотрят на него “с любопытством дикарей”. И с “левой стороны” лица у него “лихо” торчит “чуб”, а лицо у него “наивно-добродушное”... И читатели кричат ему “ура” и поздравляют его со 135-летием! А кто-то в это же самое время поздравляет Шолохова с его 100-летием, в том числе все шолоховеды, которые семьдесят лет кормились им, своими трудами о нем, и кто-то гордится тем, что когда-то заснялся с ним вместе на фото, а кто-то гордится тем, что заснял его для фотогалереи Союза писателей СССР как живого классика.

...Один из авторов журнала “Наша улица”, доктор филологических наук Валерий Сердюченко под впечатлением монографии Кувалдина “Певец “Тихого Дона Федор Крюков” написал статью “Шолохов и вокруг. В последний раз”, где он разделяет взгляд и мнение Кувалдина на проблему авторства романа и подкрепляет все это соответствующими дополнительными фактами.

"НАША УЛИЦА", № 5-2005