Сегодня девять дней деду.
За один год у меня кончились все старшие родственники второго порядка. Боги намекают, что я взрослая.
Трудно ожидать удивления окружающих, когда у взрослого человека умирает дедушка в возрасте 85 лет. Но отсутствие ожиданий никак не мешает мне тосковать.
И если отвлечься от себя, он и жил правильно, и умер так же. Быстро для него и достаточно медленно для нас, оставив 16 дней на понимание, что от обширных инсультов умирают в итоге даже те, кто только что имел планы и будущее, а теперь спит в реанимации.
Ответы на самые важные вопросы приходят, когда формулируешь их не для себя, а для самых любимых, так, чтобы поняли правильно.
Когда дети спрашивают в предсонной темноте зачем умер дедушка Миша и почему люди не могут вообще не умирать, выясняется, что дедушки умирают, чтобы освободить место детям. И чтобы дети детей поместились в этом мире, родители родителей должны оставить им место. И чтобы новое любопытство могло узнавать новый мир заново, те, кто знал мир старым, из него уходят.
И именно Буся, граната моя самоходная с шелковым сердцем, сформулировал то, что болит у меня внутри.
- Я не хочу, чтобы он умирал. Почему он умер, если я этого не хочу?!
И у меня нет ответа на его вопрос, но на мой собственный - отчего так паршиво-то?, - теперь отчасти есть. И есть понимание, что у меня болит больше про меня саму, а не про деда. Что так тоскно мне здесь, а не ему там. И хоть эта ясность светит, но не греет, но хотя бы светит.
И жизнь продолжается. И радость продолжается тоже, как-то странно расходясь с горем по времени и маршрутам в извилистой моей душе. И я научилась красить глаза так, чтобы можно было без потерь плакать в машине по дороге на рабочие встречи, но еще я научилась лепить вареники с вишней и знаю, что меня забавляет и то, и другое.
И горе как проявителем вытаскивает из тени радости, делает их заметнее и четче даже в предновогоднем рабочем смертоубийстве. Что родители рядом и мы друг другу важны. Что Юрик молча прикрывает меня спиной от глупостей и сложностей, и в этом ежедневном внимании рядом, во внезапно теплой и чистой с утра машине, хотя он час как ушел на работу,больше неостывшей любви, чем в любых словах по ночам. И Наташка находит время, слова и замороженную вишню. И Ромка прилетает на день раньше. И Саша на второй бутылке кьянти
вдруг вытаскивает в слова привязанность, которой я уже не ждала. И даже работа дает тот отклик и результат, которого мне не хватало, потому что не деньги вынимают меня из дома по утрам, а возможность строить.
И боги мои насмешливы, но не жестоки.
И как жаль, что для острого ощущения радости непременно нужно аналогичное переживание потери.