Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук.
Мерный, медленно приближающийся перестук в тишине коридоров трудно было не услышать. Профессор Снейп приподнял голову, вслушиваясь.
Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук.
Медленно, не слишком уверенно, будто осторожно нащупывая путь. Снейп хмыкнул и выпрямился в кресле, закладывая страницу длинным сушеным листом.
Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук.
Осторожные, почти неслышно скользящие шаги присоединились в последний момент. Профессор усмехнулся: его гость почему-то очень любил мягкие туфли почти без подошв. Не потому, что хотел от кого-то прятаться или к кому-то подкрадываться, вовсе нет. Просто любил.
Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук. Уже совсем близко. Длинное, режущее слух «тррр» по камням в том месте, где соединяются стены и пол, замолкло, наткнувшись на деревянный косяк двери. Два шага, легкий шорох, будто по двери провели чем-то мягким. Легкий, осторожный стук костяшками пальцев.
- Войдите, - откликнулся Снейп, откладывая книгу, вставая и поворачиваясь к двери.
Та так же осторожно и медленно приоткрылась – ничего общего с прежними решительными рывками. Первой в проеме появилась длинная белая трость, упиравшаяся концом в пол, за ней – высокая худощавая фигура. Фигура остановилась на миг на пороге, затем сделала небольшой осторожный шаг вперед и закрыла дверь.
- Добрый вечер, профессор. Можно?
Легкая, наивная и добрая улыбка, осветившая приподнятое к верху лицо, не позволила рявкнуть «нет, нельзя!» и вытолкать за дверь – просто из вредности.
- Можно, - Снейп кивнул – скорее сам себе, а для гостя увеличил разрешающую интонацию в голосе. Тот улыбнулся шире.
- Спасибо.
Трость проехалась по полу, затем раза два стукнула впереди гостя, обозначая несколько робких шагов, - и он растерянно застыл на месте. Стукнул тростью еще раз, поводил ею кругом и замер, ожидая помощи.
- Шаг влево, - профессор сложил руки на груди. Гость послушался. – Еще раз. Так. И вперед два.
Трость уткнулась в диван, и гость, уже более уверенно подойдя к нему, на всякий случай ощупал подушки и наконец сел. Снейп хмыкнул.
- Ждешь подвоха? – поинтересовался он.
- Ну что вы, - гость повел плечами. – Просто… мало ли, что там могло лежать… Это привычка, вы же знаете.
Да. Снейп это знал. Но отказать себе в удовольствии не смог.
Будь это любой другой гость, профессор бы непременно поинтересовался целью визита, но здесь это не имело смысла. Цели у этого визита не было и не могло быть. А потому, снова усмехнувшись, Снейп сел обратно в кресло и взялся за книгу.
- Что вы читаете? – спросил гость.
- Высшие Зелья, новейший альманах, - ответил Снейп и глянул на него. – Очень неожиданно, правда?
Гость усмехнулся.
- Да уж, - кивнул он. – Она забавно шуршит. Будто шепчет что-то тихонько. А еще у вас сегодня почему-то пахнет лимоном. Это зелье?
- Да, - ответил Снейп.
- Удивительно, - гость улыбнулся. – Все, что мы изучаем, пахнет отвратительно, а у вас тут прямо лимонные рощи.
- Ты жалуешься или констатируешь факт?
Гость засмеялся. Он смеялся едва слышно, будто нарочно не выпуская наружу звук, но искренне и от всей души. Снейп не признавался себе, но ему нравилось слушать этот смех. Тогда он не сдерживался и улыбался сам. А ему, в отличие от мнения многих, нравилось улыбаться – просто вырвать у него эту улыбку могли очень и очень немногие. Точнее – на данный момент был лишь один человек, способный на это. Гарри Поттер.
Гарри Поттер. Мерлин, сказал бы Снейпу кто-нибудь раньше, что этот несносный мальчишка заставит его улыбаться, - он бы немедля отправил этого человека в Святого Мунго. Но так было раньше. А сколько всего случилось со времени этого пресловутого «раньше»! Раньше… До смерти Волан-де-Морта, до войны с озверевшими и совершенно дезорганизованными Упивающимися, до осады Хогвардса, до плена Поттера и далее, далее, далее… Магический мир лихорадило, как в припадке тяжкой болезни, он вытеснял, выталкивал, выплевывал из себя ненужное и вредное образование – и, в конце концов справившись и выплюнув до конца, развалился в ленивой усталости и эйфории, отдыхая от утомительной борьбы. Выздоровление тоже проходило тяжело: возвращаться к обычной, мирной жизни всегда трудно после долгих лет войны, особенно тем, чья жизнь была поглощена войной целиком и полностью. Но все же вернулись. За сравнительно короткое время – около года, да даже меньше – магический мир встряхнулся и зажил по-старому. Весь, за исключением нескольких десятков волшебников, до сих пор переживавших все ужасы войны.
И Гарри Поттер был среди них. Он умудрился пережить Волан-де-Морта, умудрился оказаться в первых рядах тех, кто отражал атаки Упивающихся, - и умудрился попасть в плен. Никто не знал, что с ним там делали, да, честно говоря, никто и не надеялся уже увидеть его живым – ведь даже одному из самых могущественных волшебников Британии вряд ли под силу справиться с сотнями тоже отнюдь не самых слабых Упивающихся. Но Поттеру в очередной раз улыбнулась удача: во время одной из атак он смог сбежать и перебраться к своим. Чего ему это стоило, свидетельствовало полнейшее магическое истощение: часовые нашли его без сознания недалеко от лагеря. Еще двое суток он лежал в беспамятстве. А когда очнулся – магический мир вздрогнул. Потому что мальчишка был слеп.
Нет, он не был слепым, когда бежал из плена. На момент побега он был зрячим, таким же зрячим, как и все. Срочно прибывшие на место событий колдомедики недоумевали: с его глазами абсолютно все было в порядке, все тесты показывали, что он может видеть. Но Поттер не видел, и никто, наблюдая, как он ощупывает стол в попытке что-то найти, не смог бы в этом усомниться. Только спустя еще две недели медики поставили диагноз: чрезвычайно сильное эмоциональное потрясение, наложившееся на общее нервное перенапряжение и истощение. Это было связано с пленом, и ему предложили рассказать, что тогда произошло, чтобы попытаться его вылечить, но Поттер отказался наотрез. Уговорить его не смог никто. Видимо, он предпочитал даже слепоту этим воспоминаниям, и, зная, на что способны Упивающиеся, Снейп, пожалуй, его понимал.
Гарри Поттер остался слепым, и дальше война шла без его участия – впрочем, не особо долго. Уже через месяц в Хогвардсе возобновили занятия, прерванные Упивающимися, и он, Гарри, несмотря на все запреты врачей, вернулся в школу.
Снейп помнил, как увидел его впервые в таком состоянии, и помнил все свои ощущения. Шок? Пожалуй, да. Вид высокой, исхудавшей донельзя, настолько, что одежда висела мешком, фигуры с белой тростью в правой руке, неуверенно, медленно, неловко ступающей, спотыкающейся о камни пола, поддерживаемой и ведомой Роном Уизли, покорной, послушной воле ведущего, не мог не вызвать шок у того, кто знал Поттера раньше. Но особенный шок вызывали его глаза. Когда-то их поэтично сравнивали с изумрудами, они всегда ярко горели упрямым и вызывающим на бой любого, кто осмелится, огнем. Теперь же от огня не осталось и следа. Цвет его глаз поблек, потух, посерел, будто их щедро присыпали пылью, в них застыли растерянность, отчаяние и покорность. Шок? Пожалуй, да, хотя это слово не выражало всех ощущений. Но Снейп помнил, что неожиданно для себя испытал боль. Видеть этого юнца в таком состоянии ему было больно – наверное, потому, что только Поттера до сих пор более-менее щадила война. Да, он потерял родителей и любимого крестного, но это ничто при сравнении с тем, что теряли остальные. Поттер, несгибаемый, упрямый, был знаменем для всех, кто воевал; теперь же Снейп видел, что и его война сломала, как всех. И вместо привычного злорадства профессора кольнула настоящая боль.
Впрочем, остатки духа у Поттера все же присутствовали. Накануне начала занятий он с деканом Гриффиндора и друзьями обошел все кабинеты, все самые необходимые переходы, чтобы запомнить пути. Пришли они и к Снейпу. Профессор, прищурившись, наблюдал, как Поттер сначала вместе с Уизли медленно идет к своему месту, остукивая все вокруг тростью и считая шаги, затем как повторяет путь уже сам, без помощи друга, затем – как снова и снова проходит туда-обратно, ориентируясь с каждым разом все увереннее и быстрее. А затем профессор выслушал все цифры, которые Гарри пришлось выучить за этот день, потому что декан, сверяясь с блокнотом, устроил ему экзамен: он называл кабинет, а Поттер говорил количество шагов и поворотов. И судя по тому, как привычно он это делал, тренировкой памяти ему пришлось заниматься весь предыдущий месяц.
На занятиях Поттеру приходилось тяжело. Первое время он не мог записывать лекции, приходилось либо запоминать все сразу, либо просить потом кого-то повторить. Затем добрая душа по имени Гермиона подарила ему диктофон, и дело пошло легче. Поначалу преподаватели то и дело забывали, что он слеп, вызывали отвечать перед классом и вспоминали о его слепоте только тогда, когда Гарри покорно поднимался, стуча перед собой тростью, выходил вперед, одними губами шепча шаги, разворачивался ровно перед кафедрой и принимался отвечать. Надо сказать, он стал гораздо лучше учиться – видимо, потому что других занятий у него теперь просто не было. Он почти не появлялся в коридорах, сидел все время в гостиной факультета, а если вдруг появлялся, перед ним все расступались, давая проход. Ни разу ему не поставили подножку, ни разу не бросили злую шутку в спину, никто, даже слизеринцы, - всех пугал и заставлял держаться на расстоянии устремленный куда-то вверх взгляд немигающих пепельных глаз.
Пожалуй, одно лишь преимущество вынес Гарри Поттер из своей слепоты: ему не назначали отработок. Преподаватели справедливо полагали, что толку от него будет не много, и отпускали обычно с миром, даром что теперь ему весьма трудно было натворить что-то, за что могли назначить отработки. Однако не все были столько гуманны. Снейп, например, не был.
Честно говоря, он просто тогда, что называется, лопухнулся. Дурное настроение из-за перепортившего тьму ингредиентов Хаффлпаффа по полной программе вылилось на следующий за ним Гриффиндор. Снейп лютовал, носился по классу и, как всегда, по собственной прихоти снимал баллы; Поттер, чье зелье было странного серо-буро-малинового оттенка вместо зеленого, просто попался под руку. Не глядя на него, Снейп буркнул нечто весьма ядовитое насчет его умственных способностей и назначил неделю отработок плюс еще неделю за последующие возражения. Он был весьма доволен собой – ровно до того момента, когда услышал из-за спины:
- Я и не собирался возражать, сэр, - тихое и спокойное. А затем: - Я приду, профессор. Но не могли бы вы сказать, как должно пахнуть это зелье? Мне не виден цвет, а про запах вы ничего не сказали.
Снейп не зачитал рецепт целиком, полагая, что тонкостей аромата дурные гриффиндорцы все равно не различат. Справедливо, заметим, полагая. Но из-за этого он попал в невероятно неловкую ситуацию, выход из которой был один:
- Оно должно пахнуть корицей с примесью ромашки, Поттер. Потрудитесь до конца урока понять, что вы в него догадались положить так, что оно стало пахнуть болотной тиной.
Поттер наклонился, принюхался, подумал и сказал:
- Я перепутал количество ингредиентов. Извините, профессор. Этого не повторится.
Надо сказать, с тех пор Снейп стал читать рецепты внятнее и медленнее, чтобы кое-кто успел все запомнить.
Вечером того же дня Гарри Поттер пришел на отработку. Снейп приказал ему встать перед своим столом, а сам глубоко задумался: что теперь с ним делать? Отпускать с отработки? О нет, это было не в характере Снейпа. Но что может делать слепой калека? Что? Он ведь даже пол не помоет, потому что не сможет увидеть, чисто ли вымыл!.. Молчание Снейпа длилось столь долго, что даже Поттер понял, чем оно вызвано.
- Я могу что-нибудь порезать, профессор, - произнес он и вдруг улыбнулся – мягко и почему-то радостно. – Вы мне только дайте образец, как, и я порежу. Или могу что-нибудь отсортировать. Если, конечно, это «что-то» не будет от меня убегать или уползать.
По всем законам логики, Поттер не должен был этого говорить. Не должен был, потому что никогда не отличался особым стремлением к работе. Но он это сказал, и удивленному Снейпу необходимо было сохранить лицо.
- Я сам знаю, какую работу вам дать, - бросил он, не сводя с парня взгляда. Тот, продолжая улыбаться, кивнул. – И я бы на вашем месте не скалился. Она вряд ли будет легкой.
- А у вас водится легкая работа? – улыбнулся еще шире Поттер. – Надо же, какие открытия я делаю на седьмом году обучения…
А какое открытие сделал Снейп! Гарри Поттер научился разговаривать – именно разговаривать, а не мямлить или зло орать, как раньше!
- Она не про вас, Поттер, - Снейп сложил руки на груди. Этот разговор неожиданно становился интересным.
- А разве я говорил, что жажду ее? – поднял брови парень. – Мне сейчас чем труднее, тем лучше.
Может быть, он и шутил, но Снейп с удовольствием этой шутки не понял. Парень получил одну из самых трудоемких работ: перебирать травы. Это было похлеще чистки котлов, потому что конца-краю этим травам не предвиделось, и чисто механические, не меняющиеся действия могли вывести из себя кого угодно. Правда, для начала Снейпу пришлось поработать поводырем: подвести Поттера к нужному столу, затем дать ему по одной травы, чтобы он запомнил их на ощупь, затем несколько раз повторить, какую траву в какой мешочек класть. Но оно того стоило: следующие четыре часа, до самого отбоя, Поттер, не разгибаясь, сидел за столом, перебирая травы. Перебрал, кстати, на удивление хорошо, а потому занялся этим и на следующий день, и еще на следующий, и еще. Снейп не услышал ни одной жалобы, что было удивительно для не обладающего особым терпением Поттера, хотя любой бы заметил, что он утомлен скучной работой. Но каждый раз, приходя на отработку, Гарри улыбался, всегда радостно, так, словно он в самом деле был рад приходить, а уж когда Снейп начинал говорить, просто сиял. Вот с этой-то улыбки все и началось.
- Что вы скалитесь, Поттер? – поинтересовался однажды Снейп. – Думаете, ваша ослепительная улыбка введет меня в заблуждение? Вы ошибаетесь.
- Вовсе нет, профессор, - парень пожал плечами. – Мне просто нравится сюда приходить, вот я и улыбаюсь. Что же мне, плакать, что ли?
Став слепым, Поттер совершенно разучился следить за выражением своего лица, все чувства на нем отражались мгновенно. И Снейп видел: Гарри не врет, говоря, что ему нравится сюда приходить. Это его заинтересовало.
- С каких это пор вам стали нравиться зелья? – хмыкнул профессор.
- С начала отработок у вас, - улыбнулся Поттер. И тут же пояснил: - Здесь я хоть что-то могу делать, а не просто тупо сидеть и слушать, что происходит вокруг. А потом, сэр, вы – единственный в Хогвардсе, кто меня не жалеет. Знаете, жалость так утомляет. Вы единственный, кто относится ко мне по-прежнему.
- Сомневаюсь, - Снейп внимательно следил за изменениями в лице ученика. Сейчас оно было спокойно и серьезно, улыбка ушла, брови чуть сдвинулись. – Ваши друзья вряд ли изменили свое отношение к вам.
- Вы о Роне с Гермионой? – Поттер почему-то усмехнулся. – Да, вы правы. Но и они меня жалеют, поймите. И потом, они нормальные люди, которым очень часто хочется побыть наедине друг с другом. Они же мне не няньки, чтобы сидеть все время рядом со мной и развлекать меня. Они хорошие, но всему есть свой предел. Вы, сэр, спасаете меня от десятка пустых и глухих вечеров.
«Глухих» - было одно из самых страшных для него слов. Это значило совсем край. Это значило стену молчания кругом. А для него сейчас не было ничего страшнее тишины и молчания.
- Мы с вами тоже не ведем светские беседы, - Снейп усмехнулся.
- Но вы все время что-то делаете, - возразил Поттер. – Вы пишете - у вас перо скрипит, все время в разном темпе: то медленно, словно вы подбираете слова, то вовсе останавливается, будто вы задумываетесь, то начинает вдруг быстро-быстро строчить, так, что аж визжит. Вы читаете – у вас страницы шелестят, будто о чем-то рассказывают. Вы варите зелье – котел булькает, огонь трещит, вы что-то бормочите все время, баночками какими-то звените… Мне интересно вас слушать, сэр. Да и руки с головой к тому же при деле. Мне не на что жаловаться теперь, профессор.
Теперь. Снейп отлично понял смысл этого слова. Теперь – то есть когда он слепой. Раньше ему было, на что жаловаться, его переполняли идеи и энергия, а теперь – теперь он ничего не мог делать. Раньше быстрый и решительный, теперь он даже ходил медленно и осторожно, а не стремительно, почти бегом. И радовался любой возможности заняться чем-то, кроме учебы. Любой, даже если это ненавистные зелья.
Но одно Снейпа настораживало: то, как Поттер говорил о своей слепоте. В его голосе и на его лице не было горечи и боли, которую он должен был испытывать, - ни следа. Понятно, радости при этом тоже особой не было, но и никакого сожаления не наблюдалось. Это было странно. Поттер не мог не тяготиться своим состоянием, Снейп был в этом уверен. Почему же в таком случае парень не выказывал ни малейшего признака беспокойства? Может, он еще не осознал до конца? Да нет, не в этом дело. Уже два с половиной месяца прошло, как он ослеп, не осознать происходящее за это время мог разве что совершеннейший идиот, которым - и война этому весьма способствовала - Поттер уже давно не был. Тогда в чем дело? Профессор Снейп не любил чувство непонимания, даже если оно касалось Поттера, а потому стал еще пристальнее изучать парня.
Этот разговор был первым, но отнюдь не последним. Снейп обнаружил, что Гарри стал лучше следить за своими словами, так что теперь его мысли, невнятные обычно, стали более-менее понятны, ушла так раздражавшая профессора бесформенность его речи. Видимо, сказалось то, что речь для парня осталась единственным средством общения с окружающим миром, и Поттер стал уделять ей больше внимания. Соответственно, слушать его стало гораздо легче, и Снейп отметил, что при должной работе парень может стать весьма неплохим собеседником, - во всяком случае, ход его мыслей был достаточно любопытен. В то же время Поттер выучился внимательно слушать, чего раньше за ним не водилось, и вскоре Снейп сам за собой заметил, что с удовольствием рассказывает ему о чем-то, что в классе, что в таких вот беседах во время отработки. Все-таки он был преподавателем, и, как любому преподавателю, ему требовалась отдача от людей, которым он что-либо вещал. А отдачи, как правило, не было, и поэтому он рычал и злился на учеников – потому что чувствовал, что болтает впустую. Но от Поттера отдача неожиданно появилась, парень действительно старательно вникал в то, что ему говорили, и вовсе не потому, что ему ничего другого не оставалось, - скорее, потому, что у него появилось настоящее желание учиться. Поздновато, конечно, на седьмом-то курсе, но все же. И Снейп, хоть и иронизировал над ним, все же не мог побороть в себе чувство чисто преподавательской гордости, когда парень стал мало-помалу улучшать свои знания в зельях.
Две недели прошли, отработки закончились, и через два дня Снейп с неудовольствием осознал, что ему чего-то не хватает. Ему не хватало молчаливого, а часто – очень даже разговорчивого присутствия Поттера, скрупулезно что-то нарезающего или перебирающего и при этом высказывающего какие-то пришедшие в его, как Снейп считал, пустую голову мысли. Почему не хватало - Снейп не знал. Но не хватало, и это с каждым днем раздражало все больше. А на пятый день Поттер пришел сам.
- Что вам? – холодно поинтересовался Снейп.
Парень переступил с ноги на ногу.
- Сэр… - начал он и остановился. – Сэр, а вам больше никакая помощь не нужна? Ну, там, порезать что-нибудь, накрошить… а?
Это «а?» Снейпа просто убило. Впрочем, в хорошем смысле этого слова: он на редкость развеселился. Встал и подошел к парню.
- Ты ведь пришел меня слушать опять, - произнес он. Парень кивнул – и улыбнулся, так, как улыбался Снейпу теперь всегда: легко, наивно и очень по-доброму.
- У нас в гостиной никого нет, - он качнул головой, словно через стены показывая на башню Гриффиндора. – Все смылись, тихо, как в гробу. Можно, я у вас посижу? Я вам не помешаю.
Наивная до невозможности, по-детски радостная улыбка тогда впервые не позволила Снейпу его вышвырнуть.
- Можно, - кивнул, помедлив, профессор.
Правда, в тот день он заставил юнца нарезать несколько корней орфелиуса – должна же быть от него хоть какая-то польза. Поттер безропотно подчинился. Однако когда через двадцать минут он попросил проверить, правильно ли режет, Снейп пожалел о своем злорадстве. Нет, Поттер резал почти правильно, ему нужно было только поправить наклон ножа, и Снейп для этого решил применить наглядную демонстрацию, в случае с Поттером – взять его за руки и его руками нарезать, но с верным наклоном. Чтобы это сделать, Снейпу пришлось практически обнять Поттера сзади. И – он тут же на несколько секунд замер. Кожа у парня была на удивление гладкая, волосы пахли невероятно приятно – даже Снейп, прекрасный знаток зелий и запахов, не мог точно определить, чем, а сам юноша был теплым и мягким, хотя всегда отличался худобой. Просвечивающая сквозь волосы полоска белой кожи над воротником рубашки приковала взгляд профессора, он уже начал склоняться к ней, как загипнотизированный, чтобы коснуться нее губами… но тут Поттер вздрогнул, весь, до самых кончиков пальцев, и Снейп пришел в себя. Перехватил его руки жестче, меняя наклон ножа, и быстро отрезал несколько кусочков.
- Понял? – спросил он. Гарри покивал, и Снейп его выпустил. И до самой ночи пытался понять, что же с ним произошло.
Точнее, что произошло, было как раз понятно. А вот почему это произошло – и, что характерно, продолжало происходить с завидной регулярностью – он не понимал до сих пор, то есть уже по прошествии недели после первого визита Поттера. Сегодня парень пришел к нему в четвертый раз, а Снейп до сих пор не мог разобраться в себе.
- Вы улыбаетесь, сэр? – Поттер вдруг перестал смеяться и удивленно поднял брови.
- С чего ты взял? – Снейп быстро спрятал улыбку. Парень пожал плечами.
- Не знаю. Просто мне показалось, что вы улыбаетесь.
- На слух показалось? – Снейп хмыкнул.
- Нет… - Поттер качнул головой. – Просто… Я почувствовал будто, что вы улыбаетесь. Но мне, наверное, показалось.
Да нет, не показалось. Но говорить ему об этом Снейп не собирался.
- Когда кажется – креститься надо, Поттер, - усмехнулся он и снова взялся за книгу.
Минут десять прошло в молчании. Когда парень приходил к нему, они гораздо больше молчали, чем разговаривали, и обоих это устраивало. Но сегодня Поттер решил нарушить негласный договор.
- Сэр… - тихий и неуверенный, робкий голос вырвал профессора из мира зелий. – Сэр, вы… вы не могли бы о чем-нибудь со мной поговорить?
Снейп чуть книгу не выронил от удивления. На лице Поттера была написана даже не просьба – мольба, он будто умолял Снейпа оказать ему величайшую милость. «Что это с ним сегодня?» - невольно охнул про себя профессор.
- Зачем? – коротко спросил он. Поттер закрыл глаза и опустил голову.
- Понимаете… - обычно звонкий голос звучал сейчас странно глухо. – Я был сегодня у врачей…
Он замолк. Снейп приподнял бровь.
- И что же? – тон вышел холодный и безразличный, как и полагалось.
- Они говорят… - парень сглотнул. – Они говорят, что чтобы ко мне вернулось зрение, со мной должно произойти что-то… что-то, что сможет дать очень сильный эмоциональный толчок. Что-то очень хорошее, чтобы перебить чувства, которые я вынес из плена… Так они говорят… Но если этого не произойдет в ближайшее время, то я останусь слепым навсегда, потому что мои глаза уже почти привыкли к тому, что я ими не пользуюсь, и скоро в самом деле… ослепнут… - голос парня упал на шепот. – Я навсегда останусь слепым, профессор, навсегда… Навсегда…
Из-под опущенных ресниц выкатилась одинокая слезинка и быстро скатилась по щеке вниз.
Снейп понял, что получил ответ на свой вопрос - почему Поттер так спокойно говорил о своей слепоте. Просто он до последнего момента надеялся. Надеялся, что скоро снова станет видеть. Изучая все тонкости жизни слепого, он верил, что долго в таком состоянии не пробудет, что скоро все само собой встанет на свои места. Теперь все надежды рухнули. Снейп ошибался, когда думал, что война сломала парня три месяца назад. Нет, тогда она его лишь чуть надломила. Сломался он только сейчас, вот в этот самый миг, когда начал плакать, когда принес ему, Снейпу, свою беду, не ожидая услышать слова утешения, а скорее – не желая их слышать. Потому что никто во всем мире не мог ему теперь помочь. Зачем же он пришел именно к Снейпу? Наверное, просто не мог поделиться ни с кем другим своим горем…
Поттер глубоко вздохнул, стер слезинку ладонью и поднялся.
- Простите, профессор, - в голосе дрожала боль. – Я, наверное, пойду…
Снейп подскочил из кресла, загораживая ему дорогу. Нет, отпускать его в таком состоянии нельзя. От Поттера всего можно ждать, не дай бог из окна с горя сиганет, с него станется. Гарри, не ожидавший, что на пути вдруг что-то появится, уткнулся ему лицом в грудь и выронил трость.
- Никуда ты не пойдешь, - Снейп для пущего эффекта взял его за плечи, очень крепко и жестко. – Понял? Никуда ты не пойдешь, пока…
Его слова прервал сдавленный всхлип. Поттер и не собирался вырываться, только мелко задрожал в рыданиях. Он плакал тихо, почти без звуков, только судорожно всхлипывая. Ему необходимо было выплакаться, вылить в слезах свою боль, Снейп это понимал, но вот странно - при нем Гарри этого делать не хотел. Почему? Наверное, потому, что даже в своем нынешнем положении не хотел казаться настолько слабым, - слабости и беспомощности он уже успел вдоволь наесться. Снейп усмехнулся и, поддавшись какому-то странному, несвойственному ему наплыву нежности, обнял парня и прижал к себе. Он не собирался больше ничего говорить – смысл? Гарри его все равно бы не услышал, в таком состоянии трудно слышать и вникать в сказанные слова; вместо этого Снейп почувствовал, как парень сам прижался к нему. Гарри всхлипывал, рыдал ему в рубашку, так что вскоре та промокла насквозь; это продолжалось минут десять, а слезы у парня все не кончались, его будто прорвало и остановиться ему вряд ли было под силу. Снейпа такой поворот событий не устраивал. Парня нужно было успокоить, пока слезы не перешли в истерику, но как? Способ пришел на ум Снейпу сразу и он, не задумываясь, им воспользовался. Не задумываясь – чтобы не передумать.
Чуть отстранившись, профессор за волосы оттянул голову парня назад и коснулся его губ.
Всхлипы смолкли, глаза, покрасневшие от слез, со слипшимися от них же ресницами, изумленно распахнулись – видимо, по привычке. Снейп отодвинулся и заглянул Гарри в лицо. Растерянность, изумление, даже легкий испуг и… Что «и», Снейп додумать не успел. Поттер высвободил одну руку и мягко провел кончиками пальцев по его лицу, словно рисуя черты на ощупь. А затем зажмурился, сам подался вперед, обвил руками Снейпа за шею и неумело, но отчаянно-решительно прижался к губам.
Этот неумелый порывистый поцелуй окончательно лишил профессора контроля над собой и собственным телом. Снейп ответил на него, перехватил инициативу почти тут же, сгреб парня в охапку и утащил за собой в спальню.

…Дышать было тяжеловато: Гарри, свернувшись почему-то клубком, как щенок, положил голову ему на живот и еще вдобавок обнял. Но, несмотря на тяжесть, Снейп не шевелился: ему не хотелось будить это черноволосое чудо. Гарри заснул почти сразу, шепча что-то едва слышно, кажется, его имя и что-то вроде «спасибо», а может, и что-то другое, Снейп не разобрал. А вот сам Снейп заснуть не мог при всем желании и вот уже несколько часов рассматривал поочередно потолок и стену напротив.
В отличие от многих, очень многих людей, профессор Снейп не путал любовь и секс. Для занятия сексом любить совсем не обязательно, достаточно простого физического желания. Снейп это знал и разграничивал два понятия очень четко, так же четко сознавая, что вряд ли когда-нибудь будет способен по-настоящему полюбить, и потому ограничиваясь только мимолетными связями «по желанию». Он привык смотреть на свою личную жизнь в таком и только в таком ракурсе. Однако то, что произошло сегодня, не вписывалось в привычную для него схему. Потому что в случае с Гарри физическое желание стояло явно не на первом месте. Прежде всего, профессора тянуло к этому пареньку эмоционально, ему все время хотелось видеть, слышать, ощущать присутствие Гарри, говорить с ним. Такая странная привязанность была для Снейпа в новинку, он вообще не знал, что способен на нечто подобное. Эта ночь и это желание были вроде логического завершения, итога всему, что он чувствовал. И вот ведь странно: после всего произошедшего ему не хотелось отталкивать Гарри, как он делал со всеми. Он не хотел и не мог этого сделать. Просто не мог.
«Бог мой, - Снейп закрыл глаза, чувствуя, как от волнения быстро-быстро заколотилось в груди сердце. – Бог мой, неужели… полюбил?..»

…- Спасибо тебе, спасибо, спасибо…
Снейп проснулся от тихого, но непрекращающегося шепота, от теплого дыхания на щеке и быстрых поцелуев, покрывавших его лицо.
- Спасибо… - выдох прямо в губы и долгий, мягкий поцелуй. – Спасибо тебе…
Снейп поймал Гарри за плечи и чуть отодвинул от себя, поднимая веки.
- За что? – спросил он – и тут же, изумленный, замер.
Гарри нависал над ним, уперевшись руками в подушку, и улыбался счастливо и благодарно. А его глаза… На месте его раньше присыпанных пеплом и пылью глаз теперь будто мягко светились в темноте зеленые яркие звездочки...
У Снейпа перехватило дыхание. Вне сомнений, Гарри был зряч. Профессор поднял было руку, чтобы коснуться этих ярких звездочек, но Гарри перехватил его ладонь и прижал к щеке.
- Спасибо тебе… - шептал он, улыбаясь. – Спасибо тебе… Я не думал, я не надеялся, я боялся мечтать… Я… не могу… У меня слов не хватает, чтобы сказать, как я тебе благодарен…
Видимо, за нехваткой этих самых слов он наклонился и прижался к губам все еще ошарашенного Снейпа. Но замолчать он, похоже, от избытка чувств не мог, и поэтому, едва отстранившись, продолжил:
- Это самое лучшее, что могло со мной случиться, это… Мерлин, я не знаю, как сказать, как выразить… Ты… ты для меня такое сделал… Я… Я тебе всю жизнь благодарен буду, и еще… я… знаешь… я недавно понял… я… люблю тебя…
Тут он замолк и уткнулся лицом Снейпу в плечо, словно боясь услышать ответ. Снейп усмехнулся, поднял его голову и, коснувшись губ, перекатился и прижал парня собой к кровати.
- Взаимно, - выдохнул он.
Глаза-звездочки Гарри засияли еще ярче от радости.
- Господи… Я тебя вижу… Снова вижу… - его руки скользнули по спине Снейпа и зарылись в волосы. И вдруг парень улыбнулся. – Кстати… А как мне теперь тебя называть?
Снейп усмехнулся.
«Теперь» - сказал Гарри. Но это вовсе не значило, что теперь – это когда он зряч. Нет. Теперь, когда они вместе. Все, что было плохого, - было раньше. Теперь – все будет хорошо.
Потому что теперь они – вместе.
- На «ты» и Северус, - ответил Снейп. – За «Сева» самолично прибью.
Гарри засмеялся, и Снейп улыбнулся вслед за ним. Впервые улыбнулся, зная, что его улыбку увидят.