2 0 0 0 – 2 0 0 5

Отец Иоанн долго сопротивлялся надвигающейся немощи. Вплоть до 1999 года распорядок его мало чем отличался от уставной монастырской жизни. Он молился в храме, служил на праздники Литургию, принимал посетителей, по послушанию говорил проповеди, отвечал на письма. Живо радовался сакраментальному ведению отца благочинного, благословившего его говорить такие проповеди, из которых в итоге составился годичный круг поучений на большие праздники. Видя эту внешнюю сторону жизни батюшки, мы забывали о том, что ему 89 лет, и то, что он делает, уже выше человеческих возможностей. В 1999 году последний раз вдохновенно прозвучало в церкви на Пасху огласительное слово Иоанна Златоуста, прочитанное батюшкой, и его ликующее неземной радостью «Христос Воскресе!»

Начиная с 2000 года отец Иоанн часто говорил о своем двойном гражданстве, о том, что он уже больше гражданин неба, чем земли. О том же свидетельствовал он и своей жизнью. А в свой 90-летний юбилей первый раз во всеуслышание объявил: «Душа уже тоскует по небу и его любит больше, чем землю».

По мере того как приступали к батюшке старческие немощи, обнажая угасание жизненных сил, ощутимо для всех общавшихся с ним являлась крепость его духа и сила Божия, живущая в этом ветшающем человеке. Но подготовка его к переходу в мир иной началась задолго до этого времени.

О постоянной памяти смертной свидетельствовала последняя страничка молитвослова отца Иоанна. На нее был приклеен бумажный кармашек, потрепанный и много раз переклеенный, в котором находилась бумажная иконка великомученицы Варвары. К иконке была прикреплена полоска бумаги, с выведенными батюшкиной рукой словами: «Которая много значит в моей жизни». На обратной стороне написана молитва святой великомученице: просьба предстательствовать о мирной христианской кончине. Под ней та же просьба, обращенная к Матери Божией. Судя по ветхости и затертости страницы, молитвы читались ежедневно.

В 1972 году у нас с батюшкой состоялся такой разговор. Мне в руки попал старообрядческий канонник. Листы с каноном на исход души были зачитаны до черноты. Мое сердце растеплилось от вида этой книги и от молитвенных слов, обращенных к Матери Божией, и я иногда начала почитывать понравившийся канон. Приехав в очередной раз в Печоры, я решила взять у батюшки благословение на систематическое чтение: «Можно ли мне читать этот канон?» Батюшка удивленно и внимательно посмотрел на меня и ответил: «Канон на исход души читать хорошо. Ведь мы, как родились, так и идем к смерти каждый день. Читай о себе, конечно, не обо мне же будешь молиться». Но, помолчав в раздумии, добавил: «А впрочем, и меня поминай, когда будешь читать, а то мне-то теперь еще некогда».

Но пришло время, и отец Иоанн попросил начитать ему канон на исход души на аудиокассету. Когда он его слушал, неизвестно, но кассета эта все время находилась у него под рукой. Позднее, во время болезни, когда я стала у батюшки хожалкой, он частенько просил присоединить к вечерним молитвам и чтение канона на исход души.

Помнил ли он его на память, не знаю, только иногда говорил, что «наши-то старцы знали его наизусть и его благодатной силой готовили себя к исходу в мир иной». Но бывало и такое, если я во время чтения вдруг замолкала, батюшка подхватывал слова и прочитывал наизусть несколько тропарей сам.

В 1978 году, возвращаясь из очередной поездки на приход, где его благословили совершить погребение усопшего собрата, он вдруг сказал: «А я сегодня себя отпевал». На вопрос: «Не рано ли?» Он, глядя куда-то вдаль, прозревая будущее, ответил: «Когда меня-то хоронить будут, заспешат все. А тут уж как хорошо-то. Неспешно, ничего не упуская, под благоговейное пение старушек. Тихо, скромно и очень молитвенно». На этом отпевании батюшка молился о двоих, об усопшем и о себе.

10 февраля 2003 года проходило освидетельствование мощей старца Симеона (Желнина). Батюшка ликовал: «Дал Бог видеть и слышать земных ангелов». Отец Иоанн бывал в Псково-Печерском монастыре еще при жизни этого старца, служил с ним, беседовал, приезжал на его погребение. И вот теперь иеросхимонаху Симеону пришло время оставить место упокоения и снова выйти на служение людям, теперь уже как святому молитвеннику о них. Раки же на принятие мощей не оказалось. Зато было известно, что в келии отца Иоанна стоит дубовый гроб – подарок, сделанный для него руками братьев монашествующих и самим батюшкой освященный. Гроб стоял так, что всегда был в поле зрения отца Иоанна.

На просьбу отца наместника отдать гроб святому старцу Симеону, батюшка, не задумываясь, ответил доброй готовностью. Но выразил пожелание, чтобы ко дню канонизации старца Симеона ему была бы сделана такая же рака, как у преподобного Серафима Саровского. Это было исполнено, и сразу после канонизации святой преподобный Симеон Псково-Печерский возвратил батюшке его домовину уже обжитой. Отец Иоанн принял вернувшийся гроб как благословение святого и попросил не менять внутри обивку, а только застелить ее сверху белыми пеленами. Ровно через три года отец Иоанн обрел для себя место покоя в этом гробе и в той самой пещере, где сорок три года покоились мощи старца Симеона.

В письмах этих лет отец Иоанн нередко касался темы близкого своего перехода из временной жизни в вечность. «У Господа все на своем месте и в свое время. И все это называется – жизнь в Боге. И смерть в Боге – это тоже жизнь в Боге. Это новый этап все той же жизни, который начался для нас рождением в земной мир и Крещением в мир небесный. Смерть же – переход в тот мир, в который мы родились Крещением».

В 2005 году в одном из последних писем поведал: «Возраст приступил ко мне во всей своей силе, и я радуюсь, что вечность близь, но еще по инерции перебираю и дела житейские и помню памятью сердца всех, кому трудно дышится, где горе слышится».

28 февраля 2001 года утром батюшка не мог встать и рассказал о случившемся с ним. «Ночью время остановилось и приступили ко мне со своими истязаниями мытники-бесы. Они били меня насмерть. Сколько времени я сопротивлялся им молитвой, сказать не могу. Время стояло на месте. Только на рассвете сила вражья отступила. И Господь утешил меня».
Так начался его переход в сокровенную жизнь. И не было в нем в связи с этими переменами ни горечи, ни сожаления. Мирно покорный судьбам Божиим всю свою жизнь, он и теперь без смущения преклонил главу перед определением Божиим. Но крепкий силой духа он делал уступки возрасту помаленьку. «Пора, пора мне по моему-то возрасту уже на покой, но жизнь все не отпускает, вот и приходится приспосабливаться и к ее требованиям, и к своим возможностям одновременно», – писал он.

Перестав бывать в храме, батюшка не пресек ни молитвенного делания, ни служения, ни общения. Свой новый образ жизни он объяснял так: «Благодарим Господа, мы теперь келиоты». Для отца Иоанна очень важно было молиться вместе со всей Церковью, чувствовать себя в ее лоне. Под праздники и в субботу в келии служилась всенощная, а утром обедница, и он возглавлял.
В Великий пост батюшка молился по уставу Церкви. До 2001 года при чтении молитвы преподобного Ефрема Сирина он еще делал земные поклоны, а после болезни вместо трех поклонов кланялся один раз, опираясь на кресло. Чтение Псалтири батюшка распределил так, что на первой неделе мы с ним вдвоем полностью ее прочитывали. Великий Покаянный канон Андрея Критского мы всегда читали вдвоем до последнего года его жизни. На пятой неделе поста старец проникновенным пением взывал к Спасителю: «Господи, прежде даже до конца не погибну, спаси мя».

На Страстной неделе ризничный приносил ему в келию большое напрестольное Евангелие, и в Великий Четверток он сам прочитывал двенадцать Евангелий. Только в 2005 году батюшка уступил это чтение отцу Филарету. Незабываемы великие дни Страстной седмицы, когда пред Гробом Господним – украшенной цветами келейной плащаницей Спасителя, читал канон «Плачь Божией Матери» и плакал вместе с Ней отец Иоанн пред своим Спасителем.

Участие батюшки в пасхальных монастырских службах было непременным, хоть и невидимым. Он сосредоточенно готовился к священным минутам, облачаясь в сияющее светом и белизной облачение, хлопотал обо всем необходимом: доставались иконы, свечи, Последование Святой Пасхи. Все было продумано до мелочей, чтобы ничем не омрачилась служба. На видном месте водворялась красная пасхальная епитрахиль, готовая заявить о свершившемся Воскресении Христовом.

В 11 часов батюшка в благоговейном молчании садился к окну, устремив взор на Успенский собор. Я тихо читала канон «Волною морскою».

Когда появлялся фонарь – предшественник крестного хода, батюшка едва слышно начинал петь: «Воскресение Твое, Христе Спасе, ангели поют на небесех…»

А дальше все шло, как положено по уставу. И это был третий крестный ход в монастыре с участием всего двух людей и третья заутреня, не значащаяся в расписании.

В изнеможении к концу службы отец Иоанн засыпал. Но когда вдали у Михайловского собора начинал звучать пасхальный тропарь и братия шествовала со службы, он просыпался, просыпался непременно и присоединял свой голос к их пению. Христосовался и снова счастливый и умиротворенный засыпал. Он был в Церкви, он был со всей Церковью, он праздновал Воскресение Христово. Слава Богу!

Благоговение к службе и к святым Божиим праздникам он пронес через всю жизнь и сохранил до последнего часа. С давних пор, еще будучи священником и служа на приходах, отец Иоанн с любовью заботился об убранстве храма к церковным праздникам. Став «келиотом», батюшка перенес это в свою келию, которая в праздничные дни становилась церковью.

Тонкий аромат праздника приходил с приготовлениями к предстоящему служению задолго до начала моления. Темный гипюр на аналоях и черная епитрахиль приносили с собой напряженную тишину Великого поста. Исключительная радость Пасхи наполняла келию весельем, и пасхальный лик отца Иоанна светился Праздником праздников. Березовые ветви, зеленое облачение возвещали живительную силу Святой Троицы. В предпразднство Рождества Христова появлялся вертеп из еловых ветвей с блистающей в них вифлеемской звездой. На большие праздники после келейной службы отец Иоанн с заметным волнением ждал прихода братьев-клирошан, которые завершали его уединенное моление церковным пением.

Последние годы жизни отца Иоанна были весьма отрадны для насельников монастыря. Они получили возможность ближе общаться с батюшкой. Раньше у них на пути часто оказывались приезжие посетители, которым в день отъезда отказа в приеме не было. Теперь же, когда поток паломников иссяк, братья могли прийти к отцу Иоанну и во время его келейной службы, и вечером перед сном. Повод навестить батюшку находился тотчас, когда появлялось стремление его повидать. То надо было взять у него Дароносицу, то принести благословенный хлеб, а то и просто посидеть с ним рядом, прикоснуться к нему, услышать ласковое: «А… Варушонок пришел. Слава Богу, Проша пожаловал». Он благословлял посетителя – «деточку свою» и что-то говорил ему. И, как потом многие из братьев свидетельствовали, он отвечал на незаданный ему вопрос, таившийся в душе. Батюшка был с братией ласков, как будто восполняя недоданную ранее любовь. Изнемогая от непосильной уже нагрузки, он приговаривал самому себе: «Вот, вот, умирать собираешься, а пшеничку-то сей, сей, пригодится». И он сеял до последнего дня.

Начиная с 2000 года, в последний, сокровенный период жизни батюшки, я, не надеясь на свою память, стала вести дневниковые записи. Кратко, бытийно, не осмысливая виденное.

Скоро бывшие рядом с отцом Иоанном стали невольными свидетелями тех утешений, которыми ободрял и вознаграждал его Господь.

Днем была видимая всем старческая жизнь. А ночью – жизнь в другом мире, где он продолжал быть смиренным седмичным иеромонахом. Ночные службы стали для него утешением, это была жизнь, одушевленная небесным величием и силой. Днем же – видимое для всех волевое усилие над немощью плоти, подвиг, чтобы петь славу Богу.

То он среди ночи вслух кого-то исповедовал, то служил Литургию и, воздевая руки, во весь голос возглашал: «Горe имеем сердца… имамы ко Господу… благодарим Господа…» – то вел прием посетителей.

Утром можно было услышать неожиданное признание в том, что ночь он провел в Царстве Небесном. Так однажды на обычное в последние годы утреннее приветствие, «Хрис-тос Воскресе», он в каком-то недоумении посмотрел на меня и спросил: «А где мы?» Я отвечала вопросом на вопрос: «Я в келии отца Иоанна, а вы где?» – «А я в Царстве Небесном», – отвечал он. Вид батюшки в такие моменты не допускал сомнений в истинности его слов.

Иногда с надмирных высот он видел дела земли, а утром начинал скорбеть и тосковать о виденном. Он говорил о государствах, где совсем угасал дух христианский.

26 августа 2003 года ночью отец Иоанн трижды очень громко воскликнул: «Мир гибнет! Мир гибнет! Мир гибнет!»

6 сентября 2003 года в три часа ночи отец Иоанн окликнул меня и, когда я подошла, сделал возглас сильным и бодрым голосом: «Благословение Господа над Россией, над святой Православной нашей Церковью, над народом Божиим и над нами». Это было несомненное утверждение. Он говорил Духом. И это был глас Божий. Потом он благословил на четыре стороны, благословил и меня, после чего отпустил.

Что он зрел и что открывалось ему в ночных бдениях, оставалось для нас тайной.

В 2001 году «пасхальный батюшка» – так звали его насельники обители, последний раз в своей жизни отслужил пасхальную заутреню и Литургию в храме. Но милость Божия посещала его пасхальными ночными службами и позднее и независимо от церковного календаря.
Так, 29 декабря 2000 года он служил ночью пасхальную службу у себя, в небесной обители. И утром не смог скрыть исключительности своего состояния, встретив меня пасхальным приветствием: «Христос Воскресе!» Продолжая жить чувствованиями и переживаниями прошедшей ночи, он поведал о неземной благодати, когда ликовало все: и небо, и земля, и все, все, кто сподобился быть на этой божественной службе. «Радость-то какая, радость-то! Христос Воскресе!» – повторял и повторял батюшка.

Именно с этого дня первыми словами, которые он произносил утром, пробудившись от сна, стали: «Христос Воскресе!»

В час ночи 25 ноября 2004 года в келии внезапно раздалось пение. Во весь голос, собрав все силы, отец Иоанн пел стихиру «Воскресение Твое, Христе Спасе, ангели поют на небесех, и нас на земли сподоби чистым сердцем Тебе славити». Старательно делая ударение на словах «чистым сердцем», он выводил мелодию и, окончив, снова и снова с тем же воодушевлением начинал пение этой стихиры.

Я долго слушала, боясь помешать его службе. Когда же подошла к нему, увидела, что он спит и во сне продолжает петь вдохновенную пасхальную песнь.

Через несколько дней после этой заутрени, 29 ноября, опять же ночью, отец Иоанн вдохновлялся великим прокимном «Кто Бог велий, яко Бог наш. Ты еси Бог творяй чудеса Един».
Он начинал пение высоким мальчишеским фальцетом, но не выдерживал до конца и «творяй чудеса» пел уже со старческой хрипотцой, кончая слово «Един» шепотом. Замолкал на время, во что-то вслушиваясь, и снова начинал свое соло высоко и вдохновенно, пока силы не покидали его.

То, что среди дня батюшка тщательно контролировал и скрывал, ночью, неподвластное ему, прорывалось. Становилась очевидной его благодатная жизнь в ином мире.

3 апреля 2005 года. Рано утром я подошла к кровати отца Иоанна. Он, видимо, был в сонном забытьи, но почему-то очень бледный. Я, забеспокоившись, решила сделать ему укол. Тихонько спросила:
– Благословите, могу ли я уколоть вас?
Он ответил тотчас, будто не спал:
– Нет, подожди, подожди, потом.
– Где вы?
Краткий ответ:
– В церкви.
– А что? У вас пассия?
Он поспешно проговорил:
– Нет, нет, Литургия. И я возглавляю.
Я села поблизости ждать окончания его службы.

После таких ночных служб утром на предложение начать молитвенное правило можно было услышать протест: «Нет, нет, я не могу с тобой сегодня молиться, надо же мне отдохнуть, я ведь только со службы пришел».

Но обычно, если я дерзала спросить его о том, что открывалось мне ночью, он скороговоркой отвечал: «Служил, служил. А ты как знаешь?» И тут же переводил разговор на другую тему, а чаще просто уклонялся от ответа.

Иногда среди ночи отец Иоанн совершал исповедь, вслух читал разрешительную молитву и осенял невидимого исповедника крестным знамением. Очевидно, людей на исповеди у него, как всегда, было много, он трудился всю ночь и, не уложившись в ночное время, просыпался со словами молит-вы о кающихся: «Свят, Свят, Свят еси Господи, Боже наш, помилуй ны, падшее создание Твое, имени ради Святаго Твоего».

11 июня 2004 года. Ночь. 3 часа 30 минут. Я слышу, как отец Иоанн вслух беседует с каким-то священником, называя его отцом Михаилом. Он задает ему вопросы, касающиеся богослужебной практики. Батюшка разговаривает бодрым голосом десятилетней давности. Ответов я не слышу. Когда отец Иоанн попрощался с посетителем, я подошла к его кровати. Батюшка не вдруг возвратился в земное бытие. Увидев меня, он заволновался: «А матушка-то, матушка где? Позови ее». И я ответила, что они со отцом Михаилом уже ушли.

Но ночные служения не исключали отца Иоанна из жизни и дел дневных. Как и в прежние годы, батюшка участвовал в разрешении неразрешимых вопросов, устранял недоразумения, не допускал совершить ошибку. При сомнительных обстоятельствах отец Иоанн являл удивительную твердость своих убеждений, отвечал четко и ясно. Но, давая понять, что сам он не одобряет намерений вопрошающего, всегда оставлял выбор за его свободной волей.

Смирение, которым он обладал с ранней молодости, теперь являлось в отце Иоанне детской простотой. И ему было хорошо жить, и с ним было хорошо. Просто и надежно.

С некоторого времени в батюшке появилась особенность, приводившая меня в трепет. Иногда, давая ответ на вопрос посетителя, он становился торжественным и вдохновенным и заканчивал ответ словами с особым ударением на них: «Иди, скажи: Учитель сказал!»

В этот момент невольно возникал вопрос: «Кто он?» Всегда такой потаенный, простой и скромный, и вдруг дерзновенный порыв. Все произносимое ранее обретало при этом высоту и глубину неудобозримую: «Учитель сказал!» И уже не было в ответе батюшки отца Иоанна, но была только воля Божия, выраженная человеческим языком.

В 2002 году, 1 февраля, отец Иоанн заболел. Он смотрел потемневшими от внутреннего напряжения глазами и не мог говорить. Его единоборство с молчанием длилось пять часов. Но когда в келию вошел доктор, батюшка вдруг произнес: «А что тут у вас за переполох?»

Началось лечение. Болезнь, поддерживаемая возрастом, отступала медленно. Он не жаловался на недомогание, лишь изредка можно было услышать: «Где ж моя былая удаль?» Но на первой неделе Великого поста батюшка, еще очень и очень слабый, все же читал Великий Покаянный канон, и в этом чтении стало видно, как в болезни ослабли узы его души и тела, и душа получила свободу в Духе, скрыть которую было невозможно.

Монастырское священноначалие, принимая во внимание возраст отца Иоанна, решило озадачить близких к нему людей сбором воспоминаний о его жизни. Но все, к кому обращались с просьбой заняться этим делом, отвечали отказом, зная отношение отца Иоанна к прославителям и прославительницам и понимая, что сам-то он не одобрит этого начинания. И тогда отец наместник и братский духовник обратились к самому батюшке. Отец Иоанн встретил пришедших протестом: «Какие еще воспоминания? О ком это?» Разговор состоялся длительный, аргументы отец наместник привел убедительные: «Писать будут непременно, но именно те, кто мало что знает, но много выдумает. И тогда измышлениям о жизни отца Иоанна не противопоставится правда. Да и возможность злонамеренно использовать его имя не исключена». Отец Иоанн задумался, помолчал и, перекрестившись, благословил на этот труд, но сказал: «Только акафистов мне не пишите». Предложение подключить к работе профессионала-писателя отверг решительно: «Нет, нет, сами пишите, кто был рядом, кто видел меня, и кого знал я».

Дорожа оживающими воспоминаниями и радуясь им, батюшка, однако, не мог скрыть пришедшей к нему тревоги. Его смущала мысль о несвоевременности их появления. Смиренному и деликатному, отцу Иоанну было больно сознавать, что он привлекает к себе внимание. Он удрученно вздыхал, выдавая томившее его переживание: «О ком вспоминать? О человеке, подошедшем к последнему рубежу?»

А сбор воспоминаний тем временем продолжался. Люди, благодарные Господу за дар духовной помощи, полученной через отца Иоанна, откликнулись не только тем, что стали записывать впечатления от общения с ним. В изобилии потекло в келию то, что казалось безвозвратно ушедшим. С катушек старых магнитофонов зазвучал голос батюшки – начало его служения в монастыре. На аудиокассетах ожили его проповеди 1980–1990-х годов, и всем стало ясно: благовестническое служение батюшки продолжится.

К 60-летию священнической хиротонии отцу Иоанну преподнесли в подарок первый аудиоальбом с его проповедями «От избытка сердца уста глаголют». Он слушал его с радостью и живым интересом. Ознакомившись с предложенным планом и последовательностью издания сохранившихся записей, батюшка сказал: «Молчание – тайна будущего века, и я уже ухожу в молчание. Но если кому-то будет польза от того, что говорилось мною ранее, то да благословит вас Господь на дело сие, но не нам, не нам, но имени Твоему даждь славу*. Покажите наше время, жизнь Церкви и дух Ее соборности».

Это благословение было получено за три месяца до того, как ему предстояло переступить порог вечности.


Преображение Господне. Освящение плодов, 2005 г.