Дорогие друзья!! Поздравляю вас с прошедшим праздником Входа Господня во Иерусалим!!!







Веселися, Иерусалиме, торжествуйте, любящие Сиона:
царствуяй бо во веки Господь сил прииде…

(Ирмос 8 песни)


В земной жизни Господа Иисуса Христа не было более торжественного момента: тысячи людей, пришедших в Иерусалим на праздник иудейской Пасхи вдруг узнали, что во святой град вступает Тот, о Котором возвещал пророк: Ликуй от радости, дщерь Сиона, торжествуй, дщерь Иерусалима: се Царь твой грядет к тебе, праведный и спасающий, кроткий, сидящий на ослице и на молодом осле, сыне подъяремной (Зах. 9:9). В этом триумфе виделось осуществление ветхозаветных пророчеств: Быт. 49:10–11; Пс. 8:2–3; Зах. 9:9.

Стихира на «Господи, воззвах» праздника цитирует пророчество Захарии: «се Царь твой грядет кроток и спасаяй, и вседый на жребя осле, сына подъяремнича». Видимо, прибытие верхом на осле напоминало также обстоятельства помазания на царство Соломона (3 Цар. 1:32–40), на что намекает праздничная стихира на стиховне: «На херувимех носимый, и певаемый от серафим, воссел еси на жребя Давидски, Блаже; и дети Тя воспеваху боголепно» [12]. Правда, царь Давид велел посадить сына не на осленка, а на своего мула (слав. меск). Событие входа Господня в Иерусалим воспринималось всеми как вход истинного Царя Израиля – это подтверждается и тем, что люди постилали под ноги Ему свою одежду.

Символика Входа в Иерусалим исполнена внутренней антиномичности: с одной стороны, в ней явлены доказательства Божественности Иисуса Христа, Он выступает в ней как Царь-триумфатор; Его громогласно приветствуют взрослые и дети, Ему подстилают одежды под ноги, но, с другой стороны, при этом Он въезжает не на коне, а на молодом осле, символе кротости, а затем добровольно отдает Себя неправедному суду синедриона, идет на позорную смерть на кресте [4].

Все действия, сопровождавшие Вход Господень в Иерусалим, указанные в четырех Евангелиях, запечатлены в Предании Церкви как в богослужебных текстах, так и во множестве икон, изображающих праздник. Они не являются случайными или эпизодическими и в толковании отцов Церкви имеют ясный пророческий, образный и прообразовательный смысл. Иконы праздника вмещают в себя практически все его содержание [7]. Конечно, столь совершенная иконографическая интерпретация самого события и установленного в честь него праздника возникла не сразу. Но в развитой иконографии Входа Господня в Иерусалим мы находим не только внешнее выражение события Священной Истории, но и его существо, его непреходящий смысл.

Святитель Епифаний Кипрский в своем слове на Неделю ваий вопрошает: «Для чего Христос, ходив прежде сего пешком, ныне и только ныне воссел на животное? Дабы показать, что Он вознесется на Крест и прославится на нем. Что знаменует противоположная весь? Строптивое расположение духа выгнанного из рая человека, к коему Христос послал двух учеников, то есть два Завета, Ветхий и Новый. Кого означает ослица? Без сомнения, синагогу, которая под тяжким бременем влекла жизнь и на хребте которой когда-нибудь воссядет Христос. Кого означает осленок? Необузданный языческий народ, на которого никто не садился, то есть ни закон, ни страх, ни Ангел, ни Пророк, ни Писание, но только один Бог Слово».

С толкованием святителя Епифания в службе праздника созвучна стихира по Евангелии, гл. 2: «Днесь Христос входит во град Вифанию, на жребяти седяй, безсловесие разрешая язык злейшее, древле свирепеющее». То есть, ныне Христос входит в Вифанию, сидя на осле, освобождая от губительного неразумия язычников, издревле пребывающих невозделанными. В синаксаре имеется примечание: «по толкованию святых отцев, жребя знаменует язычников».

По замечанию известного иконописца инока Григория (Круга), исполненное символизма слово святителя Епифания никоим образом не является попыткой просто украсить истолкование событий сложными иносказаниями, но глубочайшим укоренено в святоотеческом разумении домостроительства Божия. Символизм этот является неотъемлемым свойством богословия, рожденного в недрах Церкви, и никакое священное событие не может быть вполне осмыслено и изъяснено вне этого символического разумения.


«Вне его, – продолжает инок Григорий, – не может быть понята и, более того, создана ни одна икона. Потому что жизнь иконы простирается к Будущему Веку и назначением иконы является не запечатление чего-либо временного, но того, что не имеет преходящего значения. И богословие иконы определяется тем, что то, что не может показаться относительным, приобретает в иконе непреходящий смысл» [7].

Уже в самых древних изображениях этого евангельского события отражены характерные моменты пророчества: шествие на осляти и народное ликование. В символике события Входа Господня в Иерусалим и его литургического празднования важное место занимают пальмовые ветви, вайя. Отсюда название праздника Неделя ваий, ЇKuriakh twn bai?wn, Dominica in palmis (Dies palmarum).

У древних евреев пальма – дерево красивое, ветвистое и плодовитое – служила символом веселья и торжества: в первый день возьмите себе ветви красивых дерев, ветви пальмовые и ветви дерев широколиственных и верб речных, и веселитесь пред Господом Богом вашим семь дней (Лев. 23:40). Пальмовые ветви употреблялись в торжественных случаях: первосвященник Симон освободил от язычников Иерусалим вошел в город с славословиями, пальмовыми ветвями, с гуслями, кимвалами и цитрами, с псалмами и песнями, ибо сокрушен великий враг Израиля (1 Макк. 13:51). Очистив от осквернения язычниками Иерусалимский храм, Маккавей и бывшие с ним провели в весельи восемь дней по подобию праздника кущей, с жезлами, обвитыми плющем, и с цветущими ветвями и пальмами возносили хвалебные песни Богу (см: 2 Макк. 10:7).

С пальмами в руках было принято встречать знатных лиц. Пальма – символ мужества – давалась в награду победителям. Встреча Христа с вайями послужила источником для христианского употребления ваий в празднике Входа в Иерусалим. В стихире на стиховне об этом говорится прямо: «Темже и мы ветви масличныя носяща и ваиа, благодарственно Тебе вопием: осанна в вышних, благословен Грядый во имя Господне».

Обычай постилать под ноги царя одежды также известен из книг Ветхого Завета: когда пророк Елисей помазал Ииуя на царство, слуги поспешили, и взяли каждый одежду свою, и подостлали ему на самых ступенях, и затрубили трубою, и сказали: воцарился Ииуй! (4 Цар. 9:13) [10].

Вход в Иерусалим – один из главных христианских праздников, входящий в число двунадесятых, совершается он со всей возможной торжественностью: «Радуйся и веселися, граде Сионе, красуйся и радуйся Церкве Божия: се бо Царь твой прииде в правде на жребяти седя, от детей воспеваемый» (стихира на стиховне).

Между тем при всей своей торжественности праздник Входа Господня в Иерусалим прямо предшествует Страстной седмице, и эта непосредственная близость праздника к дням Страстей и крестной смерти Спасителя налагает на празднование Входа в Иерусалим как бы страстную печать [7]. В стихире на стиховне в неделю ваий вечера поется: «От ветвий и ваий, яко от божественна праздника, в божественный прешедше праздник, к честному Христовых страстей, вернии, стецемся таинству спасительному».

Самый день, избранный Спасителем для входа в Иерусалим, прообразовательно свидетельствует о об искупительной жертве [7]. Святитель Амвросий Медиоланский говорит, что день входа Господа Иисуса Христа в Иерусалим приходился на девятый день месяца, когда избирался пасхальный агнец, которого закалывали в четырнадцатый день. Следовательно, Христос, как истинный Агнец, который должен был претерпеть распятие в пятницу, вошел в Иерусалим именно тогда, когда избирался прообразовательный агнец.

Изображения торжественного входа Господа Иисуса Христа в Иерусалим, иллюстрирующие рассказ Евангелия (Мф. 21:1–9; Мк. 11:1–10; Лк. 19:29–38; Ин. 12:12–15), известны с IV в., это рельефы на римских саркофагах. Как отмечает Н.В.Покровский [10], последовательного развития сюжета в этих памятниках нет, хотя есть и различие в композициях: на одних саркофагах изображение краткое, на других довольно сложное. Но не всегда краткое изображение древнее сложного, нередко бывает и наоборот. Объясняется это сколько личными намерениями художника, столько же и техническими условиями, зависевшими от объема поверхности, бывшей в распоряжении художника. Второе различие между изображениями саркофагов состоит в том, что одни из них передают общие черты евангельского рассказа, повторяемые всеми евангелистами, другие придерживаются рассказа евангелиста Матфея. Отличительным признаком в этом случае служит присутствие молодого осла вместе с ослицей, о котором упоминает один только евангелист Матфей [10].

Самая простая композиция на саркофаге Юния Басса (359 г., Музеи Ватикана): Спаситель едет верхом на осле; небольшого роста человек в тунике постилает пред Ним одежду, другой влез на дерево. Более подробно изображение на Латеранском саркофаге (IV в., Латеранский музей, Рим): юный Христос едет верхом на ослице, возле которой идет жеребенок; Его сопровождают два апостола; впереди небольшой человек расстилает на пути одежду; другой, взобравшись на дерево, срезает и бросает на дорогу пальмовые ветви [10].


На другом Латеранском саркофаге эта сцена очень живая и динамичная: юный Христос с благословляющей десницей едет верхом; за Ним следуют два апостола с воздетыми руками для выражения восклицания «Осанна!». Впереди группа людей: иные расстилают на пути одежды, другие, с одеждами и пальмовыми ветвями в руках, выходят из ворот Иерусалима; другой человек сидит на пальмовом дереве и срезает ветви [10].

Интересны рельефные изображения последующего времени. На окладе Евангелия VI в., хранящегося в сокровищнице собора в Милане, Вход в Иерусалим дан в краткой редакции. Иногда Спасителя изображают, сидящего на осле не верхом, а сбоку – это типично для византийских памятников. В резном изображении слоновой кости трона (кафедры) архиепископа Максимиана (546–556, Архиепископский музей, Равенна) перед Спасителем расстилает одежды женщина, означающая, вероятно, город Иерусалим. В стихире на литии говорится: «…веселится дщи Сионова, радуются языцы земнии, ветви держат дети, ризы же ученицы». На Парижском окладе в воротах Иерусалима изображена женщина в нимбе; она также олицетворяет Иерусалим [10].

Начиная с VI в. встречается сюжет Входа Господня в Иерусалим в книжной миниатюре. В сирийском Евангелии Раввулы (586 г., из флорентийской библиотеки Лауренциана) композиция краткая, видимо, из-за недостатка места: Христос без бороды, в багряной тунике, в сопровождении апостола; перед Ним один человек расстилает тунику, еще трое с пальмовыми ветвями в руках.

Образцом полной редакции византийской миниатюры Входа в Иерусалим является миниатюра из т. н. Кодекса Россано (рукописи Евангелия VI в. – Россано, кафедральный собор), занимающая целый лист. Христос со свитком и благословляющей десницей, в крестчатом нимбе едет на осле; за Ним следуют два апостола; они ведут между собой беседу. Возле апостолов пальма, на которую взобрались двое и срывают ветви. Впереди Христа большая толпа народа: два человека постилают на дороге одежды; группа мужчин и женщин с пальмовыми ветвями в руках вышла навстречу Ему из городских ворот; тут же группа детей в коротких украшенных клавами туниках, также с ветвями в руках. На заднем плане город Иерусалим, окруженный стеной; из окон городских домов выглядывают люди с пальмовыми ветвями. Торжество встречи показано вполне ясно. Заметим, что в этой миниатюре впервые появляется изображение детей с ветвями [10].


В миниатюре рукописи Слов святителя Григория Богослова (880–883 гг., Французская национальная библиотека, Париж) Христос изображен с благословляющей десницей на небольшом ослике; на Его лице, обращенном к Иерусалиму, печать скорби: И когда приблизился к городу, то, смотря на него, заплакал о нем и сказал: о, если бы и ты хотя в сей твой день узнал, что служит к миру твоему! Но это сокрыто ныне от глаз твоих (Лк. 19:41, 42). Рядом со Спасителем идет группа апостолов; впереди – большая толпа народа, вышедшая навстречу Ему из городских ворот: мужчины, женщины, дети с пальмовыми ветвями в руках; мальчик постилает на дороге одежду. Позади видны стены и укрепленные башни Иерусалима [10].

В миниатюрах лицевых Псалтирей сюжет Входа Господня в Иерусалим встречается чаще в краткой редакции как иллюстрация Пс. 8:3. В Псалтири Барберини (XI в., Ватиканская библиотека) Христос изображен без апостолов; перед Ним на фоне города народ; на переднем плане – дети, т.к. это изображение относится к тексту: из уст младенец и сущих совершил еси хвалу.

В Киевской Псалтири 1397 г. (РНБ, собрание ОЛДП) Христос изображен на коне; Его сопровождают апостолы; мальчик расстилает перед Ним одежду; на заднем плане – крепостная стена с башнями и узкой аркой ворот. По своей лаконичности миниатюра напоминает ранние памятники, как, например, Евангелие 600 г. из Кембриджа. В Ипатьевской Псалтири 1591 г. сцена дополнена изображением идолов, падающих с городских ворот; очевидно, миниатюрист находился под впечатлением композиции бегства в Египет [10].

Подробно разбиравший иконографию Входа в Иерусалим Н.В.Покровский [10] видел в изображении детей в древних византийско-русских памятниках некоторое несоответствие текстам Евангелия: евангелист Матфей упоминает о восклицаниях детей в храме: Видев же первосвященники и книжники чудеса, которые Он сотворил, и детей, восклицающих в храме и говорящих: осанна Сыну Давидову! – вознегодовали (Мф. 21:15). О детях, ломающих ветви с деревьев и постилающих их на дороге, говорится в апокрифе – т. н. «Евангелии Никодима». Вероятно, под влиянием этого источника и стали изображать детей с вайями. Рассказ этот попал в некоторые четьи сборники, в частности, в «Златую чепь».


В богослужебных текстах Входа Господня в Иерусалим неоднократно упоминаются дети, встречающие Господа с вайями: «Имеяй престол небо и подножие землю, Бога Отца Слово и Сын соприсносущный на жребяти бессловеснем смирися днесь, в Вифанию пришед. Темже дети еврейския, ветви руками держащее, хваляху гласом: осанна в вышних, благословен грядый Царь Израилев»; «…Се Царь твой грядет кроток и спасаяй, и вседый на жребя осле, сына подъяремнича; празднуй, яже детей, ветви руками держащи похвали: осанна в вышних» (стихиры на Господи воззвах); «Входящу Ти, Господи, во святый град, на жребяти седя, потщался еси приити на страсть, да совершиши закон и пророки. Дети же еврейския воскресения победу предвозвещающее, сретаху Тя с ветвьми и ваием» (стихира на литии).

По мере развития иконографии Входа Господня в Иерусалим появляются сложные композиции, где изображают торжественные процессии. Как отмечает В.Н.Лазарев [8], такие композиции создавались прежде всего в столице империи – Риме, где Господа Иисуса Христа стремились окружить ореолом величия и блеска, поэтому в христианскую иконографию проникают элементы триумфальной тематики. По-видимому, Рим был тем местом, где этот процесс протекал наиболее интенсивно. Свое продолжение он получил в Константинополе с его разветвленным придворным церемониалом. В композиции Входа Господня в Иерусалим появляется нечто общее с античными триумфальными шествиями императоров [8].


Назовем наиболее известные памятники с сюжетом Входа Господня в Иерусалим. От доиконоборческого периода изображения сохранились только на периферии империи, в Армении – фрески храма в Талине, VII в.

В XI в. в ансамблях храмов Хосиос Лукас в Фокиде, Софии Киевской, Неа Мони, церкви Успения Богоматери в Дафни мозаичные изображения Входа Господня в Иерусалим – непременная составная часть храмового убранства. В церкви Богородицы в Салониках сохранилась фреска первой трети XI в. В храме в Хахули (Грузия) роспись начала XI в. со Входом в Иерусалим сохранилась лишь частично. В церкви Успения Богородицы в Дафни – замечательные мозаики второй половины XI в., образуют редкостный по красоте ансамбль [8].

Целый ряд икон Входа Господня в Иерусалим X–XIII вв. сохранился на Синае, в монастыре святой Екатерины.

Среди замечательных мозаик собора Сан-Марко (Венеция) – Вход в Иерусалим второй половины XII в. по замечанию Лазарева, это – оригинальный сплав из византийских и западных элементов, своего рода романский вариант византийского искусства [8].

Значительно усложняется и книжная миниатюра, в том числе в памятниках провинциальных. Миниатюры Евангелия Мугни первой половины XI в. (Матенадаран) отличаются монументальностью общей организации сцен, широким включением сложного пейзажа и архитектуры, на фоне которых спокойно действуют крупные, представительные фигуры. Заслуживает внимания пейзаж, изображенный в миниатюрах Евангелия Мугни: ровные плато на базальтовых основаниях, холмы с террасами, обрывы и отлогие спуски… По мнению исследовательницы армянской книжной миниатюры Л.А.Дурново, художник «писал с натуры» – этой натурой послужил для него пейзаж Армении, в частности, это местность по реке Дебет или по реке Тертер в Нагорном Карабахе [3].

В палеологовскую эпоху, с середины XIII века, появилась новая иконография: Спаситель сидит на осле, обернувшись назад, к апостолам (фреска капеллы Св.Бессребренников, монастырь Ватопед на Афоне, 1371). Этот извод получил распространение в русском искусстве XV в. (иконы из праздничных рядов иконостаса Софийского собора в Новгороде, ок. 1341 г.; из Благовещенского собора Московского Кремля, нач. XV в.; из Троицкого собора Троице-Сергиевой Лавры, 1425–1427; из Успенского собора Кириллова Белозерского монастыря, 1497). Часто в центре Иерусалима изображается ротонда [5].

Совершенно неожиданна иконография Входа Господня в Иерусалим в церкви Святых Апостолов в Салониках (1312–1315 гг.): осел, на котором сидит Спаситель, движется не к Иерусалиму, а от него! Изображение очень динамично, оно словно наполнено шумом многоголосой толпы [6]. Миниатюра перекликается со стихирой на хвалитех праздника: «Множество народа, Господи, постилаху по пути ризы своя; друзии же резаху ветви от древес и ношаху. Предъидущии же и последующии зовяху глаголющее: осанна Сыну Давидову, благословен еси пришедый, и паки грядый во имя Господне». Кажется, что везущий Спасителя осел пробирается через это множество народа, «предъидущих и последующих».

В Ахпатском Евангелии 1211 г. (Матенадаран) миниатюра Входа Господня в Иерусалим решена совсем иначе: художник изобразил торжественный въезд Христа как уличную сценку встречи кем-то из горожан приехавшего к нему гостя, – именно гостя, почетного, уважаемого, – но не царя. Кроме Иисуса Христа и сопровождающих Его двух апостолов, остальные участники одеты в светские костюмы – хозяин нарядного дома встречает Христа, слуга стелет на дорогу одежду, хозяйка из окна приветствует подъезжающих, а две дочери на балконе принимают ветви, срубленные юношами с удивительно реально исполненных деревьев (юноши вскарабкались на дерево) [3]. Заметим, миниатюра некоторым образом перекликается с праздничными чтениями, звучащими в армянском богослужении на Вход Господень в Иерусалим: Голос возлюбленного моего! вот, он идет, скачет по горам… Вот, он стоит у нас за стеною, заглядывает в окно, мелькает сквозь решетку… Вот, зима уже прошла; дождь миновал, перестал; цветы показались на земле; время пения настало, и голос горлицы слышен в стране нашей; смоковницы распустили свои почки, и виноградные лозы, расцветая, издают благовоние… (Песн. 2:8, 9, 11–13).


Еще одна интересная миниатюра Входа Господня в Иерусалим находится в лекционарии киликийского царя Этума II (1286 г., Матенадаран). Как и в Солунской церкви Св.Апостолов, везущий Господа осел пробирается через плотную толпу людей и движется не Иерусалим, а от него. Впрочем, подчиняясь воле своего Седока, животное пытается повернуть в нужном направлении.

Укажем еще несколько интересных памятников более позднего времени, выполненных в разной технике. Это миниатюры рукописей Евангелия XIV века из Калифорнийского университета и Евангелия XIII века из Иверского монастыря на Афоне, резная створка двери 1300 г. из церкви Богородицы в Старом Каире.

В иконографии XV–XVI вв. есть, как нам представляется, некоторая общая особенность, созвучная богослужебным текстам праздника: Господь, в смирении движущийся «во град Иерусалим, исполнити писание» (стихира на стиховне), показан именно тем Царем Кротким, о котором пророчествовал Захария (Зах. 9:9). Царем, царствующим во веки, но идущим на вольные страдания ради общего воскресения. Не только печать наступающих страстей отмечает праздник Входа Господня в Иерусалим, но и близость грядущего Воскресения Христова. Самый Вход в Иерусалим, в котором царственное достоинство Христово проявилось с такой очевидностью для множества жителей Иерусалима, вышедших Ему навстречу, образно свидетельствует о Воскресении, о Втором Пришествии Христовом и о Царстве Будущего Века, в котором Христос «всяческая во всем» [7]. «Общее воскресение прежде вольныя страсти Твоея, во уверение всех предпоказавый …во святый град со ученики Твоими вшел еси, седя на жребяти осли, пророческая исполняя проповедания, якоже на херувимех носимый» (стихира на хвалитех).


Наверное, именно свет общего воскресения сияет нам с икон Входящего во Иерусалим ради нашего спасения Господа.

протоиерей Николай Погребняк