Часть 4.

Часть 1
Часть 2
Чаcть 3
Часть 5

Солнце уже ярко светило. Не посмотрев сразу на часы, подумал, что уже около семи утра. Но оказалось, что всего лишь начало шестого. Я просто лежал на спине и с некоторым удивлением наблюдал за организмом. Благодать присутствия Божия проявилась теперь другим неожиданным образом: у меня пульсировали кончики пальцев ног. Не очень хорошее кровоснабжение досталось от мамы – она всегда мерзла, в то время как папа мог ходить без перчаток и в тридцатиградусный мороз. А теперь я чувствовал, что кровь равномерными мощными волнами бежит по всему организму и бьет в кончики пальцев до самых ногтей. «Неужели исцелил и это? Забавно…»

И мне вспомнилась примечательная история, рассказанная одним священником, которую я приведу здесь почти полностью:

«Расскажу вам эту историю с конца. Вернее, с того момента, когда я прикоснулся к ней.

Зимой в Крыму погода может быть очень разной: солнышко, цветы, грибы и через сутки - морозы, ветры и метели. В тот день на открытом месте было сложно дойти от машины до здания. Минус двенадцать в Крыму при сильном ветре и большой влажности - испытание для пешехода. Открываю храм и вижу, что меня догоняют мужчина и мальчик. Первое, что бросилось в глаза, - легчайшие ветровки у обоих и отсутствие головных уборов. Я даже поёжился. И машины их я не увидел, значит, пришли пешком. Они поздоровались, взяли у меня благословение и вошли в храм со знанием дела - не случайные люди, не «захожане». Наши церковные бабушки заволновались, увидев замерзающего, в их представлении, ребёнка. Они норовили посадить его поближе к печке. Ребенок был совсем не маленький, лет десяти, улыбался, на жалость не реагировал и норовил все осмотреть, все ощупать.

Кто-то из наших сердобольных бабушек уже сбегал домой и притащил тёплую куртку для мальчика, шарф, шапку и варежки. И теперь все вместе они уговаривали Диму все это надеть. Дима с малиновыми от смущения ушами отнекивался и призывно поглядывал на отца. Владимир посмотрел на происходящее и спросил, есть ли у меня ещё буквально несколько минут. Я подтвердил. И Владимир рассказал удивительную историю.

Прадеду Владимира Василию было около сорока лет, когда началась война. Его призвали сразу. Зимой 1941-42 года он сражался под Москвой, будучи рядовым пехотинцем. Как рассказывал Василий своим детям, в начале 1942 года он воевал на калужском направлении. 3 января мороз был больше тридцати пяти градусов. Василия контузило. Он уткнулся лицом в бруствер, поджав под себя правую руку, и пролежал так без сознания часов десять.

Когда он пришёл в себя, ноги и левая рука были сильно обморожены. Василий сел и долго держался за голову, покачиваясь и постанывая. Он заполз в блиндаж и лёг ничком, ожидая смерть. Его кто-то тряс за плечо, но он отмахивался и проваливался в полузабытье. На следующий день стало теплее на несколько градусов, дышать стало легче. Но к вечеру Василия затрясло от высокой температуры. Наши передислоцировались, и блиндаж, в котором прощался с жизнью Василий, остался позади. Канонада становилась тише. Стрелковая дивизия готовилась к наступлению.

Так прошли ещё двое суток. Температура воздуха поднялась ещё градусов на пятнадцать. А Василий толком не приходил в себя. Обмороженные конечности не слушались. И начался бред. В полусне виделся Василию он сам, маленьким. Будто мамка доит корову и сразу отливает в кружки Васятке и Дашеньке и приговаривает: «Хорошая у нас Зорька. Молочко у неё сладенькое». Они с Дашкой пьют молочко и смеются. «Дашка малая, ей больше молока оставить надо», - думает Василий. А мамка говорит: «Пейте! Молока хватит. Зорька на само Рождество Христово родилась. Оттого и Зорькой назвали. Они все здоровее, если на Рождество или Пасху родятся. И вы здоровее, коли молочко от коровки такой потребляете».

Дашка смеётся: «А если я на Рождество себе новые сапожки загадаю, исполнится?» Мамка хмурится: «Тебе бы что путевое, а то сапожки... Есть у тебя сапожки. Попроси ума и смирения, помолись. И чтобы все здоровы были. И чтобы войны не было. И чтобы было пропитание и дрова для печи». Тогда Даша сложила ручки, посмотрела на окошко, где солнечные лучи пробивались, и попросила обо всех, ближних и дальних. Васятка стал с сестрой рядом, и показалось ему, что это он, взрослый, от холода и болезни в блиндаже корчится. И так ему жалко стало себя.... Хотя нет, не себя, он не понял, что это он сам.

Так стало ему жалко этого грязного, небритого, обмороженного дядьку, что он чуть ли не закричал: «Боженька, пожалуйста, согрей его, вылечи ему ножки и ручки! Пусть он никогда не замерзает! И детки его пусть тоже не замерзают! И внуки! Нельзя так замерзать живому человеку!» На мгновение очнулся Василий и вдруг вспомнил, что сегодня Рождественский Сочельник. В мареве полусознания вспомнились шишки на елке в золотой фольге и темная старинная икона Спасителя за лампадкой.

Он потянулся правой рукой к Нему, перекрестился и попросил, вложив в просьбу все оставшиеся силы: «Пусть я умру не напрасно. Мне бы фашистов побольше с собой положить». И отключился. Проснулся Василий в госпитале в освобождённом Мещовске, с руками и ногами и со зверским аппетитом. Доктора ходили и удивлялись, мол, привезли совсем доходягу, а оказался молодец. Так Василий и дошёл до Праги и прожил счастливую жизнь до девяноста восьми лет. И сын его девяносто уже отпраздновал.

- И у всех потомков Василия есть одна особенность - мы не мёрзнем, совсем. Уже четвёртое поколение, - подытожил Владимир и улыбнувшись добавил. - У нас вечная весна. Так Господь дал. И мы в храме стараемся быть почаще…» (о. Игорь Сильченков)

«…вы увидите Меня, ибо Я живу, и вы будете жить.
В тот день узнаете вы, что Я в Отце Моём, и вы во Мне, и Я в вас.
Кто имеет заповеди Мои и соблюдает их, тот любит Меня;
а кто любит Меня, тот возлюблен будет Отцом Моим;
и Я возлюблю его и явлюсь ему Сам» (Ин 14: 19-21)

Надо сказать, что причащался я опять без исповеди, как и в прошлом году. За несколько дней до хода как-то перед сном подумал о том, надо ли снова просить благословения на такой подход к Таинству – ведь однажды данное благословение не отзывается (вспомнить можно, например, хитростью и обманом полученное благословение Исаком вместо Исава; или проклятие Господом потомков Хама, потому что сам Хам получил до этого благословение). А утром обнаружил присланное отцом Николаем видео, где священник говорит о том, что таинства исповеди и причастия не связаны, исповедь не проходной билет для причастия. Если исповедался недавно, то можно причащаться без исповеди. Это лишь традиция – и я считаю, что это очень неплохая традиция. Забавно, что я получил мгновенный ответ на ещё не озвученный вопрос. Смеясь, сообщил об этом своему духовнику. К слову сказать, в Стефановский крестный ход до села Ыб опять не получилось пойти – действовала сила однажды сказанного священнического слова: «Не благословляю. А в Великорецкий благословляю!» В прошлом году я проткнул тремя гвоздями ногу накануне Стефановского, а в этом - слегка поднялась за сутки до хода температура до 37.3, но ровно один день сил не было. Господь словно говорил: «Вижу, что тебя уже никто и ничего не смущает. Но полезнее всё же посидеть дома» Дома так дома.

…Я опять уснул, а проснулся, когда ростовские заканчивали завтрак. Присел к ним под навес, есть с утра не хотелось. Почему-то был заведён Лёшин внедорожник.
- Вась, а чай будешь? - предложил дядя Петя, выглянув из проема двери автодома.
- Чай буду.
- Зелёный или чёрный?
- Чёрный.
- Ну, подожди десять минут, сейчас сделаю.

Между машинами и палатками бегали дети, играя в войну. Дядя Петя спросил у запыхавшейся девчонки:
- А мальчишки кто по должности?
- Один автоматчик, а другой - пулемётчик.
- А ты кого больше любишь? Автоматчика или пулеметчика?
- М..м… Пулемётчика!
- «Строчит пулеметчик за синий платочек…» - знаешь такую песню?
- Нет.
- Ну, иди сюда. Вот, возьми пироженки, угостишь пацанов. И вот два сладких колечка ещё. Давай я тебе их на пальцы надену, чтобы не уронила… Растопырь пальцы вверх… Во-от!

Да, время прошло - и игры вернулись, и песни старые мы вспомнили…

Напротив меня сидел пожилой монах в потертом подряснике, такой же не новой скуфейке и очках с дымчатыми стёклами.
- Георгий, - обратился к нему вышедший из автодома Алексей, продолжая, по-видимому, начатый до меня разговор. – Ты вот скажи, почему ты крестным ходом не ходишь?
- Лёша! Ты ничего обо мне не знаешь! Ничего! Не тебе меня судить!
- Да ты только на стоянках деньги собираешь.
- Не надо! Не надо! У меня своя жизнь, у тебя своя!
- Тянешь деньги из людей и тянешь... Со всех… Не стыдно?

Очевидно, я стал свидетелем горячей фазы давно тлеющего конфликта. Потом Дима мне пояснил, что Георгий вообще не монах, а только имеет вид такового, чтобы паломники лучше деньги давали:
- В монастыре недалеко от нас вроде как живёт послушником, но не трудничает. Надоел там уже всем, а не выгоняют. Ездит везде, пожертвования собирает. Из Володи тоже деньги тянет постоянно, Лёша уже сколько раз советовал убрать его, но Володя же добрый…

Георгий ушёл, стало тихо.
- Где бы здесь веники нарубить, - думал я вслух. – Несколько лет назад ходил сразу за кладбище, там полно молодых берёзок с хорошей листвой на открытом пространстве. Лень туда идти. Здесь рядом вроде тоже берёзы есть… Дядя Петя, есть какой-нибудь нож? Не очень ценный.

Свой у меня был, но он в гостинице, а это же целых двести метров идти...
- Какой-нибудь нож? Ну, сейчас найдем «какой-нибудь нож»…

И вынес длинный столовый нож с деревянной ручкой. Я взял его и пошел по улочке в сторону Великой, высматривая вдоль дороги берёзы. С краю ничего не было приличного, только старые с некрасивыми листьями. Заправил штаны в носки и зашёл по траве ближе к лесу. Кое-где угадывались остатки фундаментов разрушившихся домов. Среди молодых деревьев было всё, кроме березок: ольха, сирень, черемуха, боярышник. «Ладно, пойду опять к кладбищу…» Длинный нож завернул в шляпу, чтобы не смущать полицейских. Еле уместился. Через поле по грунтовым дорожкам вышел напрямик к кладбищу. Торговые ряды в этом году тянулись далеко вдоль спуска к реке. Гуляющего народу было море.

Очень быстро нарезал веток и тут же связал по-деревенски веточками четыре веника. Обрубать ручку не стал. Возвращался тем же путем, и тут меня окликнули:
- Василий! – ко мне по грунтовке подходил со стороны реки (видимо, с ранней литургии) широко улыбающийся Дима Борисюк в сопровождении друга. Обнялись. - Смотри, кого мы к тебе привели, - и показал назад: чуть позади них шёл Слава.

- Славушка, ты жив?
- Да, как видишь.
- Как самочувствие? Дальше идешь?
- Попробую.
- До конца?
- Как Бог даст.
- Ну, слава Богу. А то все наши очень переживали.
- А я вчера на предпоследнем переходе вижу - идёт навстречу мне врач: «Что-то ты тяжело идёшь, давай тебе давление померяем… Так, у тебя тахикардия. Лежи, сейчас за тобой приедет эвакуация.» Смотрю – Фаритыч идёт. Спрашивает удивлённо: «А этот товарищ что здесь делает??» -
«А этот товарищ «корвалол» пьёт. Тахикардия» Приехала зелёная «буханка», за рулём был спасатель Сергей Скопин – это который на форуме Великорецкого пишет под именем «Serg13»: «Минут через сорок поедем, пока они других сильно отставших людей осмотрят». Он, кстати, начал книгу писать, рассказывал, что в какие-то годы и пару случаев шизофрении было, и роды приходилось принимать, а в этом ходу всё относительно легко. На последнем привале ещё постояли, забрали двух бабусь и одного деда и приехали в Великорецкое в 20:15. Если бы я сам шёл, то примерно в это же время и дополз бы. Мне ещё раз померили давление: «Ты давай отдыхай, пей больше воды» - «А в обратную сторону можно идти?» - «Смотри сам. Пока отдохни. Попей таблетки, которые положено». Сейчас намечается праздничная трапеза, а потом спать в палатку завалюсь, чтобы почувствовать себя человеком…



Возле крайнего дома меня заметила собачка, выбежала, начала лаять. Хозяйка, выйдя на улицу, прикрикнула на нее.
- Это она на меня лает, хлеб отрабатывает, молодец, - пояснил я.
- Это она Вас так приветствует, - улыбалась женщина.

Первую собачку поддержала еще одна, обе выбежали вслед за мной на дорогу. А через несколько секунд присоединилась и третья, но лаяла дома в закрытое окно. Хозяйка увещевала их прекратить, они не внимали просьбам. Мне пришлось обернуться и предложить собачкам обняться. Рванули во двор, потом опять выскочили…

Я пришёл в «Ковчег» до того, как наши пришли с Литургии. Саша Барбир, увидев веники на биллиардном столе, в восторге произнёс:
- Вася, ты почему читаешь мои мысли?? Я хотел купить веники по 150 рублей, но почему-то не стал!
- Господь мысль отвел. А я зачем-то схватил перед выходом из дома капроновую верёвку. Вот оказалось для чего – чтобы перевязать веники, а то веточкой по-деревенски не получается надёжно стянуть ручку. А тут верёвки ровно на четыре веника хватило.
- Ничего случайного не бывает! - радовался Саша. – А мы сейчас на Литургии платы помогали держать!
- Нас спросили, есть ли опыт держания платов на Причастии, - продолжил Альфредыч. – Я указал на Володю и говорю: «Вот он опытнейший алтарник! Много лет плат держит!» Ахаха! Привлекли нас всех и попросили считать причастников. У нас оказалось сто двенадцать.
- А у нас сто семнадцать! – Саша был несказанно рад, что на Великой им дали возможность помочь на Литургии.
- Но проблема в том, что частичек уже не осталось! Двадцать чаш – и все пустые в итоге! – продолжил Альфредыч. - Для нас самих искали по всем чашам, нашли что-то совсем маленькое. А кого-то причащали только Кровью уже. Но мельчайшие частицы размером в долю миллиметра всё равно же присутствуют всегда. А каждая из них превосходит всю Вселенную. Потому что это Тело Христово.
- Теперь признавайся, что тебе врачи сказали?
- Врач сказал, что ситуация не улучшилась, всё так же. И если еще два дня идти, то может начаться заражение крови. Поэтому я уезжаю сейчас вместе с Максом и его компанией. Вот тебе ещё «левомеколь», - он положил на подоконник второй бинт с мазью.
- Значит, мы в баню без тебя.
- Да, без меня.

Я попрощался с Альфредычем, вернулся в ростовский лагерь и сел под навес.
- Василий, ты в курсе, что ты мурло? - Леша уже собрал мангал и разжёг уголь, а теперь спускался из автодома с огромным пакетом замаринованного мяса, вынутого из холодильника. - Мурло и предатель. Не дадим шашлык.
- Ты уже не первый, кто так меня называет. Три дня назад меня обозвали негодяем. И мерзавцем меня называли. Так что всё нормально.

Лёша продолжал какое-то время говорить мне что-то не особо романтическое. Мысль была уйти, пока настроение у Лёши не улучшится. Но с одной стороны, я действительно предатель – ежеминутно Христа предаю. Ежесекундно. С другой стороны, Лёша в этот момент рассказал невзначай что-то и о себе. С третьей – это только пророчество о том, что случится после крестного хода: «Кто меня потом и почему назовёт предателем?» Как только внутренне я смирился и согласился, Лёша тут же сказал:
- Брат Василий, я же шучу, не принимай близко к сердцу. Я вот кота своего называю «мурло». А что, разве не мурло? Он же мурлыкает. Брат Василий, ты мне скажи, грех ли стрелять птиц?
- Грех, если не для еды или не для защиты. Допустим, для развлечения.
- У меня кот прибегает на звук переламываемого ствола «воздушки», как собака сядет рядом и ждёт, когда выстрелю. У нас на тую во дворе дома птицы садятся, я стреляю, он сразу под дерево и смотрит, что там упадёт. Если промахиваюсь, он оглядывается и смотрит осуждающе-недоуменно: «Хозяин, это что сейчас было? Где еда?»
- Лучше пусть сам ловит.

А может, лучше и не ловит даже сам. Однажды кот Липа старца Николая Гурьянова поймал птичку и съел ее. Батюшка подошел к коту, строго покачал головой и велел ему больше так не делать. Кот с тех пор ни одной пташки Божией не обидел - рыбкой обходился. Вот наглядно и разница в святости двух Николаев - протоиерея Николая Гурьянова и Николая II, который стрелял ворон в парке и животных на охоте в промышленных масштабах…

- Я думаю, вот эти, которые в комплекте шли, мы не будем использовать, - разглядывал Лёша два комплекта шампуров. – Хлипкие они какие-то, гнутся. Старые возьмём, прошлогодние. Они и побольше. Брат Василий, давай я буду насаживать мясо, а ты раскладывать на мангале?
- Давай.

Шампуров как раз хватило на всю длину мангала. Я сел обратно под навес. Солнце с утра опять припекало, дождь ожидался только после обеда.

- Еле завёл эту "корову", - пожаловался Лёша на свою машину, поворачивая шампуры. – Аккумулятор сел. Надо подзарядить. Ещё и пневмоподвеска сзади опустилась.
- Василий! Нет ли у тебя проводов сечением 0.75 двухжильных медных, метров шесть хотя бы? - Дима придумал подсоединить напрямую компрессор с аккумулятором.
- Ахаха! Есть целая катушка. Как же без проводов в крестном ходу. Можешь тянуть провод до Медян, связь обеспечивать.
- Василий, а вот твои ученики смогут починить коробку передач, например? Или они совсем не разбираются?
- Я же водителей учу, а не автослесарей. Простенько устройство объясняю. А, анекдот вспомнил на эту тему. «Дорогой, мне кажется, машина не заводится, потому что в карбюратор вода попала» - «Ты хоть знаешь, где карбюратор находится?» - «В машине» - Муж нехотя одевается: «А где машина-то?» - «В реке»
- Ахахаха!
- Брат Василий, шашлыком вкусно пахнет?
- Дым до меня не доходит. Ветер в другую сторону.

Машина тарахтела, Дима раздобыл подходящий провод и возился под ней, лёжа на травке.
- Дим, ты не забалдел там? Дима-а-а… Ноги шевелятся у него?
- Да не, труба с другой стороны, - через пару секунд ответил Дима. – И ветер не на меня дует. Алексей Васильевич, прижми провода!

Лёша не с первого раза соединил провода с клеммами аккумулятора, компрессор заработал, машина слегка приподнялась за полминуты.
- Ага, значит, компрессор работает, - сделал вывод Дима. – Надо попробовать обнулить ошибку, может, мозги встанут на место. Это не «китаец», там так не сделаешь… В крайнем случае, у этой можно вручную подвеску накачать и так доехать до дому.

Лёша терпел какое-то время, а потом отдёрнул руки от клемм:
- Горячее всё! Надо сыктывкарцев привлечь, что бы держали провода.

А сыктывкарцы в лице Василия Петровича потихоньку поглощали кексики с чаем. Рядом присел молодой плотный батюшка, тоже южанин, с которым Алексей познакомился только накануне.
- Вот, брат Василий, познакомься - отец Дмитрий. С утра исповедался у него, батюшка долго из меня грехи выковыривал. Я уж думал, что на причастие опоздаю. Хотя сначала вчера повздорили. Так и познакомились. Батюшка, сало пока берите, помидоры, хлебушек. Скоро шашлык будет.
- Ага, спасибо.

Разговорились, отец Дмитрий начал вспоминать про экстремальный крестный ход позапрошлого года, когда на второй день все вымокли, и к концу дня он уже не мог идти.
- Я одному своему прихожанину говорю: «Позови спасателей, а то, я чувствую, здесь останусь…» Парень этот потом рассказывал, что с такой скоростью в жизни не бегал, да еще и в гору. С молитвой пробежал несколько километров за полчаса до МЧС-ников. А те отказывались прийти поначалу: «А у нас конец рабочего дня» - странных МЧС-ников нашёл каких-то. Уговорил, приехали. Тут как раз бабушка подошла, которая совсем без сил была. Я им показываю: «Её сначала забирайте, ей еще хуже…» А сам взял свою плащ-палатку, намочил ее полностью, завернулся и пошёл. А она же плотная, прорезиненная. Как термос стала из-за того, что мокрая, не выпускает тепло, стало аж жарко в итоге. Пришел почти сухой в Монастырское. А бабушка эта меня удивила, я ж ее до этого не раз обгонял. Иду быстро вроде, опережаю ее, остановился шнурки завязать, вожусь с кроссовками, смотрю – она мимо меня тихонечко топ-топ. Я потом её опять обогнал, мне позвонил кто-то, остановился поговорить. Гляжу – она снова мимо меня тихонечко проходит. Я думаю: «Да как это так??» И вот потом уже, когда добрался до села, сижу весь такой грустный, разбитый, настроения никакого. А она идёт опять мимо меня, улыбается: «Спасибо, батюшка! Это для меня семидесятый крестный ход! Слава Богу, как же здесь хорошо!» И у меня мысль: «А я-то что сижу весь раскисший? Взрослый мужик! Бабушка идёт и радуется всему, благодарит Бога, а я жалуюсь Ему на свою жизнь…» Вот это для меня такой переломный момент был.

Мангал тем временем начал разваливаться. Изначально он был поставлен чуть криво, стенки у одного угла поднялись при нагреве и разошлись.
- Надо бы перчатки какие-то толстые… - Лёша убрал шампуры в сторону.
- А сейчас я сына попрошу найти, у нас в палатке есть, - и отец Дмитрий окликнул мальчишку лет десяти-одиннадцати. Тот принёс Алексею зеленые тактические перчатки.
- Брат Василий, помоги, пожалуйста.

Я взял палку, чтобы прижимать стенки, а Лёша пересобирал углы мангала, которые один за другим рассоединялись, пока мы их не привели в один уровень. Потом этими перчатками Лёша опять прижимал провода к клеммам.
- Брат Василий, переверни мясо, пожалуйста.

Я попытался повернуть так шампуры на ребро, чтобы прижать плотно один к другому.
- Брат Василий, это ты хочешь, чтобы обжарилось со всех сторон?
- Точно.
- Я тебе сейчас вынесу новую рыбу, нарежь для всех, пожалуйста. Вот тебе бумага, режь на ней.
- Хорошо.
- Ну вот как ты нарезаешь? Ты что, рыбу резать не умеешь?
- Я по надрезам, которые на ней были уже. И нарезал до конца.
- Ну смотри какие большие куски! Надо еще пополам. Да не так! Эх, сыктывкарцы… Рыбу не могут нарезать!
- Да я тебе и вдоль, и поперёк нарежу, чего ты переживаешь, ахаха!
- Ты лучше мясо попробуй, готово или нет, - и Лёша мне отрезал кусочек.

Странно, но оно показалось мне безвкусным, хотя оно ничем не отличалось от прошлогоднего, потому что и покупал, и мариновал опять Лёша. Наверное, Господь, видя желание и решимость соблюдать пост для благого дела, притупил ненужные мне чувства. Чтобы меньше было соблазнов. Ты делаешь один шаг, а Он навстречу – девяносто девять.

- Василий, а что делать с груздями? Промыть их сначала? – дядя Петя высунулся из дверного проёма.
- Можно. Но не обязательно. Хорошо бы картошечку варёную и лучок. Сметану добавить. Я специально для вас тоже сразу взял.
- А где она?
- Да вот же, – указал я на баночку в пакете. - Так и не положили в холодильник?
- А, так это сметана... Я думал, это какие-то соленья тоже. Да что с ней будет…
- А бруснику можно к шашлыку. Сок разбавить, очень вкусный морс получается.

Я посмотрел на часы: 11:40. Пора идти мыться и париться.

Наверху в «Ковчеге» ни Володи, ни Саши уже не было. Забрал полотенце, спустился вниз, прошёл по двору - они стояли уже возле входа в баню:
- Народ там пока до 12:00. Фаритыча пока нет всё равно… Квас вот у него забрали возле коврика, - показал Саша на тёмную бутылку.
- Я думаю, он будет не против.

Вышедшие из бани парни сказали, что какая-то проблема с печкой, дрова не горят. Оказалось, что просто было закрыто поддувало. Я чуть приоткрыл его, два огромных полена мгновенно вспыхнули, печь весело загудела. Тут почти сразу зашёл и Павел – оказалось, только закончилась Архиерейская, где он причастился. Павел весело балагурил в парилке, развлекая нас байками, потом мы вышли в предбанник отдохнуть.
- Жарко. Надо бы дверь открыть на улицу, всё равно магнитный замок не работает. Чем-то бы подпереть… - и Павел воткнул в щель тапок.
- А ты чего голый в коридоре стоишь, Пал Фаритыч? Сейчас пойдёт кто-нибудь.
- А я успею уйти.

Кто-то действительно стал спускался сверху.
- А кто там идёт? Не женщины? – встрепенулся Павел.
- Нет, - раздался сверху мужской голос.
- Ну, мужчинам мы всегда рады!
- А потом пойдет Элеонора.
- Элеонора, наверное, с длинными ногами – сначала ноги покажутся, а потом она?

На лестнице действительно послышались чьи-то шаги, Павел зашел к нам за ширму:
- Это Элеонора?
- Нет, это Лена. Элеонора пойдёт чуть позже, - просветила нас девушка.

Квас уже кончился, мы набрали воду из крана – она поступала из скважины. Павел Иннокентьевич когда-то сказал, что она точно такая же, как в источнике на Великой.
- Володя, раз ты уже уходишь, принеси тогда еще бутылку кваса, я там принёс из магазина, - попросил Фаритыч.
- Ещё тряпку бы найти. Где она? Воды мы нанесли… - я искал тряпку, чтобы вытереть лужи.
- Так на то и баня, что вода везде
- Да чтобы не размокали доски. Павел Иннокентьевич просил же обычно.

Нашел тряпку в коридоре. Прошло минут десять, а Володи всё не было.
- А куда Володя-то пропал?
- А он сейчас заглянет в дверь и скажет, как та черепаха из анекдота: «Если вам не нравится, то я вообще никуда не пойду!»
- Ахаха!
- Сашечка, раз ты тоже уже уходишь, тогда может ты принесёшь?
- Хорошо, Вась!

И тут пришёл Володя, наконец.

Стирать я ничего не стал - все равно скоро будет дождь, ничего не высохнет. Да и в гостинице тонкие носки, разложенные на биллиардном столе, не высохли даже за сутки. Я взял потом у Саши газеты, скомкал, засунул внутрь толстых носков – высохли почти полностью за несколько часов.

К нам заглянул молодой парень:
- Можно просто ополоснуться?
- Да, конечно, заходи.

Он разделся, замотал пленкой бинт на голени, пояснив:
- Швы после операции. Нельзя мочить.
- А не опасно в крестном ходу с этим? – спросил Саша. – У меня как-то швы разошлись на спине от нагрузки.
- Ну тут одна кость спереди, никакой нагрузки нет. Нечему нагружаться.
- А, ну тогда да…

Сидели в итоге потом вдвоем с Павлом, разговаривали, еще пару раз зайдя в парилку.
- Василий Пе́трович, ты заметил, что я тебе место держал возле биллиардного стола, чтобы никто не занял?
- А я не понял: а почему ты не на диване?
- Слушай, тут такая история приключилась: я пошёл поужинать, прихожу – мои вещи скинуты с дивана на пол, там лежит эта тётя из компании Арсения.
- Это которая матушка?
- Да никакая она не матушка! Мужики наши не в курсе просто. Обычная тётка. Ну так же не делается? Ты хоть спроси, попроси: «Шла, устала, не могу…» А то просто выбросили мои вещи. Я был очень зол. Очень. Возлегла на диван и начала ворковать по телефону с кем-то, как она тут хорошо отдыхает везде. В Бобино нашли ей автобус, где она спала, потому что у Виктора им дорого показалось. «Хочу – иду, устану – еду. Тут я сразу сказала, что на твёрдом полу спать не буду!..» - и всё в таком духе. Шла бы честно, с трудом – да пусть занимает этот диван.
- А девушка с мамой - кто они ему? Они с Абхазии или откуда? Не пойму по акценту.
- Девушка – его невеста. Они с Молдавии. Тётка эта - видимо, сестра его будущей тёщи. Или подруга. И ещё там одна есть, не знаю кто. И вот Арсений тащит за собой весь этот цыганский табор.
- Да уж. Попал. Как сказал персонаж фильма «Берегись автомобиля»: «Жениться надо на сироте». Потому что, женившись, получаешь в придачу всех родственников. Моё сочувствие ему и соболезнование его папе…
- И вот потом она ко мне обращается: «А не могли бы Вы дать мне номер своего телефона?» А аж обалдел от такой наглости. «Слушайте, - говорю. – Мой телефон есть у Арсения. Я считаю, что этого вполне достаточно», она и осеклась. - Павел в лицах изобразил и женщину, и свой холодный, жесткий ответ.
- Да, не тот уж Пал Фаритыч, что был даже в 2021-м! Смягчился благодатью Божией. Но всё равно, я думаю, она увидела в твоих татарских глазах не до конца потухшую ярость Тамерлана, ахаха! Правда, тот хромал на правую ногу, а ты на левую.
- Ахаха!
- Ты в курсе, что Тамерлан – это в переводе «Тимур Хромой», Тимур-э Лянг. Враги дали такое прозвище. А настоящее имя - Тимур ибн Тарагай Барлас, что означает «Тимур сын Тарагая из рода Барласов».
- В курсе, да… Хорошо, что мы два часа взяли, хоть не бегом.
- Да уже пора собираться, время 13:50, сейчас другие придут. И надо бы поспать пару часиков. Пока дождь как раз.

…Я улёгся на коврик, пытаясь заснуть. «А может, Лёша сказал не «Василий, ты мурло!», а «Василий – Тамерлан!»? Может, я просто не расслышал. Надо везде находить плюсы, хе-хе… Тем более, что я периодически злой, как собака. И немилосердный, как … не знаю кто… как Тамерлан, да…» Но спать особо мне не дали, постоянно кто-то проходил мимо, доски подо мной вибрировали, тряслись, ходили ходуном. Лёг подальше от окна, чтобы не жарко было, но получил другие неудобства. Хорошо, что спал в палатке. Всем в этом ходу хватило испытаний. Коля хоть и экипировался по высшему разряду, но всё равно намок. Да вот еще и переживал о Василисе, которую укусил клещ. Саша Барбир беспокоился о дочери и жене, уехавших в Питер на обследование. Про Фаритыча и говорить нечего. Альфредыч вообще сошёл. У меня содранная кожа во многих местах на ногах. Каждый понёс свой крест.

«Сердце человека обдумывает свой путь, но Господь управляет шествием его» (Притч. 16:7).

Вспомнилась история, которую я когда-то давно слышал, но мне недавно в алтаре её напомнил настоятель. Один не особо воцерковлённый парень попал под влияние друга-баптиста. И в итоге тот уговорил перекреститься. Назначили день, спустились под мост к реке, погрузили парня в воду, а когда он высунул голову, то увидел медленно уплывающий от него очень красивый, светящийся православный крест… В итоге он вернулся в Церковь, но урок был на всю жизнь.

- Пал Фаритыч, у тебя интернет работает? А то у меня что-то вчера не было. Можешь посмотреть прогноз погоды на Яндексе?
- Всё работает. Сейчас глянем… Ты посмотри!
- Вот это да! Надо снять скрин на память! - На экране сначала было просто светлое пятно над Великорцким, а когда мы уменьшили масштаб, то оказалось, что это пятнышко охватывает только нас и Киров, а вокруг уже бушует стихия. Причём, эта аномалия ясной погоды напоминает по форме сердечко. Скрин у нас снять не получилось ни одним из способов… - Вот же забавно: Господь держит для нас погоду до упора, чтобы нормально отпраздновали и отдохнули.
- А в Загарье я смотрел тоже, так там целенаправленно на нас грозовой фронт шёл.
- Хочет Боженька, чтобы мы и поработали, когда надо, и отдохнули потом.

Интернет появился и у меня – видимо, народ в основном разъехался, и полноценная связь восстановилась. Я сидел и просто пережидал дождь. Ничего не записывал и не диктовал на телефон: сначала из-за отсутствия связи, а потом стало лень отвлекаться на это – что вспомню, то вспомню. Что Бог даст. Я смотрел в окно на ветер и тёмные тучи, сменявшие одна другую. Несмотря на непогоду, Саша стал собираться, поторапливая Володю, и они пошли ужинать на берег Великой.

- Петрович, вот хотел с тобой посоветоваться. Мне дали денег. Большую сумму.
- Хорошее начало.
- Ахаха, да! Может, вместе сходим до монастыря?
- Ну, что значит «сходим»? Тут целых двести метров. Такси заказывай…
- Ахахаха! В общем, попросили их использовать на благое дело в крестном ходу. Написали имена. А я не знаю, как лучше поступить. Может, молебны заказать какие-то?
- Можно просто на монастырь пожертвовать. Господь видит, кто жертвует. А можно и заказать службы за всех. Например, неусыпаемую Псалтирь. В Угличе, кстати, читают такую в женском монастыре, предлагали. День и ночь без перерыва. Или что-то другое. Посмотри, что сколько выходит денег на одного человека. И посчитай, чтобы хватило на всех.
- Пойдёшь со мной?
- Не, Пал Фаритыч, я не хочу под дождём ходить. Лень, посижу здесь.
- Ну, как хочешь. А я пошёл.
- С Богом.

Арсений, как я понял, закончил мединститут и проходил аспирантуру под руководством какого-то профессора в Питере. Теперь молодой хирург занимался своей будущей тётушкой, перевязывая её мозоли. Невеста ассистировала, её мама была на подхвате.

Через пару часов Саша и Володя принесли банку супа, бочковые огурцы в пакетике, глубокую пластиковую тарелку картошки с жареным луком и морковкой и три куска хлеба. Павел отказался:
- Я не хочу. Я съел шашлык.
- А для кого мы принесли??
- Для меня, - я достал складной стульчик.
- Катя, кстати, оставила мешок от камеры хранения и номерок.
- О, отлично. Меньше мороки с вещами, можно сразу забрать их у ростовских.
- Она один носок забыла. И какой-то пакет с зеленкой и пластырем лежит… И еще новый белый платочек в упаковке.
- Заберу тоже, потом отдам.

Носочек я дома постирал и принёс Кате на мероприятие, посвящённое открытию памятной доски в честь Ромы Байбородина в его родной школе №16:
- Ахаха, Василий Петрович, ты даже носочек постирал! И платочек подарил… Платочек не мой, кстати.
- Ага, украл для тебя.
- Ахаха!

Часть картошки, один огурец и кусок хлеба оставил на утро, всё не смог съесть.
– Так, время 20:00. Я сейчас пойду спать в палатку, отзвонюсь утром после 2:00. Меня можете не ждать, я пойду ближе к трём.

Пришлось надеть сапоги, чтобы обходить лужи, разлившиеся во всю улицу. Почти сразу вернулся в гостиницу:
- Алё, Сашечка, спустись, пожалуйста… Я свой термос принёс. Ты же горелку в камеру сдал. Пусть у вас с Володей на первом привале будет пара чашек горячего чая. Он хорошо тепло держит.

Вернулся в палатку. Первым делом взял бинт, пропитанный левомеколем, наложил на большой палец на место оторванной кожи, обмотал пластырем. Из-за жирного крема пластырь опять не особо хорошо держался, но тремя слоями я смог закрепить. Заклеил все проблемные места на ногах: кожа слезла и на щиколотках (заклеил их сначала бактерицидными пластырями, которые оставила Катя, а сверху закрепил обычным). Сапоги были неудобны, потому что натирали щиколотки (надо было заранее их прикрыть пластырем), но зато благодаря удачному протектору почти не скользили по грязи. Наклеил пластырь слоями и на стопе под несколькими пальцами. После разложил по разным мусорным мешкам вещи, которые надо будет унести в камеру хранения и которые оставить на завтрашний день. Забрал из автодома зеленую сумку-холодильник, в которой оставались лишь пакеты с орехами и финиками, большие батончики «степ» и несколько плиток тёмного шоколада. Пару шоколадок отложил на дорогу до Сыктывкара. По прогнозу осадки должны были после полуночи прекратиться: «Отлично, палатку буду складывать не под дождем». Ворочался, ворочался и, видимо, ближе к десяти вечера уснул.

7 июня.

Проснулся примерно полвторого, прочитал чуть-чуть Псалтирь, чтобы начать день с молитвы, понял, что свое традиционное правило надо прочитать позже, иначе не успею собраться, надел «велосипедки», походную одежду. В это время зазвонили колокола. Перекрестившись и проводив поклоном ход, позвонил Саше:
- Я уже собираюсь. Меня, если что, не ждите. Всё нормально.

Засунул ноги в сапоги, вылез наружу, сложил вещи в мешок и собрал мокрую палатку. Дождя действительно не было, хотя всё небо было закрыто темными низкими облаками, влажность была близка к 100%, похоже. Соседний лагерь за ленточкой уже снялся и уехал. Из машины вышел сонный Володя Бухтияров, благословил на обратный путь:
- Василий, с Богом, - обнял и пошел снова спать.

В гостинице я еще застал Сашу и Володю, забрал оставленные для нас уехавшими сыктывкарцами орехи, сушки, энергетические батончики и лапшу, позавтракал остатками ужина, попил чай и поднялся наверх собирать мешок. Ничего не пришлось заталкивать, вещей было немного: палатка, теплый свитер, спальник и кое-что по мелочи. Палатку нес отдельно, чтобы уравновесить руки. В камеру хранения, которая в этот раз располагалась чуть дальше, вещи мы с Павлом сдали в 3:25, за пять минут до закрытия. А в прошлом году я как раз только вышел в это время от ростовчан. В воздухе стояла какая-то водяная взвесь, мокрый порошок. Манна небесная. И не дождь, и не туман. +16.



Ветровку не стал надевать. Мы с Павлом прочитали вместе акафист, микродождь прекратился, я наконец-то достал Псалтирь. Павел то отставал, то догонял.
- Слушай, Петрович, а ты не так уж и медленно идёшь! Я с трудом за тобой держусь!
- А зачем ты меня догоняешь? Иди, как тебе комфортно. Меня как ноги несут, так я и иду. Первый привал пропущу, надеюсь. Сил пока достаточно. Ну если только карамельки рассосать придется. А в Медянском лесу встречаемся на нашем обычном месте, найдёшь.

На подъеме к привалу уже хотелось съесть что-то ещё помимо конфетки. Посреди дороги стоял пожилой высокий паломник (которого в одном из прошлых рассказов я нарёк «человек-сухарик») и раздавал …сухари.
- Очень вовремя! – поблагодарил я его, взяв пару штук.

- Василий!
Обернувшись, я увидел слева расположившегося на траве Женю Антонова с друзьями.
- Женечка! Брат! – пошел обнять его.
- Молитвами Василия да помилует Господь всех нас!
- Ахаха! Во сказал!

Ход еще не поднялся, но уже угадывались приготовления к выходу. Я обошел слева по большому радиусу огромный тополь на вершине подъема, высматривая Сашу и Володю среди множества паломников. Вскоре заметил их стоящими возле своих рюкзаков и ковриков и крестящимися на поднявшуюся с привала икону. Подошел сзади, обнял за плечи любимых братьев и несколько раз по-очереди их расцеловал в светлые головы:
- Я не буду останавливаться, пойду дальше потихоньку. Встретимся на следующем привале.
- Давай, Васечка! Мы тоже скоро пойдем, будем тебя догонять! - Саша перекрестил меня.

- Христос воскресе! – трижды раздался чуть впереди громкий хриплый возглас - тот самый брутальный паломник в черном, который в прошлом году приходил обедать к ростовским, напутствовал медленно двигавшуюся колонну.

Я подошел к нему:
- Так хорошо кричишь брат! Как тебя зовут?
- Сергий.
- Василий, - мы пожали руки. В левой он держал чётки.
- Я редко кричу. Во время хода не мешаю молиться людям. А вот так после привала или перед ним.
- Надо с тобой как-нибудь вместе покричать, - улыбнулся я.
- Хорошо.

Я двинулся дальше, прошел метров сто.
- Петро-ови-ич!
- Славушка! – помахал я другу в ответ. Идёт. Молодец.

Огромная многотысячная колонна медленно втягивалась в лес, самое время и мне покричать:
- Христо-о-о-ос воскресе!
- ВОИСТИНУ ВОСКРЕСЕ!!!
- Христо-о-о-ос воскресе!!
- ВОИСТИНУ ВОСКРЕСЕ!!!
- Христо-о-о-ос воскресе!!!
- ВОИСТИНУ ВОСКРЕСЕ!!!

А вот теперь можно и акафист попеть с кем-нибудь. Какая-нибудь группа православных, да начнет обязательно. Так и получилось. После шестой кафизмы я несколько отстал от поющих, дочитывал сам. Потом открыл на закладке Псалтирь.

Перед последним крутым подъемом стояла пробка. Люди медленно переходили по мокрым грязным бревнам, беспорядочно закрывавшим яму. Передо мной шли трое полицейских – девушка и два парня. Справа рядом со мной одна паломница поделилась мыслью с другой женщиной, видимо, вообще не знакомой:
- Сейчас бы побрызгаться от комаров. Едят… Не поможете в боковом кармашке достать баллончик?
- Сейчас, конечно! – достала и передала хозяйке репеллент.
- Как бы тут не распылить на всех…, - она взяла в руки то ли белый платок, то ли салфетки и аккуратно впрыснула туда средство, чтобы ядовитое облако не пошло на людей. Я выставил вправо руку со слегка раскрытой ладонью, сестра во Христе безошибочно поняла мой жест и аккуратно впрыснула туда жидкость. Всё произошло очень вовремя, потому что действие «Рефтамида», которым я обработал руки, шею и голову перед выходом, уже прекратилось. Я снова намазался, можно было спокойно читать молитвы дальше. До привала в Медянском лесу оставалось минут сорок.

Подъём, спуск, поворот, спуск, а вот и речка. Грохотало где-то рядом. Я посмотрел на небо, ничего подозрительного не обнаружил. Оказалось, что это от шагов паломников грохочет маталлический мостик через речку. Я подошел к привалу, когда возле иконы не закончился молебен. Наше место было свободно, я расстелил пленку полностью, чтобы уместилась вся наша компания из четырех человек, достал горелку и начал кипятить воду. Заварил лапшу в зеленой кружке с крышкой, а когда почти вскипела вторая партия, как раз подошли Саша и Володя.
- Давайте котелок какой-нибудь. Заварим там рисовую лапшу Альфредыча. А то он ведь обязательно спросит, ели ли мы его лапшу в Медянском лесу, ахаха!

Следующую часть кипятка налил в термос, бросил туда два пакетика чая:
- А это Фаритычу, чтобы сразу попил, как придет.
- Я хочу приложиться к иконе сначала, - объявил Саша.
- Я с тобой.

Очереди не было. Желающие прикладывались, кто-то оставлял дежурным записки и пожертвования. «О, записку тоже подам. Придется сходить до сумки и вернуться...» Подошёл приложиться и огромного роста - наверное, больше двух метров – паломник в красной бандане, которого я впервые заметил на мосту при выходе из Кирова. Он шел, тяжело опираясь на палки-костыли с опорой под локти. К рюкзаку были прикреплены колокольчики, звеневшие при ходьбе. А сейчас он с нескрываемым усилием опустился перед иконой Николая Чудотворца. В итоге прошёл весь ход до конца.
…

- Сашечка, Володечка, у нас есть лук, у нас есть чеснок.
- О! Лук! Классно! Я хочу серединку, если можно. Это самое вкусное!
- Вот тебе серединка, Сашечка! Конечно, можно!
- А-а! Я забыл всем раздать «креон» и «мельдоний»! – Саша начал искать таблетки. – Сейчас будет длинный переход, а потом затяжной крутой подъем к ферме перед Медянами. Там «мельдоний» и сработает!
- Саша, ты теперь полковник не МВД, а медицинской службы!
- Ахахаха!

Вскрыли банку горбуши, перемешали с лапшой.
- К чаю что хотите? Конфеты, шоколад, кулич… Есть лимон.
- Кулич! Васечка, мне давай вкусный кулич!

Наташа Плесовская и Таня искали место для ковриков.
- Ложитесь прямо здесь на дороге. Хорошее место. Обойдут вас, если что.
- А спички есть у вас, Василий? Наши намокли.
- Держите зажигалку!
Таня ловко поймала, зажгла газ и кинула мне обратно. Теперь уже поймал я.

Легли спать. Я дремал, не засыпая. Вроде уже начинал видеть сны, но пробуждался. Вскоре почувствовал легкое, но требовательное постукивание палкой по стопе.
- Вот ты, Пал Фаритыч, не можешь по-другому. Постучать обязательно надо… А я тебе уже чай в термосе приготовил. Лапша вот тебе с рыбкой. Свежий лук ешь?
- Свежий ем!

Володя и Саша тоже открыли глаза.
- Кто хочет мандарин? Надо съесть, а то испортится, - я о нём уже и забыл. Обнаружил, когда лук доставал.

Павел не захотел, а Володя и Саша с удовольствием съели по несколько долек и начали собираться. Павел, невзирая на это, разлёгся на Сашину зелёную плёнку:
- Павел Фариович! Ну ты даёшь! Мы же уходить хотим.
- А чего вы так быстро? Посидите еще. Петрович?
- И с моей плёнки тоже слезай.

Павлу было лень подниматься, и он, как тюлень, поворачивался с боку на бок, подпрыгивая все телом, чтобы я вытянул кусок полиэтилена..
- Встречаемся в самом конце следующего привала на развилке, если что, - предупредил я всех.

Забрал пакет с мусором, а мешков на выходе не оказалось. Нёс мусор с собой в руке, и только когда завершил акафист, остановился, завязал плотно мешочек и упаковал в рюкзак. Времени было уже около одиннадцати часов. Уже перед самым концом перехода - на полях - Саша и Володя меня обогнали, читая акафист, я им махнул, чтобы не ждали, и достал третью по счету карамельку – переход длился уже почти два часа. Встретил братьев уже стоящими на привале и высматривающими меня. Чуть дальше увидели ростовских, которые издалека меня приветствовали:
- Василёк! – махнул рукой Влад и протянул ладонь.
- Василий, брат! – подал руку и Игорь.
- Шо-то ты, брат Василий, отстаёшь! - и Дима кинул мне конфетку, которую я поймал и положил в карман.
- Спим много, ахаха!
- Мы его забираем у вас! – с улыбкой заявил Саша, и мы пошли чуть дальше к развилке. - Как же ростовские тебя любят!
- Любят, да. Хорошие они.

Я разжёг горелку, к нам через некоторое время подошла женщина из компании по соседству, протянула бутылочку:
- Не могли бы вы вскипятить нам воду?
- Да, конечно, оставляйте. Сейчас мы себе разольем кипяток, а потом я и вам сделаю.

Горелка сначала не хотела работать, два раза я обнаруживал, что газ просто идёт, а огонь уже потух. Выяснилось, что не газ кончился, а плотные лепестки надо было чуть приоткрыть, что обеспечивался доступ кислорода извне. Из небольшой пластиковой баночки я высыпал в рот немного орехово-изюмной смеси, достал финики с грецкими орехами, предложил Володе, а Саша развязал мешочек с кешью. Вскоре раздалось пение клироса, через минуту совсем рядом с нами прошла икона, мы провожали ее, перекрестившись.
- Вась, торопиться не будем, впереди все равно будут пробки обязательно.
- Да, минут двадцать или полчаса посидеть можно совершенно спокойно. Из Медян выход в 15:30 или даже 16:00, полтора часа все равно будет для отдыха.

Саша в который уже раз звонил жене и дочери в Питер. С утра просил нас помолиться за дочь Анастасию - у них намечался сложный день. Сергей в черном, с которым мы познакомились на первом привале, прошёл мимо, не заметив меня, и через десяток-другой метров крикнул: «Христос воскресе!», пока мы сидели и пил чай. Я ему крикнул в ответ не очень громко, но так чтобы он услышал:
- Воистину воскресе!

Он понял, что это я, остановился, обернулся и кричал еще два раза уже в нашу сторону, выискивая меня среди сосен.

…На спуске меня обогнал высокий «вятский казак» Серёга в десантном голубом берете и с флагом ВДВ на плече.
- Сергуня! – окликнул я его.
- А, брат Василий! – обернулся он с улыбкой. Мы обнялись. Его жена, обгонявшая меня слева, протянула мне карамельку в квадратной белой обертке.
- Ах, вы мои хорошие! Конфетками меня кормят, ахаха!

И «молодожёны» быстрым шагом устремились дальше вперёд. Через некоторое время, подходя к крутому затяжному подъему, я услышал знакомые голоса, распевающие восьмую кафизму акафиста - Саша и Володя догнали меня. Гору мы штурмовали вместе.
Вскоре догнали Славу, который услышал нас и присоединился. На самой вершине пели тринадцатый кондак, дыхания немного не хватало. Интересно, как клирос здесь справляется?



При входе в Медяны Слава предложил попеть часы Пасхи, Саша достал смартфон, и в село мы входили под пение «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ...» А потом обязательно надо было покричать:

- Христо-о-о-ос воскресе! Христо-о-о-ос воскресе!! Христо-о-о-ос воскресе!!!

Тополь возле магазина спилили. Мы расстелили пленку на травке рядом с дорогой.
- Всё в одуванчиках… «Всё в дыму, война в Крыму».

«Вот что я такое сказал? Неужели всё-таки будет? Может, и будет. Там же на Западе сплошные психопаты, они не собираются останавливаться…»

- А откуда эти пятна появились? - Саша разглядывал свой коврик, приподняв. Посмотрел на дорогу. – И луж нет. Откуда это??
- Я только брызгал спреем от клещей вокруг, - оправдывался Володя.
- А зачем ты брызгал на коврик?
- Случайно. Я же не знал, что почему-то жирным окажется…
- Кто-нибудь супчик хочет? – прервал я их. - Нет? А я схожу, попробую, что здесь дают. Наверное, уже молебен закончился.
- Была такая Лена Дрункова из нашей компании, - вспомнил Слава. - Последний раз ходила в 2016-м, так вот она говорила, что насколько она не любит кашу в Горохово, настолько же любит гороховый суп в Медянах. А после своего первого хода в 2007-м она сказала: «Я дома пошла в ванну, вылезла оттуда и почувствовала себя женщиной».

Лёша встречал своих ростовских.





Несколько женщин стояло на раздаче чая и супа. Уставшая, уже слегка раздраженная девушка очередному паломнику объясняла, тоскливо работая половником, что одноразовой посуды нет.
- Тарелок нет… Стаканчиков нет... Ничего нет…

Хорошо, что я взял свою посуду. Но суп мне достался, соответствующий настроению этой девушки – никакой. Картошки в нем не оказалось, как и соли. Пресный гороховый бульон. А соседям по привалу досталось из другого – вкусного – котла:
- У нас и картошка есть, и сам суп отличный на вкус!
- Ну, значит, на этом привале мне полезнее именно такой, ахаха! А соль у меня есть, и сухарики есть. Попью бульончик. А чай вкусный, да.

И вспомнилось мне замечательное произведение Клайва Стейплза Льюиса «Письма Баламута»:

«…мать твоего подопечного удивилась бы (я рассчитываю, что однажды она и впрямь удивится), если бы узнала, что вся ее жизнь порабощена этой разновидностью чувственности [- чревоугодием], а скрыто это от нее потому, что ест она мало. Но какое нам дело до количества, если можно использовать человеческий желудок и вкус для развития недовольства, нетерпимости, немилосердия и эгоизма!

Эта дама в надежных руках. Для официантов и гостеприимных хозяев она - сущий ужас. Она всегда отказывается от того, что ей предлагают, и говорит с легким вздохом и полуулыбкой: «Ах что вы, мне ничего не надо, кроме чашечки чая, не крепкого, но и не слишком жидкого, и малюсенького хрустящего сухарика…» Ясна тебе суть? Ей хочется съесть меньше и стоит это дешевле, чем то, что ей предлагают, и потому она никогда не воспринимает как чревоугодие свою настойчивость, сколько бы хлопот ни доставила она другим. Балуя свой аппетит, она уверена, что упражняется в умеренности. В переполненном ресторане она вскрикивает при виде блюда, которое ставит перед ней усталая официантка, и говорит: «Ах, зачем мне столько! Уберите это и принесите примерно четверть…» Если бы ее спросили, она бы сказала, что поступает так из бережливости. А в действительности она это делает потому, что та особая утонченность, которой мы ее поработили, раздражается, если видит больше еды, чем ей в данный момент хочется.

Подлинное значение спокойной, скромной работы, которую годами проводил Лизоблюд, можно оценить по тому, в какой степени ее желудок сейчас господствует над всей ее жизнью. Пациентка в том состоянии, которое мы назовем «мне бы только хотелось». Ей бы только хотелось как следует заваренный чай, или как следует сваренное яйцо, или кусочек как следует поджаренного хлеба. Но она никогда не находила ни прислугу, ни друзей, которые могли бы сделать эти простые блюда «как следует», ибо за ее «как следует» открывается ненасытное требование точных и почти неосуществимых вкусовых удовольствий, которые, как ей кажется, она испытала в прошлом. Это прошлое она описывает как времена, «когда еще можно было найти хорошую прислугу», но мы-то знаем, что тогда ее вкусы просто было легче удовлетворить и она предавалась иным усладам, ставившим ее в меньшую зависимость от обеденного стола. Тем временем ежедневное разочарование приводит к ежедневному растущему раздражению, кухарки отказываются от места, дружеские чувства охладевают.

Если Враг когда-нибудь и заронит в ней смутное подозрение, что она слишком интересуется едой, Лизоблюд парирует это, внушая, что ей безразлично, что она сама ест, но ей нужно, чтобы «мальчик мог полакомиться». В действительности ее жадность была главной причиной его неприязни к дому в течение многих лет.

Однако наш подопечный - сын своей матери. И ты, упорно работая на других фронтах, не должен пренебрегать чревоугодием. Поскольку он мужчина, его вряд ли можно поймать на крючок «мне бы только хотелось». Мужчин лучше всего искушать с помощью их тщеславия. Пусть считают себя большими знатоками еды и гордятся тем, что им удалось найти единственный в городе ресторан, где жаркое умеют приготовить «как следует». То, что начинается с тщеславия, легко превратить в привычку. Но как бы ты ни взялся за дело, самое главное - привести его в такое состояние, когда неудовлетворенная тяга, неважно - к шампанскому или к чаю, к рыбному деликатесу или к сигарете, - «выводит из себя». Тогда его милосердие, справедливость и послушание будут всецело в твоей власти.

Простое излишество в еде менее ценно, чем утонченность. Ее главная польза в том, что это как бы артподготовка к атаке на воздержание. Здесь, как и во всех других случаях, нужно держать человека в состоянии ложной духовности. Никогда не позволяй ему вспоминать о медицинской стороне питания. Пусть недоумевает, что же - гордость или недостаток веры - предали его в твои руки, в то время, как простой обзор всего, что он ел или пил за последние сутки, показал бы ему правду и дал возможность простым воздержанием защититься от тебя. Если ему так уж необходимо думать о медицинской стороне дела, напитай его той великой ложью, в которую мы заставили уверовать англичан, а именно, что физические упражнения и сменяющая их усталость особенно благоприятствуют добродетели воздержания. Как они могут верить в это при широко известной похотливости моряков и солдат, я ума не приложу! Чтобы распространить эту версию, мы использовали школьных учителей, которые заинтересованы в том, чтобы оправдать игру, и они рекомендовали игры для воспитания целомудрия…»

Утонченность в еде – только один из аспектов проблемы. В какой момент невозможность получить желаемое из одежды, аксессуаров, гаджетов, отдыха, путешествий, паломничества, машин, интерьера, работы, икон, условий помолиться или почитать превращает нас из православных в предателей Христа? В какой момент забота о животных, например, перевешивает ценность человеческой души?

«…будем вести себя благочинно, не предаваясь ни пированиям и пьянству,
ни сладострастию и распутству, ни ссорам и зависти;
но облекитесь в Господа нашего Иисуса Христа,
и попечения о плоти не превращайте в похоти» (Рим. 13: 13-14)

…Павел подошел почти перед окончанием нашего привала. Обменялись шутками-прибаутками, но соседи услышали только подколки, обращенные в его адрес.
- Это у вас друзья такие? – улыбались они.
- Да, вот такие у меня друзья. С такими друзьями и врагов не нужно!
- «ЭТО не народ? Это хуже народа! Это лучшие люди города!» - вспомнил я фильм «Убить дракона».
- Ахаха! Точно, Петрович!

Я лёг, задремал и уже почти заснул, но Володя разбудил меня, чтобы я уточнил дату моего рождения его страховому агенту. Я взял трубку:
- 03.04.1973. Я тоже клиент «СОГАЗа». Там все паспортные данные и данные водительского удостоверения есть.
- А, тогда вообще всё отлично!

И вскоре Володя показал мне фото нового страхового полиса с моей фамилией в списке. Теперь можно было спокойно садиться за руль его машины, не опасаясь проверки документов гаишниками.
- У снохи 0.57 коэффициент, а это у тебя, у меня и у сына - 0,46.
- Петрович, теперь тебе ничего не страшно? – поинтересовался Павел.
- Абсолютно. Могу вытворять всё что угодно, и ничего мне за это не будет.

Мимо нас проехал замыкающий кортеж из четырех квадроциклов со спасателями. Раздались звуки колокола.
- 16:00 почти. Ход сейчас тронется, пора собираться. Минут десять-пятнадцать будут держать всех перед трассой. В Мурыгино встречаемся возле «Красного и белого» прямо напротив храма. Туда машина за нами подъедет.

Вышел первым, на выходе увидел двух мужчин в подрясниках – темно-сиреневом и коричневом. На шее у них висели ящики для сбора пожертвований.
- Пожертвуйте, пожалуйста, на храм…
- А разве сбор пожертвований не запрещен вне храма, да и еще с другой епархии? Вы не священники?
- Нет, мы и не говорим, что священники, нас благословили носить подрясники. Вот у нас есть и письменное благословение, - тот, кто был ко мне ближе, тут же с готовностью быстро достал несколько листов с синими печатями. Мне показалось, что они были распечатаны на цветном принтере. Но я не стал рассматривать подробности. Как и сличать паспортные данные, которые в таких случаях должны быть обязательно указаны в подобных бумагах. – Вот у нас в блокноте всё записано: кто, сколько, когда. И полиция уже проверяла, у нас всё нормально.

Что-то мне в них не понравилось. Какое-то легкое напряжение сквозило в их действиях. Не стеснение от того, что им приходится оправдываться, а именно напряжение. Что-то не внушающее доверия я увидел в небесно-голубых глазах моего собеседника. Но в голове всплыли слова из девятого икоса акафиста Спиридону Тримифунтскому про воров, пожелавших украсть ночью овна, но связанных невидимыми узами до утра: «Ра́дуйся, по милосе́рдию твоему́ за проведе́нную без сна нощь овна́ им дарова́вый» А может я и ошибаюсь…
- Ладно, дам я вам по пятьдесят рублей.

Вскоре догнал только вставших с привала ростовчанина Диму и Влада. Они неторопливо шли, что-то обсуждая. Предложил им конфетки, достав из кармашка сумки. Влад отказался, а Дима выбрал именно ту, которую мне дала жена «вятского казака» Сереги два часа назад. «Ахаха! И не попробовал!»
- Дима, может «Отче наш» споём? Или «Символ веры»? Давай? Вдарим по-дьяконски! – я вспомнил, что когда в прошлом году ростовские шли под предводительством Володи, то периодически пели все вместе.
- Да, Дима, ты «Символ веры» знаешь наизусть? – поддержал меня Влад, идущий по левую сторону от Димы, в то время как я шёл по правую. В этом году оказался между молотом и наковальней Дима.
- Шо, прямо надо спеть? – мялся Дима.
- А шо бы прямо и не спеть? – скопировал я Димин акцент.

Влад одобрительно улыбнулся:
- Ну, можешь не спеть, а прочитать. Ты же в храме поешь вместе со всеми?
- Ну… да… - тушевался Дима.
- Должен же каждый православный знать хотя бы основные молитвы: «Символ веры», «Отче наш», «Богородице, Дево, радуйся», «Достойно есть». А то как-то в храме спросили одного товарища, который собирался стать крестным, знает ли он «Символ веры». А тот отвечает: «Ну, так... В общих чертах», - вспомнил я недавно прочитанную историю.
- Ахаха! – веселился Влад. – Дима, давай так: если ты прочитаешь без ошибок, то я в Мурыгино присяду двадцать раз. А если не прочитаешь, то ты будешь делать приседания.

Мы с Владом, улыбаясь, выжидающе смотрели на Диму с двух сторон.
- Так мы с Владом тебя «коробочкой» и заведём в Мурыгино, - я перешел на хоккейные термины, вспомнив, как Влад рассказывал в прошлом году про своё хоккейное прошлое, что именно он с друзьями-хоккеистами стоял у истоков «Ночной лиги», и показывал кадры из «Молодёжки» со своим участием.
- Ахаха! – одобрил шутку Влад.
- Ну, хорошо… Сейчас… - собирался с духом Дима. – «Верую во единаго Бога Отца вседержителя…»

Дима с некоторыми запинками и нашими подсказками дочитал до конца.
- Честные десять моих приседаний заработал, – вынес вердикт Влад.
- И то, потому что Влад добрый. В начале одно слово заменил, одно забыл, - подвел итог я. – Так что ты тоже должен десять раз присесть.
- Да и потом небольшие ошибки были, но в целом справился. Молодец.
- А вот скажи, Василий, смогут ли твои ученики починить коробку перемены передач, - Дима пошел в контратаку. Судя по тому, что джип Лёши он починил, в машинах он разбирался неплохо.
- Василёк, это он теперь тебя пытается взять в «коробочку», - потешался Влад.
- Димочка, это ты мне за «Символ веры» пытаешься предъявить, - с улыбкой смотрел я на брата во Христе.
- А ты еще только наш шашлык приходишь поесть! - достал козырь Дима.
- Димочка, шашлык я ваш не ел принципиально – я же предатель. Я как раз в баню ушёл.
- Вот! А нас не позвал!

Вот теперь крыть было нечем. В баню позвать не догадался, действительно. Тесновато было бы, конечно. Но в тесноте, да не в обиде…

«Хм… А у тех двух «собирателей дидрахм» надо было не документы проверять, а просто попросить прочитать «Символ веры». И сразу всё стало бы ясно…»

Вспомнилось житие преподобного старца Леонида (в схиме Льва) Оптинского:

Явился я к преосвященному, принял от него благословение и объяснился – кто я. – „Подожди, о. Леонид, – сказал Владыка, – сейчас кончу одно дело и займусь с тобой“. – Окончивши дело, прочитал мне донесение Жемчужникова и спрашивает: „Что ты скажешь на это, о. Леонид?“ – Отвечаю: „Справедливо оно, но что же мне делать с бестолковыми бабами? Кланяются, как истукану; а что я не принадлежу ни к секте, ни к расколу, а чисто-православный сын Христовой Церкви, в этом не сомневайтесь». – „Объясни же мне, как ты веруешь». – „Извольте, преосвященнейший Владыко, но как благословите объяснить, – просто или по-киевски?» Удивленный вопросом Владыка сказал: „Ну, хоть по-киевски». Маленько откашлянувшись, я начал читать Символ православной веры с возможно-низкой ноты, постепенно, с каждым членом повышая тон, а к „аминь» свел в самую высокую ноту, – как это исполняется в Киево-Печерской Лавре на Божественной литургии, прибавив к сему: „Тако верую и исповедую Св. Троицу, и анафематствую всякого, кто иначе о Ней мудрствует и глаголет!..»

– „Теперь все доказано, – сказал преосвященный. – Я счастлив, что имею случай с вами заняться». – Взявши меня за руку, ведет в кабинет и спальню и приказывает мне расположиться по-домашнему. Сам снимает с меня камилавку и рясу, и сам же указал на все удобства для старика. Этого дня был обед у Владыки весьма скромный, вероятно, всегдашний для него одного; а в следующие дни, более недели, уж чем-чем он меня ни угощал. Но прежде спросил: „Что вы, о. Леонид, кушаете то и то?“ – Отвечаю: „Ваше преосвященство, я человек ядца и винопийца“.

– „О, это, значит, наш брат!“ – Келейнику: „Подавай все“ (конечно рыбное). – Сам мне накладывает и наливает. – Говорю: „Помилуйте, ваше преосвященство, ведь это много». – Владыка: „Вы мне ненадолго достались; вот отправитесь в Скит, там поститесь себе, как угодно, а теперь пусть ваша косточка наливается мозжечком». – И так я пробыл в архиерейских покоях более недели."

Перед трассой мы затормозили, я прошел чуть вперед. Через плотные ряды паломников в сторону перекрестка медленно и аккуратно пыталась проехать машина «ГАИ» с включенными маячками. Вскоре тронулись, перешли через трассу на грунтовку. Дорога до Мурыгино была подпорчена дождями, периодически толпа останавливалась перед огромными лужами, разлившимися во всю ширину, и люди осторожно обходили их по краям, потому что многие паломники были уже в кроссовках.

До входа в село оставался примерно километр, когда левую стопу под пальцами пронзила боль: «Похоже, какая-то мозоль там порвалась в очередной раз…» Я остановился возле рядов теплиц, скинул рюкзак около какой-то доски, на которую можно было встать, снял носок, оглядел отошедшие от раны пластыри: «Понятно…» Не стал их снимать. Достал узкий пластырь и маленькими кусками заклеил рану под старым пластырем, прижав его длинными лентами пластыря, пропущенными между пальцами. Наворотил целое произведение искусства. Надел сапог. «Ну, что... Идти можно… Раза в два медленнее, но ничего».
…

- Да, Саша, алё… Вы где? До плотины дошли?
- Да ты что! Мы уже возле церкви! На точке.
- А я только прошел новые оранжевые цистерны на входе в Мурыгино. Замедлился, нога заболела.
- Мы уже поговорили с водителем, он вернется за нами чуть позже. Пока повез других.
- Я тут буду ползти еще минут двадцать. Фаритыч только к вышке подошел.
- Ого!
- Да, прилично отстал. Колено у него болит. Давай, чтобы не терять времени, сходи сам в магазин, пожалуйста, купи там к ужину, что посчитаешь нужным. Мне какую-нибудь рыбную консерву, любую. И пюре в стаканчике. А вам – что хочешь. Сам посмотри.
- Я хочу салат с фасолью сделать на ужин, я уже всё придумал. Хорошо, Васечка!

Возле «Дома культуры» толпился народ. Похоже, стали пускать на ночлег в этом году. Возле «Красного и белого» никого не было. Я подождал, минут через десять из-за угла показался Саша с огромным пакетом еды из «Магнита», а за ним и Володя:
- Молодцы! Алкоголь не продают до 21:00. Объявление висит. И в «Пятерочке» тоже.
- Правильно. О, Слава звонит… Да, Славушка… Мы на месте, ждем тебя... Слава будет через пять минут. Дождемся Фаритыча, а потом будем звонить водителю и узнавать, почему его так долго нет. Тут всего-то три километра ехать.



Пришел Фаритыч, Саша набрал водителя, поговорил и сообщил нам удивленно:
- Он говорит, что думал, будто уже всех привез. Ему сказали, что никого больше нет. Как так? Он же нас видел в лицо и должен понимать, что не забирал. Причем, сам сказал здесь ждать!
- Ладно, бывает. Заработался.
- В общем, сказал, что сейчас приедет.
- А мне тут Арсений только что звонил, - скидывая рюкзак, оповестил нас Павел. – Просил найти ночлег. Но там же не только он, как я понимаю, а весь этот цыганский табор. Я ему отвечаю. «Тебе найду, Арсений. Но только тебе!» - «Нужно и остальным» - «Тут ничего не могу сделать. Подожди, у меня вторая линия». А я как раз проходил мимо "Дома культуры", вижу - люди выходят оттуда, спросил про места – «Есть на полу». Опять Арсений звонит: «Александр Альфредович сказал обращаться к Вам по поводу ночлега» - «Да, он правильно сказал. Вот тут есть «Дом культуры», там можете переночевать все вместе». Я правильно ответил, Петрович?
- Правильно.

Часть 1
Часть 2
Часть 3
Часть 5