Часть 3.

Часть 1
Часть 2
Часть 4
Часть 5

Читал как-то житие преп. Гавриила (Зырянова), духовника преподобномученицы княгини Елизаветы Фёдоровны, и узнавал себя местами. И всегда было интересно, как же прозорливые старцы читают мысли. И, наконец, нашёл описание.

«Господу угодно было попустить испытание для отца Гавриила. Началось оно вскоре по приезде в Москву. На первой неделе Великого поста он был в церкви и, проходя на клирос, неожиданно увидел барышню, очень красивую, которая тоже смотрела на него. Их взоры встретились, и оба тотчас же почувствовали, как точно жгучие стрелы пронзили их сердца, и оба они задрожали и вспыхнули. Всю службу он простоял в каком-то оцепенении, хотя и старался восстановить мир души. По окончании службы опять та же встреча, и опять что-то неотразимо проникло в сердце и волновало. Барышня стала посещать каждую службу, потом говела в Петровском же монастыре. Пользуясь удобными случаями, она старалась передать отцу Гавриилу записочки: в них открывала свои пламенные чувства, просила выйти из обители и жениться на ней, попутно сообщала, что родители ее люди богатые и что, поженившись, они могут безбедно жить на ее приданое. Словом, ставила дело так, что все зависело от решения самого отца Гавриила.

А отец Гавриил, хотя и старался не глядеть на нее, однако совершенно избавиться от своих чувств не мог и оттого сильно страдал: плохо ел и пил, плохо спал. Он любил монастырь, любил монашескую жизнь и Господа Бога. Но эта страсть?.. Она, как кандалами, связала его душу и, лишив мира душевного и свободы, наполнила его сердце темной тревогой. Поэтому он старался всеми силами прилепляться к Богу, к молитве - только в этом он находил опору, сладость, утешение. Прошли мучительные весна и лето. На память святителя Тихона Задонского (13 августа) отец Гавриил был пострижен в монашество и получил имя этого угодника Божия Тихон, за то, что, как говорил отец Григорий, был тихий, кроткий со всеми. Это событие, к которому он так стремился всей душой, для которого даже оставил Оптину пустынь, только на время облегчило его муку сердечную. Дальше опять начались те же страдания, та же борьба духа с искушениями плоти, и вот минул год, снова проходил Великий пост, наступила уже Страстная неделя, а отец Тихон все еще в мучениях тайной борьбы с самим собою... После одной вечерней службы он в своей келье падает на колена и молится об избавлении от страсти. Но какая это была молитва! Это был вопль, стон сердца, а не молитва...

Господи! Ты знаешь, что я не могу любить никого и ничего, кроме Тебя... И не буду! Я создание Твое: зачем же отдавать меня?! Пусть и страдать буду, а не отступлю от Тебя! Пусть я недостоин иметь в себе любовь к Тебе, но Ты Творец всему, оживи же меня! Ведь «не мертвые восхвалят Тебя, а живые» (Пс. 113, 25-26).

Затем с таким же воплем помолился и Матери Божией и уснул. Во сне он видит, будто бы спешно бежит из Москвы, но на пути страшная пропасть, и обойти нельзя. Перекрестившись, он прыгнул на противоположную сторону пропасти и, ухватившись за маленький кустик, повис ногами над пропастью. И в тот же момент подошла к нему какая-то Монахиня дивной красоты и хотела было помочь ему. Но отец Тихон отстранил ее руку: «Я только что бежал от такой же красавицы». Но Монахиня ухватила его за руку, и со словами: «Я твоя Заступница!» вытащила его совершенно из пропасти. Отец Тихон оказался в каком-то дивном, как Рай, саду, тут был и отец Амвросий, оптинский старец; он удивился, что отец Тихон миновал пропасть, а выслушав от отца Тихона всю историю его мучений и спасения дивной Монахиней, ударил его рукой по лбу и сказал:

- Это Матерь Божия тебя спасает! Беги из Москвы!

Отец Тихон проснулся. Лоб чувствовал боль, но зато на сердце такой покой, сладкая легкость и мир! Радость неизглаголанная... И в такой радости он встретил Пасху. О, какой светлой она ему показалась! Всем существом он переживал силу Воскресения Христова, как изведение из адовой темницы на свободу Христову, и сладко было ему благодарить Бога и Матерь Божию в сознании, что в Них помощь, победа, мир и веселье духовное. В таком настроении благодатном прошли для него весна и лето. Но осенью он опять встретил на улице эту барышню Сашу, и тотчас померк свет в душе его, и опять отрава ядовитая перелилась в него из взоров этой Саши. Мученье адское! Особенно при воспоминании о только что пережитом благодатном состоянии. Отец Тихон молился, молился со слезами, пламенно, но просить Самого Господа стыдился, также и Божию Матерь, а более обращался к святителю Тихону. Однако облегчения все не было. Так было почти с год. На 13 августа отец Тихон после вечерней молитвы опять видит во сне, что к самой его кровати подошли свт. Тихон и свт. Димитрий Ростовский, сопровождая Пречистую Матерь Божию. Свт. Тихон сказал:

- Что грустишь? Надо бы терпеть: мученическую получил бы награду!

Но отец Тихон со стоном стал просить об избавлении от страсти. Святитель Тихон указал ему на Матерь Божию, и он с еще большей силой стал просить Приснодеву. Она подошла к нему и положила обе руки на его голову. От этого прикосновения он почувствовал свежесть и обновление во всем организме и проснулся. Страсти уже не было; сердце было наполнено чувствами благоговейными, святыми. И отец Тихон с величайшей благодарностью воссылал свои молитвы к Богу, Матери Божией за свое избавление. Познав на опыте, что значат цепи страсти, батюшка впоследствии всегда был сострадателен к рабствующим какой-либо страсти и никогда не осуждал их, а только всем сердцем соболезновал и старался своими советами и особенно молитвами ослабить узы вражеского плена. Зане и это средостение только о Христе престает.

Как получивший милость от Бога, отец Тихон и сам стал миловать и жалеть всех подверженных дурным привычкам.

Но потом он все равно свой крест мученичества получил - съел грузди, замаринованные по ошибке в чистой уксусной эссенции. Сжёг язык, горло, пищевод и желудок, после почти не мог есть и пить. 5 лет лежал на кровати, потом один доктор смог частично восстановить работу желудка, и отец Тихон стал потихоньку оживать, а потом и принимать людей. Батюшке не хотелось смотреть на приходящих к нему - он боялся отвлечения от боголюбия, поэтому он говорил с ними, стараясь не открывать глаз. Но хотя посетители и молчали, мысли их слышались батюшке, как разговор с ним. Когда такой случай произошел в первый раз, посетители пришли в испуг и в изумление, а батюшка все продолжал отвечать на их мысли; те даже заплакали. И стал батюшка догадываться, что они не говорят, потому уже только, что, когда откроет глаза, видит, что уста их не шевелятся, а между тем слова их он продолжает слышать. После этого случая батюшка стал остерегаться открывать свой дар людям и, прежде чем отвечать, внимательно приглядывался: действительно ли его спрашивают словами…»

(Источник: «Един от древних» )

Оказывается, если не поддаться блудной страсти, не нарушить монашеские или супружеские обеты, перетерпеть, сжать зубы, молиться непрестанно о даровании терпения и сил сопротивляться, то это Господом приравнивается к мученичеству! О как! Настолько толстые бесы стоят за блудом. Со всеми страстями надо бороться, а «блуда бегать» (1 Кор 6: 18). Не встречайся, рассчитывая устоять и победить. Переходи на другую сторону. Закрывай дверь перед носом. Отворачивайся. Смотри в Псалтирь, а не по сторонам. Плюс пост. И терпение, терпение, терпение. Самоограничение - чтобы Господь через болезни и скорби нас не ограничивал, желая всё же подарить нам венцы и забрать в итоге поближе к Себе.

Слушал как-то рассказ монахини Варсонофии (Морозовой) о жизни старца архимандрита Ермогена, в схиме Тихона, (Муртазова). Одна монахиня очень страдала от тяжёлой болезни и попросила, чтобы он помолился о даровании ей смерти. Он помолился, и она тут же умерла. Но как же ему стало тяжело на душе... Долго он молился Богу, чтобы Он даровал той монахине Царствие Небесное, прежде чем было открыто ему, что и эти его молитвы услышаны. Только после этого в душе воцарился снова мир и покой. Монахиня должна была сама заслужить свой венец терпением.

Мой духовник отец Николай как-то написал, сначала не вполне понимая мои намерения:
- Вася, ты относишься к Псалтири как к магии. Бог дал свободу человеку, а молитва пробуждает в человеке благую мысль ко спасению, но не привораживает одного человека к другому. Может, она в монастырь хочет.
- Я молюсь за неё, а она вольна делать что угодно. И за всех вообще молюсь, с кем в жизни встречался – не зря же их привёл ко мне Господь. В этом любовь. А отдавать себя на съедение - это не любовь. Впервые решаю эту проблему в трезвом уме и с холодной головой. А раньше всё время влезал в брак то в каком-то помрачении, то в любовном угаре.
- Читать Псалтирь очень душеполезно, но, повторяюсь, нельзя пользоваться ею для достижения каких-то земных целей. В первую очередь - для спасения собственной души.
- Даже не припомню, чтобы я что-то земное просил во время чтения Псалтири. Просил море любви. Чтобы в нем просто утонуть. И всех поминал всегда одинаково: «Спаси, Господи и помилуй рабов Божиих: …»
- Вася, я желаю тебе счастья. Но ты почаще говори: да будет воля Твоя, Господи!
Конечно, благодать Божия по молитвам коснулась её сердца. Но благодать одних смягчает, а других ожесточает. Как фараона. Разбойники тоже были в равном положении.

Я ещё кричу всем всегда «Христос воскресе!» после поминания - и живым здесь, и живым «там». Кто-то даже слышит… И всегда бы нам слышать, что говорит Господь и слушаться. Кому - в монашество, а кому – в брак. И то, и другое – призвание. А сейчас и непонятно, к чему люди призваны. Ничего не хотят, кроме комфорта. Отец Николай прислал как-то картинку с текстом: «Мужчина мечтает об идеальной жене, женщина мечтает об идеальном муже. Но они не понимают, что Всевышний сотворил их, чтобы они дополняли друга друга. Идеальных отношений нет. Есть женская мудрость – не замечать мужские глупости. Есть мужская сила – прощать женские слабости»
- Женщина писала, о. Николай)
- Кааакааяя разница?
- Почти никакой)) да хорошо написано, хорошо)) Просто у женщин, я смотрю, мудрость, а мужчин - глупость. А весь женский трэш назван слабостями)

Почему бы не написать о мужской мудрости и женской глупости? Рука не поднимается у автора. Воспитан женщинами или женщина. Мудрых женщин в окружении по пальцам пересчитать (понятно, что таково моё отражение). Жена сотворена помощником, она дополняет мужа. А не муж её дополняет. Как на службе в церкви (а семья – малая церковь) дьякон дополняет священника, а не священник дьякона. Можно обойтись и без него. Прощать надо, да. Принимая её извинения за то, что не справляется идеально, покрывать великодушием. Видя старания женщины. Как мужчина должен каяться перед Богом, прося прощение за своё несовершенство, но ежесекундно стараясь жить по заповедям. В этом любовь. С-упруги – «в одной упряжке». Оба должны тащить, куда, как и когда муж скажет. Помогать друг другу и заботиться, взаимно облегчая жизнь. «Друг друга тяготы носите, и тако исполните закон Христов.» (Гал 6: 2)

«Знай же, что в последние дни наступят времена тяжкие.
Ибо люди будут самолюбивы, сребролюбивы, горды, надменны, злоречивы, родителям непокорны, неблагодарны, нечестивы, недружелюбны,
непримирительны, клеветники, невоздержаны, жестоки, не любящие добра,
предатели, наглы, напыщенны, более сластолюбивы, нежели боголюбивы,
имеющие вид благочестия, силы же его отрёкшиеся.
….сии противятся истине, люди, развращённые умом, невежды в вере.
Но они не много успеют; ибо их безумие обнаружится перед всеми»
(2 Тим. 3: 1-8)

Нельзя убегать в монастырь от страстей - они и там настигнут. А в брак – от скуки. Тоска и там накроет, если не твоё. Слушай, куда зовёт Господь. Иногда тихонечко, намёками. Еле слышно. А иногда уже и явно.

Бдит духовник. Слава Богу. Объект страсти угас, а любовь осталась гореть ровным согревающим, но не обжигающим пламенем. Интересно придумал Господь… Аллилуйя! Потом посидел и подумал: «Да, в какой-то мере есть доля правды в словах отца Николая...» Бывало, что я молился за тех людей, от которых зависела моя работа, а следовательно – и благосостояние. Я молился о том, чтобы смягчились их сердца. Чтобы не принимали решения в ожесточении и ослеплении. Но плохо ли это? А когда читаю акафист перед иконой Богородицы «Умягчение злых сердец» или «Семистрельная», то в первую очередь молюсь о смягчении собственного сердца. Немилосердные люди, встречающиеся нам, есть лишь отражение нашего духовного ожесточения и черствости. Вокруг одни зеркала - всё, как всегда. «Суд без милости не оказавшим милости…»

Преподобный Паисий Святогорец давал обращающимся к нему такие советы:
- Если кто-то из близких болен сахарным диабетом, возьми на себя подвиг не есть сладкого;
- Если просишь за больного, измученного бессонницей, ограничь количество часов своего сна;
- Если просишь за подверженного алкогольной зависимости, сам откажись от спиртного;
- Если куришь, а близкие болеют, пожертвуй курением, - это принесет пользу и им, и тебе.

Потому что, как сказал Христос, сатана сатану не изгоняет. (Мф. 12:25) Но тот, кто был искушен и преодолел искушение, теперь «может и искушаемым помочь» (Евр. 2:18)

…

После Рубцовых, накрывшись пленкой, пел вполголоса попеременно то «Символ веры», то «Отче наш» - раз по пять-шесть не спеша, как на Литургии. Когда дошел до поворота на грунтовку, дождик закончился, я сложил пленку, но минут через пять-десять ее снова пришлось раскрывать. Сухая дорога превратилась в грязь. Догнал Славушку, обходившего по траве очередную лужу. Он тут же обратился к своей спутнице, шедшей передо мной, указывая на меня:
- Смотри, кто позади тебя! Василий! Василий Петрович.

«Откуда она меня знает? Почему вообще нужно меня знать?»

В Загарье пришли вместе.
- Славушка, ты сейчас куда намереваешься пойти на привал?

Друг в ответ произнёс что-то не особо вразумительное. Похоже, особо приткнуться ему было некуда, а скромность не позволяла сказать об этом прямо.
- Ну, пойдем со мной к ростовским.
- А меня там примут?
- Они всех принимают. Тарелку супа всегда нальют.



Я не ошибся в Лёшиной доброте.
- Брат Василий, проходи, садись. И фотограф твой пусть берёт стульчик.
- Это Слава. Он из нашего «набора» Li.ru, с 2008 ходит.
- Брат Василий, ну вот куда ты свой рюкзак поставил? Загородил мешок для мусора. Убери в сторону!

Покушав супчик вприкуску с кабачковой икрой, я оттащил свой рюкзак в тот угол забора, в котором располагался и в прошлом году. Только на этот раз у меня получилось устроиться более комфортно: я прислонил рюкзак к забору, сел на стульчик, накрылся пленкой, вытянул ноги и облокотился на рюкзак спиной. На улице было +22, не сравнить с прошлым годом, когда вдруг похолодало до +6.

Ко мне подошла Земфира с двумя подругами:
- О, Сывтыкар как хорошо устроился! – исковеркав, как это часто бывает, название города. – Можно тут тоже посидеть под плёнкой?
- Да без проблем.

Некоторое время они посидели под моей пленкой, пережидая дождь, а потом ушли.
Я совершенно не мерз и даже задремал, пропустив тот момент, когда пошла колонна в 12:00. Минут через двадцать зазвонил телефон:
- Да, Альфредыч.
- Петрович, мы все мокрые! Ты где?
- Я возле ростовских.
- Ладно… понятно… мы тогда дальше пойдем без остановки, что делать-то…

«Сейчас пройдут мимо меня. Может, окликнут. Если заметят под плёнкой…» Высовываться наружу было лень. Володя, директор ростовчан, тоже не особо торопился собираться:
- Василий, я месяц назад операцию перенёс, поэтому не могу полностью ходить весь ход, надо отдыхать и пропускать некоторые переходы, - пояснил он.
- А я, наверное, пойду уже потихоньку. Наши уже ушли. Надо догонять, чего сидеть.

Дождь закончился. Я шёл по обочине. Прочитав акафист, достал Псалтирь, меня обогнала Наташа Плесовская.
- Наташ!
- О, Василий! Ты один опять?
- На этот раз на привалах вместе со всеми. Пою их чаем теперь сам, - я вспомнил, что в прошлом году она их иногда угощала. - За исключением Загарья сейчас, получается… Но у Саши есть горелка.

И она пошла догонять Таню и всю свою компанию.

Вышло солнышко. Примерно за полкилометра до Пашичей добрый паломник раздавал сладкие хлебные палочки:
- Чтобы дойти хорошо до привала!
- Очень вовремя!

И очень вкусно.

Свернул к деревне и почти сразу остановился, чтобы узнать, где же наши отдыхают:
- Алё, Альфредыч, я пришел на привал, вы где? В конце?
- Мы идем еще по дороге. Стой там, где стоишь. Не уходи, жди нас.

Разыграл, значит. Потом Саша Барбир сказал, что предложил предупредить меня , что они остались. Но Альфредыч решил слегка пошутить. Почему-то в этот момент вспомнился старый детский анекдот:
«Ползут по пустыне две черепахи, одна за собой пулемет тащит. Вдруг видят - впереди караван.
- Василий Иваныч! Давай их обстреляем!
- Зачем, Петька?
- Так, поприкалываемся...
- Хватит! Над Хоттабычем уже поприкалывались...»

Эх, не бережёт себя Альфредыч – шутить в крестном ходу надо крайне аккуратно…

Я сел на стульчик, вынул Псалтирь - чего просто так сидеть-то? Подошли двое парней, ведущих под руки какую-то бабушку. Чтобы попасть к врачам, им надо было перешагнуть через небольшую канаву рядом со мной, ребята примеривались, как это лучше сделать. Взгляд паломницы выдавал, что она плохо понимает, где она и что вообще происходит.

Минут двадцать я читал, и наконец, появились наши. Мы прошли к концу села, остановились у предпоследнего дома слева. Икона уже ушла, свободных мест было достаточно. Я растянул аккуратно пленку на металлической ограде за углом подсушиться. Накинул дождевик на забор рядом. Носки повесил на кустик, чтобы подсохли, доклеил пластыри, пока грелась вода.



- Пора бы и «роллтон» покушать. А то что-то я проголодался…
- Василий Петрович, вот бери редиску, огурчики, черики, - Катя достала пластиковую упаковку с овощами.
- Ой, спа-асибо! Сейчас я вас всех чаем напою. Со сладостями. Саш, а где вы там в Загарье остановились?
- Да Альфредыч опять проявил свои организаторские способности, сумел занять тот самый сарай, где мы всегда останавливаемся, за полминуты до того, как туда подошла чужая компания! Еще бы чуть-чуть - и всё! Мужчина со второй компании, конечно, был недоволен, что опоздал, у них там тоже человек восемь. Попросил пустить хотя бы детей. Детей, конечно, мы как-то разместили – сарай-то маленький. Горелка есть, чай вскипятили, согрелись. За всё слава Богу!



- Да что это такое творится?? Это что такое вообще?? – добавляя нецензурную лексику, к недавно образовавшейся куче мусора рядом с нами подошла, как оказалось, хозяйка дома, возле которого мы отдыхали. - В первый раз за тридцать лет такое вижу!
- Видимо, кто-то оставил пакетик, как это бывает, потом второй пакет положили, третий - и выросла целая куча мусора. Столько народу идёт... Конец села же, все думают, что тут надо оставлять. За час сложили огромную гору пакетов.
- Да никогда такого не было! – и опять выругалась.
- Вы не ругайтесь, пожалуйста, - успокаивал ее Саша Барбир. – Мы сейчас сообщим организаторам об этом. Уберут.
- Обязательно сообщите!

В это время подходили новые люди с пакетами и норовили еще нарастить курган, но мы им объясняли, что это не мусорка. А вот чуть дальше, у последнего тополя на выходе из села, как раз потом и обнаружилась гора больших черных мусорных пакетов. С выходом мы не торопились, потому что теперь впереди все равно пробки из-за грязи. Я сложил высохшую плёнку, собрал вещи. Не нашел пакет с дождевиком: «Видимо, внизу в рюкзаке оказался…»
- А это чьё на заборе висит? Наше? – спросил Саша Барбир.

На заборе висел мой дождевик. Вообще мне в этом ходу кто-нибудь мне вовремя что-то подсказывал, ничего не забыл. Почти…

В Кленовом колонна только поднялась с привала, за поворотом виднелась плотная толпа паломников, продвигавшаяся через лужи в час по чайной ложке.



Мы легли отдыхать на освободившиеся места. Минут через пятнадцать Альфредыч попросил посмотреть, есть ли пробка. Я приподнялся:
- Не видно ничего с этой точки. Деревья и дом загораживают…
- Ладно, еще чуть посидим и пойдём.

…Завернули за угол, на травке отдыхала Земфира с подругами, улыбнулась:
- О, Сывтыкар идет!

Дошли до «железки» почти без пробок и не теряя друг друга из вида, прошли до конца привала, Альфредыч выбрал уединённое местечко чуть в стороне около сосен.
- Слушайте, а никто не видел на последнем привале пергу и батончики энергетические? – озабоченно копался в рюкзаке Саша Барбир. - Надо Фаритыча спросить, позвонить… Может, он видел и взял…. А скорее всего, я забыл их ещё в Загарье!
- Саш, да ничего страшного, куча еды, орехов, шоколада, фиников…
- А-а! Я не забыл, не забыл! Вот они! – сиял Саша, подняв вверх три батончика, как олимпийский факел. Пока он их резал на небольшие кусочки, я кипятил чай.

– О, Фаритыч звонит! Алё, мы в конце привала. В самом конце справа. Иди до конца. До конца!.. - Саша ему долго объяснял наше расположение. - Пойду потом, встречу его…

Павел дошёл до нас минут через семь. Мы уже собирались на выход, горелку я уже сложил в рюкзак.
- Пал Фаритыч, ты ведь, наверное, чай хочешь?
- Хочу, Петрович! Вот не отказался бы!
- Ладно, достану горелку. Что не сделаешь для брата во Христе… Даже горелку распакуешь.
- Я когда услышал поезд, то это мне прям придало сил! Вот, уже совсем рядом Монастырское, сразу второе дыхание открылось! Потом услышал, как кто-то очень громко - почти как ты - кричал «Христос воскресе!» Но потом понял, что нет, не ты. Не глас Божий!
- Умеешь делать комплименты, искуситель…

Оставив Павла отдыхать, я пошёл вслед за братией. Догнал Макса с друзьями, он шел босиком.
- Ты в своем «подряснике»-то ходил?
- Да. Даже один попытался подойти под благословение. Объяснил ему, что просто халат, длинная мужская рубаха.

Дело в том, что Макс за несколько дней до хода прислал мне забавное фото:


И произошла забавная переписка:
- Отец Максим, Христос воскресе!))
- Воистину Воскресе! Халат египетский подарили, вот думаю в ходу в жару надевать.
- Отлично. Клинок куда в платье прячешь?))
- Придется в котомку) С духовным лицом только будут путать))
- Надо тебе табличку спереди повесить: "Духовность - это не ко мне".
- )))

…Возле перехода через «железку» дежурили двое рабочих. Пробок через мостик практически не было – во-первых, основная масса уже прошла, а во-вторых, он был в нормальном состоянии. На горке Альфредыч предложил почитать акафист всем вместе - наконец-то:
- Петрович, с рабочими-то попоешь?
- Хорошо, ахаха!

Мы читали по-очереди акафист и хором распевали «Радуйся, Николае, великий чудотворче!» и «Аллилуйя!».
- Володя замедляется, когда читает, - обратил Саша внимание. – Трудно ему сразу и читать некрупный шрифт, и идти быстро…
- Смотри, как здесь всегда интересно: вроде и Монастырское уже совсем-совсем рядом, а быстро дойти редко получается, приходится стоять в пробках, обходить все лужи…

Я сразу пошел к дому, снял сапоги и самодельные гамаши, положил их под стол возле входа. Гамаши я сотворил еще в Загарье из плотного мусорного мешка на 120 литров, разорвав его по швам на две части. Обернул ими ноги поверх сапог и выше колен, закрепил сначала в двух местах скотчем - на сапогах и под коленями, а потом в итоге еще над коленями и на икрах. Надо было это сделать еще перед дождём, но гамаши оказались полезны тем, что не пачкались штаны. Да вдобавок, если аккуратно снимать, то хватит на несколько дней. Перед крестным ходом Люба прислала ссылку на фабричный вариант для охотников и рыболовов, но по отзывам они не очень надёжны для таких расстояний, да и моего размера не нашлось ни у одного продавца. А Коленька наш купил два варианта и был очень доволен.

Я надел сухую футболку и кофточку, взял на всякий случай ветровку, натянул кеды и пошел наверх искать ростовчан, чтобы забрать свой мешок. Лёша заранее предупредил, что дом в этом году они не собираются снимать, и если их машин и автобусов не будет справа от часовни, значит, они располагаются слева на стоянке – как все. Но чтобы рассмотреть ситуацию справа, надо было пройти метров триста до спуска, а новая огромная стоянка для паломнических автобусов – вот она, прямо здесь. Ещё и связи толковой нет.
- Уважаемые, не подскажете, есть ли там справа внизу какие-нибудь автобусы, - обратился я к полицейским.
- Нет, не должно быть там никого, ищите здесь на стоянке.

Я начал обход в поисках приметного желтого автобуса. Увидел издалека большой белый внедорожник с автобоксом на крыше. «А, нет, у Леши не «Лэндкрузер»… Хм, где-же они? Ни одного знакомого лица…». Тонкая подошва кед не защищала натруженные ноги даже от трещин в цементе, ямок и мелких камешков, чувствовался каждый из них. А уж ходить по щебенке в такой обуви – отдельное «удовольствие». Идти было больновато, не самый удачный вариант для крестного хода. Свободные, дышащие и легкие - это плюс, тонкая подошва – это минус.

- Алё, Лёшечка!.. Алё-о!
- Иди по асфальту... – связь была на грани.
- Куда? К трассе или от трассы? Лёша?

Звонок сорвался. Опять набрал. И еще раз набрал.
- К трассе идти или от трассы?
- Туда же, где в прошлом году, только к мостику в самый конец села за поворот.
- Понял!

Встретил как раз при этом разговоре Серегу Политова, только пожал ему руку, почти не вникая, что он мне говорит. Пришлось пройти не менее полукилометра к концу Монастырского. Ростовчане покормили, Влад уступил мне своё место за столом, предлагал икру и что-нибудь тонизирующее и оптимизм поднимающее. Я выбрал квас.
- Лёшечка, во сколько мне здесь быть утром? До 4:30 принесу вещи, нормально?
- Нормально, брат Василий.
- Василий, а можешь платку раскинуть прямо здесь, - предложил Володя. – Зачем тебе куда-то идти?
- Меня ждут уже в доме. Да и горло что-то разболелось.

Наверное, выпил холодную воду накануне перед Бобино, не перекрестив её. Или из-за мороженого, которое Авив дал. Взвалил мешок на плечо и двинулся в обратную сторону. Тут же позвонил Альфредыч, связь срывалась – удивительно, как мы с Лешей смогли более-менее нормально поговорить. Меня уже слегка потеряли. «Сколько тут идти? Километр?»

В доме Альфредыч показали мне сначала одно место в комнате, где уже расположились Володя и Катя. Потом оказалось, что мест полно. Я выбрал дальнюю комнату, где одна двуспальная кровать была пока пустой, а на диване слева за дверью отдыхал мужчина. Сначала я подумал, что это хозяин, а потом оказалось, что это тоже паломник, который ночует здесь каждый год и уходит всегда в 2:30 к началу хода.
- Ночью дочь хозяина придёт, будет спать на той кровати, - просветил меня он.
- Да я на полу лучше. Жарко очень…

Внук хозяев бегал по всем комнатам, любопытствуя, кто чем занимается, а потом заявил Саше Барбиру, разбирающемуся со своими вещами на веранде:
- Я буду спать с вами!
- Не надо с нами спать, иди в дом. Тут холодно.

Мальчик постоял в раздумье, а потом начал считать всех, кто находится в доме. В итоге подошёл к моему соседу по комнате:
- Шестнадцать человек!
- Фрицы не пришли…
- Какие фрицы? – не понял мальчик древнего сленга.
- Да немцы эти…

Оказалось, что в дом должны были прийти паломники из Германии, бывшие русские. Они заранее предупредили хозяйку, что раз платят целую тысячу за человека, то в этой комнате не должно быть никого, кроме них, потому что они нуждаются в комфорте и уединении. Хозяйка по простоте душевной дала им понять, что на улице места много и бесплатно. Поэтому так вышло, что в доме теперь спать можно было в любой из комнат на выбор. Знал бы – позвал Славу, у которого возникли проблемы с ночлегом в Монастырском, как он потом признался.

- Петрович, пошли пить чай! Давай! – Альфредыч оторвал меня от разбора вещей.
- Да я с удовольствием. Пить хочется в конце дня, как обычно. Да ещё горло побаливает.
- Ставь чайник.
- Альфредыч, таблеток для горла нет?
- Нет.
- У Саши тоже нет. И у Серёги. Ладно, солью с содой можно пополоскать.

На кухню зашла хозяйка. Спросил и у неё.
- Таблеток нет. Есть вот «ротокан», - она достала тёмный пузырёк.
- О, «ротокан» - это очень хорошо! Спасибо!

Я уже допивал третью кружку чая, как Альфредыч предложил:
- Петрович, давай тебе коньяк в чай нальем? Это же не пить, это как лекарство.

Саша поддержал и принёс коньяк. И тут как раз пришёл Павел.
- О! Мне тоже такое, пожалуйста. Можно без чая, ахаха!
- М-м-м… А вкусно! – чай с коньяком я пил впервые в жизни.
- Ахаха!
- Петрович, у тебя есть консерва какая-нибудь рыбная? Этого мне хватит поужинать.
- Есть, Пал Фаритыч. Горбуша. Сейчас…

Оголодавший и изнурённый брат с удовольствием уминал за обе щеки рыбу, закусывая хлебом.
- Петрович, а ты Женю Антонова видел?
- Видел.
- Как-то он неприветлив, мне показалось.
- Да нет, со мной нормально. Может, он думал, что ты опять попросишь спину поправить. А у него, возможно, благословения отца Леонида нет, чтобы посторонним спины лечить.
- А, возможно…
- Эх, сало забыли в Бобино, сейчас бы пригодилось, - посетовал Саша Барбир. - Ну пусть Виктор съест.
- Кстати, как там переночевали?
- Отлично! Он предложил: если возьмёте мои записки и будете молиться сами, то скидка за ночлег. Пятьсот вместо тысячи…
- Брат Павел, а у тебя есть таблетки для горла?
- Всё может быть. Принеси там сверху в рюкзаке две зеленые медицинские сумочки. Жена собирала, даже сам не знаю, что в них.

В одной из сумочек прямо сверху лежал «фарингосепт». Одну таблетку я рассосал на ночь после ужина, уже засыпая на полу рядом с Серёгой, а вторую – утром, когда горло уже почти не болело. Сергей вечером выдал всем желающим крем «бепантен» от опрелостей и натёртостей – очень кстати после двух жарких дней. Господь так устроил, что мы друг через друга получали исцеление, облегчение и помощь: сначала я Серёге дал штаны, Павлу – еду и чай на последнем привале, а через короткое время они помогли мне.

«Ныне ваш избыток в восполнение их недостатка; а после их избыток
в восполнение вашего недостатка, чтобы была равномерность,
как написано: «кто собрал много, не имел лишнего;
и кто мало, не имел недостатка». (2 Кор. 8:14)

Небольшая доза коньяка подействовала расслабляюще, жара от натопленной печи не так остро чувствовалась, но всё равно мы с Серёгой спали даже без футболок. Серега меня ещё и охлаждал – дул во сне в затылок, как маленький вентилятор. Павел спал на диване в одежде, он вкусного чая выпил больше. «Хорошо, что фрицы не пришли… А то мы бы как сельди в бочке были. И в духоте…»

5 июня

Проснулся в 2:30, четыре с половиной часа здорового сна. Собрался, пошел к ростовским, засек время в пути. Получилось пятнадцать минут до другого конца села – километр. Корниенки и Бухтияровы еще спали. Я оставил мешок возле колеса автодома и пошёл обратно. «3:35. А интересно, кто-то Фаритыча догадается разбудить, кроме меня?»

Не догадались. Потряс его за плечо его, Павел с трудом разлепил глаза.
- Сорок минут до закрытия камеры хранения.
- О… Так у меня ничего не собрано… - спросонья Павел впал в лёгкую панику.
- Ну, так собери быстренько, успеешь, полчаса тебе хватит, – успокоил его я. - Тут идти пять минут до нее.

Успел. Вернулся в 4:25. Все вместе попили чай со «сникерсами», Павел остался собирать рюкзак, а мы выдвинулись в сторону Горохово. Впереди ожидалась грязь, я сразу надел сапоги и натянул гамаши. А остальные пошли в кроссовках. Догнал их, когда все меняли обувь на поле, свернув с трассы.
- Поторопились с кроссовками, Васенька, ты был прав. Грязно пока, - Коля Изюмский с Катей - две шустрилы - спелись, шли впереди всех, но в итоге и их обогнал.

Возле второго ручья поравнялся с медленно идущим отцом Иоанном Коюшевым в сопровождении двух маленьких сыновей. Судя по всему, они приехали в Монастырское, чтобы пройти до Великорецкого. До привала я добрался ровно за три часа, прошел по траве до конца поля - дорога уже была занята колонной, готовившейся к выходу. Скинул рюкзак, расстелил пленку, сделал несколько шагов назад на поле и начал звонить нашим, выискивая на ходу какой-то приметный ориентир.
- Алё, Альфредыч, я напротив тополя. Через дорогу. Вот стою сейчас напротив него.

Помахал руками.
- Мы чуть раньше остановились ближе к лесу. Вот, мы тоже машем!
- Не, не вижу.
- Ну, вот же!
- Не вижу. Всё, пойду чай пить и спать.

Непринципиально. Только время терять на перенос вещей. Сразу не получилось – чего напрягаться с поисками. И раздражаться.

…Встал, когда народу почти не было вокруг.

На автомобильной стоянке перед храмом в Горохово наших не наблюдалось. «Наверное, еще спят там, позади…»



Поискал приличное место около металлической сетки слева. Между ограждением и канавой шла лишь узкая полоска травы вся в ямках и буграх. Походив и приценившись, нашёл более-менее ровный клочок земли, но тоже под небольшим уклоном. Побрызгал «рефтамидом», присел на стульчик рядом с бабушкой, которая тут же организовала мне обед:
- Хотите кашу? Мне так много дали. Просила чуть-чуть, а они целую тарелку.
- Ну, видимо, на двоих и дали, раз много.
- А хлеб хотите деревенский? Кировский. Целую буханку взяла, испортится.
- Немного возьму.

Она оторвала больше половины очень мягкого вкусного белого хлеба.
- А пряник хотите? – и отломила тут же половину.

Гороховская каша была пресной, как обычно. Посыпал солью и орехово-изюмной смесью с цукатами. Пообедав, позвонил Альфредычу.
- Петрович, мы за первым лесным массивом. Сразу.
- Ждите меня через три минуты.

Обошёл рощу, никого не нашёл, зашел в лес, к источнику спускаться уже не стал. Позвонил еще раз:
- Ну, и где вы? Я зашел в лес.
- Возвращайся, мы сзади.

«Где сзади??» - я почувствовал тень накатывающего раздражения и подумал, что если сейчас сразу их не найду, то пойду обратно к той бабушке. Наконец, увидел их, машущих руками.
- Ну, а чего ж вы меня не встречаете? Я же сказал, что буду через три минуты. Как я вас могу обнаружить среди тысячи человек? Вам же легче меня заметить.

Раздражение есть следствие гордости. Да, одному идти легче именно потому, что можно избежать подобных ситуаций. Но как нам узнать правду о себе, если не через близких и окружающих? Мы думаем, что чего-то достигли, но Господь подводит к нам очередное зеркало.

…Рядом как раз отдыхали певчие. Все поле было расчищено от деревьев и кустов. Остался небольшой участок леса, в тени которого мы все и отдыхали. Неподалёку на поле увидел Зину, стоящую с акафистом в руках лицом к храму. Братья захотели меня накормить кашей.
- А я уже поел.
- А куда теперь ее?

И тут очень вовремя появился Слава.
- Вот кому ее. И пряник тоже ему достанется.

Небольшой дождик заставил нас достать пленки и накидки. Потом показалась медленно наплывающая огромная туча, кто-то сказал, что в Великорецком уже сильный ливень.

Павел пришел ближе к 11 часам.
- Петрович, есть у тебя такой же мусорный пакет? Хочу тоже ноги закрыть.
- Такого нет. Есть на шестьдесят литров. Устроит?
- Давай. И скотч.

Все начали просить скотч и заматывать по моему принципу ноги пленкой. Даже Коля, вымокший несмотря на новую экипировку, признал, что мой самодельный вариант – самый лучший. А Саша Барбир не изменял себе и опять агитировал за зонтик. Потом задал интересный вопрос:
- Васечка, вот акафист от мозолей - анти-мозоль. А Псалтирь от чего?
- А Псалтирь – от всего. Анти-всё.
- Ахаха! Как здорово! Точно! Анти-всё!

Туча так и не дошла до нас, растаяв по пути. Я вышел раньше всех, чуть-чуть постояв в пробке на выходе. Потом стало посвободнее, вдобавок, мне не приходилось старательно обходить лужи, как тем, кто надел кроссовки. Можно было полностью углубиться в Псалтирь, не замечая подъемов, которые в иные годы преодолевал с трудом. На первой и второй «Славе» я отрывался от чтения, поминая всех родственников-друзей-знакомых-любящих-нелюбящих-терпящих меня, на третьей – всех отошедших в мир иной. Солнце выглянуло из-за очередного облака, ярко осветив белые листы книги. Контрастные черные буквы сначала приобрели зелёную каёмку, потом она стала ярче и толще. А потом все буквы 105-го псалма полностью приобрели ярко-зелёное свечение: «…Отве́рзеся земля́ и пожре́ Дафа́на, и покры́ на со́нмищи Авиро́на, и разжже́ся огнь в со́нме их, пла́мень попали́ гре́шники…»

Я смотрел, удивлялся возникшему эффекту (который потом больше не повторился) и читал дальше пламенеющие строки:
«... раздражи́ша Его в начина́ниих своих, и умно́жися в них паде́ние. И ста Финее́с, и уми́лостиви, и преста́ сечь. И вмени́ся ему в пра́вду, в род и род до ве́ка..." –
Финеес, взяв копье, зашёл в шатёр и пронзил Замврия вместе с моавитянкой, убив сразу двоих одним ударом и прекратив блуд среди евреев. И прекратилось наказание Божие еврейского народа.
«…И ви́де Господь, внегда́ скорбе́ти им, внегда́ услы́шаше моле́ние их. И помяну́ завет Свой, и раска́яся по мно́жеству ми́лости Своея́, и даде́ я́ в щедро́ты пред всеми плени́вшими я́. Спаси́ ны, Господи, Боже наш, и собери́ ны от язы́к, испове́датися и́мени Твоему́ свято́му, хвали́тися во хвале́ Твоей. Благослове́н Господь Бог Изра́илев от века и до века. И реку́т вси лю́дие: бу́ди, бу́ди.

Сла́¬ва Отцу́ и Сы́¬ну и Свя¬то́¬му Ду́ху, и ны́¬не и при́с¬но и во ве́¬ки ве¬ко́в. Ами́нь.
Алли¬лу́иа, алли¬лу́иа, алли¬лу́иа, сла́¬ва Те¬бе́, Бо́¬же
Алли¬лу́иа, алли¬лу́иа, алли¬лу́иа, сла́¬ва Те¬бе́, Бо́¬же
Алли¬лу́иа, алли¬лу́иа, алли¬лу́иа, сла́¬ва Те¬бе́, Бо́¬же.
Го́с¬по¬ди, по¬ми́¬луй, Го́с¬по¬ди, по¬ми́¬луй, Го́с¬по¬ди, по¬ми́¬луй!
Сла́¬ва Отцу́ и Сы́¬ну и Свято́¬му Ду́ху и ны́¬не и при́с¬но и во ве́¬ки ве¬ко́в.
Ами́нь»

Буквы погасли. Я поднял глаза, вспоминая любимых. Оказалось, что я уже на вершине подъёма. Осталось пройти два поля – и привал. Рассосал одну конфетку, потом вторую. Немного одолевала жажда. Остановился, достал маленькую бутылочку

- Какая шляпа, такой и Василий! Христос воскресе!

«Кто это там что-то такое странное говорит? А, Оксана!»
- Воистину воскресе!

…Небольшая очередь вела к иконе, я постоял минуту и приложился. Пошел на старое место в самый конец привала на «смотровую площадку», перед которой дорога поворачивала вниз. Лёг на полянке на самом краю, а потом, когда икона пошла, и паломники освободили площадку, расположился поудобнее.

Рядом в низинке отдыхали мальчишки и девчонки из клуба «Покров». Напротив меня сразу за ними сидел Влад в черных очках и, слегка улыбаясь, наблюдал, как Александр Кухно начал воспитывать детей, когда все отставшие подтянулись на привал:
- Ведомые не должны говорить по рации. Ведущие, не надо давать им рации. Всё, что говорится – это для ведущих информация. Вы не должны засорять эфир, не говорить глупости. «Нашли Андрея» - это полезная информация. «Гусеница ползет», «Вот тут красивое дерево растет», «А что ты сейчас кушаешь?» - это бесполезная информация. Сергей! – Обратился он к одному из ведущих. - Почему так случилось, что Андрей отстал и потерялся? И это не он потерялся, а ты его потерял. Ты должен был за ним следить, не отпускать. А если не слушается тебя, то доложить старшему – мне. И я потом буду разбираться.

Попало всем. Но больше всего – хитрившему Андрею, который сочинил версию о вдруг заболевшем животе.
- Ничего такого он мне не говорил, - переживал паренёк-ведущий.
- Вы все знаете, что у нас виновнику по правилам отряда полагается физическое наказание, - Саша достал резиновый жгут. – Андрей, поворачивайся. Убери руки, так будет только хуже.

Плачущему Андрею досталось три чувствительных, но не слишком болезненных удара жгутом по попе. Штаны защищали, а Саша не переусердствовал.
- Я найду родителей и пожалуюсь на вас! - возмущался мужчина, оказавшийся рядом.
- У меня от матери получена лицензия на такие методы воспитания. Все заранее оповещены о правилах. Иначе в следующий раз просто не возьму, - Александр был спокоен.

Мужчина не сдавался. А Влад по-прежнему улыбался одобрительно:
- Вот так, Василий!.. Пацанов-казаков нужно наказывать.

Пора было собираться. Я сложил рюкзак, взвалил на плечи, и только сейчас Володя с Игорем меня увидели и помахали.
- Василий! Что у тебя там в рюкзаке такое тяжелое? Духовная литература? Свечи? Иконы? – подшучивал Володя Бухтияров.
- Угадал! Точно, духовная литература! – я помахал книжкой с надписью «Псалтирь»

…На последнем привале нашёл скромненький куст слева метрах в пятнадцати от дороги, вся приличная тень была занята. «Где-то здесь рядом и Коленька, видимо. Готовится пойти в голове колонны. Его перед Великорецким уже ждут Настя и дочки…».

Регент Екатерина Марьина в сопровождении другой певчей - обе в красных платочках – спешила к хоругвям. Икона вот-вот должна была начать движение. Я пошел почти в самом начале, но народ постоянно вклинивался с боков, и на спуске я увидел, что до хоругвей уже метров четыреста-пятьсот.

Настя с Мирославой ждали Колю на выходе из леса, вглядываясь в лица паломников. Не стал их отвлекать. «А где же старшая Василиса?..» А Василису, оказывается, успел укусить клещ, пока она ждала папу.

Народ фотографировался возле таблички «Великорецкое»


Детский клуб «Покров» (https://vk.com/pokrov_deti). На переднем плане – Александр Кухно (он же «Изя»)

Я прихватил одну из бутылочек с водой, которые тут же раздавали. Надо было слегка промочить горло и отметить промежуточную победу:
- Христо-о-о-ос воскресе!
- ВОИСТИНУ ВОСКРЕСЕ!!!
- Христо-о-о-ос воскресе!!
- ВОИСТИНУ ВОСКРЕСЕ!!!
- Христо-о-о-ос воскресе!!!
- ВОИСТИНУ ВОСКРЕСЕ!!!

И как раз подошел обнять Лёшу, встречавшего своих перед воротами монастыря и в последний момент решившего запечатлеть меня на видео. Ролик я потом отослал некоторым друзьям, чтобы они прониклись атмосферой хода. Отец Андрей Чикунов тут же написал: «Ты как настоящий пират!» Видимо, колорита к образу добавляли и чёрные бахилы, похожие на ботфорты, и «самая известная в ходу шляпа» ((С) Пал Фаритыч), и шейный платок. А изначально римские легионеры обматывали свои шеи тканью в целях защиты от стужи во время походов на север Европы.



- Лёша, я сначала пойду в гостиницу места занимать своим. Потом приду палатку ставить.

Возле закрытой двери «Ковчега» сидела дочь Павла Иннокентьевича Татьяна и никого не пускала. Рядом на травке Серега Политов переодевал обувь.
- А откуда ты здесь?? Как ты впереди меня оказался?
- Ну, вот так! – улыбался кум.
- «Пока лошадка четырьмя ногами... Мальчишка шустрый: раз-два, раз-два!» Так?
- Ахаха, примерно!

Татьяна всем терпеливо объясняла, что никого без хозяина пускать не будут. Одна настойчивая паломница не унималась:
- Нам старшая группы сказала, что как придём, тут же можно подниматься на второй этаж.
- Придет Павел Иннокентьевич и пустит вас.
- Но нам сказали, что можно сразу заходить, у нас там зарезервировано, - настаивала та.
- Вот зачем вы так делаете в крестном ходу? Кто вам мог такое сказать? Все сидят и ждут.

Я решил немного помочь Татьяне, сел на крыльцо по центру, еще и рюкзак поставил рядом, чтобы никто не смог пройти к двери подёргать ручки и пояснил настойчивой женщине:
- Ваша старшая просто не знает, что никого не пускают пока.

Через пару минут пришла дородная тётя некрестоходной внешности и такой же неподходящей для хода нарядной одежде - та самая старшая группы. Пришлось и ей объяснять, что Павел Иннокентьевич должен сам пускать, чтобы понять, кто пришел и в каком количестве.

Тут же толпилась очередь человек из десяти, а потом и пятнадцати в четыре душевые кабинки.
- Что они там так долго моются? - возмущалась Земфира, пришедшая из ростовского лагеря. - Один был в очереди, потом, смотрю, к нему еще трое присоединились. Когда мы так в душ попадём? А туалет здесь есть?
- Нет, только на улице кабинки. Био.

Я спрятал улыбку, глянув на Татьяну – все постоянные гости «Ковчега» знают про туалет во дворе. Татьяна тоже сдержала улыбку. Но я был не против такой военной хитрости - жильцов в гостинице было с избытком.

Подошёл Павел Иннокентьевич, народ оживился, задвигался:
- Мы с Самары!
- Так, Самара, проходите. Помните ведь куда?
- Помним, да.

Потом повернулся ко мне несколько удивленно:
- Сыктывкарцы! Коми! А вы чего здесь стоите? Вы же всё знаете! Проходите, проходите наверх к себе!

Синяя веревочка, как обещано, была натянута от стены к биллиардному столу. Не стал её снимать, перешагнул. Положил рюкзак тут же возле стола, выбрав место подальше от окна, от жары. Вдобавок, на столе и под столом можно было кое-что разложить из вещей, чтобы никому не мешалось. Взял кружки, ложку и пошел ужинать.

- Ставьте, ставьте посуду на стол, чтобы на руки горячее не попало.

Взяв гороховый суп и травяной чай, пошел на нос «Ковчега», где под навесом стояли столы и скамейки. Вскоре подошла Катя, потом Саша и Володя. Из коробок брали горстями сухари и добавляли в суп.

Поужинав, взял пустую бутылку, наполнил водой и решил ограничиться на сегодня мытьём ног. Встал на травку, аккуратно убрал грязные пластыри, и обнаружил …отсутствие кожи сверху большого пальца правой ноги. Её ошметки остались на пластыре. «Как так безболезненно стянул?.. И странное место для мозолей… Надо чем-то помазать и прикрыть пластырем». Поднялся наверх:
- Есть у кого-нибудь бактерицидный пластырь?
- Забери всё, Василий Петрович, я всё равно уезжаю, - Катя подарила мне пакет несколькими упаковками пластыря разных размеров.
- Вот спасибо!.. А теперь, ребятки, надо собрать по шестьсот рублей за гостиницу.
Народу нас как-то немного получается. Кто ещё будет?
- А Слава, кстати, не придёт, наверное. Его перед последним привалом на «скорой» забирали, - «обрадовал» нас всех Серёга.
- А что такое случилось??
- Тахикардия.
- Ого! Спаси и сохрани! – перекрестился Саша Барбир.

Пришел невесёлый Альфредыч, держа в руках кусочек бинта, сложенного в четыре слоя.
- Был у врачей. Сказали, надо сутки наблюдать за ранами. А завтра решать вопрос о продолжении хода. Вот, дали «левомеколь». Петрович, могу с тобой поделился, для меня слишком много. Да, сейчас еще Арсений, сын священника который, со своими должен подойти, пять человек всего. Места́ надо им оставить.
- А, тогда плотненько получается. Давай шестьсот рублей и иди ужинать. Мы уже все поели.

А я занялся пластырями. Намазал приличным слоем «левомеколя» место без кожи, закрыл бактерицидным пластырем, но жирная мазь, попав на руки, мешала прилепляться пластырю. Кое-как в три слоя обмотал полностью большой палец: «Вроде, держится… Да пока можно и так, лишь бы носок не пачкать. Завтра всё равно в баню идти…»

- О, вот и Фаритыч прихромал!
- Место для меня занял, Василий Пе́трович? - с ударением на первый слог спросил Павел.
- Тебе, Пал Фаритыч - мягкий белый диван. За труды.
- Вот за это тебе большой человеческий салам!

«Шакрам», «салам» - нас всё устроит.

- Я сейчас пойду в палатку спать, вот тебе деньги за всех присутствующих. Со остальных, кто еще придёт, собери, пожалуйста. Надо Павлу Иннокентьевичу передать.

Я взял кое-какие вещи и пошел к ростовским.
- Брат Василий, заходи сюда, - Лёша позвал в дом на колёсах. – Покушай рыбку с нами.

Игорь и Влад разбирали копчёного толстолобика на части, сидя за столиком.
- Василий, я вот шо-то пока без тебя решил палатку не ставить, - Игорь обернулся ко мне.
- А шо ты пока решил палатку не ставить? - спародировал я его, попав 100% в его ростовский говор.

Влад поднял глаза и посмотрел на меня с легким удивлением от того, что я тоже могу в точности воспроизводить интонацию и акцент. Потом привстал с сиденья, держа в руках рыбу и кивнул, приглашая на соседнее место:
- Проходи сюда.

Я протиснулся к окну. Тесновато, но жить можно. «Если пойти на литургию в 2:00, то причастие в 3:00, скажем, а надо шесть часов до него не есть. Время девятый час уже. Полчасика есть в запасе...»

- А чья эта зелёная сумка, – Дима вытащил с верхней полки мою клетчатую сумку-холодильник.
- Моя.
- Не моя. - Тоже ответил Влад

Последнее слово было произнесено нами одновременно хором, всем стало смешно. Влад тут же не преминул изобразить, как это прозвучало. Поев рыбку, пошли с Игорем выбирать место для палатки. За джипом Лёши бо́льшая часть территории была уже огорожена ленточкой, там разбила палатки другая группа паломников.
- Брат Василий, вот можно сюда, возле этой палатки, - предлагал Лёша, осматривая неровную полянку.
- Тесновато будет проходить. В прошлом году я был на этом пятачке, но теперь он наполовину заходит на чужую территорию.
- Да, туда лучше не надо.
- Да вот здесь вроде ничего. Уклона почти нет. И кочек. Сюда поставлю.

Игорь тоже нашёл ровный участок в полутора метрах от меня. Под днищем моей палатки потом обнаружились сухие обрубки стволов каких-то прошлогодних растений, пришлось их ломать прямо через дно палатки, потому что чувствовал даже через толстый ватный матрас, который принёс Леша из машины. Был бы жесткий коврик, проблемы бы не возникло, но он остался в «Ковчеге». «И кеды-то тонкие – ногами все бугорки и ямки чувствую, и матрас-то не толстый - «принцесса на горошине» прям...» Почитал «Правило ко Святому причащению», надел кофточку и лег спать в 21:00. Но заснул позже, какое-то время ворочался с боку на бок.

6 июня

Проснулся до будильника, накинул ветровку и пошёл в Никольский храм, успевая как раз к началу «Третьего часа». Народ подходил и подходил, к началу литургии храм был полон. Мужчины стояли почти ровными шеренгами, я не стал проходить далеко, встал почти сразу после кассы. Передо мной левее стоял высокий молодой парень по виду лет семнадцати-восемнадцати (большой подросток, можно сказать). Мужчина, стоявший позади, тронул его за плечо, обращая внимание на развязавшийся шнурок на левой кроссовке. Парень глянул вниз, дёрнул ногой, так чтобы шнурок улетел вперед. Не стал завязывать, будто так и задумано. Настоящие мужики не должны терять лицо, завязывая шнурки прилюдно.

Хор в этот раз состоял из шести женщин и одного мужчины. Пели слаженно, красиво. Правда, кассирша чуть портила картину для тех, кто стоял ближе к выходу, очень бодро и громко, несмотря на пение Херувимской, рассказывая очередному паломнику про стоимость свечей, икон и молебнов. Оба, похоже, не понимали, ЧТО в данный момент происходит. «Если бы нам хотя бы на три секунды был открыт явным видимым образом Огонь на престоле и предстояние пламенеющих ангелов…»

На Причастие священники вынесли шесть чаш, из каждой причастилось человек по сорок-пятьдесят.

…Я забрался в палатку, укутался в спальник. Благодать причастия проявилась неожиданным образом: в голове звучали песнопения какого-то огромного смешанного хора, состоявшего в основном из женских голосов – очевидно, это было навеяно сегодняшней литургией. Но хор был гораздо больше, а мелодии были незнакомыми. Они рождались как бы сами собой. С одной стороны, можно сказать, что я принимал в этом участие, но оно было минимальным: куда я хотел, туда в тот же момент и шла причудливая мелодия, ее движение возникало одновременно вместе с началом мысли. Но рождалась он сама. Идеально выстроенными аккордами сопрано, альты, тенора и бас плавно скользили волнами то по ступенькам вниз, то легко незнакомым рисунком устремлялись вверх, то ровно и уверенно держали каждый свою ноту. Пели всё время либо «Аллилуйя, Аллилуйя, Аллилуйя», либо «Господи помилуй!» Возможно, так у композиторов рождаются произведения. Если бы я умел, я бы записал. Через короткое время под звуки божественного многоголосия я сладко уснул… Проснувшись, мелодий уже не помнил.

Часть 1
Часть 2
Часть 4
Часть 5