Начало рассказа здесь

Я встал, как обычно, раньше всех, собрал рюкзак, набрал воды. Внизу в отделениях для обуви лежали нетронутые листовки с просьбой о помощи. Нет благословения, что тут скажешь…


В храме в 0:40 все паломники, ночевавшие на полу, уже были на ногах, к иконе Святителя Николая стояла очередь. Я подошел с тыльной стороны и приложился к окладу, чтобы никому не мешать. Потом встал ближе к боковому выходу: не душно и не холодно, да и хор недалеко. Стоявшая рядом паломница никак не могла приспособить свой рюкзак так, чтобы он не падал. Я прислонил свой рюкзак к ее рюкзаку, избавив ее и себя от проблемы. Народ наполнял храм, становилось тесно. Передо мной встала женщина, рюкзак ее был на вид довольно тяжел, но она не желала с ним расставаться. Тогда я поставил ее рюкзак на каркас своего. Она удивленно повернула ко мне голову, потом оценила задумку и, улыбнувшись, поблагодарила поклоном. Изредка возникавшие между паломницами недоразумения (мужики, кстати, не спорили ни с кем) из-за нежелания некоторых снимать рюкзаки или двигаться в сторону (а двигаться, когда везде на полу рюкзаки, было почти невозможно) почти сразу прекращались после взаимных извинений – все ждали начала акафиста, уже наступил час ночи. Свою книжку с акафистом я отдал соседке слева, увидев, что у нее такой нет, и она вынуждена заглядывать в книжку своей подруги, стоявшей чуть позади. А я изредка поглядывал в акафист той самой соседки, рюкзак которой лежал на моем рюкзаке.

Было пропето «Величание» и тропари, наступила тишина перед прочтением заключительных молитв. И вдруг возле противоположного бокового выхода раздался нечеловеческий крик, протяжный, в несколько заходов, переходящий в какое-то визжание. Кричала женщина, но не своим – мужским – голосом. Все оцепенели от неожиданности, мы перекрестились: «Господи, помилуй!...» Видно было, как двоих испугавшихся мальчишек успокаивали дьяконы. Как оказалось, там возле выхода стояли и наши мужики. Альфредыч потом рассказал подробности:
- После начала молебна ей стало плохо, затошнило, она вышла, продышалась, вернулась. Потом после окончания акафиста ее стало сгибать пополам, она стала сучить локтями, будто пытаясь освободиться от чего-то, а потом начался этот страшный крик-визг. Десять мужиков как ветром сдуло через боковой выход, - смеялся сейчас Саша. А тогда им было не до смеха. – Потом она пришла в себя и призналась: «Это бесы меня терзают, ничего сделать не могу…»

И ведь выбрали же, твари, момент – в полной тишине…

На первом переходе мы пели акафист все вместе, присоединившись к двум паломницам, желая их поддержать. Они были и удивлены поначалу, и рады - чем больше голосов, тем лучше. А потом мы распевали 13-й кондак без перерыва, не замолкая даже на подъеме. Очень быстро все выдохлись, только мы с Сашей Барбиром старались вдвоем до середины горы, поддерживая друг друга: когда у меня не хватало дыхания, тогда тянул Саша, и наоборот. В конце концов, устали и мы, спели последнюю строчку, одновременно, не сговариваясь, выдохнули в полную силу, обозначив окончание пения, и рассмеялись.



Под тополем никого не было, Ход продолжил движение без остановки до следующей точки. Первой привал оказался отменен. И не удивительно – особо ни к чему стоянка через сорок минут ходьбы после тридцати с лишним часов отдыха. Остановка была через полтора часа под тополем на вершине подъема, где мы обычно расстилали пленку на втором привале. По пути в Великорецкое кто-то жаловался, что как раз на этом привале неудобное место для молебна перед иконой, негде расположиться большому количеству молящихся. И вот было найдено нормальное – бывшее наше. А нам пришлось пройти чуть дальше и остановиться под раскидистыми березами.


Саша Липин - бессменный предводитель и организатор – показывает на новое место.


Собачка постоянно шла рядом с паломниками. По-моему, с первого до последнего дня…

Пять утра, как раз всем хотелось горячего чая в ясное прохладное утро. Солнце встало, играло, как на Пасху, переливаясь желтым, красным и зеленым цветами, но еще не грело в такую рань.

Альфредыч сразу после окончания молебна пошел к о. Иову, договорился нести икону первой тройкой.
- Как раз, Саша, займешь в Медянском лесу место для привала, а то придется в шестой раз тебе же расчищать новое, - подшучивали мы над Липиным. Расчищенные Сашей места на следующий год все время занимали другие компании.


Николай, Петр и Александр. Альфредыч заблаговременно провел для ребят краткий инструктаж по правильному несению иконы.

На переходе две девчушки пели неумело «Пресвятая Богородице, спаси нас, непобедимая победо...», зато напомнили мне слова и мотив. Я тоже потом начал напевать, шлось легко и быстро, потому что песеня по темпу была похожа на марш - как раз для крестного хода. Так незаметно пролетело два часа, и мы дошли до привала перед Медянским лесом. Все проходящие пытались кинуть рюкзаки на наше место, и каждому приходилось объяснять, что нам действительно нужно столько территории - для четырнадцати человек.
- Так, выкладываем консервы и лапшу на пленку, это у нас будет кухня, будем варить суп и делать второе! – Альфредыч взял приготовление обеда в свои руки. – Будете потом рассказывать историю под названием: «Как один Липин двумя пакетами рисовой лапши четырнадцать человек накормил»!
Леша с Олей приготовили изумительно вкусный мексиканский салат, кунжутную кашу добавили в суп для густоты – опять у нас настал праздник живота. Потом все отогревались после прохладной ночи, подставив спину солнышку. Через некоторое время стало совсем жарко, и я перебрался с дороги в тень «на кухню»…

Оставшееся время до окончания привала прошло мигом, я снова надел свои «калоши». Еще в Великорецком я решил вместо кроссовок попробовать идти, пока роса, в укороченных сапожках с меховыми вставками, которые по размеру больше походили на калоши. Лучше бы я не экспериментировал…
- Надо начинать акафист, переход длинный. Солировать будет старейший, опытнейший тенор Володя Растворов! Где наш басист? Бас!! Петрович, ты где! – Альфредыч всех - и отстающих, и убежавших - собирал в единый хор. Саша Барбир, как обычно, поддержал жестким баритоном, женщины подпевали ангельскими голосами. Наши старания не остались незамеченными: сначала одна бабушка, потом другая обернулись и спросили, не из хора ли мы («Ага, имени Пятницкого…»). Честно говоря, подумать такое могли именно что бабушки: люди знающие толк в пении, как помню по прошлым годам, морщась, затыкали уши. Но главное-то в том, чтобы нас не бабушки заметили и не профессиональные певцы, а Николай Угодник…

«Для меня очень мало значит, как судите обо мне вы или [как] [судят] другие люди; я и сам не сужу о себе. Ибо [хотя] я ничего не знаю за собою, но тем не оправдываюсь; судия же мне Господь.» (1 Кор 4, 3-4)

Под конец перехода идти было уже некомфортно – чувствовалось, что натер мозоли. На привале снял носки и обнаружил пузыри на пятке и между (!) пальцами - никогда такого не было. Вот они, калоши… Жесткая мозоль, из которой даже жидкость не вытекала. Я проколол их в нескольких местах, Альфредыч, увидев, укорил:
- Зачем??
Но я обработал ранки антисептиком, смазал мазью, закрыл пластырем (вот что значит, женщины подготовились к Ходу!) и вышел раньше остальных вместе с Валей Курочкиной. Против ожиданий, пошел не хуже – потому что читал акафист, естественно.
- Вася, смотри, кто несет икону!
Икону нес Слава. Ну, вот и до него дошла очередь.

…После обеда, который сотворил Альфредыч, в Медянах совершенно не хотелось есть. Только пить воду. Квас не лез. Оставил друзьям и причитавшиеся мне кефир с лимонником. В Медяны пошли с Колей, Сережей Иевлевым и Петром. С Колей читали акафист, потом пели тот самый марш «Пресвятая Богородице, спаси нас», нам подпевали и другие люди, стараясь от нас не отставать. Пели непрестанно до самой стоянки, поэтому боль не чувствовалась.
Маты в спортзале были уже заняты более шустрыми паломниками, но нам уступили парочку. Душ оказался все еще свободен, а вот еды в этот раз было еще меньше - только каша и чай. Ну и достаточно. Заморив червячка, мы начали располагаться, укладываться на коврики. Я уже почти уснул, как на весь зал разнеслось громко и неожиданно, но, как всегда, красиво: «Мирликийская страна хвалится тобою, отче Николае…» Все сразу встрепенулись, оглянулись, и оказалось, что с нами в спортзале будут ночевать певчие. А кто-то среди стоявших в очереди в душ, не видя девчонок, а только слыша их пение, произнес:
- О! Кто-то запись включил!
А места-то на матах были заняты как раз для них. Все правильно – заработали пением, заработали…

Кто-то сообщил, что по расписанию ход в этом году выходит на час позже, мы вышли в четыре утра, а оказалось, что колонна уже час, как прошла. В Гирсово пришли, когда колонна уже готовилась к выходу. Большинство из паломников надевали рюкзаки и сворачивали коврики, а мы с такими же сонями только устраивались завтракать.



На завтрак у нас была каша, чай со смородиной из Кленового, шоколад, конфеты, пирожки с паштетом. А купленный в Великорецком сахар так и не понадобился. Да и баллонов хватило. Хорошо все-таки идти одной большой дружной компанией. Правда, перед выходом мне опять сложили (по ошибке – думали, что отдают Володе) в пакеты всю оставшуюся еду. А Володя был только рад, что ему меньше тащить. Он наморщил нос, набрал воздуху, прикрыл глаза и от души чихнул:
- Чихал я на все!!!
Нет, с этим человеком не соскучишься, никогда не унывает, ни на кого не обижается.

Два Барбира удивили всех тем, что у них совершенно не было мозолей. Ссылались на очень удобные кроссовки «Адидас», а на самом деле, я думаю, они просто чисты и непосредственны, как дети. Саша за завтраком учил своего брата коми языку, а мы, глядя на близнецов, похохатывали, вспомнив анекдот про грузина, который учил украинца: «Не сiль, а сол, дурак нерусский!».

Павел попросил помочь надеть на спину тяжеленный рюкзак, под лямки на плечи запихнул по бутылке с водой.
- А это зачем?
- А чтобы плечи не резало.
- Так тяжело же – три литра воды.
- Нормально. Я когда в горы ходил, так перед этим еще не так тренировался. В конце тренировок уже специально грузил себя поклажей килограмм на пятьдесят, и с ней по снежной целине шел. А сейчас нормально…

А у меня ноги еле шли, я снял кроссовки, надел тапочки, стал отставать. Я начал сразу читать акафист, вспомнив, как в прошлом году на том месте отказывало колено. Идти стало полегче, и вот я уже обогнал Лешу с Петром и Николаем, отдал им в шутку честь, догнал Павла, который тоже шел тяжело. Услышав рядом акафист, он, подпевая, ускорился. Так мы и шли вместе до Пагинки. Павел спросил после акафиста, откуда такая вера.

- Какая вера? Обычная – небольшая. Все маловеры… Сомневаемся, ропщем, боимся… Сначала, как и многие, был атеистом. У меня у одной знакомой девушки был дедушка-священник, девяносто лет ему было, а мне - шестнадцать. Он мне про Бога, но я же типа очень умный, мне ж умными словами подавай, с доказательствами. Сейчас бы с ним поговорить… Представляешь, какой опыт у девяностолетнего священника? Да-а… Но он тогда улыбнулся, похвалил за ум. А мне что еще надо? А потом потихоньку началось: то один одноклассник умер, то второй застрелился, то у третьего бабушку хоронить некому, потом у сестры муж погиб сразу после свадьбы. В горах, кстати… Тогда и стал задумываться. Сначала, конечно, всякую помойную литературу читал, как многие. Эзотерика, псевдобуддизм, псевдоиндуизм и прочее. Прошло, слава Богу, после крещения. Собрал потом все эти книжки и вынес на помойку. И сжег даже, чтобы никто домой не унес. А потом был мой первый крестный ход – стефановский. А в Великорецком, сам видишь, мозги очень хорошо на место вправляются. Вон, в Горохово на исповеди отец Леонид мне прямо сказал, что будет, если молиться не буду. Давай, брат Павел, лучше помолимся? А то ноги опять заболят. А на привале договорим.

- Давай, давай! Начинай, а я подпою, поддержу, как смогу, из всех орудий!

Дочку Василису в декабре отправили в «Орленок», и мы с ней каждый день переписывались. Иногда по два-три часа. Сопровождал их небольшую группу довольно своебразный дядька –Владимир Николаевич – который все запрещал, трясся от раздражения от каждого неверного (на его взгляд) действия подопечных, из-за чего впадал регулярно в истерику и панику, крича на всех подряд. Естественно, у меня возникло огромное желание побеседовать с ним, когда дети будут возвращаться назад.
…
- Отец Олег сегодня на исповеди сказал, что если не смогу с вашим сопровождающим Владимиром Николаевичем спокойно разговаривать, то лучше воздержаться от встречи с ним, когда вы приедете назад.
- Зачем вам вообще разговаривать?
- Надо попробовать донести до него мысль, что он работает с детьми. А то может он не знает... Поговорить спокойно, но доходчиво. Буду с ним разговаривать мягко, но твердо.
- Это как?
- Как железный лом в варежках. Это называется "Солнце да не зайдет в гневе вашем". Всех Господь любит, все Его; солнце светит и на добрых, и на злых. Николаич орет на вас, я буду орать на него – куда это годится?
- А летом с директором лагеря?
- Ну, там я, возможно, слегка переиграл ;)
- Это была актерская игра??
- Большей частью - да. Моих детей обижать нельзя. Поэтому я должен был выглядеть страшным. Но внутри злобы не должно быть - Слава Богу, он не натворил ничего особо опасного. Разум не должен затмеваться.
- Я аж поверила. Думала, что если бы рядом была бетонная стена, то ты бы его ударил об неё головой, даже не моргнув.
- Моргнул бы, ты что! На самом деле, даже за словесные угрозы могут привлечь. Поэтому он просто должен был понять, что его безобразия ему с рук не сойдут, и я настроен серьезно. Так что это была игра лицом для убедительности) А остальное он сам додумал. Намеки были расплывчаты, зачем конкретика? Человек сам себя испугает собственными страхами. Я же не знаю, чего он боится на самом деле, поэтому пусть думает, что хочет. Мое дело было грозно напустить туману. Но вообще, в любой сложной ситуации что должны делать православные?
- Молиться?
- Конечно!
- Пап, а как научиться разговаривать с людьми так же решительно и убедительно, как ты??
- Когда человек прав, тогда и уверен, и смел. «Если Господь с нами, кто против?» Да может и не надо такой хорошей девочке быть слишком напористой и жесткой... Потом такие девочки разучиваются говорить нормально и получают проблемы в личной жизни. А ты должна быть счастлива. У тебя есть папа, а главное - Бог! А потом будет и муж - каменная стена. Молись. У нас часто возникает соблазн самим все решать, а надо полагаться на Него.
- А ты же сам много чего решаешь?
- Помолившись предварительно. Генеральная молитва - это Великорецкий, Стефановский. Потом обязательное соблюдение постов и причащение. Ну и ежедневное правило... И перед любым серьезным разговором, конечно. Как с твоим директором лагеря или Владимиром Николаевичем…
…
Так получилось, что с Владимиром Николаевичем мы в итоге разминулись. А на другой день после приезда Василиса сообщила новость:
- Папа! Владимир Николаевич забыл отдать документы ребятам, которые поехали дальше в Воркуту. А в Ухте была проверка, был большой скандал, проводников грозились уволить, а на Николаича напишут жалобу в Минобраз!
- Ну вот… Заметь, разобрались без нас, Слава Богу, с этим странным человеком…
- Ага... Папа, а я книжки кое-какие решила выкинуть на помойку. Как ты когда-то...

***

…После Пагинки опять отстали с Павлом от своих.
- Павел, такое впечатление, что у тебя рюкзак становится больше после каждого привала! Должно же быть наоборот! Что-то ты, наверное, с каждой стоянки на память забираешь? В Гирсово на детской площадке, я заметил, не хватало одной покрышки! Ладно, хватит шутить, надо молиться!
- Но и пошутить тоже иногда надо. Для поддержания духа.
- На привале – почему бы и нет. Хотя тоже с осторожностью. В меру. А то меня в 2008-м на «скорой» потом везли, дошутился…
Хотя бывает, у некоторых крен в другую сторону: постные лица, обличение других, непримиримость к чужим суждениям, «Молитесь, трупы!» и прочее. А ведь Господь говорил, что узнают, что мы Его ученики, по одному простому признаку – если будем иметь любовь между собой. Стремление поддержать в товарищах бодрый дух – это она и есть. А когда указываешь пальцем на других, остальные три пальца смотрят на тебя...

«Некто, ловя в пустыне диких зверей, увидал, что авва Антоний шутливо обращается с братиями, и соблазнился. Старец, желая уверить его, что иногда бывает нужно давать послабление братиям, говорит ему: „Положи стрелу на лук свой и натяни его“. Он сделал так. Старец опять говорит ему: „Еще натяни“. Тот еще натянул. Старец опять говорит: „Еще тяни“. Ловец отвечает ему: „Если я сверх меры буду натягивать, то переломится лук“. Тогда авва Антоний говорит ему: „Так и в деле Божием, — если мы сверх меры будем налегать на братий, то они скоро сокрушатся. Посему необходимо иногда давать хотя некоторое послабление братии“. Выслушав это, ловец был сильно тронут, и, получив великую пользу, ушел от старца. И братия, утвердившись, возвратились в свое место».
(Преподобный Антоний Великий)

В одном месте на страницах Библии сказано: время плакать, и время смеяться; время сетовать, и время плясать (Еккл.3:4). Значит, позволяется и смех, как телесное выражение радости. Смех, равно как и общение с людьми доброго и веселого характера, прекрасно действует на здоровье. Из всех телесных движений, которые потрясают тело и вместе с тем душу, смех есть самое здоровое: он помогает пищеварению, благоприятствует кровообращению, ободряет жизнь
(Cвт. Климент Александрийский.)

Мы запели с ним «Непобедимая победо», прибавили шаг и пришли к огромным бетонным буквам «К И Р О В» как раз к тому моменту, когда вся наша компания кучковалась для общей фотографии.
- О! Василий! Павел! Давайте сюда!



«…когда молишься, не будь, как лицемеры, которые любят в синагогах и на углах улиц, останавливаясь, молиться, чтобы показаться перед людьми» (Мф. 6, 5)
На привале перед мостом обычно буйная Надежда нас рассмешила. Мы лежали на травке возле обочины, попивая минералку, которую притащил Альфредыч, и слышали приближение группы паломников, в которой солировала Надежда, и вскоре над нашими головами раздался ее зычный голос:
- Вот! Святые лежат, а грешники молятся! – желая нас поддеть, видимо.
Мы посмотрели на нее, друг на друга и расхохотались. Ничего обидного в ее словах не обнаружилось. Похоже, она пошутила сама над собой…

Мнимо смиренный в присутствии многих скорбит о своем ничтожестве, называет себя и грешным, и окаянным, и ненормальным... дурачком и другими нелестными именами. Присутствующие думают: "Спаси его, Господи! Какой он смиренный!.. Даже не стыдится при всех обзывать себя так". Но стоит только согласиться с ним и сказать: "Да, да! В тебе есть это!" как он тут же изменится и даже может возразить: "А ты откуда знаешь?" Но чаще он умолкает, затаив злобу и вражду на своего обличителя. Отныне он считает благодетеля своего врагом. Перестает здороваться, отворачивается, косится, при случае не прочь отомстить… (Схиигумен Савва (Остапенко))

…На мосту началась самая настоящая песчаная буря, ветер мало того, что сдувал кепки – он был такой силы, что мост «пел». Вернее, не сам мост, а дорожное ограждение, из изгибов которого ветер извлекал гудение.
- А если бы куски ограждения были разной длины, то мост играл бы какую-нибудь мелодию…, - задумчиво потом уже в машине произнесла Светлана. Романтическая натура…


Отец Илья с сыном.

…На Филейке, пообедав, я поковылял за угол на свое обычное место. И тут я понял, что пакет, который я таскаю в руках, стараясь не потерять – это мусор, который я тащу аж с предпоследнего привала перед мостом. «Хм! Забавно! … Выкину где-нибудь в урну по пути, не пойду сейчас уже никуда...». Сел на коврик, снял кроссовки, посмотрел на третий слой пластыря, который был наклеен на мозоли после моста – идти было так некомфортно, что пришлось остановиться посреди перехода. «Мда… Теперь-то зато знаю, что делать… это в 2008-м не знал, а сейчас надо читать акафист. На последнем переходе два раза легко успею…», - и лег подремать. Но не вышло.
Подошла бабушка с ящиком для пожертвований. Я отдал купюру, а потом обратился к ней:
- А у меня к Вам просьба.
- Какая?
- Возьмите, пожалуйста, пакет, выкиньте в мусорку, если Вам не трудно.
- Ой, конечно не трудно! А давайте я Вам кваса принесу? - предложила она, увидев в пакете пустые бутылки.
- Нет, спасибо, зачем Вы будете специально ходить...
– Да я все равно хожу, давайте принесу!
– Да у меня есть чуть-чуть, мне хватит до конца Хода, не надо специально ходить.
– Но если что, я принесу!
– Ладно…

«Люди в очереди там за квасом стоят, а мне бабушки хотят принести прямо сюда… Чудеса…» Лежал, дремал, ворочался... Повернулся на спину – Ба! Кто это? Мелькнула знакомая голубая курточка и профиль.
- Манефа!!!
- Ой!! Вася, Вася-а-а!! Васечка-а-а-а!! – Манефа заверещала от радости, удивив прохожих, и засеменила ко мне в объятия. - Как я хотела тебя увидеть. Шла и думала, надо кого-нибудь из наших застать, а в первую очередь тебя! Морс хочешь? А то он уже у меня на спине в рюкзачке согрелся.

Она достала еще прохладный морс, я выпил полторы чашки.
– А то тут бабушка ходила, квас мне предлагала принести, а я ей ответил: «Нет, спасибо! Мне должна Манефа морс принести!» …
- Шутишь?
- Конечно!
-
Рассказал ей о Тане, она поделилась своими новостями, попросила выслать на «Одноклассники» наше с ней фото…



…Впереди колонны шел бодрым шагом митрополит Марк, священники образовали каре. Я присоединился к первым рядам, чтобы хотя бы к окончанию молебна придти в храм Веры, Надежды, Любови. Несмотря на уже наполовину прочитанный акафист, боль не проходила, шлось тяжело, мозоли болели, я отставал все дальше и дальше от иконы. «Что же такое? Шестой кондак уже, а боль не проходит, странно все это… За какой грех? Господи, за какой грех, подскажи! За тщеславие? Если да, то прекрати, пожалуйста, боль на ближайшие 100 метров, а потом уж пойду, как шел, потерплю дальше… И акафист буду молча читать теперь, чтобы никто не видел, что наизусть знаю…» И боль через секунду прекратилась, я пошел нормально, бодрым шагом, ожидая, что боль возобновится. Но Господь милостив, ничего ему для нас не жалко, все готов простить в любой момент, лишь бы покаялись. Я даже немного догнал икону, но ровно настолько, чтобы идти не в толпе – почему-то после первых двадцати рядов были большие свободные промежутки.

«Тщеславие выказывается при каждой добродетели. Когда, например, храню пост – тщеславлюсь, и когда, скрывая пост от других, разрешаю на пищу, опять тщеславлюсь – благоразумием. Одевшись в красивую одежду, побеждаюсь любочестием, и, переодевшись в худую, тщеславлюсь. Говорить ли стану? Попадаю во власть тщеславия. Молчать ли захочу? Опять предаюсь ему. Куда ни поверни эту колючку, она всегда встанет шипом кверху» (Преп. Иоанн Лествичник)

…После привала с молебном увидел наших, которые пытались пробиться в первые ряды, но на повороте их все-таки вытеснили. Я опять шел чуть поодаль, где было посвободнее, взобрался на бордюр, пытаясь расслышать песнопения клироса, но ветер мешал. Вдобавок, рядом идущая тетушка заботливо предупредила, чтобы я не рисковал и сошел на асфальт:
- В Ходу уже куча поломанных ног и разбитых носов …

Я прислушался к ее совету, спустила с бордюра и начал во второй раз читать акафист - уже молча. И ведь помнишь всегда слова из акафиста святителю Спиридону Тримифунтскому про несчастного дьякона: « Тщеславившегося своим гласом и гласа, и языка лишивый…», но делаешь и делаешь одни и те же ошибки. Последние переходы неизменно дают напоследок уроки…

После храма мученице Екатерине показалась Царево-Константиновская Знаменская церковь, батюшки брызгали святой водой, мне досталось совсем мало – пару капель долетело. А возле колокольни Спасского собора меня окатили прямо как из шланга с двух сторон, я аж от неожиданности выдохнул: «Ух ты!», сразу взбодрился и ускорил шаг – до моих друзей было рукой подать. Оля с Лешей вышли из Хода в Новомучениках и поехали за вещами, чтобы успеть на поезд. И теперь Оля встречала нашу компанию на перекрестке улиц Казанской и Горбачева, обнимала, прощалась со всеми. Наши шли вверх по Казанской, напевая величание, я, догнав, неожиданно присоединился к ним и поддержал на всю улицу:
-О! Петрович! Ты откуда??
- Наблюдал за вами!

И мы еще раз напоследок спели величание Николаю Угоднику на всю Казанскую. Время было 15:30 - так рано мы еще не возвращались. Оказалось, в Кирове в это время пробки: мы долго тащились от перекрестка к перекрестку, Альфредыч и Барбиры свернули налево, а я поехал опять по старому мосту. Мой расчет оказался верен – они попали в новые пробки и приехали к Даниловке позже нас.

Света раздумывала над супом, в котором оказалось мясо.
- Не думай. Ешь. Мы в пути.

На выходе из столовой меня ждал сюрприз.
- Лена!
- Васечка!

Чудеса продолжались – я встретил в Даниловке свою бухгалтершу, которой оставлял свой телефон. Тридцать секунд – и мы бы разминулись, и телефон я получил бы только через два дня. А сейчас можно было сделать несколько неотложных звонков.

…
- Василий, не спишь? - Коля наблюдал внимательно за мной, сидя рядом на пассажирском сиденье. – А то Валера, помню, засыпать начал: смотрю, глаза закрываются, носом клюет за рулем.
- Да не, все нормально, какой сон? Время – семи нет...
Альфредыч с Барбиром нас обогнали, умчались вперед, а мы поехали особо не спеша. Проезжая мимо Ыба, пропели тропарь святителю Стефану Пермскому.
- Василий, а в этом Стефановском ходу ты же в этой же ковбойской шляпе был?
- Ага, в ней. Сидим мы с Колей Ракиным на завалинке, идет мимо тетушка с внуком, рассказывает что-то ему, показывает потом на меня и говорит: «А это ковбой!», и идут дальше. Коля потом долго от смеха успокоиться не мог: « «А это ковбой!!!!А-а-ахахах-ха!! Василий, ты - ковбой!!!»
- А ты у родителей ночевал? Как они?
- Ну да, они как раз перед майскими уже из города переезжают в деревню. С папой, кстати, проходили медосмотр в мае, захотел все-таки права обменять. Заходим к хирургу, я с порога: «Ветеранам Первой Мировой справки выдаете?». Врач смеется, а потом смотрит на год рождения: «1923», так у него глаза на лоб… Ничего, нормально, силе в руках удивился, спросил, чем отец занимается. А тот отвечает: «Телевизор смотрю!» А психиатр начала издалека: «Какой сейчас год?» - «С утра был 2015-й». Я ей говорю: «Да он соображает все лучше нас с Вами!))»

Заехали к старикам. Мама вручила мне картошку, зелень и котлетки, и, естественно, атаковала расспросами Валю, Свету, Колю и Серегу. А я пошел к дому, обнял папу, который стоял на крыльце. В 22:30 я был уже дома. Детки, конечно, не спали, выбежали обниматься со мной.

…Вечером следующего дня, идя с работы, встретил отца Алексея:
- Василий Петрович! Ты карточку когда свою заберешь?
- Какую?
- Из магазина «Ассорти», дисконтную. Вожу уже месяц с собой. Так ты и забыл забрать у нас.
- Ох ты ж елки-палки! А я думал, что потерял! Совсем из головы вылетело, что отдавал. Утром про ключи еле вспомнил…

По имени-отчеству он стал называть меня с того момента, как отучился в автошколе. А в прошедший Великий Пост он развеселил меня этим на два дня. Я пришел на литургию, исповедался, стою на службе. На душе тяжеловато – Таня только выписалась из реанимации, денег нужно собирать целую гору, документы для ГАИ готовить по школе… И вот подхожу к чаше, а отец Алексей еле заметно улыбаясь в бороду произносит,:
- Причащается раб Божий Василий…, - и, глядя хитро на меня, тихонечко (так, что слышат только дьяконы) - Петрович!…
У меня сразу рот до ушей – поднял батюшка настроение до небес.

Через три дня мы встретились неполной компанией в городском крестном ходе.
- А я два дня на работе всем улыбалась, как блаженная! – Валя делилась впечатлениями от Великорецкого. – Мозги прочистились в Ходу, первые два дня постоянно в голове песнопения...
- А у меня тоже песнопения были в голове, пока на концерт православной исполнительницы не сходила позавчера - все в голове исчезло. – Сокрушалась Светлана. – Странно… И концерт вроде православный… Надо еще попеть акафист, чтобы вернулось. Давай, Василий, начинай!
Мы шли и пели, сбиваясь с мелодии, да еще и не хватало дыхания даже на маленьком подъемчике.
- А в Великорецком пели, поднимаясь в гору, еще и с рюкзаками. А сейчас пустые еле поем… Чудеса… Но все равно настроение начало возвращаться – то самое, с песнопениями в голове…

Главное в молитве — не от нас, а от Бога, от Духа Святого, от благодати во имя Христово. А так как Бог открывается только достойным этого, то нам, недостойным, бывает трудно молиться или иметь беседу, общение с Богом: это “неестественно” для нас. А все неестественное — тяжко. Вот почему молитва трудна нам. Лучше читать меньшее количество молитв, но духовно, сердечно, чем вычитывать все, но второпях и без чувства – «переживания слов». Для этого лучше назначить то же самое время, что и для «правила», но творить молитвы с чувством, со смыслом. И припоминается мне случай: в Оптиной пустыни старец Нектарий говорил так:
— Лучше произнести одну молитву ныне, а завтра другую!
Митрополит Вениамин (Федченков)

***
«Но как вы участвуете в Христовых страданиях, радуйтесь, да и в явление славы Его возрадуетесь и восторжествуете». ( 1 Петр 4, 13)

За рассказ я не мог взяться очень долго, хорошо, что успел набросать тезисы о главных моментах. Никак не шло вдохновение для написания. Да и домашние заботы периодически одолевали так, что не хватало сил. Иногда хотелось просто полежать, чтобы никто не трогал. Пока сидел с женой в реанимации, читал Псалтирь, книжки, выписывал интересные цитаты для будущего рассказа. А концовка мне пришла в голову, когда я шел из больницы к метро, чтобы поехать в аэропорт на ночной самолет. Я читал с телефона псалтырь, и последние стих, который я успел прочитать до того, как показалось яркое вечернее солнце между домов, был таким:

…Я́ко áще не Госпóдь бы бы́лъ въ нáсъ, внегдá востáти человѣ́комъ на ны́, ýбо живы́хъ пожéрли бы́ша нáсъ:
внегдá прогнѣ́ватися я́рости и́хъ на ны́, ýбо водá потопи́ла бы нáсъ.
Потóкъ прéйде душá нáша: ýбо прéйде душá нáша вóду непостоя́нную.
Благословéнъ Госпóдь, и́же не дадé нáсъ въ лови́тву зубóмъ и́хъ.
Душá нáша я́ко пти́ца избáвися от сѣ́ти ловя́щихъ: сѣ́ть сокруши́ся, и мы́ избáвлени бы́хомъ… (Пс. 123)

Аминь.


Просьба о помощи.
У жены 4А стадия лимфомы Ходжкина (поражение лимфатической системы). Квота в институт им. Горбачевой в Петербурге на высокотехнологичное лечение выделена, но требуются деньги на томографию, анализы, проживание, сиделку, перелеты, реабилитацию. После трансплантации костного мозга необходимо еще несколько ампул «Адцетриса», 4000 евро каждая…
Карта ВТБ24: 4272 2908 8052 3741, карта Сбербанка 5469 2800 1101 4108 - обе на имя Вороновой Татьяны Сергеевны; QIWI/Моб. Банк: 912-113-0-238.