Рассказывает Светлана Сафиуллина, педагог, кандидат технических наук:

– Родилась я в Казани, в татарской семье. Не могу сказать, что семья моя была глубоко религиозной, но мама верит в Бога и следует исламу во всех подобающих формах. Отец тоже не сомневался в существовании Бога, хотя был коммунистом. Да и мы, дети, были воспитаны таким образом, что для нас не стоял вопрос, есть ли Бог. Мы были уверены, что Он есть. Хотя, конечно, в школе атеистические «прививки» делались. Однажды после очередной такой «прививки» я пришла домой в смущении: вдруг Бога придумали люди? И задала этот вопрос бабушке. Она очень серьезно меня выслушала, усадила напротив себя и сказала: «Знаешь, ты мне подобные вопросы больше не вздумай задавать. Подрастешь – все поймешь. А пока ничего не понимаешь, лучше молчи». Я это запомнила на всю жизнь, и когда впоследствии у меня возникали какие-либо колебания в вопросах веры, всегда вспоминала урок, полученный от бабушки.

Но, веря в Бога, мы с отцом сомневались в посмертной участи человека. Душа не принимала рая, описанного в исламе. Мне даже порой казалось, что это не нравственное совершенствование человека, а какое-то извращение. Сусальное, рафинированное извращение. Впрочем, и в образе Магомеда было нечто смутительное. Не хочу оскорблять ничьих религиозных чувств, но у меня мелькала крамольная мысль: если пророки Божии так нравственно несовершенны, то к чему можно прийти, следуя за ними?

Тем не менее, я считала себя мусульманкой, знала (и до сих пор помню) молитвы. Но религия существовала отдельно, а мои духовные поиски – отдельно.

Потом я переехала в Москву, вышла замуж, родила дочь. И когда мне понадобилось устроить ее в детский сад, одна моя сердобольная знакомая, увлекавшаяся теософией, посоветовала отдать дочку к вальдорфцам в центр лечебной педагогики им. Рудольфа Штайнера. Время было перестроечное, в тонкостях религиозно-философских учений мало кто разбирался, все идущее из-за границы было в новинку и воспринималось на ура. Да и что, казалось, было плохого в заявках вальдорфцев на целостный подход к человеку и на то, что воспитательные подходы должны учитывать психологические особенности ребенка? У меня, во всяком случае, контраргументов не нашлось, и я решила посмотреть. Пришла. Руководителями центра оказались иностранцы. И не откуда-нибудь, а из самого Дорнаха, где Штайнер основал антропософское общество! Мне они очень понравились: развитые, образованные, альтруистичные. Согласитесь, не так уж часто встретишь, чтобы директор центра в 5 часов утра вставал и собственноручно мыл на работе полы. Я думаю, это были не просто очень рафинированные, но и наиболее правильные вальдорфцы. А поскольку в этой системе есть не только плохое, но и много хорошего, впечатление у меня поначалу сложилось самое благоприятное. Я, как и многие другие родители, обращала внимание лишь на внешнюю сторону вальдорфской педагогики, не понимая, ради чего эти люди так самоотверженно трудятся.

Но Бог, как известно, все может обратить во благо. Так и меня встреча с вальдорфцами заставила задуматься о христианстве. При первом знакомстве они сразу же дали мне одну из своих многочисленных брошюр о Христе. Я, конечно, знала об Иисусе, ведь мусульмане считают его пророком. И меня всегда волновал вопрос: почему Христос, такой совершенный и высоконравственный, не остался последним пророком? Почему после него пришел Магомед – такой, какой он есть? Книжка вальдорфцев меня очень заинтересовала. Я ее читала, перечитывала. И вот однажды, когда дома никого, кроме меня, не было, уснула с этой книжкой в руках и увидела сон, который перевернул всю мою жизнь.

Во сне я очутилась в совершенно незнакомом провинциальном городе. До сих пор помню его в деталях. Потом я даже нарисовала своей православной подруге подробный план. Слева от меня был забор, а за ним – дивный сад, весь в цвету. Отчетливо помню и время года, и время дня: часов 5 вечера, буйная весна. Навстречу мне несется тройка лошадей, запряженная в красивую коляску, обитую кожей, с откидным верхом. Подъехав, тройка остановилась, и я увидела дородную монахиню с большим золотым крестом на груди. Я и сейчас вижу ее так отчетливо, как будто она сидит напротив меня. Рядом с ней была другая монахиня, старенькая, худенькая. Она сошла по двум ступенечкам ко мне и посмотрела на меня с такой тревогой, с таким сочувствием. Никогда не забуду этот взгляд. А потом протянула мне на ладони овальное изображение. Моя религия не разрешала мне заходить в православные храмы, поэтому я многого не знала и никогда не видела. Теперь-то я понимаю, что мне протягивали икону в окладе. А тогда, делаясь с подругой впечатлениями, я описывала это так: «Монахиня показала мне чеканку, на которой выбито изображение Божией Матери. На коленях у нее Младенец и еще что-то: то ли шар, то ли булава. Непонятно…» Но Ольга, моя православная подруга, сразу догадалась. «Тебе, – сказала, – “Державную” икону показали».

Протянув мне икону, старенькая монахиня произнесла, качая головой: «Молись, молись! Может быть, спасешься».

И все будто растворилось. Я проснулась с чувством, что действительно побывала в каком-то другом месте, и долго не могла отойти от нахлынувших переживаний. Это случилось в марте. А через какое-то время мне нужно было решить, стоит ли устраивать дочку в вальдорфскую школу. И тут вдруг моя подруга Ольга принялась меня упрашивать, чтобы я съездила с ней в Дивеево.

– Может, монахинь своих увидишь, – говорила.

– Да как я поеду? Мне же нельзя!

– А ты не будешь в храмы входить. Просто прогуляешься со мной за компанию.

Ну, я и согласилась.

В Дивееве я все-таки вошла в Троицкий собор. Вошла с большим страхом. С одной стороны, я опасалась опошлить своим присутствием богослужение. А с другой, считала, что раз уж Бог создал меня мусульманкой, я не должна изменять вере отцов. Поэтому, войдя, я приникла к колонне, как бы впечаталась в нее, мечтая сделаться невидимой. Мне казалось, стоит на меня посмотреть – и сразу будет понятно, что я не христианка. Но при этом я с интересом сравнивала происходящее с тем, что мне доводилось видеть в мечети. Я заметила, что ритм молитвы совершенно идентичен мусульманской. А потом… Потом произошло нечто необычайное. Когда собравшиеся в храме запели – сейчас, задним числом, мне думается, что они пели «Верую», – у каждого поющего из темечка протянулись к куполу живые трепещущие ленточки. Я по образованию химик. Наверное, поэтому увиденное напомнило мне сгущенный воздух. Такого синевато-серого цвета бывает жидкий азот. Потом я эти ленточки обнаружила на иконах, изображающих архангелов. У них за ушами именно такие ленты. Только на иконах они непрозрачные, а у людей в храме были прозрачные. И я в этот момент всем сердцем, всем своим существом поняла, что здесь происходит то, чего нет больше нигде. Нет и не может быть! И вопросов о том, Кто есть Христос, а кто – Магомед, что есть Православие, а что – ислам, для меня не осталось. Хотя человеку, который не испытал ничего подобного, наверное, бесполезно это рассказывать. Слова тут бессильны. Почувствовать истинность или неистинность чего бы то ни было можно только сердцем.

Ну, а дальше было еще удивительней. Я не сомневалась, я опять-таки сердцем чувствовала, что монахини из моего мартовского сна реально существуют. Но ни того сада, ни забора в Дивееве не обнаружилось – никаких намеков на городок, который мне привиделся во сне. И потом, в Дивееве – говорила я Ольге, – монахини ходят в каких-то «колпаках» (я тогда не знала, что это клобуки), а монашки из моего сна были в «пирожочках» (скуфейках). В конце концов, так ничего и не найдя, я засобиралась домой.

Приезжаем мы с подругой в Арзамас: билетов на Москву нет и не предвидится. Как ехать, непонятно. Но Ольга не унывает:

– Это, наверное, воля Божия. Давай сходим на вечернюю службу.

Едем мы с ней на автобусе, и вдруг она как закричит:

– Смотри, Светлана! Смотри! Твой забор! Твой сад!

И вот мы выходим с ней из автобуса в Арзамасе на том самом месте, где я побывала во сне. В совсем незнакомом для меня городе.

Я опрометью помчалась в ту сторону, откуда ко мне подъехала тройка лошадей. И увидела Никольский монастырь! Он тогда только-только открылся. Я вбежала – и ноги у меня подкосились. Во дворе стояла та самая дородная монахиня с большим крестом. И встретила она меня словами:

– Наконец-то приехала…

Не знаю, может быть, так все игуменьи встречают гостей, а, может, у меня на лице было написано, что со мной происходит… Но почему-то мне кажется, что она меня тоже узнала.

Не спросив, кто я и откуда, она сказала:

– Ну иди, молись.

В храме были одни монахини.

Я вошла и увидела прислоненную к алтарю «чеканку», только увеличенную раз в двадцать, – «Державную» икону Божией Матери.

Ко мне подошла вторая, старенькая, монахиня из моего сна. Взяла меня под локоточки и со словами «Иди, помолись» поставила меня прямо перед этой иконой.

Не буду долго рассказывать, что со мной происходило. Скажу только, что все во мне содрогалось. В один миг у меня переменилось отношение к своей жизни и к миру. Потрясение было настолько сильным, что я потом недели две не могла говорить. Не то чтобы онемела, а просто слова были излишни. И я приняла решение креститься. Мне было совершенно ясно, что без этого – не жить. На праздник Рождества Богородицы мы с мужем и дочкой покрестились.

Правда, вернувшись из Дивеева, я еще какое-то время общалась с вальдорфцами. И не просто общалась, а очень активно им помогала. Они даже пригласили меня на семинар, где «ковались» новые кадры. Но это стало началом конца.

Дело в том, что я вела себя не так, как подобает новичку. Я задавала вопросы. Видимо, достаточно сложные. По крайней мере, мне на них не дали вразумительного ответа. Например, руководители семинара говорили о каких-то кристально чистых пространствах чистого разума и о том, что человек сейчас может развиваться духовно именно через разум. Дескать, век такой на дворе: Небеса можно взять только умом. Я спрашиваю: «А как же быть с сердцем? Как вы сердце очищаете? Оно же с умом связано».

Руководитель растерялся и взял тайм-аут аж на две недели.

Потом я спросила, как они справляются с грехами. Что можно с ними умом сделать? Он тоже не смог ответить. Что такое грех, он, похоже, вовсе не знал.

А тут еще выяснилось, что им наши старцы как бельмо на глазу. Мол, все это позавчерашний день, Небеса закрыты… Я опять не смолчала. И когда на семинарах предлагалось читать какие-то бесконечные поучения их гуру, я возьми да и предложи читать «Отче наш».

Короче, вылетела я оттуда с треском. О чем, конечно, не жалею. А вслед за мной ушли и многие другие люди. Семинар этот, слава Богу, распался.

А через некоторое время случилось еще одно великое чудо. Дело в том, что я серьезно захворала. У меня определили опухоль, причем очень нехорошую. Я уже с трудом ходила, постоянно пила обезболивающие средства. И перед операцией, которая была неизбежна, поехала в Псково-Печерский монастырь. Мне хотелось духовно подготовиться к операции: хорошенько исповедаться, причаститься. А дальше положиться на волю Божию.

Я поехала на Успение с другой своей подругой, Еленой, которая может засвидетельствовать, что все было действительно так, как я рассказываю. В Псково-Печерском монастыре в этот день выкладывают красивую дорожку из цветов. Мы с ней тоже немного поработали. Она старалась меня оберегать от столкновений с людьми, потому что рука у меня сильно болела, и даже легкий толчок был бы мучителен. Я исповедалась, причастилась. А потом совершался чин погребения Божией Матери, и по красивой дорожке из цветов был устроен крестный ход от Михайловского собора до Успенского. Нас помазали, и я помню, как стояла на соборной площади перед Успенским собором, как ликовали колокола, и было такое чувство, будто внутри меня все взрывается, каждая клеточка. То ли от радости, то ли от звона. В приподнятом настроении мы вернулись, чтобы немного поспать. А утром я вдруг понимаю, что мне чего-то не хватает. Чего? Я даже сразу не догадалась. А не хватало боли! И… опухоли. А ведь она к тому времени уже выросла с гусиное яйцо. И вдруг превратилась в горошинку! Ну, а по прошествии некоторого времени и вовсе исчезла.

В заключение хочу сказать следующее. После той встречи с монахинями, оглянувшись на свою жизнь, я поняла, что Бог всегда промышлял обо мне. И теперь я уверена, что Он никого – ни иудеев, ни мусульман, ни язычников, ни даже атеистов – не оставляет без внимания. Он всем Своим созданиям смотрит в сердце. Меня Он прямо-таки за волосы вытащил из той ямы, в которой я находилась. Из ямы моих предрассудков и заблуждений насчет веры отцов. Нет другой веры, она у всех одна. И нет другого Бога, кроме Бога Троицы. Так что моя история не о том, как я пришла к Богу, а о том, как Бог меня привел к Себе.


http://www.pravoslavie.ru/jurnal/30692.htm