Осенние дожди
зарядили -
И залпом не вовремя.
А ты меня не жди,
знаешь,
Я ведь способна, я...

 

Я наблюдаю, как ты медленно идешь вверх по улице. Сыплет равнодушный серый дождь, и ты мне не нравишься. У тебя слишком несчастный, слишком трогательный, слишком беззащитный вид, если смотреть на тебя с высоты третьего этажа.

Отворачиваюсь от окна.

В коридоре слышны шаги, скоро они перейдут в стоны и скрипы старой деревянной лестницы и заглушат гонг, созывающий постояльцев этого затерянного черти где отеля к обеду.

Я спускаюсь последней. Стою на пред-пред-предпоследней ступеньке, держусь в стороне от ежевечерних ритуалов приветствий и разговоров о погоде. Легкий порыв ветра заносит тебя в вестибюль. Сначала мне показалось, что это молния - непонятно откуда взявшийся, непонятно как пробравшийся в холл сквозь витражное окно луч заходящего солнца ярко вспыхнул, соприкоснувшись с каплями воды в твоих коротких волосах.

Когда, наконец, я обретаю способность видеть, ты с кем-то здороваешься, кому-то улыбаешься. Какая-то женщина осторожно, кончиками пальцев дотрагивается до твоих волос. Ты смеешься и забавно морщишь нос. И вид у тебя при этом - легкий, светлый и по-детски беспечный. Если смотреть на тебя с пред-пред-предпоследней ступеньки старой-старой лестницы.

 

Встретимся там, где снег,
Солнце над башнями.
'кая разница "да" или "нет"?
Знаешь вопрос, знаешь ответ...
В общем, не важно мне.

 

Мне хочется сказать... Нет, мне лучше промолчать, потому что... Мне хочется попросить... Нет... Мне хочется... Нет... Нет. Нет. Нет.

На самом деле больше всего на свете мне хочется, чтобы этот чертов вокзал занесло снегом. Так, чтобы ни один поезд не мог проехать, чтобы по крайней мере до весны мы оказались узниками этого забытого всеми богами городишки. Безоблачное небо смеется над моими желаниями, семафоры коварно путают красный с зеленым, часы чудовищно спешат...

Мы стоим под навесом, возле расписания. Как будто это может что-то изменить.

Твой поезд уже пришел. Каждая оставшаяся секунда - испытание для приклеенной к моему лицу улыбки. Ты уже в вагоне и, опустив стекло, обещаешь звонить. Я на перроне. Шучу на автопилоте. Наверное, я так никогда и не узнаю, над какими шутками ты смеялся - я не слышала ни одного своего слова.

Поезд трогается. Я спешу в переход. Не хочу думать, как я выгляжу, если смотреть на меня из окна отъезжающего поезда.

 

А ты смотри во все -
Щас туманы такие липкие.
Это летом мы по росе
бежали
Юные-гибкие...

 

- Курить вредно.

Я поднимаю глаза от своего эспрессо. Пожимаю плечами.

- Правда-правда.

- Жить вообще вредно, - я делаю самое мрачное лицо, на какое способна. - От этого умирают.

- Ну надо же, какой оригинальный и декадентский способ самоубийства - кофе и сигареты! - твои глаза смеются, и у меня не хватает сил, чтобы рассердиться, когда ты отбираешь у меня сигарету, и безжалостно давишь ее в пепельнице. Да что там сердиться. Мне приятно! Черт подери.

- А вы - спасатель, так что ли?

- Перейдем на ты?

- Перейдем. Кофе со мной на брудершафт ты пить, конечно, не будешь?

- Конечно нет! Я, в отличие от тебя, люблю свою жизнь.

- А я свою так просто обожаю! - я собиралась произнести это с вызовом, но меня разбирает смех.

- Вижу, вижу, - ты киваешь с преувеличенным сочувствием.

Я демонстративно беру со стола пачку, достаю сигарету, прикуриваю... Сейчас я роскошно затянусь и выдохну дым тебе в лицо... Но ты быстрее. Одной рукой ты перехватываешь мою кисть, другой снова отбираешь сигарету, снова давишь ее в пепельнице.

- Курить вредно.

На этот раз в непроглядной тьме на самом дне твоих глаз притаилось что-то другое, не смех. Когда я вздыхаю, я искренне надеюсь, что вид у меня при этом утомленно-насмешливый, эдак по-элегантному уставший...

- И что же тогда полезно?

Твое лицо расползается в прямо-таки мальчишеской улыбке. Я еще не знаю, что надо ожидать подвоха.

- Спорт, например. Очень полезно бегать.

С этими словами ты действительно убегаешь. Прихватив мои сигареты. Я не знаю, смеяться мне, сердиться, удивляться... И только через несколько мгновений обнаруживаю, что бегу следом.

 

А сейчас холода
В прогнозах по радио.
'кая разница "нет" или "да"?
Там хоть потоп, ледяная вода.
Нам хватит сегодня, потом - ерунда.
Нам хватит сегодня, слышишь?
Нам хватит его.

Лучше перепить, чем недопить, и переспать, чем недоспать.

осенью.

Она протягивает мне руку, пахнующую раскаленным асфальтом и московской весной. Я тоже постараюсь ее понять и принять такой, какая она есть. Ну, может быть, лишь чуть-чуть приукрасив.

Осенью бывают вечера. Летом есть только ночи. Осенью - вечера. Время, когда в домах зажигается теплый свет. Когда бывает чай, плед и книга. Сонное бормотание из колонок.

Осенью бывает кофта. Мягкая и с капюшоном. Застегнутая и расстегнутая, традиционно сползающая с левого плеча.

Осенью бывают опавшие листья, шуршащие под ногами, косые лучи солнца, полуголые ветви, еще теплые лавочки, голубой дым от черных сигарет и терпкие стихи.

Осенью бывает глинтвейн. Пряности. Дымящаяся кружка и ароматные сигариллы. Балкон. Смех и болтовня ни о чем. И легкая дрожь от ночного воздуха, забирающаяся под куртку.

Осенью бывает воздух, пахнущий печным дымом, сырой землей, листьями.

Осень желтеет раньше своих фотографий. Мы не подружимся. Но, наверное, постараемся не причинять друг другу вреда.

В колонках играет - Бучч, "Девченки не плачут"

Набрала твой номер.

"Алло?" спросил чужой голос (твой).

"Привет," сказал чужой голос (мой).

В конце-концов, какого черта? Год молчания - еще не повод, чтобы не звонить, ведь правда? Если скучно. Мне так скучно, так скучно, это был очень скучный вечер очень скучного дня. Да и неделя была скучная. И месяц. Да и год был скучным. В общем, какого черта?

Я тебе так и сказала. Нет, не про черта, конечно. Про скучно. Про черта я тебе уже говорила. Как и много чего другого, чего чужие люди друг другу не скажут. Поэтому, как чужой человек чужому человеку я тебе много чего не сказала, а сказала...

Короче, мы встретились. И это поначалу чуть было не показалось ошибкой, но после двух "Манхэттенов" жизнь показалось вполне терпимой, и чужим людям вполне нашлось о чем поговорить, хотя я, конечно, и не попросила попробовать ту бурду, которую ты пьешь. Правда, после пятого "Манхэттена" темы для разговоров были исчерпаны и мы отправились танцевать. Немного спотыкаясь, но вежливо, как чужие люди, поддерживая друг друга.

Как ни странно, чужим людям нашлось о чем потанцевать, да так, что у одного мальчика глаза на лоб лезли. Симпатичный, кстати. Смешной. В прошлой жизни его, наверное, тоже звали Леной. Нет, нет, ничего личного, чужие люди обошлись без рукоприкладства. Твои руки останавливались в миллиметре от меня, мои - в миллиметре от тебя.

Честно говоря, плохо помню, когда мы оттуда ушли, вежливо, как и полагается чужим людям, поддерживая друг друга.

***

Утром, правда, все чуть было не показалось, как раньше, но, право, какая только херня с похмелья не померещится. Да и вообще, секс - это еще не повод для знакомства. Не помню, какой именно умный человек это сказал. Поэтому, чужие люди цивилизованно (насколько позволяли последствия алкогольной интоксикации) разошлись.

***

А через год...

Как-то уже отвыкла от снега, от гололеда. Столько сразу неопределенности. Обычно каблуками - стук-стук-стук - по асфальту, быстро, уверенно. А сейчас иду, руки в карманы не засунуть, я ими балансирую и чувствую, как пальцы мерзнут, мерзнут, мерзнут. Скользко кругом. Бело.

Иду и думаю, только бы не упасть. А иногда иду и думаю, упаду, сломаю себе что-нибудь, будет потом что тебе рассказать. Посмеемся вместе. Иногда, кажется, готова сломать себе все конечности, даже новые отрастить и тоже сломать, чтобы только можно было смеяться до изнеможения, уткнувшись в твое плечо.

Или наоборот, тебя рассмешить. Увидеть, как ты останавливаешься на полуслове, застываешь на мгновение, как будто прислушиваясь к чему-то внутри себя, черты лица разглаживаются и ты, обнаружив в себе смех, начинаешь смеяться. Так заразительно, что невозможно удержаться. Я всегда смеюсь вместе с тобой.

В третий раз мы встретились в пятницу. Был май, я всегда буду это помнить, как поется в той французской песенке, которую крутили тогда в кафе.

В тот день я вышла из дому с твердым намерением снова тебя увидеть. Не помню, сколько раскаленных улиц я обошла, в сколько лиц всматривалась, умирая от страха, при мысли, что не найду. Умирая от страха при мысли, что когда найду, не смогу правдоподобно притвориться, что проходила мимо совершенно случайно. Умирая от страха, при мысли, что ты где-то совсем рядом, в тени. Как поется в той французской песенке, которую крутили тогда в кафе.

Во второй раз мы встретились вечером. В 20:37 и 15 секунд по моим часам. В последствии,  я задумывалась над тем, что бы могло произойти, если бы мои часы остановились. Ровно в 20:37 и 15 секунд по моим часам. Тогда, наверное, наступила бы вечность наполненная забытым мартини, готовой вот-вот задрожать рукой, голубым дымом твоей сигареты и той самой французской песенкой о том, что я говорю тебе "вы".

В то утро я возвращалась домой по спящему городу, прислушиваясь к звуку своих шагов, к биению своего сердца, к своему дыханию, пытаясь понять, что же изменилось? А потом я поймала себя на том, что тихонько напеваю ту самую французскую песенку о том, что я говорю тебе "вы".

В последний раз мы встретились в конце августа. Лето было обречено, но еще не знало об этом. Через два дня ему предстояло умереть от воспаления легких, простудившись под первым осенним дождем. Я тогда приложила все усилия, чтобы затеряться в толпе, но у меня не получилось, и, в конце концов, я пришла туда, куда так не хотела приходить. Мы просто посмотрели друг другу в глаза, и стало ясно, что Вы все знали, как поется в той самой французской песенке.

В ту ночь я забыла, когда и как мы встретились в первый раз. Вы знали все, я была никем. Был май, я всегда буду это помнить, как поется в той французской песенке о том, что я говорю тебе "вы".

Когда я улыбаюсь тебе, улыбка у меня получается какая-то... горькая. Нет, не всегда, конечно, а только когда улыбаюсь тебе вслед. Наверно, чем дольше живешь, тем больше появляется таких горьких улыбок в арсенале. Честных и простых. От них на душе, как от крепких сигарет - горько, но хорошо.

И вот они снова передо мной, новые осень и зима. Океан ледяного безразличия. А я на берегу, смотрю на волны, ветер треплет волосы, подталкивает к воде. Да я и без него знаю, что пора, пора снова погрузиться в эту непрозрачную воду и надеяться, что дно на этот раз не слишком далеко, что выплывать несложно и отчаянно торопить время, чтобы поскорее, поскорее пришло лето. Вот так каким-нибудь погожим деньком в конце мая вздохнуть и с радостным удивлением понять, что в легких снова воздух, а не вода.

Забавно даже, так боюсь утонуть в этом безразличии и при этом так неохотно расстаюсь с ненужным грузом, с балластом, цепляюсь до последнего за прошлогоднюю грусть, за старую печаль, выгоревшие до последней крупинки пепла мечты. Как-то страшно тонуть вот так, без ничего.

Зимой чудес не бывает. А жаль.

Случайные встречи в аэропортах... Люблю. Это как красивый закат - случается редко, но зато если случается, то по полной программе. И кровавые облака, и золотистый свет, и черные, как мои грехи, тучи.

Так значит, случайные встречи в аэропортах. Особенно вечером. Особенно перед отлетом. Особенно с теми, о ком уже почти успеваешь забыть.

Кафе, пропитанное случайностью, самолетным гулом и холодными голосами, объявляющими, что опять рейс номер икс улетает из терминала буква игек. А Зед умер, детка. Зед умер.

Черный-черный кофе, в белой-белой чашке. Белой, толстой, не слишком изящной чашке. Я их обожаю, эти чашки. Как и этот кофе. И эту тяжелую пепельницу. Я вообще, все сегодня обожаю. Наверно, погода такая. Или перелет так действует. Не могу летать с плохим настроением.

- Привет.

Поднимаю голову, потом брови, потом расплываюсь в улыбке.

- Вау.

- Можно присесть?

- Нет нельзя.

...

- Да садись уже!

Болтаем. Сколько-лет-сколько-зим-ты-не-изменился/лась-как-дела?-чем-занимаешься?-...

Протягиваешь мне сигареты.

- Я бросила, - и не уточнив что или кого, беру одну. Отбираю видавший виды "Зиппо", прикуриваю, возвращаю зажигалку. Не умею по-другому.

Курим, пьем кофе, улыбаемся, болтаем, курим, улыбаемся, пьем, болтаем. Слушаем о том, что в терминале икс началась посадка на рейс игрек. А Зед умер детка, Зед умер.

Случайные встречи в аэропортах - это как красивые закаты. Редко-случаются-но-если-случаются-то... И так же быстро и окончательно заканчиваются.

Объявили посадку на мой рейс номер вэ в терминале дубльве. Рейс икс улетел из терминала игрек. А Зед... Ну, в общем, ты знаешь.

Первый день лета - это не отдельный случай, это коллективное безумие. Общий праздник.

---

По-честному поделившись друг с другом наушниками, слушаем песню за песней, слишком счастливые, чтобы говорить. Лето, эта сумасшедшая, непонятная энергия, пузырится внутри. Но, кажется, тебе досталась бОльшая доза - заметно по твоим уже успевшим обгореть на солнце рукам.

Фортепиано лениво плетет вступление почти латиноамериканской песенки. С первыми тактами - я не успеваю услышать голос - ты отбираешь мой наушник и вскакиваешь.

Я знала, что сегодня что-то произойдет, и предчувствие меня не обмануло. В первый день лета должно было случиться чудо, и оно случилось. Заурядный трамвай превращается в сцену из старого голливудского мьюзикла. Самозабвенно стуча каблуками по искрящемуся пластику, ты танцуешь между сидениями, заражая всех вокруг своим безумием. Кто-то смеется, кто-то только что восхищенно присвистнул, вот тот парень, такой же обгоревший на солнце, как и ты, хлопает в такт слышной только тебе мелодии. Ты хохочешь, поешь, путая слова, выкрикивая первое, что приходит тебе в голову.

Почему-то моменты необыкновенного счастья случаются в самых обыкновенных местах. Солнце отражается от пробегающих мимо домов и машин, неровными пятнами падает на твои волосы, руки, ноги, отражается от твоих бесчисленных колец, цепочек... Кажется, что все вокруг - сумасшедший карнавал, движение вперед, черт знает куда. В солнце, в лето, в тар-тарары. Я сижу на своем месте в конце вагона и улыбаюсь.

---

Приближается наша остановка. Я клянусь, я тебе клянусь, если ты выскочишь, не оглянувшись, я поеду дальше.

---

Трамвай замедляет ход. Остановка. Вот-вот откроются двери... Со скоростью ветра ты подлетаешь, хватаешь меня за руку и тащишь за собой из трамвая.

---

Первый день лета - это когда случаются чудеса.

***

Люблю утро.

Поджав под себя ногу, сижу на стуле, грею руки на чашке кофе, смотрю, как ты просыпаешься.

Лучи протискиваются сквозь щели жалюзи, падают на ковер, подпрыгивают, цепляются за журнальный стол. Побарахтавшись газетах, книгах, блокнотах перепрыгивают на одеяло, подкрадываются к твоему лицу. Задерживаются на мгновение, потом, в два прыжка (подбородок – нижняя губа), попадают на нос. Нос приходит в движение: морщится, подергивается, пытаясь согнать надоедливые лучи.

Ты открываешь один глаз (всегда сначала левый), потом второй. Прищурившись, смотришь на меня. Протягиваю тебе чашку. Кофе уже успел остыть. Такой, как ты любишь.

Делаешь глоток, улыбаешься и спрашиваешь: «Что нам делать с пьяным матросом?»

Что нам делать, малыш?

***

Люблю лето.

Машина жадно вгрызается в километры, подставляя стекла ветру. Ветер сегодня прохладнее, чем вчера, почти не потеплел с ночи. Перемешивает море и облака в серую сахарную вату, гудит, пытаясь пролезть в салон – хочет добраться до музыки, чтобы и ее сделать ватой. Повыше поднимаю стекла.

Музыке невдомек. Ритм, пульсируя в колонках, тянет за собой голос, машину, море, горы, деревья, море, зазевавшийся лесок, снова море. Жрет километры. Как машина.

Ты спишь на заднем сидении под ворохом одежды и дорожных карт.

Ветер раздобыл чернил и облил ими вату. Включаю фары. Совершив некоторые акробатические движения, отвинчиваю крышку термоса, наливаю кофе.

Ты просыпаешься, когда первые капли дождя врезаются в лобовое стекло. Вижу в зеркале, как ты открываешь один глаз (всегда сначала левый), потом второй. Прищурившись, смотришь на меня. Протягиваю тебе стаканчик с кофе. Почти остывший. Почти такой, как ты любишь.

Делаешь глоток, улыбаешься и спрашиваешь: «Что нам делать с пьяным матросом?»

***

Что нам делать?

Муторно как-то на душе. Полнолуние. Дожди обещали.

Думаю о том, что почти не думаю о тебе. Знаю и не знаю, как ты там. Раскинуть бы карты, да ведь я и так все прекрасно понимаю.

Так хочется доброго будущего.

Люди уходят навсегда, и это причиняет боль.

Возвращаются те, кто уходил ненадолго, и это доставляет радость. Вместе с ними приходят волнения, страхи... Но то, что они есть, эти волнения и страхи, это тоже доставляет радость, потому что они заполняют собой пустоту.

Впереди маячит смутное, непонятное будущее. То ли оно хранит в себе счастье, успехи, смех... То ли разочарования и слезы... Не важно. Но в каком напряжении оно держит!

За окном темнеет, зажигаются огни, и каждый из этих огней сулит новизну и разнообразие.

Волнения и страхи, ожидания и разочарования, смех и слезы, разлуки и встречи... Всему этому есть одно короткое название - Весна.

Она пришла.

Хочется, чтобы наступила весна. Настоящая весна, с ранними рассветами, теплым ветром и ожиданием чего-то хорошего.

Сейчас на дворе снег, мороз, какого не было уже пятьдесят лет и мне уже не верится, что когда-нибудь может наступить этот волшебный миг, когда я смогу выйти на улицу, протянуть руки к солнцу и почувствовать, как новые силы вливаются в меня.

Новые силы, чтобы начать новую жизнь. Чтобы во что-нибудь поверить. Чтобы перестать, наконец, оглядываться назад, черт подери! Чтобы понять, что прошлое - в прошлом, где ему самое место. Новые силы. Новые. Новые...

Но пока, я не чувствую, что весна рядом.

Тебя много.

У тебя разные имена.

У тебя разные адреса.

У тебя разный возраст.

У тебя разные привычки.

У тебя разные голоса, глаза, цвет волос, стиль одежды...

Но есть что-то, что делает тебя одним целым.



Тебя. Нет. Рядом. Со. Мной.

Сидение рядом ещё тёплое, когда я выруливаю на соседнюю улицу. Первые капли дождя падают на лобовое стекло. Она ненавидит зонтики. Блин, опять придётся убираться в салоне. Ну конечно, вот она вышагивает, как будто ушат воды на неё вылили.

Какое-то время я медленно еду за ней, жду, пока она заметит. Даром, что улочка тихая, иначе бы хрен я так покаталась. Заметила, наконец-то. Я торможу, она подходит, садится в машину.

Сиденье всё ещё тёплое, и она с наслаждением вдавливается в него поглубже. Не спорю, приятно садится замёрзшей задницей в тёплое кресло.

- Кого-то подвозила?
- Знакомого.

Мы знакомы достаточно долго, чтобы она различила паузу перед моим ответом.

- Животное.

Я хмыкаю.

- Все мы животные.

Она молчит. Мы подъезжаем к светофору. Прямо поедешь - себя потеряешь, налево поедешь - коня потеряешь, направо поедешь - баба с возу, кобыле легче.

- Куда едем? - спрашиваю.
- К тебе.

И кто тут теперь животное?
Едем прямо.
Иногда мне кажется, что меня просто используют.