Источник http://www.vilavi.ru/sud/260506/260506.shtml?msgid=13113899320000000448;0,1&msgid=13115244100000000280;0,1()

Вот комната эта — храни её Бог — мой дом, мою крепость и волю. Четыре стены, потолок и порог, и тень моя с хлебом и солью. И в комнате этой ночною порой я к жизни иной прикасаюсь. Но в комнате этой, отнюдь не герой, я плачу, молюсь и спасаюсь.

В ней всё соразмерно желаньям моим — то облик берлоги, то храма, — в ней жизнь моя тает, густая как дым, короткая как телеграмма. Пока вы возносите небу хвалу, пока ускоряете время, меня приглашает фортуна к столу нести своё сладкое бремя. Покуда по свету разносит молва, что будто я зло низвергаю, я просто слагаю слова и слова, и чувства свои излагаю. Судьба и перо, по бумаге шурша, стараются, лезут из кожи. Растрачены силы, сгорает душа, а там, за окошком, всё то же. 1989

Я недаром очерк о женщинах в жизни Булата Окуджавы начала с этого стихотворения. Для меня оно — своеобразное олицетворение внутреннего мира Б. Ш. И, кроме того, он в нём очень раскрыт, наверное, ещё и потому, что написано оно на склоне жизни, когда человек становится более искренен и не так уязвим, как в юности, не подвластен суду обывателей.

… в комнате этой, отнюдь не герой, я плачу, молюсь и спасаюсь…
… и чувства свои излагаю…
… Растрачены силы, сгорает душа…

Очень пронзительное стихотворение…

А недавно я совершенно случайно обнаружила несколько публикаций, посвящённых истории взаимоотношений Булата Окуджавы и Натальи Горленко. Я показала их своему другу, человеку, которому всегда были близки не только стихи и песни Б. Ш., но его внутренний мир — мысли, чувства, черты характера. Примечательно, что первой реакцией была некоторая… растерянность, что ли? — словно бы рушился привычный образ. То, что Окуджава в своих же собственных глазах — «отнюдь не герой», и «покуда по свету разносит молва, что будто я зло низвергаю, я просто слагаю слова и слова, и чувства свои излагаю», как-то выходит за рамки привычных представлений о личности поэта…

Окуджава и Наталья Горленко

Все влюблённые склонны к побегу по ковровой дорожке, по снегу, по камням, по волнам, по шоссе, на такси, на одном колесе, босиком, в кандалах, в башмаках, с красной розою в слабых руках. 1984

Между тем, едва ли в этой истории есть что-то из ряда вон выходящее. Мы ведь уже и раньше обсуждали подобные ситуации, например, в очерке о любви Ольги Ваксель и Осипа Мандельштама.

Так всегда происходит, когда выходишь за пределы текстов и начинаешь видеть за ними живого человека.

Тут нужно заметить, что и сам Окуджава очень сильно запутал «следы», то называя адресатов своих стихотворений, то снимая посвящения по одному ему известным причинам. Так было со стихотворениями, посвящёнными Агнешке Осецкой. Кстати, была ли Осецка действительно только другом Окуджавы, или между ними возникло нечто большее, можно только лишь гадать. Основания для предположений даёт хотя бы вольный перевод стихотворения Агнешки «Czy my musimy byc na ty…» — «К чему нам быть на «ты», к чему?..». Теперь уже сложно сказать, то ли текст Окуджавы лучше отвечал замыслу пьесы, поставленной у нас, то ли скрывалась история.

Окуджава и Агнешка Осецка

Какими прежде были мы… Приятно, что ни говорите, Услышать из вечерней тьмы: «Пожалуйста, не уходите…» 1974

(В примечании к заметке о стихотворении «К чему нам быть на «ты», к чему?» говорилось буквально следующее: «Необходимо, видимо, рассеять распространённое заблуждение, будто стихи Окуджавы, приведённые выше, являются переводом — пусть даже и вольным — стихотворения Агнешки Осецкой. Это не перевод. Осецка упоминает эпизоды глубоко личные, женские, и Окуджава не переводит её строки, а отвечает на них, точнее, пишет стихи «по мотивам». На наш взгляд, стихи Агнешки Осецкой, возможно, даже сильнее, пронзительнее стихов Окуджавы. Можно сказать, те просто скомканы. Так бывает, когда мужчина смущён». В своём стихотворении Осецка упоминает совершенно конкретные эпизоды, например: «Ты не обращался ко мне на «ты», когда однажды прибежал один и когда я шепнула тебе — пожалуйста, останьтесь…». Ничего подобного в стихотворении Окуджавы просто нет, оно написано от лица мужчины, написано изящно, но в совершенно общих выражениях («Приятно, что ни говорите, услышать из вечерней тьмы…»), сводящих к нулю всю интимность стихотворения Агнешки Осецкой. — Прим. ред.)

В одном из своих интервью Ольга Арцимович, вдова Б. Ш. и его вторая жена, рассказывала: «Он не посвящал, как все, он, когда писал, просто раздаривал написанное. Нормальный человек идёт в гости с бутылкой, с букетом — Окуджава шёл со стишком».

Окуджава и Ольга Арцимович

Господи, мой Боже, зеленоглазый мой! Пока Земля ещё вертится, и это ей странно самой, пока ей ещё хватает времени и огня. дай же ты всем понемногу… И не забудь про меня. 1963

И это тоже очень «путает следы». Не исключено, что может появиться много желающих пополнить список «женщин Окуджавы».

Большие сомнения вызывает у меня история с Аллой Майоровой, тоже «женщиной из списка». Упоминание о ней «гуляет» в Интернете, имеет, судя по всему, один источник информации, при этом самой ею возможные отношения с Окуджавой и не подтверждались, и не опровергались. Поэтому оставим это на совести «источника». Меня, во всяком случае, эта история не заинтересовала.

Собственно говоря, целью очерка является вовсе не «список женщин Окуджавы», а сам Б. Ш. в воспоминаниях тех, кто состоялся в его жизни. Поэтому меня и заинтересовала история Натальи Горленко — она так эмоционально рассказала о реальном, живом человеке, что из текстов стихов никогда подобного впечатления не вынесешь. И воспоминания её не грешат «желтизной», наоборот, в них сразу видна душа любящей женщины. Они просто пронизаны любовью, как солнечным светом.

Я очень люблю стихи и песни Булата Окуджавы — и в авторском исполнении, и в исполнении моей любимой певицы — Елены Камбуровой, и в исполнении Галины Хомчик или Сергея и Татьяны Никитиных. Недаром несколько моих предыдущих публикаций в нашем журнале были посвящены именно песням и стихам Б. Ш. И если дайджест, который я составила из воспоминаний «женщин Окуджавы», высветит его яркую, неповторимую личность и в такой прекрасной сфере человеческого бытия, как любовь, значит, моя цель будет достигнута — образ не потускнеет, а, наоборот, ещё больше наполнится музыкой, светом и цветом.

От Ольги до Ольги

Эта история началась в далёком 1935 году…

Лёлечку, теперь уже 81-летнюю Ольгу Николаевну Мелещенко (Шамину), удалось отыскать в Челябинске.

Булат и Лёля учились в двухэтажной деревянной школе. Жили однокашники в Вагонке — жилом районе Нижнетагильского вагоностроительного завода.

Ольга Николаевна рассказывает:

С Окуджавой мы учились всего один год — в четвёртом классе. Честно признаться, к Булату я тогда относилась так же, как и ко всем мальчишкам. Темнело зимой рано, а электричество в нашей школе часто гасло. Когда класс погружался в кромешную тьму, Окуджава стремительно мчался к моей парте. Садился рядом, робко прижимался плечом и молчал.

За целый год он так ничего мне и не сказал. Одевался Булат лучше всех ребят, щеголял в красивой вельветовой курточке. В то голодное предвоенное время его семья ни в чём не нуждалась благодаря отцу, который был первым секретарём горкома партии. В пятом классе Булат перешёл в другую школу, и наши пути разошлись.

Однажды почтальон принёс Лёлиной маме письмо с фотографией какого-то мальчишки. На обратной стороне снимка детской рукой было выведено: «Лёле от Булата».

Мамуле не терпелось выяснить личность моего тайного воздыхателя, и она отправилась к соседскому мальчишке Толе. Он, сразу узнав на карточке Окуджаву, сообщил маме, что Булат — интеллигентный пацан, и у неё нет оснований для беспокойства.

Таким был Окуджава в школе

Сейчас Ольга Николаевна, а когда-то — Лёля

Не дождавшись от Лёли ответа, Булат отважился на безумный поступок. Сбежав с уроков, он приехал в родную школу, чтобы хотя бы одним глазком увидеть Оленьку. Шамина была на уроке. Он притащил откуда-то деревянные ящики, забрался на них и с упоением наблюдал через окно первого этажа за отвечающей у доски Лелькой.

Рассказываю я, значит, тему по истории и вдруг вижу: за окном маячит знакомая физиономия. Чуть в обморок не грохнулась. После уроков Булат проводил меня до дома. Шёл сзади, нёс мой портфель и, как всегда, молчал. Откуда мне было знать, что наша следующая встреча с Окуджавой состоится лишь через 60 лет!

На самом деле встретиться они могли намного раньше. В 1963 году Булат Шалвович приезжал в Тагил, но Ольга Николаевна, в ту пору начальник цеха, узнав о его визите, специально укатила в командировку. «Я побоялась, что испорчу твои детские впечатления о себе», — призналась она потом школьному товарищу. В 1994 г. они всё-таки свиделись. Когда в нижнетагильском литературном клубе «При свечах» их представили друг другу, Окуджава с трудом узнал в пожилой даме свою милую Лелю. Булат Шалвович познакомил её со своей женой Ольгой Арцимович. За три года (в 1997 году поэта не стало) Мелещенко получила от Окуджавы девять писем. Каждое его послание начиналось трогательно: «Дорогая Лёля…».

Выдержка из письма Булата Окуджавы Ольге Мелещенко:

Дорогая Лёля! Вот и промелькнула наша уральская поездка. Я был рад увидеть тебя и твоего милого мужа. Конечно, я не узнал тебя при первой встрече. Это естественно: 60 лет! Но теперь у меня впечатление, что этого разрыва во времени не было вовсе…

(Из газеты «Аргументы и факты», № 35 (1296) от 31 августа 2005 г.)

Когда Булат женился, он попал в совершенно иной мир. У него была очаровательная первая жена Галина, они вместе учились в университете. У Галины была политически выдержанная семья, и Булату пришлось некоторое время там жить, пока они не окончили вуз. По окончании университета его распределили в Калужскую область, в деревню Шамордино…

Мы продолжали дружить и после окончательного переезда Булата в Москву. Это уже было время, когда он, году в 1957-м, запел. Тому, что Булат запел, шибко способствовала его первая жена Галина, у которой был замечательный слух и голос. Они снимали тогда квартиру на Фрунзенской набережной…

(Казбек Казиев. Воспоминание. «Старое литературное обозрение», 2001, № 1)

Галина Окуджава (Смольянинова) умерла в 1965 году, через год после развода с Булатом Шалвовичем (Виктор Куллэ, журнал «Знамя», 2001, № 11).

О первой жене Булата Окуджавы — Галине Смольяниновой, можно прочитать в воспоминаниях её сестры — И. В. Живописцева. Живые картины (Из воспоминаний о Гале, Булате и о себе). Журнал «Звезда», № 5, 1998.

Знаменитая телеведущая Валентина Леонтьева рассказывает о фактах биографии, которые вполне могли бы стать сюжетом для передачи «От всей души»

На Арбате в сороковых-пятидесятых жило много интересных людей. Как-то в гостях Валентина познакомилась с двумя пареньками — закадычными друзьями. Один был маленьким и некрасивым, ниже высокой Вали на полголовы. Другой — высоким и статным. Оба — весёлые и очень умные. Оба признались ей в любви. Валя ответила взаимностью второму. А первый писал ей потрясающие стихи и пел свои песни. Потом он уехал в Ленинград *), Валя попала в Тамбовский театр. Потом началось телевидение… Она потеряла его, он — её, хотя не было ничего проще найти друг друга: хрупкая Валя стала известнейшей Валентиной Леонтьевой, а Булат — символом поколения, Булатом Шалвовичем Окуджавой…

Через сорок лет, в начале девяностых, редактор попросила Леонтьеву: «Валентина Михайловна, нам нужен на передачу Окуджава — позвоните ему, ведь вы вроде были когда-то знакомы?».

«Как так — вдруг позвонить?! Ведь столько лет мы не виделись! Навязываться человеку, который давно уже забыл обо мне! Да у меня и телефона его нет!», — испуганно отнекивалась Валентина Михайловна.

Но она всё же решилась. И повезло: трубку снял Булат.

— Булат… Простите, я не знаю, как вас называть: на вы, на ты…

— Кто это? — раздражённо спросил Окуджава.

— Вы только не вешайте трубку, послушайте меня хотя бы полторы минуты, — и она прочитала одно из его стихотворений, написанное только для неё и никогда не издававшееся **) («Слишком личное», — объяснял потом Булат):

Сердце своё,
как в заброшенном доме окно,
Запер наглухо,
вот уже нету близко…
И пошёл за тобой,
потому что мне суждено,
Мне суждено по свету
тебя разыскивать.
Годы идут,
годы всё же бредут,
Верю, верю:
если не в этот вечер,
Тысяча лет пройдёт —
всё равно найду,
Где-нибудь, на какой-нибудь
улице встречу…

— Валя, ты?! Как тебя найти, родная?! Где же ты была?!..

— Да я ведь уже тридцать лет каждый вечер прихожу к тебе в дом!

— Так это ты?! Господи, я даже подумать не мог! Сколько же лет?

— Сорок, Булат, сорок…

Через несколько дней у Леонтьевой был концерт в ЦДРИ, и в первом ряду она увидела Булата с женой. Она сбежала со сцены и присела перед ним на колени.

— Я даже не представляла, что он придёт, — и вдруг!.. Мы просто смотрели друг на друга и почти плакали. На своей последней книжке он написал мне: «Мы встретились через 50 лет». Я страшно жалею теперь, что мы потеряли эти сорок лет, не видя друг друга, — сколько всего могло бы быть иначе!

Булат Окуджава умер через месяц после того, как они с Валей встретились вновь…

(peoples.ru/tv/leontieva)

*) Летом или осенью 1961 года Булат Окуджава гостит в Ленинграде, встречаясь со своей будущей женой Олей Арцимович (www.vestnik.com).

**) Некоторые свои песни Окуджава «забывал», никогда не исполнял и запрещал включать в сборники. И другая, известная в своё время песня — «Ты в чём виновата?». Её Окуджава написал после расставания со своей первой женой. Ровно через год после развода, день в день, его первая жена (которой было всего 39 лет) умерла от разрыва сердца (berezhok.narod.ru).

А ведь трагедий в жизни у него хватало. И сломанные судьбы родителей, и злоключения сына, отсидевшего в тюрьме и, в конце концов, ушедшего из жизни раньше отца. И смерть первой жены, которую Окуджава переживал до конца своих дней (газета «Российские вести», № 44, 3.12.2003 г.).

В 1998 году в Санкт-Петербурге вышла книга Ирины Живописцевой «Опали, как листва, десятилетья…». Здесь она вспоминает свою юность и сестру Галину Васильевну Смольянинову (Окуджава). В начале шестидесятых поэт оставляет семью. Галина очень тяжело переживает их разрыв и через год умирает. Их сын Игорь после развода родителей и смерти матери увлёкся разнообразными неформальными течениями и, как следствие, стал принимать наркотики.

И. Живописцева, с большой нежностью любившая племянника, говорит об их последней встрече:

… Я, скрывая слёзы, смотрела на его седые, стриженные под машинку волосы — когда-то длинные и волнистые, потухшие глаза и трясущиеся руки. Он с трудом передвигался на костылях (одну ногу из-за гангрены ему отняли выше колена). Он неузнаваемо изменился за 15 лет. Ах, каким он был когда-то красивым мальчиком!

Игорь Окуджава умер, когда ему было 43 года, в 1995 году. Булат Шалвович пережил своего сына на два года и, по словам автора книги, испытывал вину за его судьбу.

В других источниках указывается, что сын Галины и Булата родился в 1954 году, а умер в 1997-м.

Ольга Окуджава (Арцимович). Из интервью

— Между тем мне он в интервью рассказывал, что, когда вы с ним познакомились, его песни вас совершенно не интересовали. А интересовал он сам, и ему это льстило.

— Он так и сказал? Ох, моя душенька! Если серьёзно, я никому и никогда не буду рассказывать про обстоятельства нашей с ним жизни. И писать об этом не буду…

(Журнал «Огонёк», 2004 г.)

«Я клянусь, что это любовь была…»

(Булат Окуджава в воспоминаниях Натальи Горленко)

Горленко Наталья Викторовна родилась 10 июня 1955 года. Живёт в Москве.

Поэтесса, композитор, певица, обладающая красивым хрустально-чистым голосом.

Выпускница МГИМО и Всероссийской творческой мастерской эстрадного искусства при Росконцерте.

Пишет песни как на свои стихи, так и на стихи множества других поэтов: Пушкина, Лермонтова, Лорки, Набокова, Ахматовой, Цветаевой, Есенина, Волошина, Окуджавы и Мацуо Басё.

В 1990 г. на фирме «Мелодия» вышла её пластинка.

Наталье была посвящена песня Б. Окуджавы «А юный тот гусар, в Наталию влюбленный…»

(www.bards.ru)

Портрет Натальи Горленко (Екатерина Подколзина, 2000 год)

Я очень мистически настроенный человек. И почему-то с самого раннего детства — когда впервые услышала его «Молитву», причём в чужом исполнении, — была уверена: всё не просто так. Сердце ёкнуло: что-то будет. А потом увидела одну из его пластинок с очень известной фотографией на обложке: Окуджава там запечатлён с сигаретой в руках. И опять я что-то такое почувствовала…

С Булатом я познакомилась 3 апреля 1981 года. Я работала тогда в Институте советского законодательства на Кутузовском проспекте, и Булата позвали там выступить. Захожу в комнату и вижу: на моём рабочем месте в окружении девочек сидит наш гость. Нас стали знакомить. А у меня в голове безо всякой, конечно, задней мысли вдруг мгновенно всплыли диспуты с близкой подругой, за которой ухаживал знаменитый композитор и математик Эдисон Денисов. Разница в годах между ними была очень большой, и мне их отношения казались то ли какой-то сказкой, то ли бредом. А про себя подумала: никогда такого не случится со мной. Но говорят же: ни от чего не зарекайся… Мы разошлись с Булатом во времени больше чем на… 30 лет.

После выступления в кулуарах мы сварганили чай и девчонки наперебой, словно сговорившись, стали меня нахваливать: «Булат Шалвович, вы не слышали, как наша Наташа поёт?..». От смущения я готова была провалиться сквозь землю… Но вот всё кончилось, певец стал собираться, и от этой встречи остались бы только воспоминания, если бы меня буквально не выпихнули на улицу: «Дура! Догони его». И я догнала. А он точно ждал этого момента.

«Куда вам ехать?». Мне бы обо всём забыть и сказать куда, а я как отрезала: «Меня ждут». Потом он припомнит эти два слова. От судьбы, видно, не уйти. А у меня чередом шла своя замужняя жизнь. Я очень хотела ребёнка, и он должен был появиться на свет. Не появился… Он умер сразу после рождения. Ровно пять месяцев прошло с того чёрного для меня дня, и вот однажды, перелистывая телефонную книжку, я наткнулась на телефон Булата. Позвонила. Он меня вспомнил. Встретились…

Я в тот день была явно не в себе. И он вдруг сказал: «Да, но… Должно же быть какое-то соответствие возрасту, облику…». Я смутилась.

Мы вышли на улицу уже обречёнными на всё, что последовало дальше…

Ему нравились женщины с польским шармом. Скуластые, глазастые, скажем так. У меня бабушка полька…

Мы вообще вскоре стали рассказывать друг другу всё. У Булата обаяние было настолько мощное, что я пропала сразу!

Сейчас всё, что было между нами, я ощущаю острее, чем в те годы. Тогда наша жизнь была просто сумасшедшей. Почти два года скрытого подпольного существования, от людских глаз, от соглядатаев, от близких и ему, и мне людей. И потом это тоже было похоже на сумасшедший дом. Мы постоянно куда-то неслись, меняя поезда и машины. Он особенно раскрывался, когда мы уезжали из Москвы. В дороге, в вагонах, в бесконечном мелькании телеграфных столбов… Он даже стихотворение на эту тему написал: «Все влюблённые склонны к побегу…». Но как только мы приближались к Москве, он становился мрачным, грустнела и я. В Москве всё было другое…

Поезд «Красная стрела», 1985 год

У меня нередко было состояние действительно трагическое — и это несмотря на то, что со стороны всё складывалось прекрасно, мы постоянно обсуждали, как будем жить дальше. Но вот эта вечная забота о дне завтрашнем — она всё отравляла. Во-первых, были мои родители, которым сложившаяся ситуация очень активно не нравилась. Была эта разница в возрасте, которая тревожила и меня, и его. И главное было то, что он - несвободен.

Чувство со временем меняется, но когда только становится глубже — это уже не шутки. И хочешь излечиться от этой болезни, да не можешь. У нас была такая ситуация, взаимная. Поэтому все эти разговоры: «Давай расстанемся»… Легко сказать.

Да и вообще понять невозможно, что это за чувство, почему оно такое огромное. Он влюбился. Сразу. Я тоже.

Муж был порядочный, любящий, преданный. Латиноамериканист, занимался внешней политикой. Я бы, наверное, не решилась с ним расстаться, если бы не это просто тотальное чувство к Булату.

О своей любви мужу я сказала перед разводом. Мы объяснились. Было нелегко. Бросать человека — это очень трудно.

Я не хотела травм. Не хотела, чтобы он от жены уходил. Очень всё это на меня давило… Но он ушёл. Приходил, возвращался. Но это всё очень личное!

Вообще всё было очень трагично и непросто. Он тяжело это переживал. И все мы, участники этой драмы. Чувство вины и ко мне, и к жене. При его совестливости это был очень непростой, тяжёлый случай…

Уйдя из дому, от жены, он сказал мне, что без меня не может жить. А в моей душе всё путалось, переживания то становились нестерпимыми, то отпускали, я немного успокаивалась. Он говорил: «Когда поженимся», а у меня всё падало, и я думала: «Боже, какой ужас, что будет с нами?». Почему-то меня это давило.

Да, я от многих слышала, что он замкнутый, очень закрытый. Но его я знала как лёгкого и жизнестойкого. Со мной он был как ребенок. Не поверите — иногда я чувствовала себя даже старше его.

Однажды, уже спустя годы, я сказала Булату, что привыкла к нему и ощущаю себя его половиной. Он разразился потом большим письмом.

Его письма божественны… Много в них и о любви. И всё написано не просто от нечего делать, а серьёзно.

Да, была в нём и сентиментальность… Поэт… Я называла его «Облако без штанов». Мягкий, романтичный, импульсивный. Конечно, ему нужна была такая женщина, как Ольга.

Он ещё любил говорить: я азиат. Да, он был таким чудесным азиатом! Он был гениален во всех своих проявлениях. Как человек, как мужчина. Он был как князь. Нет, не по крови. Он был абсолютно земной, но при этом очень деликатный, внимательный. Умел от себя отодвинуть ненужное или неинтересное ему, как в песне: «Так природа захотела, отчего — не наше дело».

Я плохо себя представляю, честно говоря, в роли его официальной вдовы… Я такая непрактичная! К тому же концерты, гастроли. А тут такая ноша. С ней справляется его вдова Ольга.

Когда я уезжала в Швейцарию с человеком, из-за которого мы расстались с Булатом, и известила его об отъезде, он протянул: «О, в Швейцарию!.. Ну ладно… Буду звонить…». Но не стал звонить. Тонкий человек, он не хотел мне портить жизнь. Вот почему в последний его год мы редко перезванивались. Только когда уже было невмоготу.

Вместе с Булатом мы были плотно почти пять лет. Потом расстались на семь лет. Но я чувствовала его на любом расстоянии! В этот период много ездила с гастролями за рубеж, в Америку, Европу. Пела. А через семь лет встретились и — будто не было разлуки.

Замуж я вышла при его жизни, больше чем через год после нашего расставания. Казалось, так будет легче перенести разлуку. Надо было продолжать жить и ему, и мне.

С мужем я развелась. Сыну 17 лет. Когда Булат умер, ему было десять.

У Окуджавы до встречи со мной был очень большой творческий перерыв, восемь лет он вообще не писал — ни песен, ни стихов. Когда мы соединились, у него стали рождаться прекрасные стихи, экспромты, просто фонтан! …Булат очень критически к себе относился.

На моих глазах заканчивал «Свидание с Бонапартом». Тогда у него был жёсткий ритм и график. Я ему не мешала. Потом, когда пошла музыка, стихи, слава богу! — очень любил сидеть за моим пианино. Приходил, сразу открывал и тихо наигрывал. Практически всё время пребывал в процессе… Творческом. Почти не выходил из него.

Иногда даже звонил из другого города — помочь найти нужную рифму. И мы совместными усилиями что-то подбирали…

Насчёт славы не обольщался. Он знал цену и великому, и смешному. Эти два понятия рядом, порой их почти не отличишь. Говорил: вот умру, и всё будет продолжаться так, как было. Говорил с иронией о посмертных тостах… В отличие от меня Булат не был склонен размышлять о загробных мирах, он считал, что важна только эта жизнь, и она очень короткая, и надо успеть выкрикнуть, успеть выразить себя.

Севастополь, 1984 год

Мы с концертами исколесили всю страну: Питер, Сибирь, Харьков, Таллинн, Баку, Крым… Самолёты, поезда, машины. Он прекрасно водил! Ритм жизни был бешеный. Булат, несмотря на свой возраст, просто летал, как мальчишка! И после каждого выступления обязательно устраивал себе проработку: что не так. Он меня очень дисциплинировал.

Иногда шутил ворчливо, если мне устраивали овацию: «После Горленко хоть не выходи!». Но чувствовалось, что ему было приятно.

Он был осторожным человеком и опытным. Предчувствовал какие-то мои порывы. Руководил тихо, исподволь, так что я только потом догадывалась об этом.

Мне приходилось подчиняться его желаниям, его натуре. Режиссёр Александр Орлов попросил меня спеть на своей серебряной свадьбе. Здесь же был Булат, который запретил петь на свадьбах. И я отказалась.

В другой раз он не разрешил мне сниматься в кино в эпизодической роли. «Если бы целая роль — другое дело, а так… Ты что здесь, при мне, что ли?»

Ненавидел Сталина. Ненависть эту не мог в себе побороть.

А его мужественное заявление о том, что война не может быть великой? «Отечественной — да, — говорил он, — но великой — нет».

Любил, что день его рождения совпадает с победным 9 Мая. Когда этот день объявили Днём Победы, был безмерно счастлив.

Вообще он любил говорить красивые слова, но без приторности, слащавости. Всё-таки он был человеком серьёзным, с серьёзным отношением к своей профессии, к жизни. Мне нравилось, что Булат ничем не обольщается. И на мой счёт тоже. «Я умел не обольщаться даже в лучшие года…», — писал он. «Вы такая юная, — говорил мне в первые дни знакомства, — вам же нужны балы…».

Ещё он поразительно умел чувствовать неповторимость каждого момента. И это — то, что я впитала от него кожей. Если до встречи с ним я себя трагически чувствовала невписываемым в эту действительность существом, то с ним всё это куда-то ушло. Потому что он своим даром — любить жизнь — заражал всех остальных.

Булат называл меня «дитя полей». Звучало немного иронично, но я не сердилась. Ни с одним человеком не было мне так легко.

Он часто говорил: «День для любви, ночь для сна».

Булат был ироничным человеком, тонко чувствовал нелепые и смешные ситуации.

Он рассказывал мне разные смешные истории из своей жизни. Как, например, он в Париже пошёл на стриптиз. Надо сказать, что он умел найти и при столь деликатной теме целомудренную интонацию.

Самое забавное, что он мне частенько говорил: «Ты такая лёгкая, такая оптимистка». Не знаю, может, такой я становилась рядом с ним. И, в конце концов, это усвоила. Он всегда находил, чему можно порадоваться. Самое удивительное, что другие считали его не то чтобы тяжёлым, но ершистым таким человеком. Помню, Михаил Козаков прямо при нём пытался «открыть мне глаза». «Как ты можешь с ним общаться? Он — холодный, жёсткий, чёрствый». А Булат — абсолютно спокойно — отвечал ему: «Ну, Миша, сколько можно?»

Он всё-таки грузин… умел цветы подарить, сделать комплимент. Был исключительно обаятельным. Взгляды, улыбки… Всё было настолько потрясающее, индивидуальное!

Что вы хотите — восточный человек!

Любил гостей, любил готовить. Делал это прекрасно. По наитию. Любимое блюдо — творожная запеканка. Ели икру, зелень, сыры всякие, пили коньяк. Говорил, что у женщины не надо спрашивать: что вы пьёте? Надо спрашивать: вы будете водку или коньяк?

Только один раз я видела его пьяным. Да, он выпивал, но знал меру. Основной его тост — «Выпьем за это мгновенье». «Будут другие, но этого уже не будет», — комментировал Булат.

Бывало, крикнет мне: «Птичкин (он меня так ласково называл). Ну-ка быстро сделай, чтобы на столе было всё красиво». И я тут же с удовольствием сервировала стол. Помню, как-то я приготовила баранину в листьях смородины. Он был в таком восторге, что вспоминал об этом ещё долгое время.

Умел очень элегантно охладить пыл слишком уж разгорячённых поклонников после концерта. Так это невзначай, но внятно спросить: «Птичкин, ключи у тебя или у меня?». И становилась очевидной вся бесперспективность…

Мы любили дарить друг другу подарки. Какие-то камушки, шкатулки, книги. Вот золотая роза из магазина странных вещей в Париже… Он тонко чувствовал красоту, не терпел неопрятности. У него была любимая поговорка: «Нельзя обнять неопрятного».

Я, такая, как я, — это, может быть, чистая любовь, запредельность. Он часто говорил в преддверии нашего совместного проживания: как же мы с тобой будем жить? Ты такая… я такой…

Ему нравилось, что я в нём так… растворяюсь. Он чувствовал себя на коне!

Самое главное — это тяга запредельная друг к другу, чтобы просто быть рядом, слушать друг друга. Всё это было с какой-то жадностью.

Самое большое счастье — общение с любимым человеком, растворение в нём, дарение ему себя, взаимопроникновение. А если просто страсть ниже пояса, то это, кроме опустошения и горечи, ничего не приносит. А если и то, и это, и всё выше, и теснее — то это величайшее счастье! Мы очень чувствовали друг друга даже на расстоянии. Нам снились одни и те же сны…

Когда он болел (история с операцией в Америке) или умирал, мне казалось, что я тоже вот-вот покину этот свет. Снились жуткие сны. Я повесила у изголовья хрустальные бусы. Считается, что они отгоняют дурные сны. Накануне его смерти приснилось: на огромном подносе два одинаковых ярких пучка петрушки и мой голос — дайте мне один. Заглянула в сонник — это означало болезнь, смерть.

У Булата есть одно стихотворение, которое он написал в Иркутске, в одну из наших совместных гастролей: «Ни к чему мне этот номер, холодильник и уют. Видно, надо, чтоб я помер, все проблемы отпадут. Но когда порог покоя преступлю я налегке, крикни что-нибудь такое на испанском языке. Крикни громче, сделай милость, чтобы смог поверить я, будто это лишь приснилось. Смерть моя и жизнь моя». И вот что значит поэт-провидец: когда он умирал (а это было около 11 вечера), я вышла на балкон и мне прямо в барабанные перепонки ударила агрессивная музыка. Просто я живу рядом с лесом, и люди, возможно, отдыхали. И я как заору: «Остановите музыку!». И музыка тут же остановилась. А утром на моей двери я увидела большой букет из увядших листьев дуба и на нём чёрную ленту. Откуда?..

Пришла на отпевание и не узнала Булата. Подумала, это не он: так сильно изменился. Хоронили его всё-таки только через восемь дней. Мы много раз говорили с ним о смерти… Он её боялся.

… А до встречи с Булатом я любила незабудки. Булат очень розы любил. И я их тоже полюбила. И на его могилу я положила красно-чёрную бархатную розу. Она, как выяснилось, называлась «Эдит Пиаф».

Я чувствую, как он отнёсся бы к тому или иному моему поступку. Я думаю о нём, чувствую его присутствие! Он просто часть меня!

Из писем Булата Окуджавы Наталье Горленко

Дорогой Птичкин! В больничной суете выкроил времечко и сочинил стих, который начался с воспоминания, как ты пела романс по моей просьбе, а я в тебя уставился. Вот, оказывается, как бывает, как случайная ситуация отражается в памяти, и там начинается какой-то таинственный процесс, и в результате являются стихи. Мне кажется, что они удались, и я надеюсь, что они явятся началом маленького подъёма.

Старый романс

Когда б вы не спели тот старый романс,
Я верил бы, что проживу и без вас,
И вы бы по мне не печалились
и не страдали.

Когда б вы не спели тот старый романс,
Откуда б нам знать, кто счастливей из нас?
И наша фортуна завиднее стала б
едва ли?..

Когда б вы не спели тот старый романс,
О чём бы я вспомнил в последний свой час,
Ни сердца, ни голоса вашего
не представляя?

Когда б вы не спели тот старый романс,
Я умер бы, так и не зная о вас,
Лишь чёрные даты в тетради души
проставляя.

Милостивая государыня!

В Петербурге дождь, мерзость. Почти не верится, что есть Москва и Вы. Надеюсь, что мне удастся вернуться. И обнять Вас. Ваши письма восхитительны и милостивы. Я так не умею. По причине возраста или каких-то других обстоятельств. И всё-таки лучше обходиться без писем. Да здравствует непосредственное общение! Обнимаю Вас, господин Птичкин.

… Я с Вами никогда не притворялся. Я перед Вами всегда нараспашку, пренебрегая предостережениями Александра Сергеевича в том смысле, что чем меньше — тем больше… Зато во сне я вижу Вас, а не собственные уловки и приёмы, годные для банального флирта.

… Печально… без тебя. Пытаюсь работать, а в голове — ты. Работа кажется пустой и напрасной. Нет, я, видимо, сильно сдал. Я был сильным человеком. Что-то меня надломило.

Какая-то потребность исповедоваться перед тобой, хотя это напрасно: и тебя вгоняю в меланхолию, ты человечек нестойкий. Вот сейчас встану, встряхнусь, вызову на поверхность грузинские бодрые силы и пойду звонить тебе и опускать письмо.

С любовью, как выясняется, шутить нельзя. Да я и не шучу и, может быть, слишком не шучу.

Эта часть очерка — об истории взаимоотношений Булата Окуджавы и Натальи Горленко — подготовлена на основе следующих публикаций:

Газета «Версия»,

1001.vdv.ru — 07.05.2006,

«Комсомольская правда», 8 сентября 2004.

Палома, май 2006 года