Около полудня его разбудил утиный крик.
Гаррет слегка вздрогнул и приоткрыл глаза, осматривая окрестности в попытках понять, что же напугало обычно спокойных птиц. Его взгляд прошёлся по пустым парковым скамейкам и безлюдной набережной, пробежался по слегка тронутой рябью глади пруда и наконец упёрся в спину Джо, обескураженно опустившего руки. В пальцах левой руки он держал плоский камешек-"блинчик".
- Снова расстреливаешь уток? - подал голос Гаррет. Джо вздохнул.
- Я не нарочно, - ответил он.
- Бедные птички. На весь город только один человек, который умеет пускать "блинчики", и надо же было такому случиться, что он решил попрактиковаться именно на их Богом забытой луже! Ты тонкий садюга, Джои.
Приятель Гаррета хмыкнул и запустил последний "блинчик" вслед поспешно отступавшей стае. Утки с новой силой загалдели и поднялись в воздух, создавая маленькое пернатое облако хаоса.
- Ну заче-ем же так? - спросил Гаррет, потягиваясь и убирая ноги с деревянного стола.
- Слишком тут тихо. Пусть будут хотя бы утки.
- На то он и Пустой Город, чтобы тут стояла мертвецкая тишина.
- Это уж точно.
За разговором Джо дошёл до скамейки, на которой сидел Гаррет, и теперь нетерпеливо переминался с ноги на ногу.
- Пойдём куда-нибудь, а? - сказал он. - Полдня уже тут торчим.
Гаррет промычал что-то утвердительное и поднялся с тихонько скрипнувшей скамейки.
- Спасибо этому дому, пойдём к другому, - вполголоса проговорил он, оставляя на столе пару баксов за кофе. Чтобы деньги не унесло ветром, он поставил на них пустую чашку с полустёршимся гербом Города на боку.
Он знал, что, когда они вернутся сюда завтра утром, ни чашки, ни денег уже не будет.

- Доллар, - сказал вдруг Мо.
- Что?
- Доллар падает, - повторил он.
Рут непонимающе на него уставился, а потом хлопнул себя по лбу и начал спешно рыться в сумке в поисках зонта. Мо наблюдал за его стараниями из-под своего, уже раскрытого. Наконец Рут выудил конструкцию из своего холщового рюкзака и с негромким скрипом раскрыл её.
По зонту почти сразу забарабанили долларовые монеты. Их стук по металлизированной ткани зонтиков и по мостовой был весьма громким, и, чтобы продолжить разговор, Мо приходилось кричать Руту на ухо. Это оказалось весьма неудобным, и Рут предложил переждать падение валюты где-нибудь под надёжной крышей. Мо с охотой поддержал его идею.
Через четверть часа они уже обсуждали подробности предстоящей сделки в уютном кафе-кондитерской. Вкусно пахло пирожными, и чуть-чуть - ржавым железом, с улицы.
Постепенно звон монет начал стихать, и из-под навесов показались носы первых, самых любопытных аналитиков. Начиналась привычная утренняя суета.
- Смотри, - Мо подтолкнул Рута локтем, кивая на небольшой керамический горшок на подоконнике с намалёванным на боку денежным знаком.
Из-под свежей земли робко пробивались первые синеватые ростки евро.

Как-то раз Бо спросил его:
- Ты живёшь один?
Том покачал головой.
- Со мной живёт Мириам, - ответил он, улыбнувшись. - Хочешь, познакомлю вас?
- Охотно, - отозвался Бо.
Том скрылся в комнате и через пару минут вернулся, бережно неся на руках что-то маленькое и живое.
- Ну же, не бойся, покажись мистеру Фредерикссону, - сказал он.
Мириам оказалась сухопутной черепашкой.

- Я так больше не могу. Она меня в гроб загонит, - пожаловался Эйб, запив горестную фразу глотком безалкогольного пива.
- Ну так съешь её, и дело с концом! - хрюкнул рогатый. - Тоже мне, проблема...
- Что-о?! - Эйб взглянул на Кеннета полными ужаса глазами.
- Не обращай внимания. Это Грог, он с Рабанты, у них каннибализм в порядке вещей.
Эйб поёжился и незаметно отодвинулся от рогатого подальше.
- Да ты не дрейфь, мозги у него есть, понимает, что у нас это не принято. Никого не тронет. Это у него шутки такие.
- Гм... учту, - ответил Эйб. "Ничего себе шуточки," - подумал он про себя.
- Ну вот и славно, - подытожил Кеннет, откинувшись на спинку дивана. - Думаю, вы поладите.
Рогатый утробно гоготнул и снова приложился к своей кружке. Эйб вздохнул.

Полёт обещал быть долгим, очень долгим.

Шёл небольшой дождик. Келли сидел в сером пальто на серой лавочке невдалеке от набережной и кормил голубей. Вернее, голуби кормили себя сами - в луже у ног Келли медленно мокла целая булка отличного французского хлеба, и птицы с драками и возмущённым воркованием отщипывали от неё ароматные, ещё тёплые куски. Келли же сидел в глубокой задумчивости и не обращал внимания ни на дождь, начинавший уже пробираться под плотную ткань пальто, ни на птичьи перепалки. Он сосредоточенно думал.
Сегодня было третье счастливое утро после того, как он уволился по собственному желанию, и третий день замечательного ничегонеделания. Это было тем, чего он страстно желал всю свою сознательную жизнь - просто ничего не делать. Сидеть и мокнуть под октябрьским дождичком около маленькой речки в Богом забытом квартале. Недавно ему в голову пришла мысль о том, что у него в жизни есть решительно всё, кроме этой самой жизни, чёрт бы её побрал. Понадобилось всего несколько мгновений, чтобы совершить в голове небольшую перестановку приоритетов - и вот он здесь, в месте своей мечты, никем не узнаваемый и совершенно свободный.
Эта эйфорическая хандра длилась уже два дня и могла бы благополучно продолжаться дальше, но сегодня утром по пути сюда Келли неожиданно встретил собаку, гоняющуюся за своим хвостом. Вы скажете, ну и что? И Келли сначала подумал: "Ну и что", и пошёл себе дальше. Но постепенно шаги его замедлялись, мысль оформлялась, и сознание улетало всё дальше от реального мира. Чем всё закончилось, мы с вами уже знаем. Редкие в такую погоду прохожие недоумённо оглядывались на чудака, не только не делавшего решительно никаких попыток укрыться от дождя, но, кажется, вообще не замечавшего стука капель по собственным плечам. Впрочем, прохожие Келли не интересовали. Разум его был занят собаками. В самом деле, не может быть, чтобы они гонялись за хвостом просто так. Это человек может совершать какие-то действия непонятно зачем, от безделья. Поверить же в то, что такое умное существо, как собака, может заниматься чем-то бессмысленным, Келли отказывался наотрез. "В этом, должно быть, есть какой-то особенный смысл, которого нам никогда не понять", - подумал он.
Небо сразу немного просветлело.
"Прошу прощения, не подскажете, как мне пройти на Антюр-авеню?" - услышал Келли приятный голос, принадлежавший кругленькому усатому старичку в маленьких очках. "Пройдёте до набережной, там шагов пятьдесят через мост и направо", - на автомате ответил Келли, тут же забыв о старичке. Мысли его крутились вокруг крутившейся, в свою очередь, вокруг себя собаки, и из-за этой ненужной круговерти Келли никак не мог сосредоточиться на поведении пса, что существенно мешало потоку сознания и осознанию истины. В пылу этой мучительной борьбы с собственными визуальными ассоциациями он пропустил мимо ушей благодарность прохожего, лишь рассеянно кивнув ему головой.
Келли уже почти удалось заставить воображаемую собаку остановиться и рассказать ему, наконец, зачем она преследует собственный хвост, но тут его мысли были прерваны удивлённым вскриком давешнего старичка. Почти сразу за этим раздался громкий всплеск. Старичок оказался слепым и, восприняв слова Келли о "пятидесяти шагах" буквально, повернул направо на середине моста и свалился в реку. Келли вздохнул, привстал со скамейки и, потянувшись, побрёл спасать усача.
В тот день он спас ещё несколько жизней. О нём написали в вечерней газете, а ещё он купил щенка - рыжего, как и он сам. Вобщем, ничего необычного не произошло.
Подходил к концу третий день его бессрочного отпуска.

European Dream

Тихий лондонский пригород Хэрроус. Звонит будильник - значит, уже раннее утро, половина седьмого. Открываю глаза. В комнате уже светло, на крутом мансардном потолке - радуга от старого, стеклянного окна. Я знаю, что если подняться на цыпочки и выглянуть туда, наружу, будут видны коричневые крыши соседних домов, деревья, уже распускающие первые весенние листья, а далеко-далеко - башни прожекторов, освещающих по ночам стадион Уэмбли.
Но нужно вставать. Вылезать из-под тёплого одеяла и окунаться, как в воду, в холодный утренний воздух - батареи отключали на ночь. Пританцовывая, добираюсь до стула, хватаю одежду и наспех одеваюсь - лишь бы согреться. Выдергиваю телефон и плеер из зарядки и воровато засовываю один переходник обратно в ящик кривоногой тумбочки - хозяин разрешал брать только один.
Солнце жизнерадостно освещает комнату под самой крышей трёхэтажного дома, создавая утреннюю эйфорию. Кажется, я сегодня горы сверну. На подъёме энергии я заправляю постель, собираю сумку с самым необходимым - в первую очередь, конечно же, фотоаппарат и барсетка с деньгами и документами. Сегодняшний день обещает множество фотографий и сувениров.
Спускаюсь на второй этаж, в ванную. Облицованное голубым кафелем помещение - главная причина столь раннего подъёма. На втором этаже живут трое австриек, я слышу их сонные голоса за стеной. Entschuldige Madamen, ванная уже занята.
Покончив с утренним туалетом и закрыв оба крана, заботливо подписанные "Hot" и "Cold", спускаюсь вниз, к входной двери, украшенной витражом с цветочным орнаментом. От лепестков стеклянных нарциссов по стенам разбегаются золотистые блики. Кажется, многочисленные чёрно-белые фотографии детей и внуков хозяев дома смеются и щурятся от света.
На кухне слышны негромкие шаркающие шаги - хозяйка занимается последними приготовлениями к завтраку (на часах 6:48, до утренней трапезы остаётся 12 минут). Я захожу в залитое солнцем помещение (со стен снова добродушно смотрят родственники хозяйки), здороваюсь, объясняю ситуацию - собираюсь выйти на утреннюю пробежку. Хозяйка улыбается и напоминает, что завтрак в семь. Я убеждаю её, что вернусь через несколько минут, и, немного повозившись с замком на витражной двери, выхожу на Christchurch avenue.
В этот ранний час Хэрроус ещё спит. Только одинокий полисмен в нелепом флюоресцентном жилете прохаживается вдоль тротуара, заложив за спину руки в белых перчатках. Солнечных блик играет на его высокой чёрной каске.
Я неторопливо бегу вдоль почти одинаковых трёхэтажных домиков. Вокруг замечательная тишина, только один раз мне пришлось посторониться, пропуская сэра на серебристом "Ауди", выезжавшего из внутреннего дворика на работу. Добегаю до небольшой церкви, давшей название улице, и поворачиваю обратно - нужно сдержать обещание, не опоздать к завтраку, иначе добрая хозяйка будет переживать.
Снова прохожу сквозь витражную дверь, скидываю ботинки и спешу в столовую. Австрийки уже сидят за столом - правда, в пижамах. В центре скатерти - три коробки с хлопьями, изящный фарфоровый молочник, блюдо с поджаренным хлебом и банка арахисового масла. Обмениваюсь приветствиями с австрийками и приступаю к завтраку.
В 7:15 трапеза окончена. Я поднимаюсь наверх за сумкой, захватив по дороге ланч в бумажном пакете - бутылка негазированной воды, банан, сэндвич с сыром и шоколадное печенье. Никого больше из моей группы хозяева не балуют шоколадным печеньем, это я знаю точно.
В полной готовности снова спускаюсь вниз по поскрипывающим ступенькам. Хозяйка уже ждёт за рулём автомобиля - сегодня она подбросит нас до автобуса. Забираюсь на пассажирское сиденье, расположенное непривычно, справа. Машина трогается с места и выезжает на дорогу, которую постепенно заполняют автомобили. Хозяйка включает кассету - ту же, что и в предыдущее утро. Это что-то из английского поп-рока, весьма жизнерадостное и приятное на слух.
За несколько минут мы доезжаем до автобусной стоянки. Нашего автобуса ещё нет, но я вижу людей из моей группы. Я выхожу из машины, прощаюсь с хозяйкой и направляюсь к друзьям, приветственно помахав им рукой.
Сегодня мы поедем в Виндзор.

Эта песня о человеке,
Который очень любил свои туфли,
Свои дорогие черные туфли,
Он очень их любил.

Он очень любил свои туфли,
И поэтому не выходил из дома в дождливую погоду,
Чтобы не промочить их.
Поэтому он очень редко болел.

Он не выходил из дома поздно вечером
И не ходил по темным переулкам,
Чтобы не испачкать свои туфли,
И поэтому на него никогда не нападали бандиты.

Он редко бывал в общественных местах,
Чтобы никто не наступил на его туфли,
Не испачкал его любимые туфли.
И это спасало его от терактов.

Он часто прогуливался по вечерам
И по выходным,
Потому что ему нравилось носить свои туфли.
И это поддерживало его в хорошей физической форме.

Он всегда опрятно одевался,
Чтобы не портить впечатления от своих дорогих туфель.
Это нравилось людям,
И поэтому у него было много друзей и успешная карьера.

Он знал секрет счастья, этот человек,
Но он не ведал об этом,
Да, не ведал.
Он просто очень любил свои туфли.

-просто несколько связанных фраз, сказанных ни к чему-

***
... Неожиданно всплыла теплая кухня со свистящим чайником, и приглушенное тиканье вечного двигателя из дальней комнаты, и голос Владимира-Капитана: "Не в то время мы с тобой родились, ох, не в то время..." И такая будничная в те годы обязанность бежать в мастерскую за новыми пружинками для будильника, потому что старые почти стерлись, сейчас, здесь, под ритмичный стук трехнедельного ливня по наклонной металлической крыше, показалась ему едва ли не райским избавлением от смерзшейся, отсыревшей скуки и бездействия, чье несвежее дыхание почти ощущалось в воздухе. Он бросил быстрый взгляд на стол, будто опасаясь чего-то - но все было в порядке, будильник был на месте и размеренно тикал, как то странное сооружение из дальней комнаты много-много лет назад... И ему вдруг отчаянно захотелось, чтобы двигатель был жив, чтобы он все так же качался в полумраке на пыльном столе, бросая острые тени на ящики с одеждой и корешки забытых книг. И пусть нет давно деда, читавшего в гостиной сводки навигации, закутавшись в клетчатый плед, пусть старый дом покинут людьми, не пожелавшими жить в опасной зоне - дом будет жить, пока стучит это металлическое сердце, пока свистит ветер в кирпичной трубе. Жить, чтобы однажды последний из его хозяев вновь вернулся туда...

Еще один неожиданно хорошо получившийся экспромт.

Они приближаются. Грозно, неумолимо. Их ровно тринадцать, а тринадцатое убежище уже ими захвачено. Дальше - смерть, он это знал. Когда безобразная морда Девятого с двумя зловонными пастями нависла над ним, его нервы сдали. Он закрыл глаза и с отчаянным криком начал палить по Тринадцати, чувствуя спиной холодный камень Стены и проклиная тот день, когда вступил в Революционный Союз... Совет не прощает отступников. А казни более ужасной и показательной, чем растерзание Тринадцатью, не существовало вот уже триста лет...

Эх... Выложить, что ли?
Ни к чему не обязывает. Всё чисто субъективно и основано на мировоззрениях автора. Может вызвать легкую степень недоумения.
Прошло незначительную цензуру.

Читать

- Что за?...
- Детка, это шоколад.
Кроу щелкнул по странному шару пальцем. Темная жидкость заколыхалась, шар отплыл чуть подальше и вновь завис в воздухе. Кроу лизнул палец, на котором осталось вещество шара.
- Молочный, - сказал он.
Мэйз недоверчиво покосился на шар.
- Какого черта он здесь делает?
- Не знаю, - пожал плечами Кроу. - А почему бы и нет?
- То есть ты считаешь, - начал Мэйз, - что десять литров летучего шоколада...
- Молочного, - вставил Кроу.
- Неважно. Десять литров шоколада на верхней площадке Стройки Века - это по-твоему нормально?
Кроу не ответил. Он взял алюминиевую кружку, забытую кем-то из строителей, и попытался поймать кусочек шара. У него получилось легко.
- Вот что, Майк, - обратился он к Мэйзу после небольшой паузы, - лично я после синих закатов уже ничему не удивляюсь. Просто пользуюсь возможностями.
С этими словами Кроу отхлебнул из кружки. На его лице отразилось неподдельное удовольствие.
- Кстати, а где все?
Кроу огляделся. Вокруг площадки были только облака, остававшиеся далеко внизу, и бесконечная синева небосклона. Где-то на горизонте неторопливо ползли темные точки авиалайнеров. Строителей нигде видно не было.
- Черт их знает. Может, у них сегодня выходной...
- В четверг? - недоверчиво спросил Мэйз.
- Слушай, я тебе что, прораб? - огрызнулся Кроу. - Я точно так же, как и ты, забрался сюда посмотреть. И вообще, отойди, а то вляпаешься.
Предупреждение пришлось как нельзя кстати. Шоколадный шар медленно, но верно сносило ветром в сторону Мэйза. Тот не без удивления заметил, что шоколад вроде как даже протянул к нему сладкие щупальца, наспех вылепленные из собственной массы.
- А ты ему понравился, - усмехнулся Кроу.
Мэйз вздохнул и позволил одному из шоколадных щупалец затечь в его походную чашку.

Вот эту вещь я считаю венцом своей писанины на сегодняшний день. Серьезно. Соответственно, название претенциозное.
Осторожно, деструктивная литература.

Читать

Пантократ Уут был средних лет эфанцем низкого даже для их расы роста, сварливым, необщительным, имел страсть к курительной трубке и терпеть не мог изящных искусств.
Роберт Смит был рослым молодым землянином с ксенофобией средней (приемлемой) степени, имел приятную внешность, превосходно разбирался в технике и занимался большим теннисом.
Оба терпеть не могли друг друга и, конечно, просто обязаны были в одно ничем не примечательное рабочее утро застрять в одном лифте.
После того, как освещение мигнуло строго установленное количество раз и лифт дрогнул, ни на миллиметр не отклонившись от указанной в технической характеристике амплитуды, из скрытых динамиков раздался приятный голос:
- Здравствуйте. Вас приветствует служба досуга и развлечений лифтового отдела технической службы «Транспацифик инкорпорэйтед».
Роберт усмехнулся – штучки ребят из лифтового отдела были ему хорошо знакомы.
– В данный момент вы находитесь в состоянии так называемой незапланированной стационарности кабины, - продолжал вещать голос. – Пожалуйста, не впадайте в панику выше второй (легкой) степени. До прибытия мастера мы предлагаем Вам прослушивание музыки. Если Вы предпочитаете диско, нажмите «1», тяжелый рок – «2», техно – «3»…
Роберт тихо хихикнул. Уут смерил его самым уничтожающим из своего арсенала взглядов, выражающих превосходство. В его склонном к проявлениям подозрительности рассудке начал формироваться образ сложной и запутанной аферы, направленной против него, непревзойденного специалиста по внутричиповым кабелям и внешнеплатовым схемам, в которой остановка лифта была лишь первой ступенькой на пути к его полному уничтожению или ментальному рабству.
- … Если же у Вас хватило терпения дослушать сообщение до конца, должно быть, Вы предпочитаете классику, - торжествующе закончила фонограмма.
Из динамика полились звуки Брамса, для эфанца звучавшие не приятнее скрежета металлической ложки по дну кастрюли.
Роберт между тем устроился на полу и раскрыл свой сверхтонкий портативный компьютер. Уут в панике забегал глазами. Он уже не сомневался, что этот безрассудный молодой смертник сейчас активирует молекулярную взрывчатку, которая просто обязана была находиться под полом лифта, в котором он, профессор Уут, каждый день поднимается в свой кабинет.
Эфанец вынул из портфеля новейшую модель блокатора электронных сигналов и дистанционно отключил компьютер Роберта. Тот, чтобы не оставаться в долгу, достал карманный компьютер и, делая вид, что решает кроссворды, подослал в ноутбук Уута парочку сочиненных на скорую руку вирусов. Из лакированного портфеля профессора Пантократа донесся предсмертный писк старенького компьютера.
Уут, метая в сторону Смита злобные взгляды, вытащил универсальный маркер и провел ровно посередине пола кабины светящуюся красную черту, призванную ограничить его владения на время незапланированной стационарности злополучного лифта. Роберт активировал свой новенький портативный гравипривод и растянулся на глянцевом потолке кабины над головой профессора. Уут скрипнул зубами. Он совершил отчаянную попытку подло завладеть имуществом Роберта в качестве моральной компенсации. Тот отключил привод и буквально обрушился на профессора с потолка, защищая свою сумку с яростью тигрицы с Титана-2, охраняющей свой выводок. Уут, едва достававший Смиту до пояса, был оттеснен в угол кабины и принялся в панике нажимать на все кнопки подряд. Из динамиков послышался сонный голос диспетчера.
- Ну, чего вам? – недовольно поинтересовался он. Такой ответ озадачил уважаемого профессора.
- Я застрял в вашем чертовом лифте с социально опасным типом! Я требую принятия мер! – завопил он.
- Ждите мастера, - пробурчал диспетчер. – Или попробуйте выбить двери головой.
Больше радио признаков жизни не подавало.
- Профессор, - услышал Уут за своей спиной, - мне нравится его предложение.
Эфанец в гневе обернулся на нахального землянина, с шумом выдохнув воздух. Такой явный намек на толстые лобные пластины черепа эфанцев, в древние времена использовавшиеся для поединков между самцами, с силой сталкивавшихся лбами в сражении за самок, переходил все границы элементарной межрасовой этики. Уут испустил древний воинственный клич, весьма напоминавший пронзительные вопли рок-вокалистов прошедшей эпохи, и кинулся на Роберта. Тот не ожидал столь стремительной атаки и растерялся. Ороговевшие когти почтенного профессора с Эфы сомкнулись на шее Смита, и только небольшой размер ладоней эфанца спас того от немедленного удушья. Дело принимало совсем скверный оборот…
- Извиняюсь, я не помешал? – в разжавшиеся двери лифта просунулись две головы лифтера с Кракия-Б.
- О, ничуть, сэр, - ответил Роберт, улыбаясь слегка застывшей улыбкой и попутно пытаясь руками разжать стальную хватку разъяренного Уута. – Вы как раз вовремя.

Грузовая вещь. Создано под влиянием холодного ветерка из-под окна и прочих мелких гадостей блочных многоэтажек.
Read

В шикарном загородном доме талантливого и известного на весь мир русского режиссера Волоконцева царила мирная утренняя тишина. Мерно шуршал разноцветный ершик, которым дворецкий меланхолично смахивал пыль со столетних бюстов и прошлогодних "Грэмми", из кабинета самого Волоконцева доносился шелест бумаг, в гостевом санузле протекал кран. Вскоре раздался и первый утренний шум - племянница талантливого и известного на весь мир русского режиссера Женя спросонья уронила сумку с книгами с перил лестницы.
Быстро съехав по перилам, Евгения Волоконцева подобрала сумку и проследовала в огромную, больше напоминавшую стадион кухню-столовую, чтобы перехватить бутерброд. На низеньком диванчике в стиле хай-тек сидел приглашенный вампир Владя и читал вчерашнюю газету. Вообще-то Владя был Вольдемаром, но с легкой руки славянофила Волоконцева он превратился во Владимира, а потом обрусел окончательно, став пушистым домашним Владей.
- Доб... ээ... Привет, - поздоровалась Женя, запоздало вспомнив, что у вампиров желать доброго утра не принято. В ответ Владя пробурчал что-то нечленораздельное, видимо, на румынском наречии.
- Понятно, - обиженно ответила Женя и перешла к бутербродам. Владя наблюдал за ней поверх газеты с интересом, после шестого увесистого бутерброда перешедшим в легкое удивление. Казалось, огромные ломти батона с кусками сыра в полпальца толщиной насыщали племянницу талантливого русского режиссера не эффективнее диетических канапе. Женя, похоже, и сама удивилась.
- Вроде вчера ужинала, - произнесла она с легким недоумением, - а есть хочется - умираю.
- Жажду крови не насытить пищей смертных, - как бы невзначай изрек Владя. Женя остановилась. Нехорошее подозрение зародилось в ее сознании.
- Я же не вампир, чтобы ее испытывать, - нервно произнесла она.
- Я бы не был столь категоричен, - ответил вампир.
- Владя, - настойчиво сказала Женя, - ты не читаешь газету.
- С чего ты взяла?
- Ты держишь ее вверх ногами.
- В самом деле?.. - Вампир смутился. - Ээ... Мне так удобнее.
- Да уж конечно.
- Евгения, к чему вы клоните?
- Зачем ты говорил про жажду крови?
- Сама как будто не догадываешься. - Владя раздраженно закрылся газетным листом.
Предчувствуя непоправимое, Женя пулей рванулась к ближайшему зеркалу. Стекло отразило пустой диван, тарелку с недоеденным бутербродом и работающий без звука экран телевизора. Себя Женя в зеркале не нашла.
На несколько секунд воцарилась тишина, а затем дом потряс яростный крик:
- ВЛАДЯ!!!
- Ну что? Четыре века как Владя, -неохотно отозвался вампир.
- Перестань кривляться! У тебя полный холодильник крови из диспансера! Зачем было меня тяпать?!
- Это консервы, я настоящей хочу, - капризно заявил Владя. Его настроение менялось быстрее погоды.
- Да ты... Ты понимаешь, что сделал? Как я теперь... - Женя не договорила. - Ну все, я к дяде!
Племянница талантливого русского режиссера грозной поступью найковских кроссовок направилась разбираться в кабинет любимого дяди. Владя вздохнул, оставшись в одиночестве, и машинально протянул руку за бутербродом. Как бы все это не обернулось вычетом из гонорара. Хотя... Волоконцеву грех жаловаться. Он и так колоссально экономит на гриме, снимая настоящего вампира. А теперь, кажется, можно будет сэкономить и на гриме для главной героини.

Тихо и как-то фальшиво звякнул колокольчик над дверью. По старому паркету застучали легкие шаги. "Опять эта малявка," - подумал Лейтман, выпуская дым через нос. Трубка не была предусмотрена Сценарием, и маленькое помещение приходилось постоянно проветривать, чтобы не задохнуться в накуренном дыму.
Малявка молча встала перед прилавком и уставилась на выставленных под стеклом самых дорогих кукол. "И не надоедает ведь ей," - раздраженно подумал Лейтман, - "Каждый день одни и те же, а стоит, глазеет, как будто в первый раз видит..."
- Они слишком дорогие для такой маленькой девочки, как ты, - дежурно пробурчал Лейтман, не отрываясь от садоводческого журнала. - Но ты можешь посмотреть оловянных солдатиков в соседнем отделе...
Пропустив явную отсебятину про солдатиков мимо ушей, малявка очаровательно улыбнулась, обнажив длинные остренькие зубки. Посмотрела на Лейтмана. Никакого эффекта. Начала медленно приближаться.
- Даже не думай, - подал голос Лейтман, кивнув на стоявший на полке рядом с его креслом баллончик-репеллент. - Убивает кровососов наповал.
Малявка обиженно выпятила губу.
- Это не по Сценарию! - плаксиво пропищала она.
- Третья кукла в месяц - это тоже не по Сценарию, - заметил Лейтман. Малявка выглядела так, словно вот-вот разревется.
- Я позову дядю! - сказала она.
- Отлично, - отозвался Лейтман, - трупом больше - трупом меньше, мне-то какая разница? Кукла стоит сто шестьдесят пять долларов и десять центов, - прибавил он, торжествуя.
Малявка захныкала, в последний раз зыркнула на Лейтмана зелеными глазками и, обиженно стуча каблучками, вышла из лавки. Лейтман любовно погладил "Рэйд" по металлическому боку. Полтора доллара, отданные за репеллент, себя явно оправдывали. А Сценарий пусть подождет.

Однажды мне удалось пробраться в свой сон.
Будто лопнула тончайшая пленка мыльного пузыря, и все стало настоящим. Не зыбким и искусственным, как во сне, а вполне реальным. Очевидно, был уже вечер-за горизонтом еще угадывалось выцветшее солнце, но фонари уже светили странным желтоватым светом. Передо мной простиралась прямая пыльная улица, по краям ее стояли серые дома, нечеткие в вечерней дымке. В конце улицы не было ничего, кроме неровных полосок слабо подсвеченных облаков. Маленький городок где-то в Богом забытом месте.
Мне на плечо легла чья-то тяжелая рука. Я оглянулся, все еще не до конца веря в происходящее - как можно почувствовать прикосновение во сне? Вот только, оглянувшись, я понял, что игры кончились. Я в реальности,только, возможно, не в нашей.
Сзади меня стояли трое полисменов в серовато-зеленой форме. На лица двоих падала тень от козырьков фуражек, и я не видел их глаз, зато положивший мне руку на плечо оказался голубоглазым парнем без веснушек и со странно худыми скулами. Длилось видение недолго-он слегка наклонил голову и превратился в третью безжизненную куклу без глаз.
- Пройдемте с нами, - прозвучал глухой голос.
Я молчал.
- Вы должны пройти с нами, - в голосе появился призрачный намек на угрозу. Было даже странно слышать угрозу от этого недочеловека без взгляда, но я вспомнил эти светлые голубые глаза, теперь загороженые от меня необычно густой тенью, и мне стало не по себе. Я не стал сопротивляться,когда двое оставшихся полисменов взяли меня за руки и быстро втолкнули в широкую железную дверь в стене ближайшего строения.
Я готов поклясться чем угодно, что минуту назад этой двери не было в помине.
Когда мои глаза привыкли к полумраку, полисмены успели исчезнуть. Я оглянулся. Сзади находилось узкое стрельчатое окно, закрытое снаружи ставнями.
Я находился в просторной квадратной комнате, задрапированной тяжелыми ярко-алыми портьерами. В противоположной стене приглушенно пылали языки пламени в камине без решетки, отбрасывая на портьеры дрожащие отблески. На середине комнаты стояла кушетка с изысканно изогнутой спинкой, на которой восседала гигантская панда в красном фетровом цилиндре. Чуть поодаль от кушетки стоял высокий насест. На насесте сидел небольшой зверек, в котором я, приглядевшись, признал малую панду, и расчесывал свой хвост гребнем с рубинами.
- Вы все-таки сделали это, - сказала гигантская панда, взглянув на меня маленькими блестящими глазками.
- Да, - просто ответил я, в глубине души удивившись тому, что в этой бредившей реальности мой голос остался без изменений.
- Вы должны крупно сожалеть об этом, - продолжила панда. - Вам не стоило поддаваться этому огромному соблазну, преследующему каждого из вас каждую ночь. Это могло обернуться для вас большими неприятностями. Судите объективно, ведь вы могли никогда не выбраться из этого бесконечного Моря Спящих. Это большая удача, что вы попали именно сюда.
- Шанс встретить нас чрезвычайно ничтожен, - подала голос малая панда, отложив гребень. - Наш город - малая песчинка в Море. Вы ухватили удачу за хвостик. Неспящий, попавший в Море, имеет крошечные шансы вернуться назад. Существо с такими маленькими бета-возможностями, как у вас, протянет здесь очень мало.
- Вам лучше не затягивать это испытание терпения Судьбы, - сказала гигантская панда. - Возвращайтесь.
Я хотел задать еще какой-то вопрос, но внезапно почувствовал, что возвращаюсь. С краев наползла тьма, запах дров,пылавших в камине, улетучился, и я вновь почувствовал прикосновение тончайшей пленки во Вселенной, неохотно пропустившей меня назад.
Весь день я ходил как сомнамбула и свалился на кровать, как только спустилась темнота.
Несколько ночей я засыпал с чувством тревоги. Порой мне казалось, что пленка такая тонкая, что я смогу пройти через нее, ничего не почувствовав... Но я останавливал себя, оставаясь в своей роли незримого и бессильного наблюдателя. Несколько раз где-то на краю сознания я слышал одобрительное пофыркивание гигантской панды, а однажды послышался глухой удар и звон, как будто что-то упало - должно быть, малая панда обронила свой гребень. После этого все стихло.
***
Сейчас зима. Ночь наступает очень рано и каждый раз приносит с собой очередное видение - ничтожную каплю в бесконечном Море Спящих.

Уинстон и Энг вели беседу,опершись на барную стойку.Солнце двигалось к закату,и теплый вечерний ветерок приятно освежал террасу роскошного загородного дома Уинстона.Старые приятели беседовали на отвлеченные темы,потягивая коктейль из длинных стаканов и любуясь лучами закатного солнца.
Внезапно Энг спросил:
-Уин,что ты знаешь о далеком космосе?
Уинстон отставил коктейль,набрал в легкие побольше воздуха и приготовился сесть на своего любимого конька.Нашел же Энг,о чем его спросить!Он ведь знал,что Уинстон каждую свободную минуту проводит за телескопом.Уинстон рассказывал о том,как образуются галактики и как преломляются лучи звезд на атмосферных планетах,как образуются двойные рентгеновские звезды и как рушатся горы на Титане,как зарождаются сверхновые и как луны притягиваются к планетам,как…
-Нет,ты меня не понял,-прервал его Энг.Что ты знаешь о далеком космосе?
В этот момент Уинстону показалось,что с Энгом что-то не так.Он опирался на стойку и одновременно как бы стоял неподалеку от нее.Уинстон не понимал,как может человек не опираться на стойку,если он ясно видит своими глазами,что его локоть лежит на ней,и все-таки какое-то непонятное чувство двойственности не оставляло его.
Тогда Энг моргнул.
На мгновение закрылись его карие глаза…И открылись другие.
Два полностью черных глаза,сферически отражавших Уинстона,террасу,коктейль и заходящее солнце.
Перед Уинстоном стояло существо с неимоверно тонким туловищем,по краям которого находились шесть коротких отростков-по три с каждой стороны.Ног у него не было.Голова была несоразмерно большой и округлой.Глаза находились на самом ее верху.
От его старого приятеля Энга не осталось ни следа.Только глаза находились на том же уровне и выжидательно смотрели на Уинстона.
-Так что ты знаешь о нем?-повторило существо,завибрировав отростками.
-Ничего,-ответил Уинстон.

"Легенда о Человеке-Майонезе,его зловещих планах и о том,как Макдак зохавал Л.Корвина",или просто "Вечернее выступление Провансаль Сити на Синема дэй",или,совсем уж кратко,"Вынос мозга от Провансаля".

Читать дальше(Осторожно,возможен взрыв мозга!)

Иии...Раз,два,три,поехали!
Он вернулся,Великий и Ужасный,отзнаменовав свое возвращение триумфальным шествием по главной улице города.Было покалечено несколько ларьков с кока-колой,и асфальт в некоторых местах провалился,не выдержав ритмичной поступи сотен подкованных подошв.Эхо их скандирований все еще звучит в ушах,а глаза щурятся,ослепленные блеском солнца на тысячах шипов.Но так или иначе,Он снова со мной.И мы готовы к Разрушениям.