Прошлый город.
Детальный, маленький, запасной.
Он давно на память. И снова в тебе зачат.
Он из тех, которые вспарывают весной,
Выпуская наружу призраки. Так волчат
Выпускает нора, и долгое эхо вслед
Оттеняет хруст наста под силой окрепших лап.

Прошлый город, приученный с каждой весной взрослеть
И желать
Возвращения беглых.

Когда умирает март,
Истекая стихами на поле, где брань не брань,
За солдатом удачи вернётся/настанет мать,
Чтоб создать ему новую улицу.
Из ребра.


Sterva

У моих мужчин города из камня, голоса от Бога, часы в бегах.
Отчего так приторна и резка мне в регулярных приступах четверга
Долевая нежность к условно милым, а свобода совести начеку?
Если правда жизни приходит с миром, то добро пожаловать к очагу.

Предъяви права на неё [жар-птичьи], запасной небрежностью нарочит.
Просто опыт опыту идентичен, и вполне нормально, что он горчит.
Но горчит слегка и приятно вяжет, набирая петли на языке.
Потому что каждый предельно важен, хоть не можешь вспомнить: кому и кем.

Станцевав на лезвии перочинном, остротой прозрения дышит нерв.
Я боюсь запутаться не в мужчинах, я боюсь запутаться в тишине.
У моих мужчин сыновья и вдовы, ордена и плахи, атаки лет
На слова и нет ничего святого,
И меня, как не было, так и нет.


Sterva

Бог забывает о тех, кто ясен. Бог забывает о тех, кто тесен для сублимации прочной связи слов из однажды допетых песен. Самодостаточность - зона риска, крайняя степень свободы чести, частная практика сценариста [автор с героем навеки вместе]. Ты принимаешь себя под роспись и задыхаешься от восторга. Сказочный мальчик. Почти подросток. Как бы тебе объяснить, насколько мир равнодушен, лишён режима счастья [постельный режим опустим]. Ты не послушаешь, одержимый психоделическим захолустьем вечной любви [и чего-то кроме], тотчас решивший в него сорваться. Может быть, трасса тебя не тронет, может быть, душу возьмёт авансом. Путь твой опасен, но так заманчив, чтобы окончиться и начаться.

Мальчик разбился. Разбился мальчик. Ночь отвернулась, шепнув: "На счастье".


Sterva

А тоска, дружок, на то она и тоска,
Чтоб её везде и всюду с собой таскать -
С неизвестным [частным] смешивать, тасовать.
Потому что просто нравится тосковать.
Чтоб писать тоску, писать, не жалеть чернил.
Чтоб рвалась бумага, и кто-то её чинил.
Приходил, незрим, и тайно её латал,
И твою тоску с бумаги глотал, глотал.
Вопреки рассудку бывал ей не сыт - так пьян -
Прирастала внутрь, держала родней репья
В паутине па, которые ты соткал.
Зуб за зуб, дружок.
Ах, да! За тоску - тоска.



Sterva

Проколоться… Насквозь… Наколоть тебя на виске
Темной тушью, похожей на сжиженный аметист…
В високосном году и от воя на волоске…
Вместо фэйса вождя… Успокойся, не суетись…

Ты не сват и не брат… Слава Богу, пока без жертв…
Только ломка в ногтях… и расстрелянные глаза…
Как кощеева смерть – в бесконечности Фаберже,
Так и нежность моя – недоступный тебе Сезам…

Привыкать/упрекать/отвлекать/отпускать такси –
Завсегда… Завсегдатай скачать/покачать права…
Ты не знал да забыл: плохо выученный *сим-сим* –
Доступ к телу… И всё… Не с твоей пятерней – в Грааль…

Развести половинки моста через речку Грех
Или ноги – умеешь… Но окольцевать Сатурн –
Не тебе… Закупоривать пробкой мой звонкий смех –
Все равно, что с утра в небо втаптывать высоту…



Sterva

Словно ком иголок швырнули в мою гортань…
Замотаюсь пледом, стараясь унять озноб…
Мне б недугу крикнуть: «Паршивец, а ну отстань!» -
Да в звенящий голос закончился проездной…

Опереньем снега размазан тоннель окна –
Чужеродный пазл в колонии кирпичей…
Навалился холод. И чтобы его прогнать,
Нужен сгусток счастья безумия горячей…

Зимний вечер мрачен… Не лечат ни мед, ни чай…
Захлебнулся ртутью мой градусник - понятой
ОРЗ и грусти… Не надо, не отвечай
На огрызки строчек, порвавшие монитор…





Sterva

зима опять в оранжевом.
и ложью припорошена
дороги переносица -
как мертвая петля.
а я сгорела заживо.
и ничего хорошего
на ум сейчас не просится...
и поздно жить с нуля.

пародия на преданность
в глазах овчарки брошенной.
"мы все немного лошади".
чем лучше я ее?!
живу своими бедами,
иллюзий бледным крошевом.
а солнце перекошенно
смеясь, теплом плюет.

на стыке совпадения
реальности с иллюзией
с экрана вздохом падает
случайное письмо.
в него мечта оденется
и, снова споря с музами,
сольется с психопатией
в единое ярмо.

за пара-нои-дальную
романтику зацепимся...

...зима опять в оранжевом...
...нет правил у игры...
меж нами дали-дальние...
и разные отечества.
но я сгорела заживо
в инертности искры.


Sterva

... и каждый маршрут по-своему одинаков, и каждый игрок становится подлецом.
Кот Басё



Какое право будет дано словам, когда декабрь безвременно раскурочен [лишён курка], и нет пустоты короче, чем та, которая хочет тебя сломать? Чем та, которая носит твоё лицо, пока столица носит ошейник МКАДа. Когда в движеньи любой поворот угадан, гораздо злей вращается колесо. А если гордость выстроить в звукоряд, в твоих глазах случается крайний север. Тревожный снег спускается с донесеньем, стучится в двери, требует отворять. Приходят строки, дабы тебя лечить, засыпав ночь, карманы и лобовое, напомнив как мучительно слабоволен один из самых главных твоих мужчин. Обратный путь затянут и узловат, пустой конверт укачивает эпоху.
Теперь, когда тебе наконец-то похуй, какое право будет дано словам?



Sterva

Отставить иллюзии. Фея в каске. Поскольку для нежности не резон. Ты снова, хороший, в гостях у сказки, укатанный чёртовым колесом. А время не лечится. Время - хроник, которому вынесен приговор. Как_будто_бы_девочка носит броник, читает с айфона до Беговой [не важно - Прилепина или твиттер] и режет цитатами налету. Её наважденья с твоими квиты, кривляясь на графике амплитуд. Она не решила: уйти?/остаться? [Реал с нереалом попробуй, сверь!] Какое блаженное святотатство - любить её осень - из ряда сверх. Какое талантливое кощунство - её без сомнения понимать, когда на прицеле шестого чувства уже назревающая зима. Как_будто_бы_девочка смотрит дальше, туда, где, исполнены женской лжи, рождаются выстрелы.

Неудачник.
И ты ей дословно принадлежишь.


Sterva

Она любит невоспитанно, дерзко, буйно острым солнцем выцарапывать на перилах имена людей, с которыми Осень Будет.
Кот Басё


Наша осень играет дурочку, сентябрится, издевается, снимается, издаётся, заполняет собою улицы и таблицы, то готовится к наступлению, то сдаётся первой кровью замочных скважин, густой и ржавой, заливается беспризорностью по канистрам, вызывает недоумение и пожарных, чтобы выступить и под занавес поклониться. Мы наёмники нашей осени. По команде мы повязаны вдохновением и шарфами. Занимая за нами очередь в автомате, обделённые неслучайностью, вы попали под раздачу копыт и крыльев, рогов и нимбов – обязательной атрибутики суицида. Каждый смертный имеет право родиться мимо, просто в осень и без привязки к часам и цифрам. Каждый смертный, включая фары и самых буйных, если функции сохранения заебали, безусловно, имеет право влюбиться в пулю и поймать её на излёте, зажав зубами.



Sterva

Стихи болеют, в ознобе идут курсивом,
Привычной злости начисто лишены,
И каждой суке, живущей во мне красиво,
Необъяснимо хочется тишины.

Уехать нахрен. Куда-нибудь за Калязин,
Где под семью туманами дремлет Нерль,
Где сталь изначально призвана закаляться
В глазах мужчины, который меня верней.

Его закон не писан, а кот - не кормлен.
Его слова не сказаны. А пока
Летят журавли, извлекая квадратный корень
Из голубого небесного молока.
Под ними бескрайний луг - отродясь не кошен -
С годами ближе к истине и крыльцу.

Он ходит в старой, пропахшей бензином, коже.
Он молится самогону и колесу.
Сказать: брутален? Ну, ладно, пускай брутален.
Втройне - когда не выспится и небрит.

Мои стихи спотыкаются о детали,
Вскрывая его бесконечные сентябри,
Оранжевые, лоскутные - как ни шей их,
А шов ложится грубый и строки трёт.

Когда петля обнимет его за шею,
Мне просто нужно сделаться той петлёй.


Sterva

Просыпаешься в полшестого
[Время девственниц, самый стыд],
Безнадежностью арестован
Жечь стихи и писать мосты.

Вдохновением дышит Выборг,
Им же душит. Казалось, ха!
Прорисовывай да живи бы,
Напрочь образы заласкав.

Подорвёшься, впряжёшься в осень
Остроносым карандашом,
Каждым росчерком по занозе
Оставляя в себе большом,

Белосаженном и бумажном,
Чтобы было чему расти -
Неприкаянно, трёхэтажно,
Специально минуя стиль.

Лихо вылюбишь, влюбишь люто,
Все условности отшвырнув,
Не родную - чужую чью-то
Обнажённую тишину.

Остальное багетом стянет,
Перемелется в золотом.
Очень_осень всплеснёт дождями
И останется на потом.


Sterva

[чувство осени]


Тихая, тёплая ненависть - как родство -
Связь абонента А с абонентом Це.
Нас прописали бумаге, загнали в ствол,
Чтоб, раскаляясь, мы точно имели цель,

Драли её, плечевую, снимали скальп,
Переживая отчаянье на строку
Или секунду, чтоб высек виски вискарь,
Горечью оставаясь у нас в долгу.

Партия осени сдержанна. Даже сакс
Мнительно либерален, идя на бис.
Там, где граничит с любовью твоя шиза,
Дождь препарирует лужи. Меня знобит.

Тесный сентябрь вдохновенно плывёт по швам,
Не разлагаясь - располагаясь вне.
Всё, как положено, детка, она пришла,
Чтобы напомнить прелюдии кто главней.

Осень умаслила хостинги и холсты.
Сбросила листья, любовников, якоря,
Чтобы опять ненавидеть меня, как ты,
Чтобы опять ненавидеть тебя, как я.


Sterva

Мир полосат.
У девочек режутся зубы, у мальчиков - голоса.
А мне грозу бы.
На полчаса.
А после - радугу.

Пока вы спите там,
Я иду по шпалам и по эпитетам
В Москву из Питера.
Иду и требую радугу. Дайте!
Приурочьте к овальной дате,
Срочно выделите
Гуманитарную помощь,
Гитарную мощь.
Мои стихи так часто видели тех,
Кому не помочь.
И всё-таки помогали
Смятением струн и строк,
Чтоб запад рождал восток,
Изнашиваясь в вокале.

Дождь.

Дождь. Дождь. Дождь.
В гости.
Слышишь, колотится
В мой бездонный колодец -
В горсти.

Каждый, стоящий рядом
[Суммой, содержащей бесконечное число слагаемых],
Смешной и вихрастый,
Здравствуй.
Я тебе рада.
Я тебе радуга, Ладога, дорогА
Гораздо
Больше, чем хочется.
Обманное карманное одиночество -
Напрокат.
Любая строка - петля -
Змеится в мыле.
Дочитывай, милый,
И примеряй.


Sterva

Есть мальчишки, с которыми хочется помолчать.
Недопринцы, невольно похожие на волчат.
Открываешь такому полсердца, бутылку, чат,
Улыбаешься нарисованными глазами,
Ожидаешь чего-то внезапного, как потоп,
Забываешься, ставишь принципы на поток,
Оставляешь метания логики на потом,
Чтоб в итоге тебе обратное доказали.

Есть мальчишки, с которыми хочется засыпать,
Если ливень ворует пристанище у серпа
Новолунья, а ночь обезличенна и скупа,
Как портовая шлюха, торгуясь за грош морали.
Обнимаешь такого, смешного, он тянет плед
И сквозь сон, невзначай, пробирается в твой куплет –
Это мелочь, из тех, что сакральны на много лет,
Как бы сильно от времени краски не выгорали.

Есть мальчишки, с которыми хочется не кончать
До того, как талантливо будет в тебе зачат
Новый Бог/новый дьявол – замок одного ключа –
Подожди, он родится и станет с тобою вровень,
Он получит твои привилегии и права.
А пока торжествующим скрипом поёт кровать.
Есть мальчишки, которых не хочется убивать,
Но твои маникюрные ножницы просят крови.


Sterva

Я напишу тайком. Я не готова явно, чтобы спросили: «Это ты сейчас о ком?»

Искренность. Год шестой. Время наводит порчу на безупречный почерк – мнимое божество требует новых жертв, образов и подобий. Вот они, на потоке, свежие, неглиже. Выбери и сшивай – белые нитки в моду лезут, не зная броду, к драпу и кружевам. Экие молодцы! Швы – мастерам на зависть. Мне бы ещё сказали как убирать концы в воду, которых две – мёртвая и живая. [Это секрет шибари.]

Он открывает дверь:
- Детка, отсыпь и мне. Вот ведь тебя контачит! –

Я не могу иначе. А на его ремне пряжка из серебра – как оберег – не роскошь.
Он из моих набросков. Я из его ребра.



Sterva

Мчат дороги, кроят город
Со слепящими куполами.
Если нежность идет горлом,
Своеволие пополамя,
Не противься. Прими вызов.
Ты боялся, что Бог высох
В глубине
Той, которую нараспашку
Ты носил. Застегни рубашку.
Каменеть
Слишком рано. Не тот возраст.
Если хочешь кричать в воздух –
Закричи.
Эхо встретится с колокольней
И умчится путем окольным.
Мы ничьи,
Ты и я. И апрель. Вот он.
У весны отошли воды.
Первый крик –
Знак рождения [можно матом].
Пепел прошлого – альма-матер –
Береги,
Возрождаясь. Стучит слева.
Просто чудо давно зрело.
Сквозь года,
Через тернии вверх просилось.
Кто бы думал, что нам по силам,
Кто гадал.

Значит, нет ничего кроме.
Мы с тобою одной крови,
Ты и я.



Sterva

Выключи свет. Зачеркни зеркала.
Выдави дождь из слоящихся рам.
Будем лечить мой случайный талант –
Прятать сюжет за размахом пера.

Мокрый апрель отдает косяком.
Нервная дрожь плиссирует мозги.
Ты проведи меня в сон. Босиком.
Сквозь бурелом занебесной тайги.

Перелицуй полигоны афиш,
Склеивших пыль на разломе веков.
Не торопись, мой любимый малыш.
Не обещай, что нам будет легко.

Сверь миражи по реестру высот.
И подытожь КПД моих строк.
Чтобы дуэт тонких стрелок «tissot»
Каждый катрен прогонял через строй.

Чтобы стихи прорастали из тьмы.
Чтобы гремели, как колокола.
Чтобы слились время, строки и мы.
Выключи свет, зачеркни зеркала.



Sterva

Наши стихи – недоразвитый свинг.
Наши стихи – ультиматум и стеб.
Пенный коктейль передержанных вин.
Эгоцентризм, не фильтрующий «стоп».

Верная сыпь на бумажной спине.
Желтая смерть парафиновых звезд.
Наши стихи – кавалькада теней,
Тех, что лежат у дороги вразброс.

Наши стихи – маринованный бред.
Наши стихи заживают на лбу.
Чтобы от пуль второпях подобреть.
Чтобы от рифм протрезветь наобум.

Наши стихи – запятые над «Ё».
Наши стихи – партитура химер.
Методом «зэт» в них когда-то найдем
Истину лжи, ту, что ставят в пример…



Sterva

Любому, кто пламя в строке приметил, она предлагает свои миры, но – слышишь? - шуршит под ногами пепел всех тех, кто всходил на ее костры.
Алина Марк

…пытайся на вещи смотреть нейтрально, поскольку, ей богу, считать смешно её олигархов и генеральных, и дальше по списку - до пацанов.
Игорь Приклонский

_________________________




Ты знаешь, что замуж она не хочет. Не хочет ни гнездышка, ни птенцов. Меняет перчатки, мужчин и почерк – красиво, с достоинством и ленцой. Любой из поклонников предсказуем – на «бентли»/на «ауди»/на коне. «Шампанское? Мидии? Потанцуем?» Она, улыбнувшись, ответит нет. Пускай ты не путаешь Босха с Брамсом, ты тщательно выбрит, изящно пьян. Пускай ты неплохо умеешь брассом и в каждом дизайне найдешь изъян. А то, что не юзаешь «Boss» и «Rolex» – на это ей, в сущности, наплевать. Куда интересней вживаться в роли, продумывать сцены, играть приват, бесшумно, на цыпочках, красться в душу – (Ах, да, повторяюсь! Молчу-молчу! ) – выстраивать замки, чтоб после рушить – ведь ей не в новинку и по плечу. Но ты-то считаешь, что есть все шансы – конечно, навряд ли кормить с руки – хотя бы заказывать дилижансы, ковры-самолеты под каблуки. Ты видишь, насколько она опасна, однако податлива и нежна. И если б породу писали в паспорт – (Нет, правда, такая графа нужна! ) – то ей написали бы, не колеблясь, короткое, емкое слово «дрянь». Которая, впрочем, великолепна. Настолько, что башню срывает.
- А, может, останешься? –
Молча красит прохладно-зеленые зеркала души. Полседьмого. Окончен праздник. Чуть слышно вздыхают колокола. В тумане над прудом мелькают чайки. Еще по-домашнему неглиже, бездонную ночь запивает чаем (два тостика, йогурт, клубничный джем). Потом, прислонившись к окну, комментит чудную симметрию облаков – без женской эклектики междометий, но как-то особенно и легко, разбавив метафоры тонким матом. Ты должен признаться, что ей к лицу. Чуть позже, в спонтанном порыве смята, сойдясь с подоконником навесу, насмешливо выдохнет:
- Да, мой сладкий!.. –
ладонью метнувшись по волосам. Но розовый след на твоей лопатке – обычная взлетная полоса. Ты правда мечтал удержать Жар-птицу? Она не останется. Ей пора. И все недосказанное простится оборванной строчке с ее пера.



Sterva