Минуло более половины жизни прежде, чем он понял, что одним из драгоценных даров в женщине был дар ухоженности. Странное звучание слова ухоженность по цвету, вкусу и состоянию именно то звучание, которое он почувствовал своим нутром. Этот дар передавался по наследству, вшивался предками простым узором новорожденной девочке над сознанием и характером. Дар был простым, но его тонкая грань чувствовалась сразу. К всегда безупречно чистым и уложенным волосам, обработанным ноготочкам, чистым ушным раковинам и свежей одежде, пусть даже без дополнительных слоев макияжа, сразу же можно было почувствовать свечение этого наследственного узора, который и был тем стержнем, держащим ухоженную женщину над всеми остальными.
Ухоженность не чувствовалась им в молодые годы, когда он учился любить и в бешенстве занимался любовью, не зная что это по сути, но остро ощущалась теперь, когда он знал о любви если не все, то по крайней мере большую часть, но уже не было стремления окунутся в чье-нибудь лоно или сознание без оглядки. Да и женщины, наделенные этим даром, как изумруды были раскиданы среди повседневности в таком малом количестве и, как правило, сохраняли статистическое постоянство. То есть, если где-то такая женщина умирала, в другом месте появлялась другая не более того. Больше их не становилось. Откуда взяться редкой наследственности в киргиз-кайсанских степях. И вообще в империи без наследственности, выжатой лимоном долгими десятилетиями серости и однообразия.
Ухоженность не имела ничего общего с красотой и сексуальностью. Красота может быть синтезом разных народов без внутреннего содержания, сексуальность в любом случае теплая и плывущая, это яркие краски и чрезмерность, граничащая с китчем.
Ухоженность не имела ничего общего с умом, талантом или мудростью. Умные женщины могли запросто оказаться совершенно бездарными в любой области жизни, талантливые оказывались глупы как пробки, мудрые могли забывать о себе и оказывались, в большинстве своем, слабы на передок.
Ухоженность не имела ничего общего с деньгами, модными веяниями в фейшниндустрии, диетами и состоянием тела. Увы, воспитание может оставаться только в пьесе Бернарда Шоу, если это воспитание не вышито предками, деньги в большинстве своем прерогатива людей хабалистых и энергичных, забывающих о многом. Женщины не исключение.
И главное - ухоженность не зависела от времени, от состояния окружающих и обретенных ими смыслах бытия.
Много раз он пытался запомнить запах ухоженной женщины, но вся попытки были тщетны, запах ускользал или был настолько легким, что не оставался в памяти и несколько минут. Но он был. Не похожий на запах тела или секса, и уж тем более запах парфюмерии, пусть даже хорошей. И он стал сторониться женщин, как без запаха, так и с приятными дорогими запахами. А уж запахи женщин, которые не к месту и не ко времени применяли парфюм в избытке, как в последний раз в жизни, приводили его к тошноте и головной боли.
В его жизни было много красивых женщин, большинство удели своей внешности столько времени, сколько не уделяли ничему на свете, но ощущение ухоженности в них редко появлялось. По утреннему мазку солнечного зайчика, по линии тела или одежды, по состоянию взгляда он улавливал нечто иное. Может быть, в те моменты его волновало именно это иное. Но со временем шахматная доска перестала вызывать раздражения и фигуры встали на свои места.
И тогда он понял, что этот дар не оставляет выбора, лишь поиск. Вечный поиск постоянной вневозрастной доминанты. Женщины старше – для эстетического удовлетворения, моложе – практически для того же самого, с небольшой попыткой сближения. Укореняющаяся тоска, когда все вроде бы получено, а дух не имеет чего-то главного, того что может быть рядом и успокаивать сознание. От женщины или отчего-то иного, название которому он еще для себя не определил.