Есть у меня одна добрая знакомая из театральной богемы, с которой мы периодически встречаемся уже лет шесть. Я заметил, что желание встретится со мной, появляется у нее в определенные моменты любовных кризисов. То есть мы проводим с ней ночь в объятьях, разрываемые на мелкие кусочки «вместе с будкой» бурной страстью, и где-то под утро ее прорывает на откровенный рассказ об очередной безумной любви. Она лежит у меня на груди, ее у меня ладонь в область паха, горько рыдает, слезы естественно стекают мне на грудь и, рассказывает о неимоверной, всепоглощающей и съедающей ее изнутри, неразделенной и чистой любви, доводящей до самоубийства. Эта любовь заставляет возрождаться каждый раз, когда любимый находится рядом, как птица Феникс из пепла.
Я как психотерапевт слушаю, потом как созависимый проникаюсь ее рассказом, начинаю всхлипывать и сопереживать вместе с ней, даю кучу советов, утешаю ее как могу и, в конце концов, начинаю с болью в голосе говорить ей о несовершенствах мира и окружающих нас людей. Чувствуя мое волнение и нотки горечи в голосе, она поглаживает меня ниже пояса и говорит:
- Ну не расстраивайся так, не надо. Давай еще один раз, я покажу тебе кое-что новенькое.
Когда я ее провожаю и возвращаюсь домой, меня постоянно охватывают приступы хохота, так как я осознаю комичность того, что происходило.
Но я чувствую себя с ней так комфортно и просто, что каждый раз отзываюсь на ее звонок и продолжаю спасать ее своими бестолковыми советами под сладострастные стоны от очередной несчастной любви. И ничего не могу с собой поделать.
В меня она когда-то так же была безумно и несчастно влюблена.
Она сама мне в этом призналась.
В самом начале наших отношений мы вытворяли с ней, черт знает что в постели месяца два, но я налаживал отношения с другой девочкой и считал, что с этой доброй знакомой у нас лишь безумный секс. Ан, нет, она считала любовь. И вот однажды она, придя ко мне без предупреждения, застала нас с той девочкой. Естественно горя ее не было конца. В тот же вечер она напилась, познакомилась с мальчиком, кувыркалась с ним несколько дней и все это время рассказывала ему как безумно, до самоубийства и нового рождения она любит меня. Короче разлюбила она меня после секса с восьмым мальчиком. Любовь ко мне вышла наконец-то из нее с искренними слезами и, просочившись сквозь грудь восьмого мальчика, окончательно испарилась.
Я принимаю эту знакомую вместе с потрохами, ее кашей в голове и переживаниями такой, какая она есть и будь она чуть-чуть другой, я не любил бы ее той нежной и доброй любовью, что люблю.
Не дай бог она измениться. В мире станет еще одним удивительным, нелепым и жутко милым созданием меньше.

В тот год зима была теплой, термометр не опускался ниже - 6 и я ходил без шапки. Но после Новогодних праздников я несколько дней не мог ни курить, ни есть и наконец замерз. То есть меня прознобил Балтийский ветер. Я стоял на остановке у Ладожской и смотрел на гавриков, попивающих кофе и уплетающих гамбургеры у обыкновенного ларька, в котором торговали лица не известной, но очень кавказской национальности. И я купил себе этот гамбургер за пару мятых десяток. Долго его рассматривал. Вообще-то я иногда перехватывал шавермы, но редко, предпочитая готовить себе сам. Гамбургер я съел моментально. Потом еще один и еще. Жизнь продолжилась. На следующий день, под впечатлением я заказал себе гамбургер в «Блиндональдсе», где-то между Советскими, и не почувствовал ничего. Потом был гамбургер в подвальчике Дома журналистов. Потом небольшое кафе на Богатырском проспекте. Безрезультатно. Возвращаясь домой, я вновь брел на остановку у Ладожской. Это были простые котлетки в сдобных булочках из пакетика. Немного огурчиков, немного помидор, зелень капусты и простые майонез и кетчуп. Непонятно как им это удавалось. Я подсел на гамбургеры. Я бросил готовить сам, перестал заказывать другие блюда. Ел только гамбургеры. То есть два гамбургера в день в разных точках Питера. Все искал вкус ладожского. Рестораны быстрого питания не дали ничего. Взяв два фирменных гамбургера в «Маке», я понадкусывал их и выбросил. Дерево - по сравнению с ладожским. Бросив эксперименты, я ждал вечера, что бы пройти мимо знакомого ларька. Уже в апреле, когда стало припекать солнышко, я зашел в кафе на Сенной - все с теми же лицами неопределенной кавказской национальности. Хотел взять шавермы, но… взялся гамбургер. Хоп. Тот же вкус, я чуть не поперхнулся. Через десять дней меня здесь знали, - все лучше уличного ларька. Девушки кивали мне, улыбались и протягивали без очереди мой гамбургер. Радость в жизни может быть очень маленькой, но такой большой, теплой…. и вкусной.

Последний месяц на одноклассниках я живу в иллюзиях. Не иллюзиями, а в иллюзиях других людей. Мой образ растворился в их сознании и существует не зависимо от меня и моей жизни. Они знакомятся с образом, спорят с ним, злятся, мирятся, ревнуют, влюбляются, приглашают на свидания и делятся сокровенным. Их в полнее устраивают их иллюзии, и я в том числе. Разочарование для них не в правде как таковой, а в разрушении этой иллюзии, их мечты, их сокровенного образа.
Ощущения и переживания, что мы выпестываем в собственном сознании, всегда индивидуальны. Как отношения к дождливой погоде. Одни ее любят, другие нет, третьим на нее плевать. Мы не только создаем собственные образы людей, мы заранее формируем и наши чувства. Как мы будем воспринимать, того или иного человека, о чем и как с ним говорить, что чувствовать с ним. Как ощущать мир в его присутствии. Это так далеко от самого человека и его мира, от его переживаний и ощущений, что кажется порою – общаешься с существом из иного измерения. Мало того система его мировосприятия, которую ты рано или поздно проанализируешь, дает тебе массу ключей для управления и манипуляций.
Девушки порою так схожи в своих иллюзиях и заблуждениях.
Но когда игры заканчиваются, ты выходишь из иллюзорного круга, не потому что ты плохой, ты становишься для них Люцифером, самым кровожадной скотиной на земле.
Всего лишь потому, что покусился на их иллюзию, на их право жить в параллельном мире, так далеко находящемся от реальности.

Я хотел бы умереть под голос Сезарии Эбора. Этим голосом с нами мог бы разговаривать бог.
Когда солнце кровавым шлейфом накрывает кромку горизонта в штиль, и его погибающие лучи начинают тонуть в волнах океана, я спускаюсь по узкой улочке к портовым верфям Минделу. Здесь, в прибрежных ресторанчиках и барах, я выбираю именно тот, где поет сегодня вечером старая, грузная босая чернокожая Сиз, так называют ее живущие поблизости моряки, докеры, рабочие порта и их прожженные ветрами подруги. Я сажусь в дальний угол за небольшой деревянный стол, смотрю на обветренные лица веселящихся, и жду. Кабо-Верде небольшой остров в гряде Зеленого мыса и здесь все друг друга знают, и здесь все с пеленок слушали морны, с морнами они росли, с ними когда-нибудь умрут. Морна – грусный потровый романс на плохом португальском, рассказывающий о чернокожих богинях Зандинии и Ориундине со взглядами от которых можно умереть. Но богини эти живут с вечным ожиданием своих возлюбленных, которые надолго покидают родные берега и разлука с ними делает сердца походими на кожу старого негритянского моряка. Такое сердце от горя и выпитого рома и у Сиз. Нет, сама Сиз и есть такое сердце. Одно сплошное сердце с голосом, который выворачивает наизнанку, и полощет внутренности на тихоокеанском бризе до рассвета, голос, смешанный с дымом дешевых сигар и крепкого портового рома, голос, заставляющий сжиматься до размеров плевка на булыжной мостовой, по которой проходит босая Сиз. Такое сердце у многих женщин Кабо-Верде, потому что живут они с чувством острой ностальгической печали на половину со слезами радости по временам безумной любви и молодости, когда их возлюбленные не покидали их надолго. Здесь, на улочках города это чувство называют – содад. Это слово нельзя перевести ни на один язык мира, его можно только понять, пережив то, что переживают местные женщины.
Народ за столиками затихает и на сцене появляется она. Неподвижная, с крупными чертами лица и косоглазием, но она не просто притягивает взгляд, она приковывает тысячами наручников к себе и своему голосу на все время, пока находится с нами.
Если вы будете в наших краях, зайдите, послушайте Сиз и если я соврал, хотя бы одним словом, пусть все тихоокеанские ветра будут против меня.

http://www.che-guevara.ru/index.php?showfile=1&fid=19&p=downloads&categ=6

Рекомендую - третий день слушаю Hasta Siempre,Comandante ! в разных исполнениях, а там их не менее десятка и прихожу к мысли, что лучшего гимна нонкомформизму я не слышал, не знаю и на моем веку его уже не будет. Особенно хороша трактовка Натальи Кордоне.
Видеоряд к этой песенке в исполнении одной очень милой русской девушки я уже придумал. Правда будет это прямым призывом к терроризму и насилию - сплошным бойцовским клубом вперемежку с хакерами, взрывами в конце и небольшой речью Эдуарда Лимонова на испанском языке в Мексике в роли Льва Троцкого.

Девушка обязательно должна быть в кепке и рваных джинсах, и обязательно должна координировать действия своих соратников в 5-7 столицах мира по коммуникатору (телефон с ручкой - как сказал мне один дядька вчера на улице)... А в конце она обязательно должна быть убита - кровожадно конечно, но символично - все рушится нафиг и она не должна оставаться живая так как возмездие.... короче спорная концовка... но жалостливая:))))))

Вчера на одноклассниках я подвергся сексуальному домогательству со стороны одного любопытного приятеля лет десять как "уебен оф Маскоу". Нет ну я понимаю, что ему было одиноко и он усосал бутылку коньяка, но мне то каково на сороковом году жизни узнавать, что он меня всегда хотел и даже, однажды, когда я валялся пьяный трогал. Приятель был грустен, романтичен и озабочен, поэтому послать его элементарно на хуй я не мог и упорно доказывал, что возраст половой самоидентификации у меня миновал лет двадцать назад и гетеросексуала из меня не выжечь каленым железом, разве что меня может совратить созревшая пятнадцатилетняя нимфетка, но никак не тридцатилетний пьяный оболтус.
Как неприятно должно быть чувствуют себя девушки, которых поимели в пьяном сне. Может зря я не нахамил.

Жуткие переживания весь день - либо помимо пьяных мужчин я перестал нравится остальной части человечества, либо заигрался со всякими сайтами до чертиков-гомосексуалистов.

Когда я устраиваюсь на работу и меня не берут, обязательно возникает мысль, что так им и надо, и они не получили талантливого, жутко креативного и универсального человека, а опять возьмут какую нибудь молодую, глупую курицу, которая умеет только задницей вертеть.
Когда я выступаю в роли работодателя, я обязательно помню, что одна усидчивая девушка лучше двух жудко талантливых мужиков, ее можно гонять как белку куда угодно, а двое мужиков обязательно со временем зделают какое-нибудь говно. Тем более девушка пусть даже и не умная всегда радует глаз.

Библия. Песни песней. Глава 7. стр. 678. Очень вольное прочтение...
Захотелось под настроение...

"- Оглянись, оглянись Суламита,
Все смотрят лишь на тебя.
Из кувшинов вино разлито,
Манаимских красавиц губя.
Твои ноги в сандалиях - нежность.
Округление бедер твоих,
Словно понятая безбрежность,
Но поэтом не поймана в стих.
Твой живот - словно круглая чаша -
Терпкий запах сводит с ума:
Испарения свежей пашни,
Золотистой пшеницы туман.
Два сосца твои - двойня серны,
Шея - бивня слонового блеск,
И в озерах-глазах я не первый
Есевонский услышал плеск.
Смотришь ты на меня с надеждой
(Чуть к Дамаску наклон головы),
Волос-пурпур струиться нежно
И прозрачней небес синевы.
Ах, возлюбленная, ты прекрасна,
Этот стан твой, похожий на
Крылья бабочки, что напрасно
Родилась в иудейских снах.
Грудь твоя - виноградные кисти.
Я подумал: "Упасть бы там,
Чтоб лоза мне молодость-листья
Раздарила бы, как ветрам".

...Ароматы яблок зеленых
И парного тепло молока -
Все смешалось в устах утомленных.
Ночи летней прохлада близка...

Минуло более половины жизни прежде, чем он понял, что одним из драгоценных даров в женщине был дар ухоженности. Странное звучание слова ухоженность по цвету, вкусу и состоянию именно то звучание, которое он почувствовал своим нутром. Этот дар передавался по наследству, вшивался предками простым узором новорожденной девочке над сознанием и характером. Дар был простым, но его тонкая грань чувствовалась сразу. К всегда безупречно чистым и уложенным волосам, обработанным ноготочкам, чистым ушным раковинам и свежей одежде, пусть даже без дополнительных слоев макияжа, сразу же можно было почувствовать свечение этого наследственного узора, который и был тем стержнем, держащим ухоженную женщину над всеми остальными.
Ухоженность не чувствовалась им в молодые годы, когда он учился любить и в бешенстве занимался любовью, не зная что это по сути, но остро ощущалась теперь, когда он знал о любви если не все, то по крайней мере большую часть, но уже не было стремления окунутся в чье-нибудь лоно или сознание без оглядки. Да и женщины, наделенные этим даром, как изумруды были раскиданы среди повседневности в таком малом количестве и, как правило, сохраняли статистическое постоянство. То есть, если где-то такая женщина умирала, в другом месте появлялась другая не более того. Больше их не становилось. Откуда взяться редкой наследственности в киргиз-кайсанских степях. И вообще в империи без наследственности, выжатой лимоном долгими десятилетиями серости и однообразия.
Ухоженность не имела ничего общего с красотой и сексуальностью. Красота может быть синтезом разных народов без внутреннего содержания, сексуальность в любом случае теплая и плывущая, это яркие краски и чрезмерность, граничащая с китчем.
Ухоженность не имела ничего общего с умом, талантом или мудростью. Умные женщины могли запросто оказаться совершенно бездарными в любой области жизни, талантливые оказывались глупы как пробки, мудрые могли забывать о себе и оказывались, в большинстве своем, слабы на передок.
Ухоженность не имела ничего общего с деньгами, модными веяниями в фейшниндустрии, диетами и состоянием тела. Увы, воспитание может оставаться только в пьесе Бернарда Шоу, если это воспитание не вышито предками, деньги в большинстве своем прерогатива людей хабалистых и энергичных, забывающих о многом. Женщины не исключение.
И главное - ухоженность не зависела от времени, от состояния окружающих и обретенных ими смыслах бытия.
Много раз он пытался запомнить запах ухоженной женщины, но вся попытки были тщетны, запах ускользал или был настолько легким, что не оставался в памяти и несколько минут. Но он был. Не похожий на запах тела или секса, и уж тем более запах парфюмерии, пусть даже хорошей. И он стал сторониться женщин, как без запаха, так и с приятными дорогими запахами. А уж запахи женщин, которые не к месту и не ко времени применяли парфюм в избытке, как в последний раз в жизни, приводили его к тошноте и головной боли.
В его жизни было много красивых женщин, большинство удели своей внешности столько времени, сколько не уделяли ничему на свете, но ощущение ухоженности в них редко появлялось. По утреннему мазку солнечного зайчика, по линии тела или одежды, по состоянию взгляда он улавливал нечто иное. Может быть, в те моменты его волновало именно это иное. Но со временем шахматная доска перестала вызывать раздражения и фигуры встали на свои места.
И тогда он понял, что этот дар не оставляет выбора, лишь поиск. Вечный поиск постоянной вневозрастной доминанты. Женщины старше – для эстетического удовлетворения, моложе – практически для того же самого, с небольшой попыткой сближения. Укореняющаяся тоска, когда все вроде бы получено, а дух не имеет чего-то главного, того что может быть рядом и успокаивать сознание. От женщины или отчего-то иного, название которому он еще для себя не определил.

Я не рассказывал вам о своих куколках? Нет? Тогда слушайте.
Все очень просто – я играю в куколки. Это не обычные куколки из ткани, дерева или пластика с искусственными волосиками. Не Барби, не Синти и не пупсики в ванночках.
Но, во-первых, предыстория.
Не надо обобщать, я больше о своем, о девичьем. Поиск состояния игры начался давно с подстраивания. Каждый человек, в общение с противоположным полом проходит этот этап. Пробуя, ошибаясь, переделывая, рано или поздно мы приходим к подстраиванию под человека. Особенно проявляется это у более влюбленных, выбирающих субъект поклонения в один из основных стимулов в жизни. Он как впитывает и перерабатывает образ своего поклонения в собственный образ, так и стимулирует себя к жизни и комфорту с ним, и чем больше этого человека рядом, тем комфортнее и теплее любящему. Самая простая тактика продления комфорта – и есть подстраивание под человека. Ей сопутствуют осторожность, робость, страх ошибиться и еще ряд выматывающих психику состояний, заводящих в тупик. Человеку всецело сосредоточенному на созданном образе, в конце концов, становится не выносимо жить и вполне может проявляться некое психическое истощение. Естественно параллельно существует образ, который человек любимый несет во внешний мир и его внутренний образ, тот который может быть спрятан или закрыт для окружающих. Эти три образа подчас не имеют ничего общего, кроме оболочки. И достаточно трудно ладить с ними, если заранее не разобраться где какой проявляется, и откуда вообще растут ноги. Помимо этого любимый человек несет не преодолимый и подчас неизменный багаж социальных ролей-образов по отношению, к которым, может менять сценарии поведения и внутреннюю мотивацию.
К чему я плету всю эту ерунду? Ключевым словосочетанием здесь является – «образное мышление». Проходя стадию подстраивания, человек приходит к стадии формирования. То есть пробует подгонять жизнь под созданный образ, естественно не без скандалов, взаимных претензий и драк. Чаще человек просто подбирает себе такого партнера, который должен соответствовать минимальному набору требований. Еще одним способом формирования собственного мира является вынянчивание. Это когда берется не до конца сформировавшийся внутренне партнер, и подталкиваться в том или ином направлении.
Все эти ненужные подробности – процесс погружения многих в увлекательный мир симуляций или виртуальности. Есть такое любопытное слово, придуманное Делезом – симулякр. Так вот, отличить симуляцию от реальности достаточно трудно. Тем более отличить явления симулирующие жизнь. Симуляции так плотно срослись с общественной и индивидуальной жизнью, что мы не всегда можем честно осознавать, где мы симулируем жизнь, а где живем. И это все о куколках. Поясню. Простите за занудство.
Сначала простой пример. Года два я переписывался по майлу с одном молодой особой, постоянно провоцируя ее на конфликт. В конце концов, в нашей жизни вполне хватало этой переписки как внешнего раздражителя, побуждающего к неким интеллектуальным и психологическим переживаниям. Между тем мне никогда не хотелось с ней встретиться. Хватало созданного и данного в виртуальные ощущения образа. То есть имитация общения с некими чувственными началами была полной. Это прямая не скрываемая симуляция реального общения.
Более масштабная симуляция переживаний, не поверите, теракт 11 сентября, заменивший многим чувство собственной реальной скорби по реальным близким людям. Общественная реакция и ее проявления подталкивали миллионы людей к единому выражению чувств и реализации ролевых установок. Даже если вы остались равнодушны к трагедии в Торговом центре, социально этого показывать не было никакой возможности. Комформизм привел к массовой имитации скорби.
На имитации построена вся порноиндустрия: что по ту, что по другую сторону. Есть достаточно сложные социальные симуляции с целым комплексом филосовкого знания, например некоей духовной жизни в религии, или психофизиологические такие как гомосексуализм. Я могу приводить сотни примеров, но суть останется той же. Особенно большой процент симуляций в традициях и обрядах. Едем дальше.
Куколки стали появляться от раздражения. Слишком очевидные характеры, которые определялись в силу опыта и профессиональных навыков в считанные часы стали вызывать во мне именно раздражение. Это было стремление освободить человека, девушку от шелухи и затем не создавать никакого образа на месте очищенного. Что, кстати, нехорошо в принципе. С куколками же было легко и просто. Берешь реального человека в единственном, наиболее функциональном его проявлением, и начинаешь выводить образ в том направлении, которое тебе наиболее близко. К примеру, есть у меня две любимые куколки на местном телевидении. Мне не охота симулировать какие-то отношения, не слишком охота общаться, тем более общение с ними мне интересным не показалось. Но они мне нравятся, радуют глаз и практически каждый день забавно наблюдать за ними по эту сторону телевизора. Из обрывков информации я собираю для себя их образ, придумываю прошлое и будущее, их взаимоотношения с окружающими, ищу их кукольное воплощение в манга или большой коллекции кукольных фотографий. Иногда развлекаюсь с этими фотографиями в Photoshop`е, делая обои экрана или пририсовывая им рожки. Иными словами я постоянно живу с миром моих куколок, думаю о них, наблюдаю их, фантазирую и мечтаю. Каждая куколка стоит на своем месте и радует меня, так как не приводит к реальным отношениям. Чем эта симуляция лучше других? Лучше сотни похожих симуляций в жизни людей, которые они даже не осознают.
Если мне охота пообщаться я говорю с моими куколками по аське или смс`ками. Захотел, поговорил – захотел, бросил по-английски. При этом они остаются желанными и красивыми.
У меня есть куколки, ведущие на радио, есть куколки талантливые журналисты (специфика бывшей профессии), есть куколки любимые питерские поэты, есть куколка мечта, есть куколка заражающая энергией. Есть целый кукольный «Дом 2», в который привычно возвращаться и рассматривать. Есть куколка красавица-блондинка, очень молоденькая и бестолковая в жизни, после трех минут реального общения, от которой сводит зубы, но образ ее светел и непорочен. Есть куколка фрик и куколка страшилка. Есть самая умная куколка, но, увы, бездарная, поэтому у меня есть гениальная куколка. Есть куколка – огромное воспоминание о любви. Есть куколка секси, но ее я выгнал в другой город и никак не найду в инете. Есть даже куколка ди-джей, которая обижается на то, что я постоянно разговариваю ее на сексуальные истории («как будто со мной и поговорить то не о чем»).
Мне с ними комфортно, меня никто не будет к ним ревновать, мне не надо с ними ссориться, никто не разрушит созданный мною мир, если, конечно, какая-нибудь куколка не перейдет черты и не приблизится вплотную. Но здесь я не буду виноват в разрушении собственного кропотливо созданного образа.
Все куколки прекрасно меня знают, но не знают что они мои куколки. Удобные, не напрягающие, имитирующие массу потребностей, мои любимые в чем-то, но куколки.
Перед куколками я предстаю в образе лихого слегка придурковатого сетевого пирата и вечно стареющего Питера Пена в одном лице.
Единственное, что я ни как не могу решить – нужна ли мне не куколка.

Герка Румянцев мой друг и собутыльник, около 8 лет жил в Мск, работал каким-то там осветителем на стадии Михалкова и читал стихи по клубам и на Арбате. По профессии он актер-недоучка, по призванию великий русский поэт. Так вот году в 99 он как всегда в задницу пьяным нарвался на компанию гопников, и ему перебили нерв правой руки. Сейчас она болтается как плеть и сохнет. Все приходится делать левой рукой, а это крайне неудобно, особенно дрочить. По такому делу он вот уже восьмой год непробудно пьет, лечится в психушке, судится с родительницей и раз в месяц пишет стишок, который читает мне в 3 часа ночи. Короче творческая личность до мозга костей. Вот – чтобы не обвиняли меня из Геркиного былого:
Хрусталь и серебро –
Воспоминанья детства,
А ныне бес в ребро
И дура по соседству.
Морщины, седина
И утренняя скука –
Ведь ночь была без сна.
Еще соседка - сука,
Еще радикулит
И полон рот протезов,
Холодный общепит -
Зато нет диатеза!..
Я дик, я одинок,
Я язвенник, я хроник,
Я - вянущий цветок,
Диван – мой подоконник.
Смотрю в свое окно,
Во дворика нутро,
И слышу песню про
Хрусталь и серебро.
После того как Герка отвалялся в больницах, пришлось ему вернуться в родной Оренбург. Толи врачи посоветовали, толи еще что. Здесь он и застрял на пенсии по ивалидности. А в Мск у Герки осталась молодая красивая жена, которая работала с ним на студии толи гримером, толи парикмахером. Через полгода молодая жена позвонила и сказала, что бы забыл ее Герка так, как будто ничего в их жизни и не было. Замуж она вышла за актера Башарова (забыл как его звать, помню снимался он в «Сибирском цирюльнике»). Герка конечно назанимал денег, сорвался в Мск, что бы постоять у ее двери на лестничной площадке. Дверь они ему не открыли. После этого Герка не просыхал года два пил и орал на бывшую жену матом во всех компаниях.
С полгода назад его позвали в Самару подснять пару эпизодов для какого-то фильма про бывших мужей и жен. Герку показали Бошарову, они пообнимались, поговорили о былом. И Герка вернулся почти счастливый, ходил по Оренбургу с высоко поднятой головой, особенно был неописуемо рад, когда все это безобразие показали по телевизору.
Вот такая история – порою у людей стимул к жизни появляется даже в те моменты, которые представляют их полностью обосравшимися.

Однажды проснувшись перед новым годом с жуткого похмелья, я проанализировал все свои более или менее продолжительные романы. Моя жизнь не к спеху в отличие от других, поэтому и приходят разные несуразные мысли, а одиночество развивает эгоцентризм. Вывод был неутешителен: девушки мне нужны для самореализации. То есть мне нравилась роль некоего наставника. Не даром в своих группах у ребят я брал ник «Мастер». Я любил свою собственную роль, через которую девушки рано или поздно переступали. Из незащищенных малышей вышли - девушка ПР-руководитель в IT-компании, девушка в администрации мэра, девушка в МГУ, девушка на телевидении, девушка - начальник рекламного агентства. Все, перешагнув, обретали предсказанные мною качественные и количественные потенциалы.
Усталость накапливается, собственное самолюбие удовлетворяется. Опять же задаешь себе вопрос – а что собственно тебе нужно? Именно для продолжения все той же ролевой установки мне девушка не нужна. Надоело. Может быть потому ее и нет. Уже лет 5 нет. Я просто не вижу смысла. Для чего же собственно ее, эту девушку приспособить? Для тишины и комфорта? Для регулярного секса? Или еще для чего-нибудь?
Мне вполне комфортно и так.
Вместе с самореализацией я удовлетворял все собственные образные установки. Одна была талантлива, другая умна, третья чертовски красива, четвертая в постели делала все, о чем я мечтал. В общем-то, мой собирательный образ, в конце концов, удался на славу. Не сказать, что бы я был не искренним, я отдавал больше, чем получал, тратил время, силы, средства, все как положено - кажется в отношениях это не второстепенно.
Пусть многим покажется мой текст циничным, но я на самом деле не знаю - для чего мне нужна девушка. Какую функцию она должна выполнять? Что я, например должен для нее делать? Что она должна делать? Тыл я себе и сам обеспечивать научился. Стимулы в жизни придумывать то же. Нет ничего банальнее сказать – любить. А что дальше? Ну, полюбим мы друг друга год-два, может три. А потом? Опять полюбим год-два? А потом? Кстати на этом кончаются почти все литературные истории, так как авторы этих историях сталкиваются с теми же вопросами.
Суть, однако, не в этом. Попробуйте и вы того самого… проанализировать…

Вы предпочитаете лаундж и томное времяпрепровождение в чил-атуте какого-нибудь ночного клуба. Вы больше отдыхаете под музыку, которая не напрягает: своеобразное расслабление и релаксация. С бокалом новомодного коктейля, в который по любому бармен добавляет русской водки, выдавая ее за кальвадос или кубинский ром. Вам хватает для фантазий о берегах Карибского моря с легким бризом, приносящим запах крепкой сигары Кохитос.
А я зову вас на джазовый сейшн. С большой кружкой натурального кофе из термоса и возможностью оказаться в любой точке мира в считанные секунды.
Я не против современных музыкальных направлений, и сам не прочь посидеть с вами немного в клубах, но, увы, эти ритмы для меня скорее 28 простых букв актуальной сейчас латиницы, на которой вы изредка забывшись пишите мне смс`ки.
Джаз больше походит на японские иероглифы, их около 80 тысяч и все иероглифы знают только специалисты. Сталкиваясь с некоторыми, японцы морщат лоб, и искренне возмущаются – зачем столько сложностей и непонятного. Им лень запоминать более 2 тысяч самых распространенных, а тут 80 тысяч. Заходите ли вы воспринимать 80 тысяч оттенков джаза, где рождались ритмы блюза и рок-н-рола? Вы, может быть, и не знаете той самой фразы: «Джаз это то, где есть синкопа»?
Остановитесь и прислушайтесь. Здесь достаточно саксофона, который сбивается на импровизацию и проносится над головой высокими нотами-иероглифами. Конечно же, контрабас, мягкие басы окутывают ваш слух, проникая под кожу, и заставляют вибрировать каждую клеточку вашего тела. Ударник со щеточками, придающими звукам ритмическое шуршание морской волны в Майами и звон острого лезвия ножа в черных кварталах Чикаго, где каждый подросток мечтает умереть за своего друга. И в заключении, конечно же, рояль, без которого любая музыка засыпает не в силах переступить через невидимую грань этого мира. Всего лишь четыре инструмента для лиризма и вдохновения, хулиганства и озорства, веселья и грусти, интимности и молчания. Хотите звонкости и наполненности – можно добавить партию духовых с трубой, хотите современной легкости – немного флейты и гитару. Гитарное соло в любом исполнении всегда немножечко джаз. Здесь есть любые мелодии из любого времени от Манхеттена 1915 года, через Дюка Эллингтона 40-х до сегодняшних дней.
150 лет мелодий и ритмов, мелодрам и трагедий, мюзиклов, легендарных негритянок с бюстом 12 размера и их черных друзей-трубачей со щеками как воздушные шарики. Есть российский оркестра Олега Лундстрема и современный Игорь Бутман, чей нежный саксофон заставляет плакать публику Москвы и Нью-Йорка, Лондона и Сингапура. Представляете, однажды в гримерке он играл для меня Чучу. Мелодии достойной маленькой повести «Старик и море».
Я не прошу вас слушать эти ритмы боли и веселия постоянно, я прошу вас посмотреть в мою сторону и попробовать думать теми же иероглифами, что роятся во мне. А я буду пробовать думать вашими. И обязательно, когда-нибудь вы проснетесь под «Доброе утро…» Луи Армстронга. Большого Лу… На вашем столике у кровати будет стоять кружка натурального душистого кофе, приготовленного мной. И не будет хандры, головной боли, не покоя и дискомфорта.
И все это немного иероглифов джаза.

Молодость была веселой. Она всегда веселая. Зрелость - спокойной: нет смысла угорать от гогота и грустить без повода. Старость будет смешной. Только пердставьте - сколько потешных старушек будет вокруг. Каждый день можно будет встретить хотя бы одну скрюченную подагрой и артритом особу, но обязательно в джинсах с поясом ниже талии и торчащими из-под них стрингами. Обязательно встретиться живое воплощение справочника по пластической хирургии с перетянутой улыбкой на губах, высокой грудью с упругими сосками и наращенными крашеными волосиками. А уж, сколько будет весенних башкирских узоров на их дряблых поясницах и предплечьях, ягодицах и животах. Наколочки вещь стильная и долговечная. Хотя бы раз в неделю можно будет увидеть такое чудо-юдо с проколотым пупком или языком, который будет показываться из ярконакрашенного рта сквозь свежепоставленные протезы зубов.
И все это великолепие сатиры и юмора будет заканчиваться шпильками, кроссовками и обязательно какой-нибудь бижутерией.
Умирать будем от смеха, и наши похороны будут не такими унылыми.

Когда мне исполнилось 20, пришла моя 18-летняя подружка Марго, которую все звали Тицилия и сказала:
- Я беременна.
Не задумываясь, я усмехнулся в ответ:
- Давай жениться.
- Давай, - прыснула она.
Мы поселились с ее родителями, которые обещали нам подарить квартиру. Но продолжительный кризис страны и всего остального здорово помешал их мечтаниям. Дочка родилась в ноябре. Моя молодая жена, вышла на улицу, что бы идти в ЗАГС регистрировать ребенка и с первых же шагов со всех сторон раздались крики мам на своих маленьких Насть. Это имя нравилось моей молодой жене, но такой наглости она стерпеть не могла и дочка стала Полиной. Это имя предлагал я, как заядлый русофоб вместе с Варварой, Ариной и Прасковьей.
- В старости ее будут называть – баба Поля, - одобрил я решение супруги.
На второй неделе жизни бабы Поли, у ее мамы кончилось молоко. На семейном совете родители решили, что молодой маме не стоит брать академический отпуск, всем четырем родителям надо зарабатывать на хорошую пенсию не в 3 тысячи сегодняшними, а в 3 тысячи 248 рублей и поэтому с ребенком должен сидеть папа, так как именно забота делает из оболтусов настоящих мужчин, тем более «а армию его, идиота, не взяли, а мы так хотели от него отдохнуть».
Вот так в 20 лет я стал мамой на полтора года. Набрав всяких книжек я принялся изучать самые модные и как мне казалось продвинутые. В то время все фанатели от доктора Спока и еще какого-то русского дядьки учителя, который делал гениев показывая детишкам разноцветные кубики. То есть месячному ребенку я включал фуги Баха, учил читать разноцветными кубиками, и на полдня отправлял спать на балкон в феврале. Когда она научилась сидеть, я кардинально решил свою проблему с недосыпанием (первое кормление в 8 утра – все уже расходились, последнее в 2 ночи – все уже спали): сажал ее в подушки и игрушки в другой комнате на пол, накрывал свою голову подушкой и храпел. Потом вставал, брал ее за ноги вертел из стороны в сторону и подбрасывал над головой. Потом Полина научилась ползать, и однажды я нашел ее орущей стоящей на голове, застрявшей между столом и спинкой дивана. Ребенок должен воспитываться в спартанских условиях – учил доктор Спок.
Месяца в три-четыре я решил научить ее плавать. Пришил к шапочке кармашки и напихал в них пенопласта. Головка не держалась над водой, да и ребенок не хотел чувствовать себя как рыба – в воде. Однажды я отвернулся и обнаружил Полину безжизненно плавающей кверху спиной. Выхватив ее из воды, я и сам посинел, побледнел, позеленел. Бледная девочка не подавала признаков жизни. Вот здесь я растерялся конкретно. Руки и ноги мои отнялись, и я зарыдал как мифический герой Геракл, увидевший погибающего Посейдона. Единственное что я делал – это вжимал ребенка в себя не в силах пошевелиться и что-то подумать. Затылком я почувствовал горе – пожалуй единственный раз в своей жизни, огромное тяжелое как железобетонная плита всепожирающее горе. И тут Полина громко отрыгнула на меня водой с молоком и улыбнулась. В следующие пять минут я бился в истерики крокодильих слез и смеха.
В этот же день я собрал все книжки по воспитанию детей и выкинул в мусор, а их книжки доктора Спока делал самолетики, поджигал им хвост и пускал с балкона.
Конечно, рудименты книжных знаний у меня оставались и потом – я например за два дня научил ее пользоваться ложкой, правда после уроков приходилось ее купать и отмывать кухню, и еще никогда не садился с ней в автобусах. Поля отлично научилась обнимать меня за ногу и прижиматься щекой к коленке. Однако с тех пор я лишь всматривался в ребенка и старался реагировать на ее посылы и желания, без всякого желания вспомнить, что-либо из прочитанного, научить или заставить делать то, что не вызывало в ней никакого желания. Мое воспитание – это предложения того или иного действия. Они могут быть бесконечны, но они должны быть. И, в конце концов, я стал чувствовать ту пуповину, которая нас когда-то объединяла
А когда Полине исполнилось года три – все оборвалось. Я не был хорошей мамой, да и как папа остаюсь большим оболтусом.
«Поздравляю тебя и желаю стать серьезнее и наконец-то хоть чуточку повзрослеть» - смс‘ка от Полина на мой День Рожденья.

В конце 8 класса руководство школы решило, что я слишком дурно влияю на самую бестолковую
часть одноклассников и меня "ушли" в ГПТУ газоэлектросварщиком. Тогда училище называли
«кобловкой». На первой практике я пошел работать в 25-й цех машзавода. Три месяца подряд
пришлось сварить мостики – мужикам такую работу было делать в лом. Мостики до сих пор стоят
по улице Монтажников. Но речь не об этом.
В бригаде сварщиков работала тетя Воля. До сих пор не понимаю, как ее звали полным именем.
Тетя Воля была женщиной огромных размеров, головы на полторы выше меня, а когда надевала
робу вообще походила на шифоньер. Мужчины тетю Волю боялись и уважали, тем более курила она
только папиросы «Север». На пачке была изображена какая-то заснеженная сопка и восходящее
над нею солнце. Притом всем, кто появлялся в бригаде тетя Воля предлагала найти на этой
пачке белого медведя. После поисков несчастный говорил, что ничего не нашол. Тетя Воля
улыбалась пару минут, затем как ударом молота огорошивала:
- А он, брат, воспитанный, за гору посрать пошел, что б ты не смущался, - раскатисто
хохотала, так что многие в других цехах вздрагивали, несмотря на шум станков и кран-балок.
Но и это не главное.
11 числа не помню, какого месяца тетя Воля пришла на работу с фингалом и два дня ни с кем
не разговаривала. Все старались обходить ее стороной опустив взгляд. Для меня это было
удивительным, притом, что тетя Воля спокойно могла носить на плече полный кислородный
баллон. К началу следующего месяца я уж давно забыл о фингале, но 11 числа следующего
месяца фингал был опять, на том же месте, а тетя Воля вновь молчала.
На третий месяц все повторилось вновь, и я не выдержал и пошел расспрашивать мужиков.
Раскололся только Колька – молодой шлифовщик.
- Дело в том, - рассказывал он, - Что у тети Воли вот уж лет пять есть молодой любовник.
Ну, не молодой, но моложе ее лет на пять. А сама она баба деревенская и живет с мужем.
Борька ее муж работает в соседнем пролете, эт там, где алюминиевые лодки делают. Маленький
такой головы на две меньше нее, лысый с бородавкой за ухом. Соплей перешибешь. Он, конечно,
о любовнике все знает, но почему-то тетю Волю не бросает. А ей вроде б и идти некуда,
квартира то его. Вот так и живут. А с каждой зарплаты Борька берет бутылочку водки,
выпивает ее до дна, потом долго плачет, проплакавшись, зажимает тетю волю в углу, встает на
табуреточку и бьет ее в глаз. Она почему-то терпит. Затем сваливается с табуреточки и
засыпает. Тетя Воля берет его на руки, относит в постель и укладывает спать. Утром он
ничего не помнит, а она ничего не говорит. И так вот уже лет пять это как раз и
продолжается.
Вот такая, блин, загадочная история.

За спиной раздался громкий крип, чем-то похожий на: «Караул»:
- Костя, Костя, подожди. Эй!
Я обернулся, но понадеялся, что на Советской этот крик раздается в адрес какого-то непослушного ребенка. Нет, с другой стороны улицы ко мне двигалась грузная большая женщина с болезненными чертами лица и длинным носом. Приблизившись, она стала слегка подтискивать меня и оглядывать со всех сторон.
- Ой, какой ты, почти не изменился. Видела, видела тебя и по телевизору и в газетах. Чем занимаешься сейчас? Как живешь? Поди, начальник где-нибудь? – не давая опомниться, сыпала она громким голосом.
Я что-то бормотал и никак не мог вспомнить кто она, чувствуя досаду при моей профессиональной памяти на лица.
- Не узнаешь? Володя, парк Тополя. Ну? Вспомнил? – как бы понимая, продолжала она.
Потом взяв меня под руку пошла широким шагом почти в мою сторону, продолжая рассказывать о себе, о муже, детях, еще о чем-то. А я все никак не мог вспомнить.
И только через пару кварталов она повернулась к Педуниверситету:
- Мне сюда, работаю лаборантом, - сказала она улыбаясь, и от этого ее морщинистое болезненное лицо казалось покрытым картофельной коркой. И еще громче, вгоняя меня в краску, - Очень, очень рада, что встретила тебя. Я до сих пор вспоминаю, как вы меня спасли. Я ж была в тот момент девственна. Хо-хо.
И я вспомнил.
Нам было 18 и мы с Вовкой слыли самыми отвязными тусовщиками. Зимой торчали в «Моложедке», летом вся наша компания перебиралась в парк «Тополя». Эти два места считались самыми модными. Но влекла нас не столько возможность позажигать, сколько пне прошедшая юношеская гиперсексуальность. Вовку сегодня назвали бы профессиональным пикапером. Даже садясь в автобус, он оглядывал салон и говорил или «Ну никакой съем», или «Снимаем, доставай блокнот». Его умение расплываться в улыбке и без страха и упрека знакомиться с девушками меня восхищали. Он назначал свидание в одном и том же месте новой девушке, а то и двум-трем каждый день. С барского плеча доставалось и мне. У девушек же всегда есть подруги. Впрочем его вкусы порою были не слишком понятны и мне доставались девушки значительно симпатичнее его избранниц. Постепенно втянулся и я. Однако в отличие от Вовки вел постоянный учет и контроль девушек их телефонов и свиданий, естественно записывая все в мой блокнот. После того, как Вовка пару раз столкнулся на свидании с парой своих девушек приглашенных в одно время в одно место, и он стал пользоваться моим блокнотом.
Они подошли к нам в Тополях, на танцплощадке народ только собирался - высокая худенькая девочка со слегка длинноватым носом и необычными кудряшками лет 17 и Вероника, ухоженная не по времени «Маленькой Веры» миниатюрная и соблазнительная как конфетка.
- Привет мальчишки, вы же здесь постоянно, вас здесь все знают, можно с вами посидеть? – их смущение выдавало неопытность, и выбор их пал именно на нас в надежде поддержки. Вовка сразу же клюнул на высокую. Потом была дискотека, откуда-то взялось спиртное, все завертелось, и я терял Веронику из виду. Ее подружка постоянно подныривала под руку к Володьке, пьянея раз за разом. Обычная неразбериха.
Дискотека заканчивалась ровно в 12. Мы уходили последними, прощаясь с только-только осваивающимися ди-джеями. Вскрики, плачь и возню в кустах первым услышал Вовка.
- Ну-ка посмотрим. – Дернул он меня за руку.
В кустах трое пьяных парней лет на пять старше нас окружили такую же пьяную высокую кудрявую девушка. Чья-то рука уже была у нее в трусах, чья-то расстегивала платье. Она глухо мычала: «Не надо» пыталась сопротивляться. Испуганное лицо было в слезах и стекающих следах туши.
- Это моя девушка, - закричал Вовка, - Оставьте ее.
Парник на секунду опешили, и девочка практически выпала в руки в моему другу. Я сразу же подумал об увесистом дрыне. Но его под рукой не оказалось.
Нас били со смаком, как в незнакомой нам армии. Девочка нашла в себе силы визжать. И уже проваливаясь в небытие, я поймал полный ужаса взгляд Вороники, из-за ее спины выскакивали спешащие нам на помощь ди-джеи.
А потом мы всю ночь сидели на берегу Урала, куда можно еще было пойти умыться и застирать кровавые подтеки на белых рубашках? Я обнимал тихую Веронику, дремавшую на моей груди, а смешная кудрявая девчонка с Вовком плясали вокруг костра и плескались в речке, у них были плавки в отличие от меня с Вороникой.
Я видел эту девочку с Вовкой еще несколько раз, через полгода мы расстались с Вороникой, а еще через полгода Вовка женился, по-моему, счастливо по огромной любви и все его похождения закончились. Имени той кудрявой девочки я так и не вспомнил.

Меня давно уже нестерпимо печалит, когда я пересекаюсь с кусочками своей юности в другой сегодняшней жизни. Но эти кусочки не сотрешь.

Где-то на полдороги между Степным и центром,
на мосту – в тумане – на улице Терешковой
я вдруг понимаю, что умер незримый цензор
и можно всё говорить, но нет в запасе ни слова.

Значит я буду молчать, сквозь разводы бензина
глядеть на утренний мир, освещенный моей немотою.
Утопленник - город на дне моей памяти тает,
ведет Мнемозина
меня мимо зимних окраин и черных дорог за собою.

Я помню всё то, что здесь было, и что было раньше
и вижу не город, а прошлого взлеты, провалы.
Так листья под снегом – кусочки осенней замши,
не видная глазу изнанка холодного покрывала.

Пришло вот на днях в голову... Переделал из Губермана
Весенний сон из детства:

Голенький Димка Медведев
В поле бежит и хохочет
Травы "Единой России"
Димкины яйца щекочат... dance

Помню, учительница литературы в 10 классе, звали ее Алпална, заметила:
- Вам дорогие мои в жизни не прочитать того, что прочла я.
До 1986 года и, правда – Александр Дюма, Лев Кассиль, несколько раз «Герой нашего времени» Лермонтова. Что-то еще было в доме? «Тихий Дон». Повести Тургенева. «Вспоминай…» - нет, убей, не помню. Из поэтов банальный Есенин.
Потом легче. Хлынуло и в жизнь, и в магазины. До 1990 года – как все - «Мастер и Маргарита», конечно «Триумфальная арка». Эти писатели проглатываются томами. В течение недели – собрание сочинений. Понимание – литература затягивает. Затем Хемингуэй. Купленные случайно Фитцджеральд и Голсуорси. Незнакомый Фаулз. Обаятельный Ирвин Шоу. Конечно же - Бондарев, Астафьев, Искандер, Распутин, Замятин, Гроссман. И Трифонов, и Домбровский, и Герман, и Петрушевская. «Парфюмер» в «Иностранной литературе».
Параллельно Станиславский, Мейерхольд, Таиров, Товстоногов, Гончаров. «История Советского театра» в 8 томах и пьесы, пьесы, пьесы. Сотни маленьких и больших пьес. Весь Чехов, весь Шекспир, Греческая трагедия.
С 1990 до 1995 увлечение эротикой. Почти все, что появлялось – от «Эммануэль» и «Любовников Леди Чаттерлей» до Маркиза Де Сада и Захер-Мазоха. От Эдички Лимонова, через Генри Миллера до «Лолиты» Набокова. Бесспорно – «Камасутра», «Ветка персика» и «Цзинь, Пен, Мэй».
Очень много не издаваемого ранее – Замятин, Платонов, Бунин, Деникин, Соловьев, Аксаковы, Губерман, Саша Соколов, Шмелев, Алешковский. Забытые - Ахматова, Цветаева, Пастернак, Заболоцкий, Тарковский, Хармс, Мандельштам. Даже Горький.
Где-то фоном первая книжка Пелевина в 1991 году. В то же время Герман Гессе и Маркес. Период увлечения Латинской Америков – Борхес, Кортасар, Фуэнтес. Немного, как и все, психологии и психоанализа – Фрейд, Фромм, Джеймс, Ланге, Юм, Юнг и т.д.
Достаточно много в качестве отдыха из «Хроник Амбвера» и «Приключений железной крысы». Не обошлось без Дешела Хеммета, Рэймонда Чандлера и даже Рона Хаббарда. Чуть в стороне Франсуаза Саган.
90-тые – время запойного чтения. На остановках и автобусах:
- Опять читающий мальчик!
Мама:
- Продолжаешь заваливать дом макулатурой и пылью? Дожили!!
До миллениума не помню когда – все-таки Достоевский. Прежде всего - «Бесы» и «Братья Карамазовы». Пруст, Джойс, впервые Кавабата, много Фолкнера и Кафки, чуть-чуть Мисимы, Кундеры и Павича. Большое время – Лосев, Розанов, Штраус, Ницше, Бердяев. Совсем немного для привкуса Кастанеды и Блавадской. В противовес так же Пикуль, прочитанный вдоль и поперек.
В 97-м увлечение историей – Тацит, Плутарх, Арриал, Светоний Транквилл, Карамзин, Соловьев, Иосиф Флавий, записки Юлия Цезаря, большое количество Церковно-исторических исследований – Штраус, Ренан.
Из экстрима битники и гонзо-журналисты – Берроуз, Керуак, Томпсон, Буковски. Сюда же можно отнести дневники Сальвадора Дали, романы Селина и Виана. Рядом Курт Воннегут и Кен Кизи. Из русских оба Ерофеевых, хотя они были и раньше, Ширянов, тот, что Баян. Немного Камю, Кокто и Сартра.
Как открытие – Сергей Довлатов и Иосиф Бродский. Практически заболевание. Один скуп и точен, другой болтлив и гипермногообразен.
После 2000 года большое количество модного пенистого, легкого без послевкусия, как шампанское – Мураками, Эллис, Паланик, Лу, Уэлш, Бенкс, Бакли, Бербедер, Бах, роман Бенаквисты «Сага». И тут же Жан Бодрияр. В Питерских электричках – Куэльо, Фробениус, Денежкина и Рубина, Липскеров, Сакин и Стогофф. В туалете не торопясь - Улицкую, Гришковца и Толстую. Там же Славникову и Санаева. Как много зарубежных писателей с фамилией на литеру «Б» и русских на «С».
Лежа в ванной немного фентези и киберпанка Уильяма Гибсона.
С 2005 по 2007 увлечение японской и китайской литературами. Отрывок из месячного обзора для себя: «Прочел что-то похожее на автобиографию Акиры Куросавы «Жабий жир», подборки стихов Мотоко Митиуры, Мати Тавары и Амари Хаяси, понравилась повесть японской Франсуазы Саган - Анны Огино «Водяной мешок» и рассказы Масахико Мисиды и Кэндзи Маруямы. «Плач по луне» Маруямы - почти, что Маркес. Неплох и Кэндзи Накагами. Наконец-то добрался до прозы Осамы Дадзая. Это последний японский классик 20 века, которого я читаю впервые. Самыми слабенькими из всего прочитанного оказались рассказы Мураками конца 80-х.
Кстати из пяти великих японских писателей 20 века - Рюноскэ Акутагава, Юкио Мисима, Осама Дадзай и Ясунари Кавабата - покончили жизнь самоубийством и только Дзюнъитиро Таниндзаки мирно дожил до глубокой старости. С его эссе «Похвала Тени» я заинтересовался японской культурой... Пытаюсь читать Нидзё «Непрошеная повесть». Это уж совсем классика, если сравнивать с Россией – практически «Слово о полку Игореве».
После того как вчитался в японцев окончательно убедился – люди, которые говорят, что предпочитают русскую классику и ничего лучше нее нет, - мягко говоря не очень образованны и увлечены. Очень мягко говоря.
Параллельный интерес случился к французской философии постмодернизма и новому французскому роману. С удовольствием бы поспорил с Бартом, Делезом и Дерридой. Как герой одноименной пьесы Эрдмана «Самоубийца» звякнул бы в парижскую Академию наук и сказал:
- А Жака-то Дерриду я вашего читал и он мне не понравился.
Не могу не упомянуть о Салмане Рушди и Орхане Памуке, проза мне пришлась как нельзя, кстати, в 2006 году.
Вот, что вспомнилось с ходу.

Сегодня - Иван Подушкин, монахиня Пелагия, Фандорин и Виола Тараканова. Это все ж таки литература – хоть небольшая и развлекательная.
Январь 2008 года подсунул мне последнюю часть приключений Гарри Поттера (честно прочел 220 страниц), миленькую старую повесть Клиффорда Саймака и роман макулатураписательницы Юлии Шиловой.
И ну вас в задницу – если скажете, что я перешел на ерунду.