Вообще, что такое притча? 
Её нельзя назвать рассказом - тем более, простым текстом. Это небольшое повествование в аллегорической форме, философское. "Оно коротко для рассказа и длинно для изречения", - так тоже говорят. Притча поучает и говорит "о правде", донося свою идею до сердца человека. А Абуль-Фарадж называл притчи сказаниями, освежающими разум и удаляющими из сердца горе и печаль. «Пусть они послужат утешением для страждущих, целительным бальзамом для людей с разбитым сердцем, путеводителем для любящих наставления и лучшим другом для ценителей смешного», — писал он.

Помимо нравственности, притчу отличает определённость, меткость, символичность, а, главное, толковость. Ведь истинная мудрость должна быть общедоступной: если ваша мысль тяжело воспринимается окружающими, задумайтесь: может, она бесполезна? 
Кстати, процесс творчества в создании притч противоположен поэтическому. Поэт мыслит образами, которые можно потом перевести в отвлечённые формулы на язык прозаический. А сочинитель притч имеет готовое прозаическое обобщение и лишь надевает на эту абстракцию художественную оболочку индивидуального случая. Ну, и считается, что притча не делит человеческий ум на вопрос и ответ; её суть заключается в том, что она просто даёт людям намёк на то, "каким все должно быть".

Однажды к Ходже Насреддину пришёл жадный и жестокий ростовщик Джафар. Он был горбат и уродлив, поэтому, наслушавшись рассказов о мудрости Насреддина, хотел, чтобы тот превратил его в красавца. Само собой разумеется, живая и совершенно практичная мудрость Ходжи не имела ничего общего с колдовством (к тому же, у него не было ни малейшего желания помогать злому ростовщику), однако он выслушал просьбу Джафара и пообещал помочь. Он потребовал, чтобы Джафар и вся его родня явились к нему в определённый час, и, когда все собрались, начал замысловатый обряд.
— Разденься, Джафар, и трижды обойди вокруг костра, — сказал Ходжа Насреддин. Он всё ещё не придумал достойного способа и выигрывал время. Лицо его было озабоченным.
Родственники наблюдали в безмолвии. Ростовщик ходил вокруг костра, словно обезьяна на цепи, болтая руками, свисавшими почти до колен.
Лицо Ходжи Насреддина вдруг прояснилось. Он облегчённо вздохнул и, откинувшись, расправил плечи.
— Дайте мне одеяло! — сказал он звучным голосом. — Джафар и все остальные, подойдите ко мне! Он выстроил родственников кольцом, а ростовщика посадил в середине на землю. Потом он обратился к ним со следующими словами:
— Сейчас я накрою Джафара этим одеялом и прочту молитву. А все вы, и Джафар в том числе, должны, закрыв глаза, повторять эту молитву за мной. И когда я сниму одеяло, Джафар будет уже исцелён. Но я должен предупредить вас об одном необычайно важном условии, и если кто-нибудь нарушит это условие, то Джафар останется неисцелённым. Слушайте внимательно и запоминайте. Родственники молчали, готовые слушать и запоминать.
— Когда вы будете повторять за мною слова молитвы, — раздельно и громко сказал Ходжа Насреддин, — ни один из вас, ни тем более сам Джафар, не должен думать об обезьяне! Если кто-нибудь из вас начнёт думать о ней или, что ещё хуже, представлять её себе в своём воображении — с хвостом, красным задом, отвратительной мордой и жёлтыми клыками — тогда, конечно, никакого исцеления не будет и не может быть, ибо свершение благочестивого дела несовместимо с мыслями о столь гнусном существе, как обезьяна. Вы поняли меня?
— Поняли! — ответили родственники.
— Готовься, Джафар, закрой глаза! — торжественно сказал Ходжа Насреддин, накрывая ростовщика одеялом. — Теперь вы закройте глаза, — обратился он к родственникам. — И помните моё условие; не думать об обезьяне.
Он произнёс нараспев первые слова молитвы:
— Мудрый аллах и всеведущий, силою священных знаков Алиф, Лам, Мим и Ра ниспошли исцеление ничтожному рабу твоему Джафару.
— Мудрый аллах и всеведущий, — вторил разноголосый хор родственников. И вот на лице одного Ходжа Насреддин заметил тревогу и смущение; второй родственник начал кашлять, третий — путать слова, а четвёртый — трясти головой, точно бы стараясь отогнать навязчивое видение. А через минуту и сам Джафар беспокойно заворочался под одеялом: обезьяна, отвратительная и невыразимо гнусная, с длинным хвостом и жёлтыми клыками, неотступно стояла перед его умственным взором и даже дразнилась, показывая ему попеременно то язык, то круглый красный зад, то есть места наиболее неприличные для созерцания мусульманина.
Ходжа Насреддин продолжал громко читать молитву, и вдруг остановился, как бы прислушиваясь. За ним умолкли родственники, некоторые попятились. Джафар заскрипел под одеялом зубами, ибо его обезьяна начала проделывать совсем уж непристойные штуки.
— Как! — громовым голосом воскликнул Ходжа Насреддин. — О нечестивцы и богохульники! Вы нарушили мой запрет, вы осмелились, читая молитву, думать о том, о чём я запретил вам думать! — Он сорвал одеяло и напустился на ростовщика: — Зачем ты позвал меня! Теперь я понимаю, что ты не хотел исцелиться! Ты хотел унизить мою мудрость, тебя подучили мои враги! Но берегись, Джафар! Завтра же обо всём будет известно эмиру! Я расскажу ему, что ты, читая молитву, нарочно с богохульными целями всё время думал об обезьяне! Берегись, Джафар, и вы все берегитесь: это вам не пройдёт даром, вы знаете, какое полагается наказание за богохульство! А так как за богохульство действительно полагалось очень тяжёлое наказание, то все родственники оцепенели от ужала, а ростовщик начал что-то лепетать, стараясь оправдаться. Но Ходжа Насреддин не слушал; он резко повернулся и ушёл, хлопнув калиткой...
Вскоре взошла луна, залила всю Бухару мягким и тёплым светом. А в доме ростовщика до поздней ночи слышались крики и брань: там разбирались, кто первый подумал об обезьяне...

Несмотря на понятность и цельность притч, я не совсем чётко поняла идею этой. Мысль здесь не одна. "Притча о белой обезьяне" довольно популярна. Её рассказывают в тех ситуациях, когда человек невольно делает то, что ему запретили; при этом он в страхе - но ничего не может с собой поделать. Можно назвать "законом подлости". В общем, как не думать о белой обезьяне - как не думать о том, о чём нельзя?
Но основа притчи лежит в другом. Совсем не хороший, злой и жадный человек захотел, не прилагая при том никаких усилий, взять и превратиться в "красавца". Совершенно не думая о состоянии своего внутреннего мира. Мудрый же Насреддин действительно не мог методом колдовства преобразить ростовщика Джафара. Но даже при возможности ему бы это делать не захотелось: такому безнравственному человеку помогать вряд ли возникнет желание. Всё же он согласился взяться за дело, ещё и попросив присутствия всей родни ростовщика. Благодаря своей сообразительности, Насреддин придумал "достойный" способ наказать Джафара за его аморальность, а его родственников за их безвольную беспринципность. Испытав унизительное глумление, эти глупые люди ничего не поняли.  И после случившегося они всё равно разбирались, кто же первый нарушил наставление мудреца. А мудрец был доволен их реакцией, ведь за его сатирическими словами о богохульстве людей, думающих на запретную и низкую тему, стояло осуждение их бессмысленной сущности.