У меня под кроватью кто-то живёт. Особенно ночью живёт очень.
По вечерам он пытается схватить меня за ногу, но я очень быстрая. Я разбегаюсь прямо от двери и почти взлетаю на кровать. Меня поймать не так-то просто.
Иногда я думаю, что он меня пугает не взаправду, а просто у него такая работа.
Мама говорит:
- Полина, что за глупости? Какая такая работа? Не морочь мне голову.
Мама говорит:
- Ты же взрослая девочка… Майку заправь. Никого там нет, посмотри сама.
Мама говорит:
- Всё, я выключаю свет. И чтобы мне ни звука. Ты меня поняла?
Ну и выключает, и идёт себе на кухню.
 А мы тут такие лежим – я на кровати, а кто-то под кроватью. А мама на кухне гремит тарелками и шуршит полотенцами.
И я думаю, что если совсем не шевелиться и тихонько дышать, «кто-то» решит, что я сплю и ничего уже не боюсь. Совсем неинтересно тогда меня пугать. И я не шевелюсь и тихонько дышу. Когда спишь, ничего уже не боишься. Только если страшное приснится.

А Данка с Касей говорят, что у них кто-то живёт везде – и под кроватью, и в шкафу, и в ванной, и даже в кухне за холодильником. И я думаю: «Ого! Это мне ещё повезло!»
- Я его сто раз видела! – говорит Данка.
- Дааа? – удивляется Кася и делает большие глаза.
- А какой он? – спрашиваю.
- Ну, такой, - говорит Данка, - страшный! И лохматый… и зубы такие… и уши!
- Как заяц? – спрашивает Кася.

Читать далее...

Я собираюсь в путь.

Данке сказала, Касе сказала, Ромке сказала (он смеётся - не верит), Бутусе сказала, маме не сказала. Маме потом, так сразу нельзя. С мамами надо аккуратно, а то мамы сразу волнуются и нервничают. Ты им что-то расскажешь, а они сразу лучше знают, что тебе хорошо, а что плохо. Мне так не надо - я хочу сама знать. И потому собираюсь в путь на край света.

Данка с Касей тоже засобирались, ещё с вечера. А сегодня пришли и напросились. А мне не жалко, мне даже наоборот.

- Я только разочек на этот край света посмотрю - и всё! – говорит Данка и пытается запихнуть свой зонтик в мою сумку. – Может, там ничего интересного и нет!

- А если там высоко? А если мы упадём? – волнуется Кася и никак не поместит в пакет банку с компотом. - Я видела по телевизору, там одни такие шли, а потом такой обрыв! А они не увидели сразу. И один такой как поскользнётся…

Данка отбирает у Каси банку и говорит:

- Ну и сиди дома! Я тебя сразу брать не хотела. Ты чуть что – сразу плакать будешь!

- А вот и нет! А вот и неправда! – говорит Кася и немедленно начинает плакать.

Читать далее...

Данка с Касей хоронят царевну-лягушку, а я сижу дома.
А без меня у них всё получится неправильно, потому что у них это первый раз. А мы с мамой прошлым летом хоронили птичку, и я всё знаю.
Сперва надо сделать такую красивую ямку, как для «секретика», аккуратно положить туда птичку в салфетке, потом всё засыпать землёй и немножко постоять с грустным лицом (мама называет это смешным словом «скорбь»).
И тогда случается волшебство! Не сразу, но однажды.
Мама сказала, что птичка попадает на небо.
Смешная мама. Куда же ещё попадать птичке? Это же не рыбка!
У тёти Тамилы раньше были рыбки. Надо спросить, куда она их хоронила?

Лягушку вчера нашёл Ромка в овраге за мусоркой. Данка очень обрадовалась и выменяла у него лягушку на ручку от старой мясорубки. И говорит:
- Мы поделим лягушку с Касей пополам, по-честному!
А Кася сразу говорит, что ей не нужна половина дохлой лягушки, что мы злые, и она всё расскажет бабушке.
- Ябеда и плакса! – говорит Данка и сразу хочет делиться со мной.
А я думаю, что вдруг эта лягушка – царевна? Царевну нельзя делить никак. Её надо нарядить красиво и похоронить с почестями. И тогда случается правильное волшебство!
- А что такое почести? – спрашивает Кася.
- Это воткнуть ей стрелу, как в сказке! – говорит Данка.
- И сделать ей корону! – вдруг воодушевляется Кася.
- И кто-то должен плакать, - добавляю я.
Данка выразительно смотрит на Касю, и та сразу делает скорбное лицо.
Мы прячем лягушку под скамейкой во дворе и идём искать стрелу и корону.
А потом пани Ядзя зовёт нас есть мороженое и смотреть мультики.
И я вспоминаю про царевну-лягушку только поздно вечером, лёжа в кровати. И думаю, как же она там одна, под скамейкой, совсем без всяких почестей?..

Читать далее...

УРАААААА!!!!!!!!!! У Елены Касьян вышла книжка про Полину!!!!! Купить ее можно в Интернет-магазине, вот ссылка: http://www.bgshop.ru/Details.aspx?id=9576379

А вот здесь - несколько страничек, чтобы было понятно, как она оформлена: http://pristalnaya.livejournal.com/311310.html

- Мам, а бывает такая фамилия – Марфукдрамбуст?
Я сижу в коридоре на тумбочке для обуви и листаю телефонный справочник.
- Ну что ты за ерунду выдумываешь, Полина!
Мама стоит у зеркала в новых лаковых сапогах на высоком каблуке и красит губы, смешно вздёргивая брови, как будто сама себе удивляется.
Когда я вырасту, мама обязательно даст мне поносить эти прекрасные сапоги.
- А бывает фамилия – Чипуншрусминг?
- Не-зна-ю… - говорит мама нараспев и отходит от зеркала, чтобы увидеть всю свою красоту.
У моей мамы замечательная красота!
- А бывает фамилия – Дурак?
- Полина!

- Ну, мам! Ну, бывает?

Читать далее...

- Красивая?

Мама говорит:

- Красивая, красивая… Ты не видела мою записную книжку? Куда же я её…

Мама говорит:

- Что ты тут свои карандаши по всей комнате разбросала?.. Да где ж эта чёртова книжка?

А у принцессы пышное розовое платье с оборкой, и она стоит такая на траве, и вокруг цветочки растут, и солнце круглое сбоку. Только солнце немножко криво получилось, ну и ничего страшного. И у принцессы тоненькая корона, распущенные волосы и рукава фонариками.

- А платье красивое получилось? – спрашиваю.

Мама говорит:

- Красивое, красивое… Умница!

А сама даже не смотрит. Она всегда так – отвечает мне, а сама думает о чём-то своём. И ещё всё время что-то теряет дома, и мы потом вместе ищем.

Растеряша моя…

У Данки и Каси завтра день рождения. И я думаю – это хорошо или плохо, когда день рождения в один день? И не знаю.

Они всё равно одинаковых гостей приглашают.

И пани Ядзя всегда печёт одинаковый торт.

Поэтому - какая разница?

Мама говорит, что лучший подарок – это сделанный своими руками. Но Данка с Касей считают, что лучший подарок – это большая говорящая кукла из универмага (две!), или велосипед, как у Ромки (два!), или хотя бы одна маленькая собачка.

Я беру чистый лист бумаги и рисую ещё одну принцессу. Главное, чтобы они ничем не отличались. А то девочки опять будут спорить, у кого принцесса красивее, и кому я больше старалась. Они всегда так. Сами со мной дружат, а сами меня всё время делят.

Читать далее...

Когда мама опаздывает на работу, она очень быстро собирается и быстро разговаривает. И немножко злится.
Я сижу на кухне и пью молоко. Ну, не пью, а так… оно остыло, и там пенка.
Пани Ядзя вчера говорила, что самое страшное – это одиночество. И я теперь всё утро об этом думаю, но до конца додумать не могу. Сейчас мама уйдёт на работу, и я буду совсем-совсем одинокая.
Одиночество... один-ночество... Это когда ты ночью совсем один. А если днём?
А мама говорит:
- Быстро допивай! Ковыряется она тут… постель ещё не убрала!
Мама говорит:
- Ты не видела мою сумку? Не сутулься, Полина.
Мама говорит:
- Я побежала. Потом позвоню, веди себя хорошо. Молоко пей, давай!
И побежала.
И я тогда встаю и выливаю молоко в умывальник. А никто меня не ругает! И я думаю, что одиноким быть не так уж и плохо, потому что делаешь, что хочешь. Это почти, как быть взрослым!

Кася с Данкой начинают ссориться во дворе. Они очень громкие, их всегда слышно. И Кася даже плачет и бежит ябедничать пани Ядзе. А Данка задирает голову и кричит:
- Полина, Полина! Выходи!
- Я не могу, - говорю, – у меня одиночество!
- Что у тебя?
- О-ди-но-че-ство! Понимаешь? - и задёргиваю штору.
А Данка так и стоит с разинутым ртом. У неё не бывает одиночества – у неё сестра-близняшка. А вот если бы у меня…
Я бегу к зеркалу и показываю язык своему отражению. И думаю, что вдруг оно обидится? Она. Та девочка в зеркале, которая я. Я же не знаю, как ей там живётся. Вдруг она совсем-совсем одинокая? У неё только я и есть. Да и то, когда я к ней подхожу.
И тогда я приношу из кухни стул и сажусь перед зеркалом.
- Не бойся, - говорю. – Я с тобой немножко побуду.
А она улыбается.

Читать далее...

- Я бы хотела быть взрослой уже, - говорит Данка. - Ходить, куда хочешь, делать, что хочешь, разрешения не спрашивать… Никто тебя не ругает, никого не боишься, всё про всё знаешь.

Мы сидим на лавочке и отламываем хрустящие горбушки от свежего батона.

- Да, - говорит Кася, - взрослым быть хорошо, а ребёнком плохо. Правда?

 

Это она меня спрашивает.

 

А я как раз жую и думаю, как это - быть ребёнком? Я же не знаю про всех. Я даже про Касю с Данкой не сильно знаю. Я только знаю, как это - быть Полиной.

 

Быть Полиной - это просыпаться утром, надевать тапочки и идти чистить зубы. Потом завтракать, мыть свою чашку и идти гулять. Это не так уж и плохо.

 

Быть Полиной - это точить карандаши точилкой, клянчить у мамы на мороженое, вечно забывать выключить свет в туалете.

 

Это обгрызать тёплую горбушку у батона, терять заколки и читать вечером в кровати.

 

Быть Полиной - это наряжаться в мамины босоножки и петь перед зеркалом, прятать фантики от конфет за тумбочкой, не любить манную кашу, а компот, наоборот, любить.

 

Это весной ходить без шапки, летом ехать с мамой на море, а зимой болеть свинкой или ангиной.

 

Быть Полиной - это закапывать под деревом "секретики", дружить с Данкой и Касей, кататься на Ромкином велосипеде и хотеть собаку.

Читать далее...

Читать далее...

Данка с Касей зовут меня гулять. Они орут под балконом, а я не выхожу. Я машу им из окна руками, что меня наказали, что я наказана, а они не понимают.

 

А мама говорит:

- Отойди от окна, Полина. И задёрни занавеску. И не грызи ногти.

 

Мама говорит:

 

- Сядь вот тут на кровать. Гулять не пойдёшь. Не делай обиженное лицо.

 

Мама говорит:

 

- Сил никаких нет. Будешь знать в другой раз. И ногти не грызи.

 

Я сажусь на кровать, скрещиваю руки на груди и смотрю в пол. Ну и подумаешь! Ну и не хочу я гулять совсем! Ну и не надо!

 

Вот взрослые всегда так - сперва рожают себе ребёнка, а потом его наказывают. А ребёнок, может, хотел как лучше!

 

Я выбросила мамину шаль. Синюю в цветочек, которая лежала всегда в большом шкафу на верхней полке. Я любила в неё заворачиваться, когда мамы не было дома, и представлять себя принцессой или певицей.

 

Читать далее...

Мама говорит:
- Ты моя помощница, ты моя умница! Вынесешь мусор?
Мама говорит:
- Сладенькая моя, иди поцелую! Скушай, Полина, яблочко.
Мама говорит:
- Моя ты красавица ! Поправь колготки, Полина.
А Ромка ездит по двору на велосипеде и кричит: "Уродка, уродка!"
Я стою у подъезда и улыбаюсь. И не понимаю, что это он обо мне. Верчу головой, оглядывая двор, - никого нигде нет.
И вдруг понимаю!..
И сразу становится жарко, и какая-то слабость в коленках. И я прикусываю губу, чтобы не заплакать (я очень не хочу заплакать при Ромке), и отворачиваюсь.

Я красавица! У меня новая розовая шапка. Она немножко кусачая и сползает всё время на глаза. Но розовая и пушистая, как у принцессы!
Я не знаю, бывают ли у принцесс шапки? Наверное бывают. Им же надо в чём-то ходить зимой. И я представляю, как к нашему подъезду подъезжает большая красивая карета (как на картинке в книжке Шарля Перро), и открывается дверца, и из неё выходит прекрасная принцесса (ну, я как будто), в пушистой розовой шапке! И всем кланяется, и улыбается, и все хлопают и кричат "ура". И прекрасная принцесса (я как будто) машет всем рукой и говорит:
- Спасибо, спасибо.
А Ромка проезжает на велосипеде прямо сквозь карету и кричит:
- Уродка, уродка!
И всё сразу рассеивается. И остаюсь только я - в кусачей мохеровой шапке.

А из подъезда выходят Данка с Касей. У каждой в руке - аккуратно вырезанная капустная кочерыжка. Пани Ядвига готовит "бигус по-польски", и запах тушеной капусты стелется по двору.
- Ты ревёшь, что ли? - спрашивает Кася и с хрустом откусывает кочерыжку.
- У тебя новая шапка, что ли? - спрашивает Данка.
- Я уродка, - говорю я, утирая слёзы рукавом.
- Кто тебе сказал? - спрашивает Кася.
- Ромка, - всхлипываю я.
- Ромка дурак! - говорит Данка и с хрустом откусывает кочерыжку.
- Дурак, точно! - соглашается Кася и смеётся.

Я какое-то время шмыгаю носом, а потом перестаю плакать и представляю, как у нашего подъезда останавливается карета. И из неё выходят две фрейлины (как будто Кася и Данка), а за ними прекрасная принцесса в шапке (как будто я). И все хлопают. И мы идём по двору, а вокруг нас ездит Ромка на велосипеде и кричит: "Уродка, уродка!"
И все спрашивают у принцессы (у меня как будто):
- А это у вас кто такой?
И я улыбаюсь и отмахиваюсь так рукой:
- А, это у нас Ромка-дурак!
И все смеются и хлопают, и кричат "ура". И прекрасная принцесса (ну, я как будто) кланяется и говорит:
- Спасибо, спасибо!..

Источник: http://pristalnaya.livejournal.com/256429.html

Всем девочкам иногда бывает грустно, и им хочется себя жалеть.
Данка с Касей не любят жалеть себя сами, поэтому они приходят ко мне.
- Каська была у Ромки и ела там зефир! – говорит Данка. – И меня не позвала!
- Ничего, - жалею я Данку, - когда у нас будет зефир, я тебя обязательно позову.
- А я вчера порезала палец, и было больно! – говорит Кася. – Я плакала, а Данка кривлялась!
- Бедная Касюня, - жалею я Касю. – Сегодня уже не болит?
- А у тебя есть компот? – спрашивает Данка.
У нас как раз есть компот. Замечательный компот из сливы и крыжовника. И это очень хорошо, потому что без компота было бы совсем грустно. И мы идём на кухню, и уже не надо никого жалеть.

А там, на подоконнике, пляшет бабочка-капустница. Как она сюда залетела?
- Бабочка! Бабочка! – кричит Данка. – Давай её поймаем, и сделаем «секретик»!
- Нет, не поймаем! – говорю я. – Мы её выпустим.
- Она всё равно только один день живёт, - говорит Кася. – Лучше её в «секретик».
- Нет, не лучше, - говорю я.
- Тогда мы с тобой не играем! – говорит Данка.
Она тащит Касю за рукав, та быстро допивает свой компот и пытается вытряхнуть из стакана половинку сливы. Слива падает мимо рта на пол, Кася нечаянно наступает на неё ногой и очень расстраивается.
- И вообще, не дружим! – добавляет она и бежит за Данкой.
Я подхожу к окну и пошире открываю форточку.
- Вот такие они всегда, - жалуюсь я бабочке. – Вообще, они хорошие. Но вот такие.
Бабочка понимающе бьётся о стекло. Я чуть-чуть подталкиваю её рукой, и она вылетает на свободу. Я ещё немножко смотрю ей вслед и иду убирать раздавленную сливу.

Я лежу в постели, тёплая и мягкая после ванной, и пахну шампунем и махровым полотенцем.
- Мама, ты видела, как умирают бабочки?
Мама говорит:
- Что за вопросы, Полина? Спи давай. Больше не о чем тебе думать…
Мама поправляет одеяло и говорит:
- Видела. Мы в детстве сачком ловили. У нас один мальчик коллекцию собирал.
Я молчу и представляю маму в её детстве. Не представляется никак.
- Нет, - говорю, - чтобы сами! Понимаешь?
Мама говорит:
- Ну, об лампочку могут. Или о стекло машины… Господи, что за глупости? Полина, спи!
Мама уходит в кухню и прикрывает дверь.
А я думаю, что это всё не то. А вот чтобы бабочка жила-жила, а потом состарилась и умерла сама, как человек. Даже если это только один день. Кто-нибудь видел?
И я решаю, что никто не видел. А раз так, значит, бабочки не умирают!
Бабочки, вообще, бессмертны!
И если на них не наступать ногами, не ловить сачками, не жечь лампочками, не складывать в «секретики» - то они будут жить вечно!
Я поворачиваюсь на бок, складываю под щекой ладошки и закрываю глаза.
И сразу вокруг начинают плясать цветные бабочки. Целое небо бабочек.
И одна из них Данка… И чуть дальше – Кася… А вон та пёстренькая - это я…

_________________________________________________________
(рисунок - L.Hurwitz)
Источник: http://pristalnaya.livejournal.com/254135.html

Я по двору хожу и хожу, а гулять никто не выходит. Тогда я сажусь на лавочку и жду. И думаю, что время то быстро бежит, то медленно ползёт. И у меня сейчас медленно, а у кого-то, наверняка, быстро. А поменяться нам никак нельзя.

 

Я жду-пожду, никто гулять не выходит.

 

Тогда я иду через арку, выхожу на проспект и стою себе возле стеночки, смотрю вокруг.

 

Вокруг всего много. Дяденьки ходят и тётеньки, машины ездят, собаки пробегают, пролетают голуби и воробьи, шумно очень.

 

Если прижимать ладошки к ушам и отпускать, прижимать и отпускать, то получается, как будто ветер шумит в ракушке, или даже море.

 

Я иду по улице и слушаю то море, то ветер.

 

А потом - раз! - смотрю, а я уже заблудилась. Ой-ой!

 

И стразу страшно, и в носу щекотно. И я поворачиваюсь и бегу обратно. А обратно ничего не похоже. Тогда я в другое обратно бегу, и снова попадаю в чужое. И ноги сразу делаются слабые, и сильно давит что-то в горле.

 

И тогда надо плакать. Потому что, когда совсем не знаешь, что делать, всегда лучше плакать. Тем более, если вокруг чужое.

 

И я стою и плачу, и время у меня никуда не двигается. А машины едут и едут, у них всё хорошо и быстро получается.

Читать далее...

Я наказана и стою в углу.

Нет, я сижу в углу. Мама ушла в магазин, а я тихонько придвинула стул и теперь сижу в углу. Но я вс

ё равно наказана.

Данка выманила у меня новую коробку карандашей. Ну не так, чтобы прямо выманила! Я почти сама ей подарила. Не ей сейчас, так её сестре бы потом - точно! Они когда чего-то хотят, делаются сразу такие бледные и жалостные, и всё время вздыхают тяжело. И у меня внутри что-то начинает шевелиться такое колючее, что хочется плакать… и тошнит в голове. Я это не люблю очень, я от этого грустная делаюсь сразу.Данка убежала домой, пряча карандаши под майкой. И у неё было такое лицо, как будто она сейчас умрёт от страха и счастья.

А мама мне говорит:

- Ну-ка признавайся, что ты там опять? Знаю я тебя. Посмотри мне в глаза. Ну-ка!

Мама говорит:

- Всю квартиру бы раздала! Сил никаких нет. Отвечай, Полина, я тебя спрашиваю!

Мама говорит:

- Карандаши, что ли, новые? Совсем совесть потеряла! Совсем… Марш в угол!

И больше не разговаривает со мной, и надевает плащ, и уходит в магазин.

 

Я сижу в углу на стуле и думаю, что когда я потеряла новенький зонтик в парке, мама сильно расстроилась, и ругала меня долго.

А совесть – это, наверное, не так страшно. Мы её и не покупали вовсе (где ж я её потеряла-то?..) и не дарил нам никто (куда она могла деться?..), разве что мама принесла, а я не заметила.

Читать далее...

Я стою, задрав голову, и смотрю вверх. Надо мной летит самолёт и оставляет белую полосу.
Сперва полоса красивая и ровненькая. А потом она расползается, словно кто-то размазывает пальцем по небу.
Я стою, задрав голову, и рот почему-то не закрывается. Опускаю голову – закрывается, а когда на самолёт смотрю – нет. Это так странно, просто удивительно!
Вокруг меня ездит Ромка на велосипеде. У него новенький велосипед – двоюродный дядя подарил.
- Ромка, у тебя рот закрывается?
- Я не открывал, - говорит Ромка.
- А ты посмотри на самолёт, как я!
Ромка останавливается, слазит с велосипеда и задирает голову.
Мы стоим рядышком, разинув рты, и смотрим вверх, как по небу кто-то размазывает невидимым пальцем красивую белую полосу.

У меня новые красные сандалики. Мы вчера специально с мамой ездили в ГУМ.
- У меня новые сандалики, Ромка! – говорю я и ставлю ноги ровненько, чтобы было красиво.
- Ну и подумаешь, – говорит Ромка. – Сравнила сандалики и велосипед!
- А мы в ГУМ ездили! Там эскалатор.
- Подумаешь, - говорит Ромка, - ничего особенного.
А вот и нет. Там всё особенное. Там маленькие лавочки с мягкими сидениями и квадратные зеркальца на полу. В них посмотреться можно, только если встать на четвереньки.
Мама говорит:
- Встань с пола сейчас же. Руки о колготки не вытирай. Примерь вот эти.
Мама говорит:
- Сядь на лавочку. И второй застегни. Ну что ты опять делаешь?
Мама говорит:
- Походи немножко. Не жмут? Иди сюда, повернись. Куда ты пошла, Полина?

Читать далее...

Мама говорит:
- Будь хорошей девочкой. Не грызи ногти. Не выходи на балкон.
Мама говорит:
- Я скоро, я ненадолго. Запри за мной дверь. Полина, ты где?
Мама говорит:
- Убери игрушки. Чашки там помой ещё. Не грызи ногти!
Я надеваю свой маленький передник и придвигаю к мойке табуретку. Я уже большая, я могу помыть посуду по-взрослому. Но на переднике написано «Мэри». А Мэри как будто маленькая, ей без табуретки никак.
Мэри забирается на табуретку, открывает кран и говорит:
- Иди сюда, жёлтый Буба, я тебя помою!
- Иди сюда, красный Буба, я тебя помою!
У Мэри все чашки – мальчики. А все блюдца - девочки.
- Иди сюда жёлтая Муся, я тебя помою!
- Иди сюда, красная Муся, я тебя помою!
Потом Мэри всех вытирает белым вафельным полотенцем и ставит в буфет, аккуратно по цветам. Получается красиво. Только в уголочке сиротливо жмётся одинокая синяя Муся.
Мэри вешает передник рядом с полотенцем, и я остаюсь в кухне одна.
Я смотрю на грустную Мусю в буфете и думаю:
- Надо сказать маме, чтобы купила новую синюю чашку, взамен разбитой. Обязательно синюю!

В моей комнате замечательный порядок. Убирать игрушки надо, когда они разбросаны. А тут всё правильно, и все на месте.
Куклы сидят на подоконнике, и одна из них лежит. Они ждут, когда выйдет гулять Ромка. А которая лежит - просто устала ждать и немножко поспит пока.
Большой плюшевый мишка и маленький меховый сидят под столом. Маленький спрятался от бабая, а большой его оттуда выманивает:
- Выходи, меховый мишка, выходи! Бабай уже ушёл!
А маленький не верит и не выходит.
Вязаный ослик с лиловой чёлкой лежит возле батареи на полу. Он как будто замёрз и теперь греется.
Я его ещё укрою сейчас. Вот этими колготками. Или нет, вот этой салфеточкой. Вот, красиво!
Я сажусь в кресло и останавливаю время.

Читать далее...

Данка сидит на моей кровати и говорит:

- У тебя красивые куклы, - и опускает глаза. - Подари нам куклу.

Кася сидит рядом с Данкой и говорит:

- Не надо куклу, бабушка заругает, - и вздыхает тяжело. - У тебя есть компот?

У меня нет компота, и я чувствую себя почти виноватой. Но у меня есть овсяное печенье!

- Есть овсяное печенье, - говорю я , - хотите?

Мы идём на кухню, и по пути Данка незаметно берёт со стола розовый фломастер и прячет в карман.

Потом, позже, Кася наябедничает бабушке, и та принесёт фломастер обратно. А я скажу, что я сама его подарила. И Данку не заругают. А Кася скажет:

- Я всегда знала, что ты с Данкой больше дружишь, чем со мной! – и заплачет.

Она всегда так. И тогда я ей тоже подарю фломастер, чтобы по-честному.

Я не всегда знаю, как по-честному, но мне кажется, что это когда никто не плачет.

И пока девочки едят печенье, я выдумываю такую страну, где никто никогда не плачет, а все только улыбаются и смеются. И там у всех девочек есть куклы, компот и розовые фломастеры.

Потом я сижу во дворе и жду, пока девочки пообедают.

Мама говорит:

- Не ходи к ним кушать, там не столовая. Вытирай всегда ноги. Ничего чужого не трогай.

Мама говорит:

- Не делай голодный вид. Разве я тебя не кормлю? Не снимай на улице шапку.

Читать далее...

Когда наступает весна, я начинаю болеть. Я болею горлом, носом, ушами, ангиной, бронхитом и даже свинкой. Свинкой только один раз, но очень неприятно. А что приятного может быть от свинки?

 

- Мама, - говорю, - давай я буду болеть зайцем или мышкой, или павлином. Вот павлином особенно! А ангиной не буду, а?

 

- Ложись в постель, - говорит мама, - и не выдумывай.

 

Мне нравится выдумывать.

 

Я лежу в постели и выдумываю себя больным павлином. И под одеялом у меня тихонько отрастают цветные мягкие крылья и сложенный в тугой веер павлиний хвост. Хвост растёт быстро, щекочет попу, начинает торчать из-под одеяла. Тонкие переливчатые перья почти касаются пола. Я приподнимаюсь на локтях и разглядываю узорную тень возле кровати.

 

Заходит мама, и я быстро поджимаю хвост, чтобы она не заметила. И сразу перестаю быть павлином, а становлюсь девочкой Полиной с больным горлом.

Мама говорит:

 

- Дай потрогаю лоб. Ты вспотела – сменим пижаму. Пей молоко с мёдом – это вкусно!

 

Мама говорит:

 

- Опять снимала шапку на улице? Опять потеряла варежки? А я предупреждала!

 

Мама говорит:

 

- Я завтра допоздна. За тобой присмотрит Ядвига. Пей, уже не горячее! Полина, ты меня слушаешь?

 

Ядвигу все зовут "пани Ядзя", она живёт в нашем доме на первом этаже. Данка и Кася – две её внучки. Они близняшки, и мы дружим.

 

У них бывают пончики с сахарной пудрой, переводные картинки из мультика про крота и журналы «Uroda» (которые на самом деле про красоту).

 

У Данки и Каси нет родителей. Я не понимаю, как это.

 

Я понимаю, например, когда нет папы. Но когда нет мамы, этого я совсем не понимаю.

 

А все другие понимают. Все другие их жалеют и подкармливают. И пани Ядзю тоже жалеют.

 

Мама говорит:

 

- Им трудно, они одни. Отнеси Ядвиге кусок пирога. Не обижай девочек.

 

Мама говорит:

 

- Не ешь у них пончиков. Не бери у них конфеты. Давай подарим им книжку.

 

Данка и Кася разговаривают между собой по-польски и всё время ругаются. Они худые, бледные и очень одинаковые, особенно когда плачут.

 

Кася звонит мне и говорит:

 

- Не дружи с Данкой, она вредина!

 

Данка звонит мне и говорит:

 

- Не играй с Касей, она ябеда!

 

Мама говорит:

 

- Ты у меня умница. Не ссорься с девочками. Не ешь у них пончики. Не жадничай.

 

Когда совсем не получается быть умницей, я придумываю, что я их третья сестра-близняшка. Тогда мне можно съесть один маленький пончик и выклянчить переводную картинку. И тогда мне не очень стыдно, как если бы просто так.

 

Ядвига говорит:

 

- Лежи, не вставай. Закрывай рот, когда кашляешь. Не хватало мне ещё!

 

Потом идёт на кухню и лазит по нашим шкафчикам, по ящикам, по холодильнику. Шуршит пакетом, звенит склянками, гремит кастрюлями.

 

Ядвига говорит:

 

- Зайду позже. Не вставай, спи. Вот тут чай на тумбочке. Не кашляй на меня.

 

Она уходит, а я звоню маме и говорю:

 

- Мне уже лучше. Можно я немножко похожу?

 

- Походи, - говорит мама. – Только немножко. Надень тёплые носки. И свитер тёплый.

 

Я одеваюсь и немножко хожу. По своей комнате, потом по маминой, потом по кухне и по коридору.

 

Потом сажусь в кресло и представляю себя выздоравливающим павлином. Очень красивым цветным павлином. Маленьким, но сильным. И немножко грустным.

 

- В следующий раз я буду болеть собачкой! – думаю я. – Пушистой рыженькой собачкой. Такой, как у Ромки из соседнего дома. Тогда мама сразу полюбит такую собачку и оставит её у нас.

 

- И мне будет с кем поиграть! - думаю я.

 

А потом мне становится сонно и ватно.

 

Я забираюсь в постель, аккуратно складываю крылья под одеялом, поджимаю хвост и засыпаю сладким павлиньим сном.

 

______________________

(рисунок - L.Hurwitz)

Источник: http://pristalnaya.livejournal.com/250213.html

Мама говорит:
- Форточку не открывай – сквозняк. Пирог не ешь – это на ужин. Тапочки надень – простудишься.
Мама говорит:
- Я скоро. Не мусори тут. Чашки помой. Не сиди близко к телевизору.
Мама говорит:
- Полина! Ты что оглохла? Дверь закрой, говорю, горе луковое! - и шуршит в коридоре плащом, и звенит монетками, и щёлкает зонтиком.
Я закрываю дверь, иду в комнату и сажусь на кровать. Нет, сажусь в кресло (с ногами, в тапочках!) и думаю, почему же я «луковое»?
Ну, допустим, «горе» ладно, это пусть. Я и сама понимаю, что счастья от меня немного (с меня только фантики от конфет, дырки на колготках, головная боль и крошки на столе). Но «луковое» почему?
И тихонько нюхаю ладошку, и вторую тоже. Даже коленку нюхаю, для верности.
И ничего не правда! Я карамельное, мятное и немножко яичное. А ещё молочное, шерстяное и шампуневое. И даже какаова… какававо… ну такое!
- А никакое не луковое! – говорю я вслух и обвожу взглядом комнату.

Это моя комната, собственная, личная. Я тут всё знаю, каждый уголочек.
Вон там, на кровати, сидят мои игрушки, которые главные. А остальные – в большой коробке и в тумбочке.
В ящиках стола - мои тетрадки, картинки, карандаши (только там неубрано, ну и что?) и всякие секреты.
А на полке – мои книжки. И на подоконнике, и на тумбочке, и даже на полу за кроватью.
В этом шкафу лежат мои одёжки. И некоторые висят. Там есть одно любимое платье и целых четыре нелюбимых. Мама говорит: «Они приличные!»
У мамы странное представление об одежде. У неё самой только «приличные» юбки и блузки. И два платья, которые называются «строгие». Когда мы идём в гости, мама надевает строгое платье, и самое красивое на нём – это брошка!

Я иду в мамину комнату. Там на столике у зеркала стоит шкатулка со всяким красивым и не очень. Я достаю большую брошку с голубыми камешками и цепляю себе на платье (это платье уже не «приличное», оно просто домашнее).
- Если всё равно мыть посуду придётся, то я буду мыть её в брошке! Не так обидно будет, - думаю я.
На кухне остывает и пахнет яблочный пирог. Я осторожно прикладываю к нему ладошки (тепло и мягко). Потом быстро их нюхаю, шумно вдыхая воздух.
Я - яблочное и медовое!
У меня есть свой фартук - маленький жёлтый передничек, на котором написано «Мэри».
Меня зовут Полина, но, наверное, фартуков про меня не бывает. Поэтому посуду буду мыть как бы не я, а какая-то Мэри в маминой брошке.
Мэри моет посуду и мечтает быть девочкой Полиной, у которой в шкафу есть любимое платье, на кровати – целая шеренга главных игрушек, а в кухне – яблочный пирог на ужин.
Мэри совсем не скучает по маме и не смотрит поминутно на настенные часы. Это ведь вовсе не её мама где-то задерживается.
Мэри любит разговаривать с чашками и блюдцами. Она помнит, как их зовут и какой у кого характер. Когда на прошлой неделе Мэри разбила синего Бубу и порезала палец, Полина даже не заплакала.

Мама приходит поздно, тихонько открывает дверь своим ключом, разувается и на цыпочках заходит в мою комнату.
- Ну вот, уснула в кресле, - говорит она шёпотом.
Я слышу, как мама отстёгивает брошку с моего платья, аккуратно снимает с меня передник и целует в лоб..
- Давай-ка, я уложу тебя в кровать, - говорит она и берёт меня на руки. – Горе ты моё, луковое!
- Яблочное, - говорю я сквозь сон и обнимаю маму за шею. – Яблочное и медовое…

Источник: http://pristalnaya.livejournal.com/250073.html?page=3

Автор: Елена Касьян, pristalnaya

Опубликовано с разрешения автора