О страсти, об идеалах – и тут же о ласковых именах, о стыде, о глубоких чувствах – и о том, что от любви не помогает...   13 цитат о любви из русской литературы – классической и современной.

НИКОЛАЙ КАРАМЗИН О ТОМ, ЧТО ОПАСНО ДЛЯ ЛЮБВИ: «Кто знает сердце свое, кто размышлял о свойстве нежнейших его удовольствий, тот, конечно, согласится со мною, что исполнение всех желаний есть самое опасное искушение любви» АНДРЕЙ НАВРОЗОВ О ТОМ, НА ЧЕМ ДЕРЖИТСЯ СТРАСТЬ: «Любая страсть… на неравенстве и держится, неравенством окормляется и крепится» АЛЕКСАНДР БЕСТУЖЕВ-МАРЛИНСКИЙ О МУДРОСТИ ЛЮБВИ: «Пусть кто хочет говорит, что любовь есть безумие, – по-моему, в ней таится искра высокой премудрости. В ней мы испытываем по чувству то, к чему приводит нас впоследствии философия по убеждению. Каким благородным доверием, какою чистою добротою бываем мы тогда переполнены: в каждом человеке находим тогда друга, в милом цветке, в тихом кустарнике – родного; мы считаем людей и верим себя самих лучшими, и точно были бы таковыми, если б это умиление, творящее около нас новый мир и украшающее старый, было прочнее, постояннее. Разница только в том, что философия исторгает человека из общей жизни и, как победителоя, возвышвает над природою; а любовь, побеждая его частную свободу, сливает его с природою, которую он, одушевляя, возвышает до себя». АЛЕКСАНДР ГЕРЦЕН О МИНУТАХ ПОЛНОЙ СИМПАТИИ: «Это святые минуты душевной расточительности, когда человек не скуп когда он все отдает и сам удивляется своему богатству и полноте любви. Но эти минуты очень редки; по большей части мы не умеем ни оценить их в настоящем, ни дорожить ими, даже пропускаем их чаще всего сквозь пальцы, убиваем всякой дрянью, и они проходят человека, оставляя после себя болезненное щемление сердца и тупое воспоминание чего- то такого, что могло бы быть хорошо, но не было. Надобно признаться. Человек очень глупо строил свою жизнь: девять десятых ее проводит в вздоре и мелочах, а последней долей он не умеет пользоваться». МАРИЯ ГОЛОВАНИВСКАЯ О СТЫДЕ В ЛЮБВИ: «Дети, еще не ведавшие страсти, твердо усвоили лексикон страдательности и иррациональности из школьных хрестоматий по литературе. Они поняли, что в любви объясняются, признаются, предварительно намучавшись, а не деловито ставят в известность. Объясняются — потому что в ней все непонятное, а признаются — потому что за ней спрятаны стыд, срам, грех и преступление. Почему стыдно — вопрос, и детям объяснить трудно, но мы понимаем: в любви признаваться страшно, мучительно и стыдно именно потому, что почувствовавший любовь ополовинивается, осознает себя самонедостаточным, недочеловеком, калекой, без другого он лишь ½, ему нужна половина до целого. Он и есть пол, свой пол (называемый еще по русски срамом и стыдом). Русское слово пол и произошло от слова половина. Пол — это как раз линия отрыва, то, что об этом напоминает. Точно о том же трактует и слово sex, родственное слову секатор или сектор. Секс у чело¬века — это то место, где его отрезали и через которое он может обрести целостность. Говоря о своей любви, люди обнажают свой пол в широком смысле слова, даже герои русской классики, сов¬сем уж бестелесные, и те страшно стыдятся своих признаний, как стыдились бы оскорбительной для другого собственной наготы. МИХАИЛ САЛТЫКОВ-ЩЕДРИН ОБ ИДЕАЛАХ: «Истина, добро, красота — вот триада, которая может до краев переполнить существование человека и обладая которой он имеет полное основание считать себя обеспеченным от всевозможных жизненных невзгод. Служение этим идеалам дает ему убежище, в котором он укроется от лицемерия, злобы и безобразия, царствую¬щих окрест. Для того и даются избранным натурам идеалы, чтоб иго жизни не прикасалось к ним. Что такое жизнь, лишенная идеалов? Это совокупность развращающих мелочей, и только». АЛЕКСАНДР ИЛИЧЕВСКИЙ О РОМАНТИЗМЕ: «Заметим, что психологически, вернее всего, романтизм рождается при отверженности или замедлении достижения объекта желания. Область мечтаний и прочих отвлеченных рассуждений, вызванных отложенной или отринутой связью, погружена в бесплодное поле смыслов, рождаемых загадкой, производящих фантом. Отсюда берутся образы Прекрасной Дамы, Софии, Лилит и других власт¬ных символов женственности — разной нравственной ориентации, но рожденных одной общей категорией: отверженностью того, кто обречен им поклоняться». АЛЕКСАНДР ИЛИЧЕВСКИЙ О ТОМ, ЧТО НЕ ПОМОГАЕТ ОТ ЛЮБВИ: «Когда то в юности в нашей мальчишеской компании возникла утешающая формула: “Чуваку баба не дала, а он в дурдом попал”. Мы использовали ее как мантру, должную исцелить несчастье юношеской любви — того типа, что погубила Митю из бунинской “Митиной любви”. Действенна эта формула была не более аспирина при чесотке. “Но лучше уж так, чем никак”, — как однажды моего друга юности утешила ялтинская проститутка, приоткрывшая ему нехитрые тайны телесной нищеты». АЛЕКСАНДР ИЛИЧЕВСКИЙ ОБ ОБЪЯТИЯХ: «Что происходит при первом объятии предполагаемых возлюбленных? Правильно: и он, и она слышат запах друг друга — запах дыхания, запах тела. После объятия они перестают говорить на че¬ловеческом языке и начинают говорить на языке физиологии — феромонов или чего угодно, но только язык этот не человеческий». ЛЕВ ТОЛСТОЙ О НАСТОЯЩЕМ ЧУВСТВЕ: «Князь Андрей держал ее руку, смотрел ей в глаза и не находил в своей душе прежней любви к ней. В душе его вдруг повернулось что то: не было прежней поэтической и таинственной прелести же¬лания, а была жалость к ее женской и детской слабости, был страх перед ее преданностью и доверчивостью, тяжелое и вместе радост¬ное сознание долга, навеки связавшего его с нею. Настоящее чувс¬тво, хотя и не было так светло и поэтично, как прежде, было серьез¬нее и сильнее». ЛЕВ ТОЛСТОЙ О ЛЮБВИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ И БОЖЕСКОЙ: «Да, любовь (думал он опять с совершенной ясностью), но не та лю¬бовь, которая любит за что нибудь, для чего нибудь или почему ни¬будь, но та любовь, которую я испытал в первый раз, когда, умирая, я увидал своего врага и все таки полюбил его. Я испытал то чувство любви, которая есть самая сущность души и для которой не нужно предмета. Я и теперь испытываю это блаженное чувство. Любить ближних, любить врагов своих. Все любить — любить Бога во всех проявлениях. Любить человека дорогого можно человеческой любо¬вью; но только врага можно любить любовью Божеской. И от это¬го то я испытал такую радость, когда я почувствовал, что люблю того человека. Что с ним? Жив ли он… Любя человеческой любовью, мож¬но от любви перейти к ненависти; но Божеская любовь не может из¬мениться. Ничто, ни смерть, ничто не может разрушить ее. Она есть сущность души». Апостол Павел об истинном проявлении любви и терпения: «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а радуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится. Ибо мы отчасти знаем, и отчасти пророчествуем… Когда я был младенцем, то по-младенчески говорил, по- младенчески мыслил, по-младенчески рассуждал; а как стал мужем, то оставил младенческое. Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицом к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан. А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше». 1 Кор. 13 http://www.psychologies.ru/couple/my-vmeste/_article/13-urokov-russkoj-lyubvi/