В колонках играет - Frank Sinatra
Настроение сейчас - вдохновлённое какое-то

Он шёл по трухлявому деревянному полу, каблуками оставляя на нём глубокие вмятины. Он не был мрачным человеком, не был пессимистом. Его не волновали судьбы мира, всё равно было так же на то, что его дети голодали и побирались на задворках Лондонских улиц. Его звали Джек. Он забыл, когда последний раз прикасался грязными руками, больными руками к воспоминаниям о ней. Он ненавидел её, ненавидел за то, что она ушла, не попрощавшись. Ушла не красиво, не обняв на прощание, ушла, её увёл сифилис. Она умирала на его глазах, на глазах детей. Она заживо сгнивала, некогда прекрасная женщина, сводившая сума мужчин, теперь была куском человека, который не жил, а существовал. Она не могла ходить, и её вздохи приводили к очередным приступам рвоты. А он был с ней, и хранил её хватающуюся за жизнь душу. Он был с ней до конца. Потом он похоронил её на кладбище для больных, там, где хоронили прокажённых, чумных. Он плакал, хоть и дал себе слово не поддаваться чувствам. Он знал, что теперь ей лучше. Там, где-то на небе, если оно есть. Он верил, что оно есть, верил для неё. Он знал, что она не сказала ему о том изнасиловании. Ублюдки вылезли из какого-то гадюшника и взяли её, всем скопом. Она пережила это, но умерла от заразы, которой её заразили эти сволочи. Он решил отомстить. И мстил. На долгих два месяца Лондон утонул в крови бездомных. Грязная, болезненная кровь лилась ручьём, засоряя Темзу и мостовые города. Полицейские бездействовали, им было это даже на руку. Бездомные разносили болезни, в которых уже захлёбывалась вся Европа. Он прошёл до конца коридора и оказался в освещённом проёме комнаты. Находящийся там человек оторвался от поглощение какого-то густо и отвратно пахнущего отвара и обернул своё обветренное лицо на встречу незваному гостю. - Чего тебе надо Джек? Проваливай отсюда! Я тебе уже всё сказал что знаю, – прогавкал он простуженным голосом. Джек не спеша расстегнул пальто и извлёк железную трубу. - Джек, твою мать! Ты спятил?! Какого хрена ты делаешь?! – бродяга дёрнулся, пролив миску с отваром и тут же завизжал ошпаренный. Он вскочил, начал оттряхиваться, и тут железная труба настигла его. Один удар по голове. Бродяга упал, тут же вскочил, заплакал, начал кричать и с остервенением трогать пробитую голову. Он заорал ещё громче, когда увидел на своих руках куски своего черепа и кровь…много крови. Джек ударил ещё раз, бил до тех пор, пока от головы бродяги не осталось ничего. - Последний, - прошипел Джек. Он повернулся и ушёл. Он выбросил трубу в Темзу и закурил. Дым успокаивал его. «Элизабет, я отомстил, за тебя, для тебя» - говорил он про себя – «…извини, что не уберёг тебя тогда, когда ты нуждалась в моей помощи, прости меня». Он выбросил окурок в воду и медленно ушёл. Потом он сошёл сума. Он возненавидел женщин, возненавидел потому, что не мог смотреть на них, ибо в каждой он видел свою Элизабет. Он убивал, резал, разделял их словно мясо на продажу. Люди его звали Джеком, а потом его назвали Потрошителем…