И поправивши волосы,
голосом
по-тембральному в баритон.
Мы сыграем в рулетку,
я
поставлю свободу на кон.
Этот день
прошёлся по мне
минорным аккордом,
своеобразный граттаж.
Вечер будет финальным,
и возможно фатальным,
это будет нескрытый шантаж.

Я смываю с себя все краски,
ты увидишь меня другой.
Просто слишком устала,
словно мраморной стала,
да и ты далеко не святой.
Вновь поправивши волосы,
полосы
остаются на коже штрихом.
В ожидании антракта,
ты уже не константа,
но остался культурным витком.

Тебе место на полке,
где Петрарка и Поллок
раскладывают пасьянс.
Тишина стала песней,
нет звука прелестней,
чем этот безнотный альянс.
Я тебя наказала касанием,
посмотри на меня,
слышишь стук?
Я поправила волосы,
колосом
прорастёт твоё семя мук.

ты ушёл – и спасибо богу за это счастье,
я не плачу, я всем довольна. не возвращайся.
ну конечно, я износилась и изломалась,
но зато отступила хроническая усталость.

я как будто восстановилась душой и телом,
расцвела, поновела и даже помолодела.
ты ушёл спустя восемь, девять... двенадцать-десять,
предпочтя своих баб всему, чем мы жили вместе.

и ушёл, и не надо прощения и прощаний.
я без сложностей справлюсь с тем, что безумно тянет,
и, хоть боль ещё давит мучительно под ключицей,
это лучшее, что могло со мной приключиться.

у тебя в этих чувствах была лишь одна задача –
улыбаться маниакально, пока я плачу.
нет границ у такого обычно, но есть пределы.
и платить своей кровью мне дьявольски надоело.

ты ушёл – слава богу, сама бы я не решилась,
ведь заполнил мой организм, как смертельный вирус.
я к тебе приросла к такому, как к героину,
но мне жутко приелось несчастной быть героиней.

это всё, и я рада, что кончились все невзгоды.
может быть, от тебя оправляться я буду годы,
но обратно уже не вернусь, я клянусь, мой милый.
я как будто вдруг вышла из комы и изменилась.

из меня тебя долго вытягивали с кусками,
я кричала, сопротивлялась, моля оставить,
а теперь ты ушёл, как похмелье от алкоголя,
и я осознала,
ведь,
боже мой,
я здорова.

и когда рухнут наземь слова крылатые
и когда оборвётся в груди струна
и когда распадётся весь мир на атомы,

ничего не останется —

кроме нас

и мне хватит этого, правда, хватит мне —
никогда не раздастся курка щелчок
и пускай тьма мира — моё проклятие,
ты в ней вечно будешь

гореть

свечой

Я искусана, я изранена, перемучена, передавлена.
Пальто мятое, пальцы тонкие, тело клятое, глаза громкие,
Вены синие, голос ангельский, взгляд и тёплый и предательский.
Слова жгучие,выдох огненный. Перекручена. Переполнена.
Шаги тактами ренессансными отбиваются реверансами.
На абзацы рассыпана личностно, не собрать меня, я бесчисленна.
Упоение мадригальное, как отрада оно, радикальное.
Меч в руках, взмах, удар, след от лезвия. Будет боль, будет страх, будет реквием.
Цель - абрис, но была обесточена. Выдох-вдох. Чья-то жизнь напророчена.
Я как будто сама себя предала. Передавлена. Перемелена.
Мысли в панике,тело в агонии, вкус айвы, запах аронии.
Смысл бродит где-то в артериях. Я разобрана. Я потеряна.

напиши на лбу, заруби себе на носу:
ты одна принцесса в своем лесу.
ты ни лучше, ни хуже других принцесс,
у них просто другой совершенно лес.

у тебя тут свои драконы и стаи птиц.
где-то в чащах бродит отважный принц.
он однажды отыщет тебя, а ты
времени зря не трать и сажай цветы.

напиши на лбу, заруби себе на носу.
ты одна принцесса в своем лесу.
ты сама принцесса в своей судьбе,
эта сказка написана исключительно
о тебе

наступает июль.
слов так много, а правды мало.
помогают (пусть не всегда, но) кино и брют.
мне не нравится, кем я стала. я проиграла
в той войне, о которой не говорю.

мне в спину дышат мрак и пустота. на кладбище заброшенных могил я вспоминаю всех, о ком мечтал, кого боготворил, кого хранил, кого чертой выбрасывал из глав, кого сквозь боль выдёргивал куском, и от кого бежал во тьму, стремглав, и без кого весь мир бывал пустой, и для кого оставил все слова и молча их сюда захоронил.
кого хотел ласкать и баловать, кому отвёл десятки из могил, кому кричал, а с кем молчал в ночи, кому писал без шанса на ответ, кому
строчил,
строчил,
строчил,
строчил,
кого нашёл в безглазой синеве, кого в той синеве и потерял, и без кого упал и не вставал, к кому любовь всегда была остра, о ком всегда болела голова, — а всё лишь ты.

лишь ты, лишь ты, лишь ты.
лишь ты и никого ещё вокруг.
я схоронил здесь шансы и мечты,
а чувства бросил пеплом на ветру,
но жаль, что всё вернулось мне опять,
как будто никуда и не ушло.

как жаль, что время не воротишь вспять.
как жаль, что это чувство больно жгло.

и я иду, где мрак и пустота мне дышат в спину — там, среди могил, где мирно спит, кто та и только та, куда я отдал ту, кого любил.

но жаль, что это место не в тиши, не в тёмном заболоченном лесу, — а там, где в глубине своей
_души_

я этот крест пожизненно несу.

чтоб прожить эту жизнь, не лишившись рассудка,
для кого-то святым, для кого-то ублюдком,
для кого-то примером, не факт, что хорошим,
для кого-то - обычным бесцветным прохожим,
стоит помнить, что жизнь начертила границы,
и не стоит ломаться во имя синицы,
и рыдать, что журавль не всегда на ладони.
нужно просто идти, не согнувшись в поклоне,
а, смеясь, что рассвет заглянул в твою яму,
несмотря на кредиты, долги, килограммы,
твоих новых и бывших, мосты и причалы...
если даже рассвет начинает сначала,
значит, стоит и нам, столь дурным и нелепым.
значит, стоит и нам поучиться у неба.

я спрашиваю его: как мы оказались здесь,
в 3:50 на кухне питерской коммуналки.
закончился трудный день, купюры, вино и спесь.
теперь ничего не жалко.
почти ничего не жалко.
я спрашиваю его: как мы оказались здесь,
в конце февраля, на карте, где нас прочертили красным.
растрачены все слова, все чувства и голос – весь.
но голос был не напрасным.
наверное, не напрасным.
я спрашиваю его: как мы оказались здесь,
среди шепотков и глаз, что видят врагов повсюду,
и тихо дрожит земля, и разум велит «не лезь».
но мы ожидаем чуда.
нас вытащить сможет чудо.
я спрашиваю его: как мы оказались здесь,
а он лишь хохочет – так,
что льётся мороз по коже.
и в воздухе — только снег,
а снег – это только взвесь
от взрывов, что далеко,
от взрывов, что близко – тоже.
я спрашиваю его.
я спрашиваю его.
я спрашиваю его,
ему не найти ответа.
и кажется – вечен лёд.
и хочется одного:
пусть в мире наступит лето.
надеюсь,
наступит
лето?

одиночества тихий крест.
чай без сахара, пыль в углу.
столько в мире прекрасных мест,
одного только не пойму:
есть ли место, где мы вдвоём?
я на карте найти не смог.
(засыпаем под шёпот волн,
ты щекочешь котиный бок;
там нет похоти и вражды,
в нашем мире стихов и грёз...)
далеко от меня — есть ты,
задаёшь себе мой вопрос.

там, где скалы целуют море,
острова выгрызают мель,
всё, что виделось мне в миноре,
разом рушится на постель.

солнце мягко лизнёт лицо,
тёплый ветер всщекочет щёки.
в этом месте среди отцов,
прародителей одиноких,

мне так сладко и больно быть.
на паром приходить с зарёю,
чтобы снова туда уплыть,
где отныне не пахнет солью,

где нашёл я себе приют
среди скал, что пронзают небо.
я стандартно вскрываю Брют,
разливаю в стаканы лето.

сладких персиков ароматы,
едкий дым от костровых стен -
всё мне видится хмельноватым,
но я только тобой хмелен.

приходи завтра снова в восемь,
я приду сюда ровно в шесть,
чтоб стряхнуть эту злую озимь
чтоб стихи свои вновь прочесть.

знаешь, это нечто более важное, чем слова, для тебя в словарях не найдется такого слова - я пишу, но на деле не знаю с чего начать - получается как-то сладко и леденцово - сахар, патока, мед - неправдиво и бестолково. или мне не хватает природного мастерства. нечто более важное, больше нас - лики вечности возле столпов творений, и дорожки слез, и обрывки фраз - я не знал ни видений, ни сновидений, ни предчувствий таких запредельных бед. те осколки звезд на путях планет, будто это сглаз, это ведьмин сглаз, что мощней всех сглазов - таков сюжет, вот пришла беда - неземная раса - где-то в сердце меч на ходу вонзя, любой план пуская на тормоза дерзким ходом шахматного ферзя - и прекрасна, словно сошла с Парнаса.

может это все про твои глаза, и такие огромные в них зрачки, что черны как титановы рудники, они адски сияют на пол-лица - антрацитовы дыры, как маяки они светят и зрят на меня, поганца, и зияют как омуты, и полны - то ли едких слез и смолы, свинца, то ли раскаленных протуберанцев. это все, конечно, недопустимо - здесь таится страшный большой секрет, и чужая власть, и чужая сила, что меня столкнет прямиком за борт полушарий, спутников и ракет, марсианских сказок твоих орбит, здесь забыт, заброшен пустынный порт самых злых морей, литосферных плит, на пороге ясных небесных врат, в Атлантиде спрятанных кораблей. в днк твоих голубых кровей - это недоступно, необъяснимо - за когтями, искрами - темнота, а за темнотой одинокий зверь, для него там светит твоя звезда. этот зверь бессилен.

нечто более важное, весь секрет не в эмоциях, чувствах, касаниях и словах. это больше злости, мудрости и светил. больше неба в облачных лоскутах. и никто так ярко мне не светил. я смотрю на тебя, нахожу покой. это больше, чем время, нет полумер - ты здесь стала самой большой бедой снизошедшей прямо с античных сфер, расступила воды, зажгла огни, запалила мир как большой костер - я хватаю искры его, ловлю здесь момент как мелочный крахобор. это не любовь, ведь мое люблю - есть ничто для лучшей из всех побед. и тогда получается лишь один здесь вопрос и главный на все ответ -

из всех слов, что я еще не сказал, как-то так наверное б объяснил - на краю тех самых небесных врат, находясь в отчаянии и без сил, больше мне не горестно умирать, потому что рядом с тобой я жил, потому что смерть ничтожная здесь мелка, мне совсем не больно. и мне не страшно,

ведь назло всем демонам и богам -
у меня есть нечто, что правда важно.

на какое-то лето из многих таких же лет
оказалось, что боли под рёбрами больше нет.
будто стали прахом
и рассыпались сами последние из оков.
у меня о тебе не осталось ни слёз, ни слов.
ни тоски, ни страха.

в легких дым, в горле ком - значит, всё на своих местах,
только в сердце какая-то гулкая пустота.

по привычке, знаешь,
по утрам проверяю, ладонь приложив в груди:
всё по-прежнему, ты никуда и не уходил.

вот он ты.

зияешь.

у земли есть память, она всему
очевидец, хроника и мерило
она помнит, кто погружал во тьму
города и души, а кто мирил их

кто пришёл с любовью, а кто – с мечом,
кто обучен жизни, а кто – лишь смерти,
кто построил дом и разрушил дом
она знает, верь ты или не верь ты

пусть нас вырывали и жгли, как сор,
мы в неё врастали ещё прочнее
так живут узнавшие приговор:
время длится, но навсегда тускнеет

разве снился им тех степей рассвет, –
«грады» распахали сухие травы
здесь лежат все те, кого с нами нет,
и на них уже не найти управы

здесь воздастся каждому по трудам:
упокоя павшим, беспечным – страха
ласточки взмывают со дна пруда
и летят на горловку с волновахой

все эти люди которых я осязала
делила с ними постель, преломляла хлеб
растворились в кипучей толпе вокзала
заблудились в голодной и необъятной мгле

ни тоски, ни любви, ни печали,
ни тревоги, ни боли в груди,
будто целая жизнь за плечами
и всего полчаса впереди.

я безликая тень
порождение темноты

кто меня создавал
тот создал меня пустым

я лишь блик на краю заточенного ножа

мне не жаль исчезать
и тебе не должно быть жаль

я не логос
не космос
не мантра
и не завет

я бегу за тобой
но теряюсь всегда в листве

я бегу за тобой
но тебя не смогу догнать

у меня остаётся только твоя спина

я бегу за тобой
исчезая в кромешной мгле

не смотри на меня
не жалей меня

не жалей

ведь меня невозможно любить
обнимать
спасать

я всего лишь ступень в твоей лестнице к небесам

я пойду за тобой
я иду за тобой всегда

я отдам тебе всё
что только смогу отдать

я безликая тень
я беспомощный тихий стих

но пока я могу
я буду тебя вести

не жалей меня
не пытайся меня согреть

у меня ведь есть то
что меча твоего острей

я безликая тень
и внутри меня пустота

но ты эти слова
моим голосом
прочитал

я безликая тень
я затушенная свеча

но в твоей голове
я только что
прозвучал

ты не бойся меня потерять на краю во ржи

ведь пока ты читаешь это

я буду

жить

слева памятник справа праздник
сверху льются огни и сны
я не шел к тебе из боязни
а пришел к тебе из вины

справа памятник слева тризна
снизу льются слова и тьма
я любил тебя больше жизни
но я выжил здесь из ума

все что было да не оставить
горе скверное решето
сзади памятник в центре память
я запутался что есть что

Сегодня ровно в девять вечера, я с тоски выброшусь в океан.
Делать нечего, идти некуда. Мой единственный лучший план.
У меня отобрали родину, затем дом, а за ним и язык.
Мне остался всего лишь свет месяца, чтоб дописать этот стих.

На свободу осталось мгновение, на прощание - последний взгляд.
Это даже не откровение, а случайные буквы подряд.
Мысли сыпятся штукатуркой на твой выглаженный пиджак.
Оглянись, здесь такая скука, словно очередь в рай и ад.

Там внизу ждут такие скалы, ты не видел таких никогда.
О них бьются насмерть печали, их потом забирает вода.

Без пятнадцати девять. Вторник. Допиваю последний бокал.
Платье с вырезом. Цвет оливковый. Обнимаю крепко.
Пока.

у пустоты нет ничего – ни формы, ни лица, ни грани.
ты просто знаешь – она здесь, сидит вальяжно на диване
и молча смотрит на тебя, перебирая в пальцах душу,
как будто бусы, а шнурок – петлей на горло. туже. туже.

объятия холодных стен – ни дать ни взять уже привычка.
уставший вечер за окном лениво догорает спичкой,
но мысли снова далеко, где двери могут приоткрыться,
и под Ее босой ногой знакомо скрипнет половица.

и вроде знаешь, что нельзя – вчерашний день, он как трясина,
опять раскинется у ног, вот прямо здесь, в твоей гостиной
и будет звать тебя шагнуть. и ты шагнешь, дурной и пьяный,
чтоб ненадолго утонуть в столь соблазнительном обмане.

однако вынырнешь на миг: в груди - тоска, сквозняк, бессилье.
жестокость памяти ведь в том, что клеит срезанные крылья -
на раны клеит, мол, лети, как было там, в далеком прошлом,
когда, влюбившись в первый раз, еще не знал, что разобьешься.

знаешь ли это ты?
в людях живут коты.
каждый - немного дом.
дом со своим котом.

если урчит живот,
это мурлычет кот.
душу твою скребёт
тоже тот самый кот.

ласку и теплоту
надо бы дать коту.
если не ты, то кто
будет с твоим котом?

в каждом из нас живет
толстый ленивый кот.
все вокруг - суета.
просто погладь кота.

ты ведь неправ, да и дело твоё неправое.
сердце моё хоть и хрупкое, но не слабое.
вот, я отведала счастье — и это главное,
словно отведывать ада не довелось.

связь прерывается, искры летят и мечутся.
невыносимая боль несомненно лечится.
ждать перемен, ибо ждать теперь больше нечего:
просто не вывез, не справился, не донёс

всё, чем дышал, колотился, кормил, выращивал.
знала тебя бесконечного, настоящего.
знала тебя отчуждённого и погасшего.
знала, чего ты стыдишься, о чём молчишь.

здесь, на земле, я глотаю кусочки гравия.
дай мне понять, дай поверить, что это правильно.
мы не ошиблись, а просто забыли правила:
нет никаких оправданий и нет причин

этой безудержной ненависти и похоти.
весь такой статный, лощёный, на деле крохотен —
сыплется сера, на пальцах остатки копоти.
слыть человеком гораздо труднее, чем

быть отвратительным зверем, больным чудовищем —
это не прозвище, это совсем не прозвище.
если по-честному, ты был моим сокровищем.
если по-честному, просто ты стал никем.

июнь ажурным кружевом провязан на просвет,
с черёмухами, лужами, и грозами в родстве —
идут дожди несметные серебряной парчой
сквозь сумерки рассветные
и травы — по плечо
встают.
часы ускоренно несутся, как в кино —
проиграны, проспорены, а впрочем — всё равно.
отходит роскошь россыпью цветения садов,
отходят ночи росами от снов и холодов —
и не удержишь в памяти, не то что в кулаке
бездонное, закатное, намёком, вдалеке
растаявшее, летнее, бегущее сквозь свет —
как будто бы последнее из всех возможных лет:
летят, неисчерпаемы, распахнутые дни —
что ни в руках, ни в памяти, ни в снах не сохранить.
кружится по инерции дневное колесо,
и солнце на трапеции несётся в унисон
как акробат под куполом: овации. антракт!
и, в облака укутано, спускается в закат.
а вечерами длинными сгущается во мгле
люпиновый, павлиновый лиловый летний шлейф —
сиреневое, белое, насквозь, вразлёт, навзрыд —
как будто лета не было: не помнишь — не болит.
отмерянное россыпью — от смерти не спасёт.
всё отберётся осенью.
все обернётся осенью.
и оборвётся всё.

если ночь опустилась - значит утром бывать беде.
не спасут ни молитва, ни дикий зверь, это сродни пожару в святом лесу:
уповая на чудо, лакать росу, собирая по берегу влажный ил, когтем намертво в дерево - все, приплыл;
это будто совсем не осталось сил, и не справиться силами ста Россий -
это гул, приумноженный на пятьсот, это сторону выбрать: огонь и лёд ..
это кровь.
это кровь да гнет.
словом, каждый, кто верил, потом умрет, утопая птенцом в беспросветной лжи -
если ночь опустилась
спасёшь ли ты?

Я вспоминаю тебя только в суе.
Господи, помоги мне. Господи, дай мне силы.
Дай мне прощения и отпусти грехи.
Дай мне обогащения и на истинный путь наведи.
И душу мою очисти и за мысли плохие прости.
Спаси меня, Господи.
Господи, меня ты спаси.

Я нарушила все 10 заповедей, а быть может уже больше ста.
Расскажи мне,будь милостив, Господи, как ты от таких устал.
И спокойно ли ты засыпаешь, забирая чужие кошмары?
Тяжело продолжать нас любить, что бы мы не совершали?

Что в глазах твоих отражается, когда ты смотришь в зеркало?
Чем душа отяжеляется, если простить не осмелишься?
Ты давно улыбался, Господи, очень радостно, очень искренне?
Сколько новых ты для себя открыл простых, неприложенных истин?
Где черпаешь своё терпение? И откуда берёшь столько веры,
Чтобы нас ненасытных насытить и всё так же остаться 'спорным'?

Я тебя обнимаю крепко. И ничего не прошу.
Засыпай, будет сон спокойный.
Я
За тебя
Помолюсь.

в какой-то момент трещина доходит до края
и человек, как тарелка, распадается надвое
я не знаю, чем себя склеить
правда не знаю
и надо ли

трещина доходит до края
но это совсем не твоя ответственность
ты не нанимался меня выхаживать и вытаскивать
какое всё было хорошее, радостное и светлое
когда мы из-за ковида носили маски

какое всё было хорошее
когда я ругался на улицы, скользкие ото льда
и на то, что руки болят от холода
прости мне моё наивное детское «навсегда»
мне так хотелось чего-то вечного
вечной любви
вечной дружбы
неуязвимого города

теперь я курю и слушаю гулкий грохот
то ли гроза, то ли снова по нам прилёт
я не умею стрелять в людей
я персонаж из другой повести
если нет ничего бессмертного
то пусть моё тело умрёт
раньше моей совести

и как из меня, лупоглазого первокурсника, слепили лжеца, коварного и искусного, циничного дядю, злого и меркантильного, из глупого школьника, набожного, стерильного?

и как кмсника, зожника и отличника сделали хмурым типом с плохими привычками? романтика с розой в бумаге за все карманные кто превратил в отморозка и хулигана?

и как из поэта, каждой строкой тебе суть пророчащего,
я превратился вдруг в офисного рабочего? мечтателя с космосом, едва уместимым в черепе, кто сделал очередным побитым отребьем?

куда дели брюки со стрелками, кофе из фриманса, ужин с друзьями в пятницу? кто дал виселицу в руки дрожащие, записку неровным почерком с "прошу никого не винить в моей смерти. точка"?

кто отнял амбиции, блестящие планы на будущее, обменял на провалы, "у меня ничего не получится"? кто срастил перелом на живую, кто чип вживил в голову? куда дели парня – славного и весёлого?

у кого мне забрать обратно чувство полёта? как отключить за окном потускневший Готэм, где герои погибли в муках, где церкви рушатся?

кто сделал меня нелепым, тупым и скучным?

я выбивал из себя казанками молодость, состаривал кожу огнём, в седой красил волосы, всё хотел до звёзд, космонавтом, пилотом боингов!..

а потом проснулся старым бездушным роботом.

ограниченным страхами, комплексами, сомнениями, с вечно недовольным хлебалом и без настроения, с подделкой на эйпл вотчи, с дешёвыми кросами.

ебануться!

я так не хочу быть взрослым.

Аднойчы ў ночы, калі горад сціхне,
а потым патухнуць усе ліхтары,
Калі ты стамленны заплюшчыш вочы,
спыніўшысь у самай дзверы,
Адчуеш стук рэек з пустога вакзала,
ён нібы як рэха ў сэрцы гучыць,
Ты ўсё зразумееш і станеш шчаслівым.
Ці трэба яшчэ гаварыць?

я куплю себе глобус и карту ближайших стран,
обозначу твой дом красным лаком, что портит ногти.
там к нему от меня три шажочка пройти губам,
а на деле по три пересадки в аэропорте.

я представлю, что мысли - не просто окошки в чат,
ты мне их произносишь действительно, слово в слово.
здесь мы вместе, пока говорим, а с тобой молчать,
разбирая на звуки узор тишины, готова.

не получится фразами вытравить пустоту
между нами, она растянулась на километры.
оставайся в сети, будет легче представить тут
те же самые воздух и небо, всё то же лето.

пусть июнь - это время влюбляться всем дуракам,
в зное августа чувства сгорят, словно листья клёнов.
но едва ли покажется финиш сюрпризом нам,
двум прожжённым до пепла, и только на миг влюблённым.

я хотела б пылать, как полено в печи - согреть
пальцы, будто себе доказав, что не просто тлею.
но пока не огонь в топке рёбер, лишь искры медь,
я ещё разгореться способна куда сильнее.

провидение вовсе не станет сводить пути -
каждый знает финал, вряд ли нужен теперь оракул.
нам же не о чем ни тосковать, ни потом грустить:
за хорошие чувства не жалко мне карт и лака.

давай не о вечных проблемах в духе долги, дела, работа.
давай о том, почему мы превратились в гордых идиотов,
о том, что внутри себя каждый носит свой личный ад,
расскажи о том, от чего у тебя глаза горят.

давай о том, как страшно, когда ломаются самые сильные.
как в объятиях любимых боль становится выносимей,
о том, что ни за какие деньги не купишь счастье,
о том, что человек выдыхается, как фломастер.

давай не про дефолты, инфляции, доллары и рубли,
давай о том, что самые крепкие объятия случаются на вокзале,
о том, что те слова, которые мы так и не произнесли,
обладают куда большей силой чем те, что мы сказали.

давай не про отчёты, авралы, стресс,
давай о том, как люди пытаются забыть кого-то под градусом куантро.
давай о том, чьё имя заставляет содрогнуться все нутро?
о том, как страшно, когда самый нужный теряет к тебе интерес.

давай о том, что любовь не в красивых словах и букетах роз,
это остаться вместе когда всё идёт под откос,
это принимать друг друга, далёкими от идеала,
делить поровну ужин, проблемы, счастье и одеяло.

давай о том, что важнее внешнего блеска и громких побед
— после всех дел спешить к родителям на обед,
важнее похвал, аплодисментов и света прожекторов,
когда друзья бегут встречать тебя у метро.

давай о людях, что дотронулись до сердца, но не стали нашей судьбой,
давай о том, как важно нести в себе свет,
что страшнее любой войны - война с самим собой,
что зависимость от человека страшней, чем от алкоголя и сигарет.

давай о том,
что те, кого мы любим, просят нас оставить их в покое,
почему тот, кто должен тебя беречь, сильнее всего калечит?
почему если все говорят,
что время избавляет от боли,

от него ещё никому ни разу не стало легче?

кто-то не я
будет варить тебе кофе, затягивать галстук потуже,
ходить по квартире в твоей футболке голая и босая,
ждать тебя дома, встречать с работы, готовить ужин.
и твоя подушка будет пахнуть её непослушными волосами.

кто-то не я
будет слать тебе фото в стиле ню, говорить о пошлостях,
мониторить твои страницы в социальных сетях с девайсов.
эта девочка сделана без изъянов и без оплошностей,
и ты будешь бросать ей небрежное: «раздевайся».

кто-то не я
будет касаться запретных тем, кожи небритых щёк,
она станет твоим чертовым божеством самой высшей масти.
эта девочка - личный опиум, её хочется ещё и ещё.
в ней нежность, граничащая с развратом, чистота и счастье.

кто-то не ты
будет слушать мой голос в трубке глубокой ночью,
он узнает о том, как со всех сторон меня обступает мгла.
у нас с тобой не было общих фоток, вещиц и прочего.
тем паче — ничего не пришлось раскидывать по углам.

кто-то не ты
рядом со мной будет себя вести влюблённым дураком.
он будет точно знать, что я ненавижу розы и приторные духи,
и дай бог этот мальчик ни разу не спросит меня, о ком
я по ночам сочиняю в блокнот все свои стихи.

кто-то не ты
будет меня горячо целовать в округлый изгиб плеча.
заботливо прядь волос по утрам убирать со лба.
__________
я надеюсь, мне хватит ума вот сейчас заткнуться и замолчать,
и стихи писать уже точно
не про тебя.

мы проснемся однажды с другими людьми в кроватях
и не вспомним уже, кто кого обидел, кто от кого ушёл,
___________
и пускай нам с тобой никогда не придётся лгать им
на вопрос: «тебе со мной хорошо?»

вряд ли дважды встречают тех, от кого разом слетает крыша,
это новый уровень отчаяния — отдаваться лихим страстям.
___________
и пускай мы друг другу никогда уже не напишем.

ни одной смс,
от которой все полетит
к чертям.

А гори оно всё огнём! Собирайся, идём кутить. И сегодня давай пропьём всё, с чем больше не по пути: эту шубу (ведь нет зимы), те сережки (мне не идут).

Знаешь, важное - это мы. Остальное - пучок из пут, и давай их с себя срывать. Их менять на сейчас и здесь. Я меняю на два крыла всё, что в наших карманах есть: горстку старого табака, сигареты и блеск для губ, два засаленных петрака и билет в прошлогодний клуб - помнишь, тот, где паршивый звук, и толкучка на час на вход.

Разложи эти вещи в круг. Поджигай и иди на взлёт. Разбегайся, я за тобой, там же, где и всегда была. Мы поднимемся над толпой, на двоих у нас два крыла, дай мне руку, а дальше - вверх. Ты и я - мы один дракон. И плевать нам на всё и всех, лишь один есть для нас закон: сбросить вовремя весь балласт, не дающий нам воспарить. Всё, что важно, хранится в нас. Так что срочно идём кутить!

А серёжек тех или шуб, чупачупсов и сигарет, табака и билетов в клуб мы не вспомним, что больше нет. Потому что тут нет зимы. Потому что мы здесь вдвоём.
Знаешь, главное - это мы.
Остальное гори огнём.

я не то чтоб тебя люблю, или все хочу возвратить назад,
но если ты обнимешь меня со спины — мне не выстоять.
если в этом чертовом мире есть хоть какая-то истина,
я нашла её в твоём грубом голосе, смеющемся невпопад.

я тебя запомню улыбающимся в закат, курящим анашу.
в этом мире сложно играть по правилам, если ты не читер.
говорят, каждому предназначен свой мучитель,
(а иначе я понятия не имею, зачем о тебе пишу).

я не то чтоб хочу узнать, с кем ты делишь свои печали.
ты забудешь меня, как и тысячи прошлых фигур и лиц,
мне проклятием стало помнить взмахи твоих ресниц.

если на чистоту, лучше бы я вообще
никогда тебя не встречала.

я запомню тебя, чтобы промолвить в толпе слова:
"ну, здравствуй, самый дорогой и обожаемый человек,
без которого что ни день, то мертвящий холод и колкий снег,

ты все ещё помнишь, как ты меня сломал?"

о моей вездесущей боли никому не получится рассказать,
и от неё, по факту, я должна была бы уже скончаться,
а я все пою о каком-то глупом наивном счастье,
которое умудряюсь находить в твоих безразличных глазах.

но когда меня спрашивают, стоило ли это криков сквозь города,
тоски, от которой хоть полезай в петлю/нажимай курок,
трясущихся рук, ночей без сна и километров строк,
я всегда улыбаюсь в лицо им и отвечаю: 

-да.

всем известен распад на банальные до и после:
ты уже не ребёнок, да только ещё не взрослый.
тебе, как и прежде, нельзя задавать вопросы,
но ты сам обязательно что-то кому-то должен.

вот ты вроде меняешь паспорт (ну что за фото),
у тебя куча планов, учёба, ещё работа.
а порой так и хочется выпить в саду компота
и достать деревянный меч из бумажных ножен.

ты легко дотянулся на кухне до верхней полки.
тебя не накажут, если будешь в одной футболке,
даже если из дома свалишь поздно и втихомолку.
но ты всё равно, по привычке, напишешь маме.

ты идёшь по знакомым улицам, подворотням.
этим утром осенним, кажется, не субботним,
тебе вдруг показалось - почти дотянул до сотни,
и как будто вся жизнь в мгновение пред глазами.

а потом вспоминаешь - тебе ведь всего-то двадцать.
это время как раз, чтобы падать и подниматься,
каждый день разбивать на крошечные абзацы
и записывать их стихами в свои блокноты.

расправляй свои крылья, будь настоящей птицей.
можешь делать, что хочешь. только не ставь границы.
потому что, когда часы прикажут остановиться,
я хочу, чтобы ты называл
свою жизнь
свободой.

путая минус с плюсом,
юг с севером,
банальность с чем-то оригинальным,
бог ублажает людей орально
и это нормально.
это совершенно нормально.
пророк Мухаммед просыпался от ночных
неожиданных
сладкий поллюций,
всё остальное - ему преподнесли на блюдце,
с голубой каёмкой,
что говорит нам о многом -
сразу, пошло и очень ёмко.

мать ненавидит своего собственного ребёнка,
за боль и развалившийся сразу же брак,
вот так,
всё на самом деле обстоит именно так.

______________________________
я не докуриваю, я выбрасываю на половине,
в вине и измене,
в бьющейся на напряжённой шее
синей истеричной вене,
в хвалёной неволе,
на тёмной холодной сцене.
я - алкоголик,
шлюха,
плохая мать,
не надо меня жалеть и прощать,
показательно уходить,
назидательно возвращать.
не надо ничего никогда обещать.

никому.

я не смеюсь, я истерично захлёбываюсь,
я - пустая бесполезная полость,
моя скорость
передвижения по жизни зашкаливает
и мне совсем немного осталось,
усталость
всегда валит с ног в самом конце пути.
и я чертовски устала -
делай выводы,
и только потом предлагай мне помочь дойти.
поддержать,
выговорить меня -
выцепить из толпы,
не надо
думать, что мне не хватает своей судьбы.

я сдаюсь без борьбы.
увы.

меня звали Лилит,
а потом Мария,
самый гениальный божий гамбит -
шлюха и бесхребетный мессия.

это почти ностальгия.
стихи
я.
Стихия.

______________________
путая плюс с минусом,
экватор с полюсом,
произошедшее с произнесённым,
бог ощущает себя побеждённым,
разбитым и побеждённым.

Аджа
так и остался
не выговоренным
и
не рождённым.

а мы сами
причислили
себя
к приговорённым.

на сладкую муку нежизни.
мучайся вдоволь.
бог умер
ещё в июле.

возвращайся назад, придурок, Неверленд без тебя так тих,
что русалки на пару с феями заказали мне этот стих,
я писала его три месяца, этот молитвенник не о чем,
и ходила все это время молчать и играть в гляделочки с палачем.

во имя всего святого, на что ты плевал и клал -
выйди из лабиринта сделанного из зеркал,
ты же сам просто зеркало, калька, копирка, взвесь,
пока ходишь там
и сам же ждешь себя настоящего здесь

на выходе.

возвращайся, серьезно, Динь уже всю пыльцу истратила,
пока летала и искала тебя по чужим кроватям, а
твоя любимая Венди все зеркала закрасила,
ходит в черном, из себя выжимая максимум.

.
.
.
.
.

и вот человек за бортом,
акулы, клацая челюстями, смыкают круг.

ну привет, мой маленький Питер Пэн.

сегодня
я твой
Капитан Крюк.

а когда она улыбалась,
я понимал,
что мир удивительно прост,
и это давало оправдание невзгодам и тучам.
я смотрел на нее и жил.
без повода для грусти и слез.
я смотрел на нее и жил.
вряд ли что-то
может быть лучше.

кто-то спутал нам ночью наши волосы,
и сделал всю боль такой
упоительной.
и шепчет нарочито нежным голосом
о том, как все радостное
стремительно,
и как убийственно все приятное
в этом мире застывшего времени,
а мы на скорости невероятной разбиваемся
без сожаления.

он ей скажет: "я так устал", и снимет пальто и повесит его на стул,
она будет смотреть с интересом - каким он стал,
вот вернулся - не весел, не брит, сутул.

он ей скажет: "прости меня дурака", и протянет руки в попытке её обнять,
она увернется, скользнет по плечу рука.
раз отказался - вот и нечего обнимать.

он посмотрит: "вот значит как", и с тихим вздохом пойдет на кухню - чего-то ждать,
она закурит в густой предрассветный мрак.
выйдет тихо за дверь,
оставляя его умирать.

в одиночестве он сварит им кофе, и выпьет один две чашки,
ну а может вернется?
может даст - тот последний шанс?

она с грустью подумает - "большой мальчик, а верит в сказки,
глупые сказки, про каких-то простивших нас".

вместо клятв и ненужного всем обещания -
звук биения сердца и громкого смеха.

я не знаю, что нужно сказать на прощание,

чтобы ты никуда
не поехал.

Там, где синие тени слагали
на лимонном песке оригами,
там, где были ручными цунами и всегда веял ласковый бриз,
в пальмах жил африканский аист,
по пескам бесконечно скитаясь. Чёрный, с виду обычный аист. Только был он, как перст, один.
Даже в гуле прибрежном весёлом часто слышались ему стоны,
крики чаек и чьи-то зовы из далёких земель чужих.
И мерещились в пальмах сосны,
а на соснах сидели совы.
А на море, где дули норды, волны яростно бились в риф.
Так на Африки солнце жарясь, укрываясь ночами в пальмах, и по знойным пескам слоняясь на чужом ему берегу,
в зоне субэкваториальной, от непонятости страдая,
грустный жил африканский аист с генетическим сбоем в мозгу.

я прочитала тебя от корки до корки, как отличную книгу
досмотрела до чёртовых титров и вышла из кинозала
так всегда –
я влюбляюсь без памяти с самого первого клика
а потом прохожу, не здороваясь, как будто бы не узнала

чем ты можешь меня удивить? от чего я опять растаю?
представленье закончилось
всё
больше нет интриги
мы уже не целуемся в тёмном углу
не ходим с тобой по краю
этот мёртвый романчик душит меня, как вериги

прости, но я допила тебя, как бутылку ядрёной граппы
да мало ли что я несла, когда хмель искажал силуэты
все цвета потускнели
секс заменили храпом
прости, но я докурила тебя, как обычную сигарету

я не знаю, как живут остальные, когда эйфория проходит
можешь думать, что я чудовище, готовя костры и вилы
я не знаю, где этот баг
может, в нашей животной природе

но старик Бегбедер не соврал:
я три года тебя любила

как тебе спится, любовь моя, ты счастлив хотя бы на треть?
с кем ты делишься мыслями, кто развевает твои печали?
я давно могла бы однажды заткнуться и умереть,
если бы знала наверняка, что тебе от этого полегчает.

если в двух словах, небо льёт на город вёдра прохладных слёз,
капли стучат все утро по черепичной крыше.
я целую тебя южным ветром в кромку твоих волос,
пока ты цедишь сквозь зубы: «как же я тебя ненавижу».

если в двух словах, я целую в лоб тебя на прощанье.
не пытайся задеть меня за живое — я безжизненный монолит.

мальчик, не нужно меня калечить — мёртвые боли не ощущают.

у мёртвых, мальчик,
давно ничего уже
не болит.

лучше б ты уходил, в воздух выбросив кружку с именем. лучше б ты уходил, в кафель врезавшись всеми пальцами, чтобы соседи шептались утром: «как же он не убил её?», чтобы меня провожали взглядом прямо до самой станции. правда, ты уходил бы лучше, хлопнув по старой мебели, так, чтоб оттуда падали гели, расчески, пропуски. так, чтобы всё, что ранее – нам показалось небылью. так, чтобы мы разрушили всё, что когда-то создали.

правда, ты уходил бы лучше, в теле оставив вмятины, бешеным взглядом сдирая кожу, сжав до потеков челюсти. правда, ты уходил бы лучше, чтобы я не звала тебя, чтобы не знала кому молиться, что я осталась в целости. правда, ты уходил бы лучше, бросив меня на простыни, спрятав оскал животного, пулей сорвавшись с лестничной. правда, ты уходил бы лучше, смазав оттенки осени, чтобы я до весны ещё не возвращалась вечером. правда, ты уходил бы лучше смерчем, несущим бедствия. правда, ты уходил бы лучше, поступью тверже прочих. правда, ты уходил бы лучше, к черту послав последствия.

правда, ты уходил бы лучше,

лучше, чем просто

молча.

будь, пожалуйста, со мной рядом
вот просто будь
на минуту с тобой присяду —
и снова в путь

там меня проберет от пяток
и до бровей
не давай обещаний-клятв мне
и не робей
не божись быть мне вечно верным
ведь все пройдет
если что-то задумал — сделай
наоборот
если жить — только полной грудью,
жить — так взахлеб
и давай говорить не будем
«не уберег»
я сама по себе. не надо
меня беречь
будь, пожалуйста, просто рядом.

до новых встреч.

каждый хоть иногда, нервным смехом стараясь бодриться, что-то шепчет под вечер и просит свое у Земли. может быть, он мечтает давно переехать в столицу или в южном порту пришвартовывать корабли. в детстве все мы просили подольше гулять, до заката, леденцы, куклу Братц и корзину билетов в кино. чтобы мама сидела всю ночь и со мною, и с братом, потому что нам страшно, когда тишина и темно.

каждый просит свое, исходя из желаний и планов, впрочем, редко надеясь что-нибудь получить. я теперь не прошу ничего, кроме серых туманов, бесконечного моря и запаха теста в печи. мне достаточно леса, хватит и веточки хвойной, хорошо высыпаться, любить и Шопена, и шум. выдыхай, моя лживая девочка, и спи спокойно. я тебя у Земли никогда больше не попрошу.

в нашей любви я, наверное, стала старше
и научилась держаться и заменять.
после тебя мне уже ничего не страшно,
после тебя мне уже ничего не страшно,
спасибо тебе за меня.
.
станешь кому-то опять говорить про счастье,
так же как мне горячо разжигай камин,
после тебя мне не страшно ни с кем прощаться,
после тебя мне не страшно ни с кем прощаться,
даже с тобою самим.
.
в память о нас, как в картинную галерею,
всех приводи, пусть любуются господа,
ведь для тебя никогда я не постарею,
ведь для тебя никогда я не постарею,
и ты для меня никогда.
.
как ожерелье из пластиковых жемчужин,
наши амбиции дешевы и просты,
после тебя мне, конечно, никто не нужен,
после тебя мне, конечно, никто не нужен,
.
и в первую очередь ты.

улиц фонарный блеск. птиц полуночный гвалт.
бежать бы за Эверест. не прятаться по домам. не падать лицом в кровать. не есть поостывший суп.

лампочка в сорок ватт. вечно летящий рубль. соус под базилик, кофе под Summer Twins. у входа в метро старик. метро уезжает в Минск. метро уезжает в Корк. метро уезжает в Хёбн.

у входа в метро Том Йорк
«Karma Police» поёт.

город сутул и пуст – в нём даже дышать нельзя. он вызубрен наизусть от крыши и до гвоздя. и улиц фонарный блеск, спрятанный под дождем...

если не можешь без,
хочешь, пойдем
вдвоём?

полно, детка, хватит здесь умирать от моральной боли,
повыбрасывай всех ненужных, всё, что было с ними нажито.
а в груди такая дыра сквозит — не сосчитать пробоин,
только вот прошлое все никак выкинуть не отважишься.

у мальчишек, которых ты выбирала себе в палачи,
льётся раскатистый смех, вокруг тишину дробя,
за ними очередь обожательниц. отпускай их, детка, и хохочи.

все, кого ты любила,
теперь ведь счастливы без тебя.

черт с ними, с бывшими, пускай живут здорово и без нас.
от их возвращения всё накрывается медным тазом.
привыкай не менять спокойствие на обмороки от чьих-то карих глаз,

не любить никого до внутривенных спазмов.

в подреберье плескалось море. билось да
успокоилось.
и такие внутри кладбища кораблей, надежд, пустота и мгла.
и такое чувство, что ты мертвее любой покойницы.

а на самом деле,
ты ещё толком
и не жила.

чтобы ты ни делала, найдутся те, кто сочтут всё бездарностью и позором,
а потом похвастаются, что были с тобой знакомы, приумножая спесь.
и тебя ведь пугает вовсе не неизвестность и иллюзорность,
а факт, что в итоге всё останется так, как есть.

счастливые, детка, принадлежат лишь себе и живут в ашрамах,
а, повзрослев, становится не нужно никаких тебе с неба звёзд,
правоты в спорах, ревности в отношениях, в жизни — драмы.
начинаешь ценить покой и стабильный карьерный рост.

это всего лишь очередной твой левел, игра и гонка.
жизнь, детка, не так плоха, стоит лишь подняться с кровати,
все твои любимые давно умерли в предателей и подонков,
найди в себе гордости больше не воскрешать их.

тот, кто звался когда-то раньше большой любовью,
теперь говорит: «не пиши мне, дурочка, сделай милость»,
пытается побольней уколоть, стреляет тебе в надбровье,
а потом возвращается, мямля: «ну надо же, как ты изменилась».

привыкай говорить и думать размеренно и толково,
и пускай ни о ком не кручинится твоя бедовая голова.
ну а как надоест покой — влюбись в мальчика, да в такого,
которого постоянно хочется нагло при всех целовать.

всё равно все уходят, возвращают тебе ключи.
ты наплачься вдоволь по ним, испишись до абзаца,
а потом найди того, кто тебя повылечит,
и счастливая замолчи.

жить, кстати, детка,
намного проще,
чем могло тебе
показаться.

вышел из дома в полночь,
кажется, не был пьян.

луна была точно полной,
звёзд, как в карман репья,
набрал по привычке с лихом —
на счастье ли, на беду.

ночь была очень тихой,
будто нигде не ждут.

шёл, не считая трещин
в асфальте. уже привык.

кто-то случайно встречен,
может быть, даже вы.
кто-то позвал отвлечься,
выпить дрянной коньяк.
кто-то решил: так легче.
может быть, даже я.

пил, не считая рюмок,
пел, не считая слов.

ночь была слишком юной,
честной и про любовь.

луна была точно полной,
звёзд — что камней в реке.
меня омывают волны,
стал неизвестно кем.
вернулся домой под утро,
где-то посеял френч.

помнить бывает трудно,
сложнее лишь уберечь.

а вот если бы он был совсем другим:
не курил и стихи бы тебе посвящал,
вкус имел утонченный, разборчив в вещах,
и чтоб как за стеной крепостной за ним.

вот сейчас, он - напротив. не в тон одет,
постоянно уставший и без манер.
портит вид, как рассохшийся шифоньер.
и ты смотришь насквозь, что он есть, что - нет.

а когда ты болела, он рядом был,
пить тебе подавал и не спал ночей.
и тебе всё равно было, кто он, чей,
он был рядом и это давало сил.

жизнь текла незатейливо, как вода.
но когда уезжала ты далеко,
он готов был идти за тобой пешком,
чтобы быть где-то рядышком. как всегда.

а вот если бы он изменился весь,
ты б его потеряла в толпе людской.

и тогда ты прижалась к нему щекой
прошептав: "оставайся таким, как есть".

сжимаешь в руках билет -
купил для тебя прямой.
прошло очень много лет,
но я хочу быть с тобой!

твой вылет - в конце весны,
глаза в изумруд уйдут
из холода бирюзы...
скорей, проложи маршрут!

за первым углом - слова,
что вымолвить я не смог.
я - глуп, ты - была права,
билет - это лишь предлог

расставить те точки над.
ты - главная из причин
послать всех случайных на,
стать лучшим из всех мужчин,

построить наш личный храм
и сделаться чуть добрей...

прибудешь уже с утра!
под окнами - крик детей,

но только не о весне...
я замер на миг.

и всё.

посадка - в другой стране.
в которой
никто
не ждёт.

старый Джо пишет письмо жене, грифель зажав между пальцев:
«здравствуй, моя хорошая, смейся и хохочи, будто смерти нет,
будто всё ещё впереди, будто мы отчаянные скитальцы,
словно нам по восемнадцать, максимум двадцать лет.

словно ещё вчера мы сидели у пирса, пили ром и обожали
твердить о том, как мир вокруг необъясним и невесом.
и волны лижут опустевший берег, обнажая,
седую вечность, что под нашими ногами прячется в песок.

я не знаю, какая погода сегодня в твоём краю,
а у нас здесь весна основательно набирает силу.
море целует скулы холодных скал, чайки летают низко, они поют
о том, как без тебя здесь муторно и тоскливо.

я не знаю, что мне тебе сказать, и к чему слова,
у меня всё по-прежнему, только нынче чаще стою у паперти.
знаешь, моя хорошая,
а ведь ты оказалась права —

в мире нет ничего прекраснее и страшнее памяти.

я не то чтобы теперь совсем перестал бороться,
но кардиограмма выдаёт мне сердечный сбой.
без тебя здесь всё так же светит смешное солнце,
но куда б я ни шел, я тебя всюду беру с собой.

почему-то никто не понимает стариковских моих речей,
у кого мне здесь вымолить, выреветь, выпросить ответ,
на вопрос: что же делать, куда брести и главное — зачем,
что же мне делать в мире,

в котором
тебя
нет?

сколько бы лет ни прошло, ты становишься все дороже,
без тебя дом пуст, ветер скулит за окном от сих до сих.
боль отвоевывает каждый сантиметр кожи,
и противиться ей у меня больше не остаётся сил.

видимо, отведено судьбой мне — помнить тебя веками,
вздрагивать каждый раз, когда ветер сквозит через дверной проём»

Джо кладёт письмо на холодный могильный камень,
много курит,
щурится на закат
и долго думает
о своём.

вот и настал наш последний вечер —
крайний глоток вина.
сердце заноет, а после — печень.
точка.
конец.
финал.

некто в замке провернул ключи, но
я так хочу назад.
не уходи — просто будь причиной
ночью закрыть глаза,
утром причиной проснуться будь мне,
не исчезай, прошу.

я без тебя разобьюсь о будни,
девочка-парашют.

не исчезай, я прошу, останься,
не уезжай сейчас.
как пронести тебя в рваном ранце
мимо вокзальных касс?
что мне сказать, чтобы ты осталась
хоть бы на час-другой?
хоть бы мгновение, хоть бы малость
греться твоей рукой,
просто касаться тебя и верить
крайние полчаса.
но ты, одевшись, шагаешь к две́ри.

только не исчезай.

руки под рёбрами, будто пояс, —
крайний разок обнял.
солнце, скажи, что билет на поезд —
липовая хуйня,
что ты останешься, не дойдя до
«ласточки» полпути,

что не уедешь,

что будешь рядом.

только не уходи.

чашка какао, в городе 6 утра.
нужно бы что-то делать - беру ключи.
два поворота вправо, щелчок замка,

я наслаждаюсь поиском величин…
—
в городе 7.15 - вещают свет.
только кому он нужен, бедняга май?
круговорот из писем-стихов-газет,

и интервал межстрочный «пора спасать».
—
в городе скоро 9, клубится дым.
если любить не нужно, то я сорвусь.
здорово быть и пьяным, и молодым,
ну а во мне... крупицами ноет грусть.
—
в город приходит полдень, гласит ТV.
солнце стекает в лужи (без трёх минут).
май-забияка носит в себе дожди.

боязно приходить,
люди лгут..
—
вместо иронии в городе «5 о`сlock»,
это моя беда – ненавидеть чай.

в небо упёрся многоэтажный блок,
стены которого учат меня молчать…
—
в городе скоро 8, иду домой.
из провожатых - холод и мятый шарф.
это случалось с каждым - с тобой и мной,

это случалось с каждым.
мне очень жаль…
—
в городе снова полночь, и я усну.
груда подушек.
кофе.
уютный плед.

мне так хотелось встретить с тобой весну,
так подари
хотя бы один
рассвет…

ты - это тысяча и одна ночь в стихах,
ты - строки, что горят под звёздами чёрного неба,
ты - млечный путь, или, скорее, стезя,
которую вырисовывает на мне ненасытное время.

ты - больше, чем память,
ты - больнее седой тоски,
хуже выжженного клейма, ярче любого знамени,
опаснее льва, что в ярости оголяет клыки.

ты - это до ужаса смешная комедия Данте,
ты - девять кругов моего личного ада,
ты - боли и угрюмой тоски константа,
только кроме тебя, почему-то, мне никого не надо.

после взрыва
я стала мёртвой и ледяной.
просыпалась под вечер,
не зная, зачем вставать.
говорила с часами,
заваркой,
цветком,
стеной,
выходила на кухню
и снова брела в кровать.

после взрыва
я быстро вспомнила про вино -
поиск истины
стал превращаться в культ.
фонари затекали в квартиру,
как охра на полотно.
залезали на лампы,
линолеум,
старый тюль.

после взрыва
я видела красную пасть огня
на галдящем экране,
на фото,
в чужом окне.
я горела и слепла
в правдоподобных снах,
разноцветные искры
ползли
по сырой спине.

я смотрела
в чёрное сердце кофейных гущ,
собирала по крошкам
всё,
что могла собрать.
отвлекалась цукатами,
джемом
из диких груш.
бергамотовый запах
на мне оставлял
печать.

я смеялась
и делала вид, что живу,
только мысли о взрыве
росли,
как зелёный плющ.
я сидела у зеркала,
рылась в своём шкафу.
запах дыма и гари был сладок
и вездесущ.

после взрыва
я бормотала бессвязный бред,
напевала, как чокнутая,
только один мотив.

набери мне, пожалуйста,
я расскажу секрет:

это ты,
ты
был тот самый
взрыв.

про тепло и свободу — очередной пиздёж
сколько живу, а март никогда не греет;
и холодный, животворящий дождь
с неба польётся дай бог к апрелю

Она всесильна,
но так слаба,
когда разбивается сердце,
я на нее смотрю свысока,
а надо бы - с места.

Люди о ней говорят, что она -
чудо, что послано Богом,
но посылает ли Бог чудеса
тем, кто отрекся от Бога?

Я не считаю прожитых лет,
с точки зрения вечности,
жизнь человека -
всего лишь
миг.

Она же -
залог бессмертия.

Батя приказал становиться взрослей.
Чаще курить. Целоваться реже.
Прибавить к зарплате пару нулей.
Жить одному. Перестать быть нежным.

Не ныть. Не блевать после пятой.
Научиться бабам расстёгивать лифчик.
Жениться. Жене подарить вибратор.
Считать любовь самой вредной привычкой.

Батя приказал становиться взрослей.
Вместо Ремарка читать "Комсомолку".
Учить ПДД. Забыть Сашу Грэй.
Нормально одеться. Спрятать наколку.

Слушать Трофима вместо панк-рока.
Деньги любить. Ненавидеть людей.
Быть верным жене. Ходить на работу.
Чаще спать. Казаться умней.

Реже страдать. Удалиться в контакте.
Завести гемморой, детей и машину.
По субботам жене дарить новое платье.
Стать
взрослым
примерным
нормальным
мужчиной.