Екатерина Васильевна Гельцер (15.02.1876–12.12.1962) – прима-балерина Мариинского и Большого театров, Заслуженная артистка РСФСР, ознаменовала своим творчеством торжество московской исполнительской школы и всего русского балета, одновременно с этим будучи балериной совершенно неповторимой и глубоко индивидуальной.

Фамилия Гельцер была известна в театральном мире задолго до рождения в семье Василия Федоровича Гельцера и его жены Екатерины Ивановны дочери, названной, как и мать, Катей. В Артистическом кружке на Дмитровке часто можно было видеть известного актера Василия Гельцера в обществе таких прославленных мастеров сцены, как Садовский, Щепкин, Москвин. И даже находясь рядом с ними, Гельцер приковывал к себе взгляды своим изяществом, красивым лицом, стройной фигурой и безупречной осанкой.


Василий Федорович очень органично сочетал в своем творчестве способности артиста балета с драматическим талантом — недаром он учился у самого Щепкина. Это же качество впоследствии он передаст и своей дочери, которая сможет исполнять балетные партии с драматической выразительностью.
Его брат, Анатолий Федорович Гельцер, был талантливым и известным театральным художником-декоратором, работавшим в Большом и Малом театрах. Сестра, Вера Федоровна, училась на драматических курсах при Малом театре и подавала большие надежды как актриса, но ее артистическая карьера была прервана замужеством.


Супруга Василия Федоровича, мать прославленной балерины, происходила из богатой купеческой семьи. Отец Екатерины Ивановны большое значение придавал образованию и культурному развитию своих детей, будучи сам театральным завсегдатаем. Неудивительно, что и дети Екатерины Ивановны и Василия Федоровича вошли в мир театра — старшая дочь, Любовь, стала драматической актрисой, а младшая, Екатерина, посвятила себя балету.

Катя родилась 2 ноября 1876 года и была третьей дочерью в семье Гельцеров, самой живой, энергичной и подвижной. Одной из самых любимых ее игр была игра в «театр».

Естественно отец определил ее в Московское театральное училище, где ее учителем стал Ираклий Никитин, который вел уроки сухо и не умел заинтересовать своих маленьких учениц.

Через три года учебы Кати ее терпение было вознаграждено. На работу в училище пригласили нового педагога, испанского преподавателя и балетмейстера Хосе Мендеса.


Мендес отметил способную и старательную девочку и стал уделять ей особое внимание, давая все более и более сложные задания.
В 1894 году Екатерина Гельцер с отличием закончила училище и была зачислена в балетную труппу Большого театра.
Василий Федорович Гельцер справедливо считал, что основными недостатками дочери были маловыразительные руки и слабое владение корпусом.
Большой удачей в жизни балерины стало знакомство с молодым танцовщиком Василием Тихомировым, который с ней много занимался.


Для дальнейшего совершенствования балерина переехала на какое-то время в Петербург. Выступала в Мариинке и училась у Иогансона.
Однако несмотря на успех, завоеванный в Петербурге, Гельцер стремилась в Москву, ее влекло в Большой театр. Москва встретила возвращение Гельцер с восторгом. О ней писали, что балерина «своими головокружительными и умопомрачительными турами, пируэтами и другими тонкостями хореографического искусства приводит в неописуемый восторг весь зрительный зал».

За кулисами судьба свела Катерину с Карлом Густавом фон Маннергеймом. Давали «Спящую красавицу». Она выходила в небольшой, но эффектной партии белой кошечки. «Вы не кошечка, вы пантера!» – ввернул в антракте, приложившись к ручке, статный офицер с внешностью викинга. Он и был потомком викингов – сын шведского барона и финской графини. Среди балерин его считали ухажером «так себе». Во-первых, беден. Маннергейм-отец разорился, пытаясь заняться коммерцией. Сыну пришлось искать счастья в Петербурге – он поступил в Николаевское училище, потом в драгунский полк. На беду он рано женился на дочери генерала Арапова, из-за денег конечно. Она была девушка с большим приданным. Но брак был очень несчастливым.(У них родились две дочери Анастасия и Софья. Сын умер новорожденным). Он почти официально изменял жене.


У него была долголетняя романтическая связь с графиней Елизаветой Шуваловой (Барятинской),мимолетный роман с артисткой Верой Михайловной Шуваловой, в Польше с графиней Любомирской...
Из балерин он опекал Тамару Карсавину. Так что у Гельцер была масса причин отразить наскок барона-кавалериста.

Но бравый драгун лишь заглянул в глаза – и она пропала! Уже скоро Гельцер брала у Маннергейма – одного из лучших наездников Европы – уроки верховой езды, и оказалась способной ученицей, отличившись в конном па-де-де с цирковым артистом Труцци.

Плохо стало с балетом после 1917-го. Спектакли в Большом шли при полупустых залах. Танцовщицы, некогда блиставшие талантами, потихоньку уезжали за границу… Но Гельцер не собиралась уезжать. Наоборот. В 1918-м, когда балерина гастролировала в Киеве, город взяли немцы и комендант предложил ей поехать в Германию. Но услышал в ответ: «Меня ждут в Москве». В полушубке, валенках, платке прошла она через линию фронта. Две недели ехала домой в теплушке вместе с красноармейцами. Доехала. Пришла в Большой.

Как Гельцер удалось вписаться в советскую жизнь? Сперва она сделала заядлым балетоманом Анатолия Луначарского. Онто и свел ее с Ильичом. Это знакомство стоило многого. И Гельцер танцевала! Ей приходилось вести почти весь балетный репертуар Большого тетра («Корсар», «Спящая красавица», «Лебединое озеро», «Дон Кихот», «Баядерка», «Эсмеральда»).

Да еще концерты по всей стране. Обольстительная полька, жеманная француженка, овеянная морским ветром финка, гордая с лукавой усмешкой русская красавица и, наконец, изумительная еврейка – это все Екатерина Гельцер!

А любовь Катерины и Карла Маннергейма, Ясноглазого Рыцаря (так она его называла)? То была любовь длиною в жизнь… В Москве объявился как снег на голову под чужим именем в студеные январские дни 1924-го, пользуясь легкой растерянностью органов – не стало вождя. Он приехал за Катериной. Они должны немедленно обвенчаться. Невесте было под пятьдесят, жениху – около шестидесяти. В церковку на Поварской пробирались ночью, тайком. Она – в наброшенной белой шали и шиншилловой шубке поверх бального платья.

Тут бы, сразу после венца – и в Европу, но Маннергейму непременно хотелось проститься с Ильичом – врагом, даровавшим его стране свободу. В траурной очереди они промаялись почти сутки. Морозы стояли небывалые. Задержались на какой-то миг у гроба, сделав несколько неверных шагов, новоявленная баронесса Маннергейм упала без чувств. Думали – обморок, оказалось – двусторонняя крупозная пневмония. Она слегла, и Карлу пришлось отправиться в Финляндию одному, он не мог провести с Катериной в Москве ни одного лишнего дня – ЧК не дремлет! Ему, царскому генералу, еще предстояло сыграть свою роль в истории – стать фельдмаршалом, главнокомандующим армией, а потом и президентом Финляндии. А советским войскам – штурмовать в 1940-м «линию Маннергейма».

Но тогда, в 1924-м, Карл исчез…

А через три года, в 1927-м, Гельцер танцевала в балете «Красный мак». Да, постановка В. Тихомирова была новаторской. Но никто не знал, что без Карла Великолепного не было бы у Катерины такой Тао Хоа – ее лебединой песни, жемчужины ее карьеры. Еще после русско-японской войны, где полковник Маннергейм и его кавалеристы бились, как львы, барона командировали в Китай. Это была сверхсекретная миссия, замаскированная под научную экспедицию.

Вернувшись в Россию в 1916-м, Карл подарил своей Катерине несколько тростниковых зонтиков и вееров, научил ее тайному языку, объяснил, как ведут себя грациозные китаянки из «чайного домика». Рассказы Маннергейма о Китае аукнулись позже, когда Гельцер захотелось блеснуть в балете «Красный мак», где пролетарский пафос был подмешан в классический сюжет о любви и смерти гейши. А критики дивились, как этнографически точна балерина в роли Тао Хоа: чем горше страдает, тем милее и учтивее делается.

Когда пришла Вторая мировая – она продолжала танцевать. Зима 1942-го. Приволжский Рыбинск, здесь были и фронт, и тыл.
Бывшая солистка императорского театра, народная артистка России дает сольные концерты. Танцует «Умирающего лебедя» Сен-Санса, крутит фуэте Китри из «Дон Кихота» – десять, двадцать, сорок… Непотопляемая. Неувядаемая. Ей «всего» 66

Источник:http://il-ducess.livejournal.com/120250.html