ЛАРА
повесть
ПЕСНЬ ВТОРАЯ

I

Pедеет, исчезает мрак ночной,
Встает заря меж небом и землей;
Еще на сутки люди постарели,
Смерть подрастает в каждом бренном теле.
Но вечная природа ото сна
Очнулась юной, дивной, обновленной:
Цветы пестреют, лес шумит зеленый,
И чистая в реке бежит волна.
Бессмертный человек! О, созерцай
Кипенье жизни, бьющей через край!
Здесь все твое! Но час, увы, настанет, —
И жизнь продлится, а тебя не станет.
И кто бы над тобой ни горевал,
Ни небо, ни земля не отзовутся:
Листок не упадет, не грянет шквал,
И тучи над могилой не сберутся;
И смертью потревожишь ты своей
Лишь хищных поминалыциков — червей.


II
Пробило полдень. Гости в нетерпенье
Съезжаются к Оттону во дворец.
Пусть Лара опровергнет обвиненье,
Иль чести его рыцарской — конец.
Все незнакомца выслушать готовы,
Как ни были б слова его суровы.
Он жизнью поручился — дать ответ
За дерзкий вызов. Но его все нет.
Зачем же медлит он? Настало время
Начать рассказ — пред богом, перед всеми.


III
Урочный час прошел, и Лара здесь,
В его осанке — холодность и спесь.
Но где же Эззелин? Что с ним случилось?
Все ждут, чело Отгона омрачилось.
«Я знаю друга! Он — вне подозрений!
И если жив он — значит, надо ждать.
Тот дом, где он решил заночевать,
Стоит меж наших с Ларою владений.
Я с гордостью бы дал ему приют,
И он бы нашим кровом не гнушался,
Но, видимо, свершить желая суд,
Он новых доказательств добивался —
И поспешил за ними. Если он
Не явится, отвечу я, Оттон!»

Но Лара возразил: «Я зван сюда,
Чтоб клевете под именем суда
Внимать по твоему, Оттон, совету.
Безумец он, мой враг или глупец —
Но положить хотел бы я конец
Наветчику, а также и навету!
Кто знает, может, мы встречались там,
Где я... А впрочем, что болтать пустое!
Давай его сюда, Оттон! Не то я
И впрямь с тебя спрошу за этот срам!»

Побагровев, Оттон швырнул перчатку
И меч свой обнажил. «Ты похвальбой
Унизил лишь себя. Отвечу кратко:
Немедля я вступлю за друга в бой!»

А Лара, ослепительно спокоен,
Свой острый меч (страшись его, Отгон!)
Ленивой дланью вынул из ножон,
И в этом жесте всем явился воин.
Его глаза, пощады не суля,
За яростным противником следили.
Враги схватились насмерть, не внемля
Увещеваньям, — тщетно их мирили.
Срывалась с уст Оттона злая речь,
Но брань бессильна там, где блещет меч!


IV
Был краток бой. Расчетливый клинок
Взбешенного Оттона подстерег.
Он наземь пал, но рана не смертельна.
«Проси пощады!» Раненый молчит.
Все видят: злоба Лары беспредельна,
И страшное убийство предстоит.
В бою спокоен, холоден и сдержан,
Взъярился Лара, и заволокла
Теперь, когда недавний враг повержен,
Весь облик демоническая мгла.
То, что отвагой, опытом, искусством
В бою казалось, — сразу облеклось
В убийственную ненависть и злость,
Иным не приукрашенную чувством.
Так мало милосердья было в нем,
Что он едва не кинулся с мечом
На тех, кто вразумить его пытался, —
Но, словно вдруг очнувшись, удержался.
В последний миг он овладел собой
И отступился, втайне проклиная
Свое безумство и бесплодный бой
И гибели противнику желая.


V
Оттона принял лекарь, воспретив
Беседы с ним, чтоб тот остался жив.
В соседний зал направились бароны,
Шепча догадок смутные слова.
Виновник же лихого торжества
Вел себя дерзко и бесцеремонно.
Ни с кем не попрощавшись, он обвел
Всех равнодушным взглядом — и ушел.


VI
Но где же Эззелин? Его угроз
Дымится след, как длинный хвост кометы,
Предвестием несчастий, крови, слез.
Но он не задал Ларе свой вопрос,
В глухой ночи растаяв до рассвета.
Во мрак он поспешил вчера, но это
Не повод к опасеньям — путь знаком;
Совсем неподалеку тихий дом,
Где ложе для него приготовлялось. —
Но Эззелина там не оказалось:
Покой был пуст, а в стойле — конь стоял.
Куда ж он ночью, пеший?.. Все в тревоге.
Никто в округе ничего не знал.
Ни на дороге, ни вокруг дороги
(Искали долго, тщательно) — следов
Борьбы не видно: ни засохшей крови,
Ни клочьев платья в зарослях кустов —
Всегда такие знаки наготове
Раскрыть убийства дьявольский секрет,
Взывать к живым и требовать расплаты.
Но здесь-то ничего такого нет!
Но здесь-то даже травы не примяты!
И злодеянье — совершись оно
(Кто знает, может, и не совершилось) —
Злодеем хорошо затаено...
Но слава Лары несколько затмилась,
Растущий ропот честь его пятнал,
И страшные роились подозренья.
Молчанье — если Лара входит в зал.
Уходит — кривотолки, оскорбленья.


VII
Меж тем от ран оправился Оттон,
Но был в душе жестоко уязвлен,
Себя считая тяжко оскорбленным,
Убийцей — Лару, друга — неотмщенным!
Он требует — и вместе с ним вся знать —
За Эззелина Лару покарать!
Воистину — кто мог еще желать,
Чтоб Эззелин исчез? Чья честь висела
На волоске и вряд ли б уцелела,
Не встреться смельчаку полночный тать?
Толпой — она до тайн чрезмерно падка —
Была его подхвачена догадка,
И друга не нашлось ни одного
За Лару заступиться. На него
Все новые возводят обвиненья:
Он проявил отвагу и уменье,
Которые — ведь Лара не солдат —
Об опыте немалом говорят
В искусстве убивать. Гнев столь жестокий —
Свидетельство законченного зла.
Его рукой не вспыльчивость вела,
А дерзкие привычки и пороки,
Присущие тому, кого успех
Заставил думать: он превыше всех.
Так люди говорили. Так толпа
Наветы и насмешки повторяла,
А к добродетелям — была слепа.
Сгущались тучи, князь попал в опалу;
Исчезнувший — живой или мертвец? —
Его к ответу требовал пришлец.


VIII
Жестоки были нравы в том краю:
Народ согбен под игом тирании,
А деспоты — безжалостность свою
В законы облекали вековые.
От княжьих распрей, от кровавых смут
Изнемогал забитый нищий люд,
Стеная в муках и дрожа от страха.
Всегда коротким был неправый суд,
И недовольных ожидала плаха.
За крепостными стенами таясь,
Судил и правил ненавистный князь,
Своих людей держа в повиновенье. —
Но Лара ввел разумное правленье,
Вернувшись на отеческий престол.
Его рабы за князем позабыли,
Что означает зверский произвол,
И Лару — постепенно — полюбили.
Да, полюбили! Злобная молва
И близость новой смуты их пугали:
Их князь — не тот, каким он был сперва!
Судьба его и странные печали
Все худший принимают оборот,
Но он невинен — так судил народ.
И хоть угрюмо путника встречал
Его зловещий замок, но проситель,
Пришедший в эту мрачную обитель,
Был счастлив — Лара щедро одарял.
Суров с вельможей, холоден с бароном,
Князь был великодушен к угнетенным,
И знали все: несчастные найдут
В его владеньях милость и приют.
Поэтому — и слухи здесь верны —
К нему в вассалы шли со всей страны;
А после ссоры в замке у Оттона
Он стал еще радушней и щедрей,
И каждый обделенный, обойденный
Спешил войти в число его друзей.
Возможно, были княжии щедроты
Лишь следствием удачного расчета
И дальновидной мысли. Но толпой
Он почитался ныне как герой
И благодетель. Раньше не бывало,
Чтоб так в стране любили феодала.
Поборами не муча поселян,
Рабов не изнуряя тяжким гнетом,
Купцов не разоряя, а дворян —
Пусть худородных — окружив почетом,
Он юных обещаньями привлек
Грядущей славы; и грядущей мести —
Тех, кто под игом власти изнемог;
Тем, кто напрасно грезил о невесте,
Сулил согласье знатного отца... —
Все станет победителям добычей,
Когда падет, разрушен до конца,
Позорного неравенства обычай.
...Все ждали только часа — час настал.
Оттона дерзость Лары изумила,
Хоть он к отмщенью случая искал.
Насилью знати отвечала — сила:
Князь людям роздал тысячи мечей,
И те за ним на смерть идти готовы,
Срывая с рук недавние оковы
И проклиная прежних палачей.
«За справедливость!» — клич их боевой.
За веру? За отчизну? За свободу? —
Любой призыв, подсказанный народу,
Подхвачен будет яростной толпой, —
Взовьются стяги, застучат копыта,
И грянет бой, и черви будут сыты.


IX
Король, взошедший в той стране на трон,
Князьями был от власти оттеснен;
Вассалы презирали государя,
И распря назревала, но пока
Смутьянам не хватало вожака —
Они его нашли в надменном Ларе.
От равных, тайной волею судьбы,
Отторгнут был гордец высокородный —
И вот мятеж возглавил всенародный,
И князю Ларе верили рабы.
Он был, пожалуй, к гибели готов
С тех пор, как месть вельмож ему грозила;
Не пожелав в краю своих отцов
Поведать, что с ним в дальних странах было,
Он жизнь свою на карту, как игрок,
Поставил — и ничем не пренебрег.
...Душа его, давно отбушевав,
Казалось, стала тише, безмятежней, —
Но вот в ней взвился вихорь бури прежней,
И все узрели: этот вихрь — кровав.
Былые страсти вспыхнули... Отныне
Он снова стал таким, как на чужбине.
Ни славой, ни собой не дорожа,
Он был душой и мозгом мятежа,
И гибель, что вставала отовсюду,
Готовился с врагами разделить.
Рабы? Ну что ж, с рабами он — покуда
Они господ желают истребить.
Как зверь, хотел он в логово закрасться,
Но даже там судьба подстерегла.
Охотники? Он дешево не дастся!
Пусть возле зверя лягут их тела!
Печальный, безучастный? Да, доселе
Таким казался он в родном краю, —
Но стал вождем — в походе и в бою, —
Ведя восставших к их заветной цели.
Он силой сатанинскою дышал:
Во взоре — пламень, в голосе — металл.


X
Что проку — повесть смуты и резни
Поведать миру? Войны все — как сестры;
Победы, поражения — они
Мелькают и чредой проходят пестрой:
Пир хищников, убийство и разбой.
И эта брань была точь-в-точь такой,
Жестокостью, однако же, своею
Обычные раздоры превзойдя:
Просить пощады — жалкая затея!
Ждет пленных смерть по манию вождя!
Кто б верх ни брал — восставшие крестьяне
Иль феодалы, — кровь лилась и кровь.
Ведь слишком много рук во вражьем стане,
И только мертвый в строй не встанет вновь!
Задуть пожар? Нет, пламя слишком грозно!
Задуть пожар восстанья было поздно.
Воистину — настало Царство Зла,
И, торжествуя, Смерть по трупам шла.


XI
За Ларою остался первый бой.
Свобода, гнев — рабам придали силы.
Но первая победа все сгубила:
Пропал порядок, смят военный строй,
Не слушают приказов, уповая
На дерзость и отвагу; принялись
Насиловать и грабить; разбрелись,
Алкая новых жертв, как волчьи стаи.
Напрасно Лара, к разуму взывая,
Хотел порядок в войске уберечь
И вольницу разбойную пресечь —
Ему не погасить лихое пламя,
Которое он сам рискнул разжечь.
Он чувствовал: победа — за врагами.
А враг меж тем был ловок и хитер:
То отступая, то вступая в спор,
Готовя то ловушку, то засаду,
Уничтожая мелкие отряды,
Лишая провианта, фуража,
Таясь за неприступною стеною...
Война и ход войны — совсем иное,
Чем думали герои мятежа:

Не яростные схватки, не сраженья,
А тяжкие всечасные лишенья...
...Болезни, голод; быстро тает рать,
Иные поворачивают вспять,
Другие ропщут. Лара непреклонно
Ведет войска, преследует Оттона
И жаждет битвы. Но у полководца
Солдат почти совсем не остается!
Немногие, но лучшие бойцы,
Раскаявшись в своем непослушанье,
Верны ему. Но сломлены крестьяне,
Добычей стали прежние ловцы.
Одна надежда — бегство за границу —
У Лары остается до сих пор.
Он медлит, медлит... Нелегко решиться,
Но тяжелее — гибель иль позор.


XII
И час настал — бегут — порукой ночь
И звезд сиянье — факелов не надо.
Пусть дремлет вражий стан — уходят прочь
По темным тропам смутные отряды.
Пред ними — пограничная река!
Но что там? — Враг встает из тростника!
Что дыбится во мраке? Вражьи копья!
Оттонов стяг вздымается над топью.
А на холме — пастушьи ли огни?
Нет, рыцари! В засаде ждут они!
Ловушка! Западня! Из окруженья
Один лишь выход — дерзкое сраженье!


XIII
Остановились — дух перевести.
Что выгодней: занять ли оборону,
А может, быстрым натиском с разгона
Рать вражескую с берега смести?
Но и в бою спасенья не найти,
Когда не дрогнут рыцари Оттона.
«Трус — смерти ждет, но бьется с ней герой! —
Воскликнул Лара. — Воины, за мной!»
Мечи блеснули, очи смотрят яро,
Быстрей, чем сказан, выполнен приказ,
Хотя звучит бойцам на этот раз
Лишь голос смерти в хриплом крике Лары.


XIV
Он был — и в этот миг — невозмутим;
И чувство, что теперь владело им,
Хотя и не лишенное печали,
Отчаянием вы бы не назвали.
Он обратил на Каледа свой взгляд:
Тот рядом был, сердца их бились в лад;
Наверно, это сумрак лунной ночи
Повинен в белизне его ланит
И в том, что хладный блеск подернул очи, —
Ведь юношу ничто не устрашит.
И Лара, изловчившись, на скаку
Сжал руку молодому седоку —
Та не дрожала и была тверда;
Казалось, клялся Калед: «Князь, поверьте,
Отступятся друзья, но никогда
Вас не покину — в жизни или в смерти!»
...Раздался клич условный, грянул бой,
Сверкнула сталь, заржали разом кони,
И всадники смешали вражий строй,
По рыцарской ударив обороне.
Отвагою врага ошеломив,
Их рать как будто удесятерилась;
Кровь хлынула и в реку заструилась,
На много миль теченье обагрив.


XV
Опорой и надеждою — повсюду,
Где друг слабел и недруг рвался в бой, —
Был голос Лары, звавший за собой,
Хоть сам герой уже не верил в чудо.
Подмоги было неоткуда ждать,
И те, кто дрогнул, в бой пошли опять —
Им Лара подает пример отваги.
То на холме он бьется, то в овраге,
Разит врагов, крепит свой рваный строй,
Он здесь и там в одно и то же время —
И путь проложен!.. Вот, взмахнув рукой,
Знак подал Лара... Но перо на шлеме
Поникло, чуть не пал он из седла:
Открыло грудь движенье роковое —
Враг отомстил коварною стрелою —
И очи Лары тьма заволокла...
Воздетая в миг радости и гнева,
Рука, сжимая меч, скользнула вниз;
Меж тем поводья выпали из левой —
Их Калед подхватил, — и понеслись
Прочь с поля битвы, где над их отрядом
Опять возобладала вражья рать.
Без чувств был Лара; паж, скакавший рядом,
Не мог от князя взгляда оторвать;
А в битве, ни на миг не затихавшей,
Смешались друг и враг, живой и павший.


XVI
По мертвецам и раненным смертельно
Лениво бродят первые лучи:
Сорваны шлемы, сломаны мечи;
Пустые седла — и от них отдельно
Наездники и кони. Хриплый стон,
Предсмертный шепот, плач — со всех сторон.
Иные пали прямо над потоком,
А все не увлажнить разбитых губ:
Река проносит дерево и труп,
Но им в лицо не брызнет ненароком;
Ни капли — нет! — до самого конца!
Лишь пламень смерти гложет им сердца!
Другие проползли по луговине,
В полубреду, собрав остаток сил,
Речной воды коснуться, как святыни, —
Один из них застыл посередине,
Другой дополз, другой почти вкусил —
Но что же с ним? И жажда вдруг пропала,
И тело успокоилось... Забыл,
Куда его агония толкала...


XVII
Под липой, в стороне от поля брани
(Не он ли в этот бой повел войска),
Лежит герой, и смерть его близка, —
Он жив, но при последнем издыханье.
И Калед, опустившись на колени,
Прижал к разверстой ране свой платок.
Но все темней, все гуще алый ток,
И жить вождю — лишь краткие мгновенья.
Дыхание слабеет... Постепенно —
Но это не благая перемена —
Кровь литься перестала... Он берет
(И в этом жесте — новое страданье)
Ладонь пажа, чьи страстные старанья
Не отдаляют пагубный исход;
А тот — извелся, замер, побелел,
Лишь Лару — видит, слышит, ощущает;
Лик Лары, очи Лары — вот предел,
Что для него весь свет небес вмещает.


XVIII
Бойцы Оттона — в ярости кровавой!
Мятежный Лара должен быть убит!
Нашли! Спешат! Но поздно для расправы,
И он на них с презрением глядит.
Пусть страшен рок его, но волей Рока
Врагов бессильна месть, как ни жестока.
Тем временем приблизился Оттон;
Он Ларой в поединке побежден,
Но долг за кровь заплачен — и с лихвою!
Теперь он хочет выслушать героя,
Но лишь с пажом (стоящие вокруг
Внимают жадно, ловят каждый звук)
Тот говорит. И — выше разуменья
Туманные пространные реченья.
В них ожили иные времена,
Иной язык... Событья, но какие?
Ах, эта речь... Для Каледа она,
А прочие — и слушая — глухие.
...И паж ответил. Тщетно внемлет враг —
Его не замечают эти двое;
Прощания значенье роковое,
Судьбу их — все окутывает мрак.


XIX
Им надо было многое сказать
Друг другу. (Враг внимал словам разлуки.)
Легла на образ Каледа печать
Такой тоски, такой смертельной муки,
Как будто сам он должен умереть:
Был голос тих, слова едва звучали,
А голос Лары, хоть и полн печали,
Спокоен был... Но скоро стал хрипеть,
Слабеть, переходя в предсмертный шепот,
И гаснуть... Но черты его — ясны,
В них гордость, тайна, гнев и горький опыт;
И очи — лишь для Каледа — нежны.
И в миг, когда, совсем уже затихнув,
Князь указал перстами на восток, —
Сплошные тучи солнца луч прожег,
В его очах кровавым светом вспыхнув.
Случайность? Память? Или верность
Року? Душа ль его всегда влеклась к Востоку?
Но на восток перстом он указал;
А Калед ничего не замечал,
День настававший горько проклиная, —
Ведь Лару уносила тьма ночная...
Казалось, что мятежный отошел.
Но в миг, когда вручить ему хотели
Распятия божественный символ
(Сам Лара не носил креста на теле),
Он усмехнулся, и — о, пресвятой! —
Презрение в усмешке было той.
Напрасно Калед, взора не сводя
Со своего владыки и вождя,
Мечтал увидеть кротость и смиренье —
Тот не желал и думать о спасенье!
Он умирал и был как будто рад
Разбить навеки бренные оковы.
Он оттолкнул предметы, что сулят
Бессмертие по благости Христовой.


XX
Он все трудней, прерывистей дышал,
Кромешный мрак глаза ему застлал,
Металось тело, голова скатилась
С колен пажа; и две руки, сплетясь
(Ладонь пажа сжимал своею князь),
Легли на сердце Лары... Нет, не билось!
Напрасно Калед — жалкий, весь в слезах, —
Хотел расслышать слабые удары.
Безумец, прочь! Ты видишь только прах,
Лишь жалкий прах, носящий имя Лары.


XXI
Едва ль он понял, что произошло.
Он все глядел на лик и на чело,
На губы помертвевшие... Хотели
Его от трупа увести, но еле
Опомнившись, опять уж он взирал
На тело бездыханное со страхом!
Вот голова — зачем не удержал
Ее в руках! — во прах упала, с прахом
Смешалась, обратилася во прах;
Вот труп бездушный... Перед мертвым князем
Хотел он удержаться на ногах,
Но рядом с Ларой пал внезапно наземь.
Как он его любил! Любви такой
Ничье, должно быть, сердце не вмещало!
И вдруг пред изумленною толпой
Завеса тайны с Каледа ниспала:
Грудь юноши решили обнажить,
Чтоб ожил он... И — женщина очнулась!
Не устыдясь — кому ее стыдить?
Жизнь кончилась, хоть снова к ней вернулась.


XXII
Спит Лара не в гробнице родовой,
Но глубока, просторна под землей
Его могила. Спит он беспечально,
Хоть пренебрег молитвою прощальной,
Хоть нет над ним ни камня, ни креста...
По нем — одна на свете — плачет та,
Чье горе бесконечно... Все вокруг
Признанья от несчастной добивались,
Какие тайны в прошлом потерялись
И чем ее привлек угрюмый Друг.
Чем он привлек? — Глупцы! —
Любить, не зная
За что ты любишь, — вот любовь земная!
...Быть может, с ней он нежен был; таким
Надменным душам скрытность подобает,
И если ими кто-нибудь любим,
Вовек об этом люди не узнают;
Признанья не идут таким устам,
Лишь сердце бьется — сильно, гордо, смело!..
Никто не смог найти разгадки сам,
А бедная — сказать не захотела.


XXIII
Сразила князя меткая стрела,
Но в старых шрамах грудь его была,
Увидев, изумились все, — как будто
В отметинах не этой — давней смуты.
Должно быть, он вступал в чужих краях
С врагами в спор — неравный и кровавый;
Вся грудь его — как повесть о боях,
Увенчанных позором или славой;
А Эззелин — кто б людям мог помочь
Узнать о прошлом Лары — канул в ночь.


XXIV
В ту ночь — рабы толкуют до сих пор —
Один из них, сойдя в долину с гор,
В тот час, когда Селены свет унылый
С полнебосвода солнце оттеснило,
Набрать охапку хвороста решил
И потому до света поспешил
В лес князя Лары, от земель Оттона
Широкою рекою отделенный.
И горец всем рассказывал потом,
Как, шум услышав, он насторожился —
И всадник с тяжкой ношей за седлом
Из темной чащи на берег явился.
Тревогою и ужасом томим,
Раб, крадучись, последовал за ним;
А тот, сойдя с коня, нетерпеливым
Движеньем поднял ношу, поволок
И, низко наклонившись над обрывом,
Швырнул ее в стремительный поток.
Она пропала из виду. Но он
Был недоверчив и насторожен;
Идя вниз по теченью, на воде
Высматривал он что-то, рыскал взглядом;
Вдруг вздрогнул («Я почуял: быть беде»)
И обернулся к каменным громадам —
Весь склон они усеяли крутой.
Он стал кидать их в воду пред собой,
Осколки покрупнее выбирая.
Раб подобрался ближе, наблюдая,
И видел, как в воде всплывала грудь
И на груди — звезда в крови мерцала;
Но камни градом сыпались, — всплывало
На миг все тело, чтобы утонуть —
И снова всплыть: все ниже по теченью,
Но вот пошло ко дну. Тогда злодей
Вскочил в седло и молнии быстрей
Умчался прочь от места преступленья.
Он в маске был. Того ж, кто плыл в воде,
Раб не узнал. Но повесть устрашает!
Ведь сыздавна по золотой звезде
Герб рода Эззелина отличают.
В златой звезде явился он, не ждан,
На пир к Оттону. Господи, помилуй!
Рука злодея рыцаря сгубила,
И труп его поглотит океан.
Но может — беспредельна божья милость! —
Злодей не Лара иль рабу приснилось.


XXV
Герои нашей повести мертвы.
Убиты двое; третья же, увы,
С земли под липой шагу не ступила,
Где князя своего похоронила.
Померкли очи, гордый нрав пропал;
Не плакала — лишь горестно вздыхала;
Но если кто-нибудь ее сгонял
С могилы князя — в бешенство впадала:
Тигрицей за детенышей своих —
За тот клочок земли она сражалась.
Где Лара — пусть незримый для других —
Жил для нее... И часто предавалась
Мечтаньям, вызывала существа
Бесплотные — свою поведать муку:
Вон там он пал, туда простер он руку,
А здесь его лежала голова —
Сюда потом упала... И она
Припоминала скорбные мгновенья
И снова опускалась на колени,
Как будто что-то вымолить должна...
Она остригла волосы. Лежат
Они под липой, словно черный плат,
Прижатый к ране... Впав в испуг, порою
Просила, заклинала: «Князь, беги!
Тебя — и здесь — преследуют враги!
Погнались привиденья за тобою!..»
Бог сжалился — и спит она давно.
Покойно ей в земле под липой спится.
Судьбы ее — значение темно,
Но в верности — никто не усомнится.
Lara
Elйment 28 sur 33

Peinture franзaise
Peinture (Scиne)

Dimensions : 1,15 m x 1,31 m
Matйriaux : Peinture а l'huile sur toile

Date : 1834


Artiste : Jules Jollivet



Lieu : Musйe du Louvre
Delacroix
Aile Sully - Deuxiиme йtage - Section 62

Rйgion en relation : Paris (France)

Acquisition : Service d'achat aux artistes vivants (1835)


Description



Jollivet a йtй inspirй, comme Delacroix, par le poкme Lara de Byron, l'un des auteurs les plus cйlиbres de l'йpoque Romantique. Le corsaire а l'вme tourmentйe mйdite gravement devant un crвne. Son page Kaled а ses cotйs, est en rйalitй la belle Gulnare, une femme йprise de lui. Cette toile a йtй achetйe au Salon des artistes franзais а Paris, en 1835.







Banque d'images ADAGP
Recherche par artiste, titre et autres.
bi.adagp.fr




Пробило полдень. Гости в нетерпенье