выныривай, мой друг!
давно пора.
пока рвались ветра, волной штормило, ты глубоко на дне укрылся.
мило...
а на дворе друг другу детвора кромсала плоть осколками бутылок…
и кто-то пал…
изруган был другой…
а под ногой у третьего граната рванула… но она не виновата в том, что чека оборвана ногой…
четвёртый был оплёван и забыт…
болит рассудок повреждённый в пятом…
шестому на кресте висеть распятым, пока сожрут седьмого пьянь и быт…
восьмой…
девятый…
сколько их, смешных, инетную муру считая жизнью, в шизу впадает?..
все порой грешны...
и нет пророка мудрого в Отчизне…
и скверна разрастается, как мох по стёклам возведённых небоскрёбов…
и на границе разума и стёба за тучей дождевой укрылся Бог…
На вечеринке, в углу дивана тебя увидел, и вот, что странно – влюбился сразу, так покаянно,
что горло стиснуло от тоски.
Я знал, что звали тебя Кармелой. Ты пахла ладаном и омелой. Ты ничегошеньки не умела
когда мы стали с тобой близки…
Мы в нашей зимней невинной сказке изобретали такие ласки!.. Я отдавал себя без опаски
тому, что вырвалось изнутри.
А это было сродни недугу, мы дня не мыслили друг без друга, и замыкались в объятьях круга…
был круг объятий неповторим...
Мы днём катались на санках с горок, когда же солнце ныряло в морок, мы на автобусе в двадцать сорок
спешили в наш небольшой мирок.
Мы пили кофе, мы ели суши. И мы дурачились, чтоб не скучно. Ты тихо пела. Я нежно слушал,
писал о счастье немного строк…
А ты любила стихи и песни. И жизнь казалась нам, хоть ты тресни, куда значительней, интересней
когда бросали судьбу на кон.
Мы записались на курсы сальсы, и я легонько тебя касался… И нескончаемым мир казался
когда я падал в тебя, как в сон…
Пришла весна. Всё у нас непросто. Ты надеваешь пиджак «Лакоста». Ты куришь нервно. Ты дышишь остро.
Меня ревнуешь к любой из дур.
Ты обожаешь солёный крекер. В свои семнадцать ты носишь брекет. Тебя как кошку влечёт к аптеке
на терпкий запах крутых микстур.
Ты заражаешь тоской и сплином. Меня списали друзья в кретины, за то, что стал для тебя повинным
во всех известных тебе грехах.
И хоть я в сексе твой самый первый, ты размагнитила напрочь нервы. И, видно, бог в тебе метит стерву
больными ранками на руках.
Ты красишь хаер, как красят панки. Ты пьёшь микстуру из синей склянки. Приходит доктор и лечит ранки,
в анамнез вписывает: Amok.
И так выходит обыкновенно – ты режешь вены. Ты строишь стены. Ты так боишься моей измены,
что запираешься на замок.
В окно кричишь, что я мало значу. Потом звонишь, извиняясь плачешь, и шепчешь в трубку: «любимый мальчик…»
и я не знаю, как дальше быть.
А происходит такое часто. Давно пора бы сказать мне: Баста! Но я прилип к тебе, словно пластырь
Не ругайте меня за нежность. Не вините, что я не мачо. Я живу ещё где-то между «очень нужен» и «мало значит». Не пишите мне строк прощальных. Не ищите меня за гранью. Я пока не убит, не ранен. Даже не огорчён печалью. И, потом, разве это важно – написать, как из сердца выдрать бесполезным клочком бумажным?.. Не большая, признаться, хитрость – острым ножиком штопать рану. Да и толку не много в этом. Всё равно я вернусь рассветом! Всё равно я в душе останусь. И за гранью я всё же буду, как меня не старайтесь вычесть из рассудка. Я стану Буддой. Ветром в поле. Весёлой шуткой. Новым Данте для Беатриче. Для Лауры её Петраркой. В золотистых бантах подарком для девчонки в смешных косичках…
пусть тлеет вечер в пепельнице суток, не истери, малышка! я с тобой, и нам сегодня будет не до шуток… ведь мне тебя любить-перелюбить! да что там! мне дышать, не надышаться!.. в глазах твоих задорные паяцы в тугой клубок заматывают нить… и хочется упасть в тебя, как в сон, и выдумать такие небылицы, которые не смогут повториться, как восковые куклы у Тюссо, как странные танцовщицы Кокто, прообразы безликих пуританок… и я готов раскрыть себя, как том не читанного ранее романа, поставить всё, что чувствую, на кон и, с легкостью пройдя по флангу в дамки, губами отыскать твой лёгкий стон на кончиках сосков… в пупковой ямке… прижать к тебе горящий жаром лоб, вдыхая аромат раскрытой плоти, войти в тебя, как визави – напротив, так, чтобы даже небо ожило… и нежиться… и нежить… отдавать всего себя по крохотной минуте, вышёптывая глупые слова, совсем не совершенные, по сути…
а утром, в предрассветной синеве,
пока не скачут солнечные зайцы,
сославшись на круженье в голове
от кофе с бутербродом отказаться…
пролить в стакан неискренность свою
и, замешав коктейль противоречий,
сорваться, чуть помедлив на краю
ладони безымянного предтечи…
Ещё я ото сна не отошёл. Ещё легко вибрирует мобила. Но как светло, ебическая сила! И как необычайно хорошо! Уютна и тепла ещё подушка… похрустывают кости в потягушках… Ad patres то, что выспалось во снах! Зачёркиваю маркером зелёным всё, что не носит имени весна! Встаю… иду, как дурень полусонный… и пятки холодит ночная стынь… а в голове откуда-то латынь… ведь вроде не зачётная неделя… и бесится весна в голодном теле… журчит смешную песню унитаз, и нужно подготовиться… собраться… эй, жертва сексуальных девиаций, будь чуть поаккуратней в этот раз. Всё – жизнь! И не читайте мне мораль! Пусть струи душа в темя бьют упруго… закручивает воду слив в спираль… и бегает плевок в воде по кругу… и кругом от желаний голова, в которой тупо: «manus manum lavat... per aspera ad astra... ave... ave!..», и путаются стоны и слова… ах, руки… тело… я не виноват, что бесятся безумные гормоны, и чёрт-те что с утра со мной творят… но не об этом, право, не об этом… весна начнётся завтра, по приметам… Всё – жизнь! а значит чувства надзаконны, и гонит кровь к мозгам тестостерон… да здравствует единственный закон весны, зовущей в город заоконный!
эта полночь такая – не выдохнуть, не вдохнуть…
неумолчно тревожен с деревьев вороний грай…
я прошу тебя, девочка, нежно на мне сыграй
не рапсодию страсти, а тихое что-нибудь.
иероглифы майя в любви никогда не врут –
я на теле твоём синих венок прочёл узор:
если небо расколется, высыпав звёздный сор
на кровавую плаху планеты – не быть добру!
да и кем оно прожито, наше с тобой добро?
посмотри, как луна надевает венчальный нимб
на утёс Оберон, обнимаясь печально с ним,
выжигая в граните жестоких прорех тавро…
я давно уже чувствую – губы слепых суккуб
выпивают по капельке досуха кровь мою…
если жизни не станет, что проку в моём IQ?
пусть распахнуто тело, но жертвенник плоти скуп.
разгадай меня, девочка, выдумай, разбуди,
но спаси от заклятья на вечность волшебниц Норн!..
вот и утро в окошке… Сварог разжигает горн,
чтобы выковать жаркое сердце в моей груди…
милый ангел, не верь кликушам, пусть заходится вороньё! просто тихо открой мне душу, я свою отпущу в неё.
понимаешь, тебя ругают не за нашу с тобою связь, а за то, что во мне другая, им не равная прижилась.
да, иная. ты – дочь Синая. я себя в эту ночь утех не преступником распинаю на горящем твоём кресте,
а святым, и бесстыдно жадным, обнажённым до красоты!..
и сливаются шоколадный с бледно-розовым тел кресты.
не пугайся своих эмоций. я давно уже не боюсь. это нежность, в которой бьётся параллельных желаний пульс.
ты иная. я это знаю – у тебя на спине тату, где не Господа распинают, а господнюю чистоту.
пусть осудит церковник строгий криком:
«происки сатаны!»,
я целую господни ноги на иконе твоей спины.
не надо влюбляться в меня...
меня очень скоро не станет...
я кану частицей огня
в мерцающем южном тумане.
я вытаю нежной звездой
в пылающем майском рассвете,
оставшись кому-то бедой,
кому-то пробелом в анкете.
мне тот, кто глядит свысока,
иную мечту приготовил…
не надо ко мне привыкать…
я сам привыкаю до крови…
негусто с мыслями, негусто…
неладно пишется, нескоро…
ручная мельничка… робуста хрумтит, выкрашиваясь в порох…
из медной турки рыжей пеной сбежать пытается мой кофе, как убежал давно из плена монетной рамки гордый профиль…
в твоей уютной коммуналке нас только двое… время оно висит, как белый флаг на палке, прижавшись к трубке телефона…
твоя покорность так наивна, но, знать, на это есть причина – ты признаёшь во мне мужчину, а не юнца наполовину… ты шепчешь: «бережней, мой милый... я умираю где-то между…» и я беру по праву силы тебя уверенно, но нежно…
на тонкой венке под коленом язык мой выписал ti amo… ооо! сколько их, таких вот венок я целовать и нежить стану, пока тревожные нейроны не оборвут мою затею… твоим дыханием неровным я надышаться не умею…
…ты улыбаешься, шальная, ещё от ласки не оттаяв… тебя я третье утро знаю, ты ночью каждый раз иная. любовь-насмешка в темпе presto, в неукротимой жажде страсти, с тобой мне кажется инцестом, и рвёт моё нутро на части.
уже себя не понимаю, но, тонкой ниточкой пристрочен, к тебе корнями приживаю… неотторжимо, между прочим… и так порой бываю бешен! ревную – некуда деваться… живу тогда легко подвешен, как пар словесных сублимаций, сжираю кофе в декалитрах… вновь отхожу, как чудик местный, ведь твой кошачий взгляд субтитров и откровенен бессловесно…
…а за стеной стенает кошка… пинает мяч ребёнок в стену… с утра, пробитый нарик Лёшка иглой немытой жалит вену…
туманом пал на город морок…
соседка, бабушка Августа
спешит к трамваю намбэр сорок…
негусто с мыслями,
негусто…
…По тонкой дрожи в сердечной мышце сужу – влюбился и понимаю, куда деваться, хоть плюй, хоть пыжься – назад не срулишь жизнь не ломая. И нежно-нежно пищит котёнок, нажав когтями на подреберье… я пропадаю, ещё не веря, ещё надеясь – любовь в полтона. Ещё не жаром, едва искрится… Хочу, так стану, а нет, так мимо… смотрю с улыбкой в чужие лица – ты не любима. Ты не любима. Ещё я вырвусь! Я сильный. Право! Тебе дорога в другие руки. А мне иначе. А я за славой. А всё, что в сердце – то лишь от скуки. Смотри, как ветер ломает ветви. Мне так не надо. Костры погаснут. Но будет солнце. И будет летне. Рассвет взорвётся петардой красной. Я сам погибну, когда придётся. Сейчас не время. Прости, не мучай! Да что ж так глупо? Тебе неймётся. Заныло тело – привычный случай. Ах, право слово – куда деваться? Я сам болею желаньем плоти, когда до нерва всё тело в поте, вот-вот готово в полёт сорваться.
…Да к чёрту страхи и лучше, может
– как в пропасть мигом, как в омут разом…
чтоб пело тело от мелкой дрожи,
чтоб на излёте срывалась фраза...
ночь испятнала светом фонаря
размокший снег, вчера лишь бывший белым…
он весь продрог.
он понимал, что зря –
уже часы свихнулись в беге стрелок…
и заблудились мысли в темноте…
и ныло сердце в гулком подреберье…
а он всё ждал…
не верить не хотел,
в её приход, хотя уже не верил…
он даже, в общем целом и не ждал,
а просто ноги выстыли до боли.
да что простуда? это ерунда
когда на жизнь не остаётся воли.
был для него хорош исход любой –
хоть пуля в лоб, хоть лезвием по коже.
бунтуй душа, выдумывай любовь
которой нет.
которой быть не может!..
всё сбудется! я точно знаю – сбудется!
ещё на год взрослей с тобою станем мы.
по белым от заснеженности улицам
из осени я вышел не израненным.
мне всё казалось – я наш город выстрою
из тёплых слов и нежности, по-быстрому.
я для тебя сгорал закатной искрою,
а ты меня винишь за эту искренность.
«люблю тебя… но брошу, не помилую!» –
по горечи твоих сомнений слышится.
не спотыкайся в рассужденьях, милая,
ведь правила порой не теми пишутся.
мне не за что, поверь, просить прощения.
мои грехи как ангелы невинные.
а правила – скорее исключения
когда любовь в душе, моя любимая!
зима готовит снега безрассудицу –
и хочется желать порой, да нечего.
я утро начинаю словом «сбудется»,
хотя себе уже не верю к вечеру…
...Мне так с тобой легко, как никогда...и каждый день, как вспышка – миг... и мимо!
ты, как огонь душе необходима, хотя привычна телу, как вода...
мы так различны – мумиё и яд... и в то же время, так порою схожи...
и оттого ты мне сто крат дороже – без обязательств, просто ты и я...
...Опять в окно стучится новый блиц и, спрыгнув с крыши, луч в стекле дробится...
а я по дрожи выгнутых ресниц гадаю, что тебе, рассветной, снится...
всего мгновенье нежности и вот – едва коснулся, сразу – жест ответный...
в губах припухших трепет и полёт... и вкус едва очнувшегося лета...
а дальше вспышки клипа – ласка... страсть... холодный душ... тягучий запах кофе...
мгновенный макияж... дверная пасть, и в чёрной пасти двери – белый профиль...
...У нас с тобой любовь: «Привет-Пока!!»... да, может так и лучше, но, послушай,
прошу, не правь стихи в черновиках,
ведь я по ним в твою влюбился душу.
...свеча оплывает, и стынет глинтвейн сиротливо... особенный вечер - он мне за разлуку награда... сегодня я будто ребёнок наивный - счастливый! сегодня ты рядом, и большего счастья не надо!..
...да, это, наверное, самый особенный вечер... знобило желанием близости, там, на вокзале... когда же утихли сполохи восторгов от встречи, и наши тела, что хотели друг другу сказали... по нежным касаниям мы вспоминали друг друга... губами сушили и слёзы, и капельки пота... тела, выгибаясь от страсти, стонали упруго, звеня в апогее в соль-третье-октавную ноту...
...волшебные струны Орфей тронул нежной рукою... и второй ему неземным голоском Эвридика... небесная музыка Глюка несётся рекою... и сердцу тревожно, но всё-таки сладко до крика...
...звезда, серебристо мерцая, стучится в окошко...дробится в осколки слезами дождя её стронций...
...ты рядышком в кресле свернулась уютною кошкой...
и...
мир отвернулся -
от зависти выключив солнце...