Питерский гламур
выставляет себя на смотрины
напомаженной девкой,
под слоем штукатурочных румян,
только уже бывалому взгляду
открывая всю ту же,
изрядно обветшавшую старушенцию.
Гости мои всегда подмечают
златотреугольное пространство
полностью вычищенное от пьяни,
неадекватной молодёжи,
бомжей и побирушек.
Мой взгляд,
ещё с совковых времён поднаторевший,
выхватывает
и переодетых "в как все" секъюрити,
и церберский за всем погляд экскурсоводш.
Городок мой знает себе цену
и продаёт себя чинно, с растановкою
без излишнего напрягу,
с неотвратимой безальтернативностью
вездесущих макдональсов
и клаустрофобией,
опасливо хитающимся под сидельцем,
пластиком туалетных кабинок.
Ключевскому, разбросанныя там сям
по нашему безбрежно географному пространству,
кособоченные русские деревеньки
казались временным пристанищем
половецкого табора,
осевшего на месяцок - другой
среди так до конца и неоцивилизованной Руси.
Так и в моем вечнующем граде
сей ненавязчивой (под Америку) сервис,
напоминает какую нибудь
парижскую Конкордию 1812-го,
превращённую в стойло для казацких лошадей,
и в самом ея центре
ещё и дымящей угарно
полевой кухней...