Стыло морозливым утром,
когда хозяин и собацу на двор не выпустит,
так и не упокоившиеся душа
деспоты Валентинушки,
носилась над замороженным градом:
Суждаль с высоты птичьего полёту,
открывался ея взору,
курными дымками из печных труб,
вдрабадан разбитыми першпективами,
и бредущими - "аки на заклание" -
по нечищенным от снега панелям,
товаркам, на рыночной площади,
торгующим сбитнем, медовухой
и прочей туристкой дребеденью.
А чуть выше их,
грузно перебирая "чорными" крылами,
неслася по крышам,
угрозливая тень агроменного ворона:
у розового терему
что на Теремковой улице,
обратившись в анафематственнаго соборственно,
бывше - челябинскаго деспоту Севастиана.
Тут же рядышком на снежный наст,
весь в окатышках голубинного помёту,
приземлилась двукрылая тень,
другого стервятника - рыжебрадатого,
с извечно кривоватой ухмылкою,
"ебискупа Петроградскаго",
Гришки - Самозванца.
"Слетаются некрофаги, почуяв запах падали!
Ох, не к добру, слетаются..."